Круг жизни

– Мне очень нравится.

– В Жасминовом доме все комнаты такие, – с гордостью произнесла мисс Джонс и немного погодя оставила Тану устраиваться.

Девушка села и уставилась на свои сумки, не имея ни малейшего желания распаковывать вещи. Она уже хотела было прилечь, когда раздался стук в дверь и на пороге появился старый негр с двумя чемоданами. Взглянув на нее с каким-то непонятным выражением лица, Сэм пожал плечами и произнес:

– Сдается мне, такого у нас еще не бывало.

Тана не поняла, о чем он, и хотела уточнить, но Сэм уже исчез за дверью. В принесенном им багаже не было ничего примечательного: два больших чемодана с железнодорожными бирками, синий и зеленый в клетку, чемоданчик для косметики, круглая шляпная картонка, в точности такая же как у нее самой, которую она заполнила разными мелочами. Тана медленно прошлась по комнате в ожидании владелицы всех этих вещей. Представив себе бесконечную чайную церемонию внизу, она приготовилась ждать долго, поэтому ее удивило столь скорое появление соседки по комнате. Сначала вошла, постучавшись, наставница и, сделав шаг в сторону, пропустила вперед девушку-негритянку. Та, казалось, не вошла, а вплыла: настолько грациозной была ее походка. Таких красавиц Тане еще не приходилось встречать: черные как смоль волосы, стянутые на затылке, блестящие, словно бриллианты, темные глаза, немыслимой белизны зубы на лице молочного-шоколада, с чертами, будто вырезанными искусным мастером, причем с таким изяществом, что оно казалось почти неземным. Ее красота была столь вызывающей, а движения – свободными, что у Таны захватило дух. Сняв ярко-красное пальто и небрежно бросив его на одно из кресел, новоприбывшая оказалась в облегающем платье из светлой ангорской шерсти, прекрасно гармонировавшем с дорогими туфлями. Она больше походила на модель из модного журнала, чем на студентку колледжа, и Тана со стыдом мысленно перебрала свой гардероб: юбки из шотландки, грубошерстные брюки, куча простых рубашек, несколько свитеров с V-образным вырезом и два платья, которые Джин купила ей перед самым отъездом.

– Познакомься, Тана, – раздался голос наставницы. – Это Шерон Блейк, твоя соседка. Она тоже с Севера – правда, не из Нью-Йорка, а из Вашингтона, округ Колумбия.

– Привет! – ослепительно улыбнулась Шерон и протянула ей руку.

– Здравствуй! – чуть смутившись, отозвалась Тана.

– Что ж, устраивайтесь, а я оставляю вас.

Наставница перед уходом взглянула на Шерон так, будто та причинила ей физическую боль. Тане она безмерно сочувствовала, но ведь кто-то же должен делить комнату с негритянкой. Поскольку Тана будет учиться со стипендией, то есть бесплатно, наставница сочла, что поступила по справедливости. Ничего подобного в колледже Грин-Хиллс никогда еще не было, поэтому Джулия Джонс чувствовала себя не в своей тарелке. Чтобы снять ужасное напряжение, ей требовалось кое-что покрепче чая.

А наверху Шерон плюхнулась в одно из страшно неудобных кресел и с улыбкой взглянула на отливающие золотом волосы Таны. Девушки, такие разные: одна – светлокожая, другая – негритянка, – с любопытством смотрели друг на друга. Тана смущенно улыбалась, не зная, как расценить появление Шерон в колледже, где никогда не учились цветные.

– Ну и как тебе здесь? – Нежное светло-коричневое лицо вновь осветилось улыбкой. – Нравится?

– Очень!

Тана все еще немного смущалась, однако было в этой красивой девушке что-то притягательное: гордый смелый взгляд, свободные движения, никакой скованности.

– Знаешь, нам дали самую плохую комнату.

– Откуда тебе это известно? – удивилась Тана.

– Я видела другие, когда шла по коридору. – Шерон вздохнула и пытливо посмотрела на соседку. – Меня это не удивляет. А вот за какие грехи вместе со мной поселили тебя?

Шерон знала, что единственная принятая в Грин-Хиллс негритянская девушка вряд ли могла рассчитывать на теплый прием. Это был беспрецедентный случай. Для нее сделали исключение, да и то лишь потому, что ее отец – известный прозаик, награжденный Национальной премией за лучшую книгу года, лауреат Пулитцеровской премии, а мать – прокурор штата. Естественно, Шерон не чета другим негритянским девушкам – по крайней мере там считали родители и ждали от дочери неординарных поступков, хотя та ничем особенно не выделялась. Поскольку результаты выпускных экзаменов у нее были вполне приличные, Шерон могла бы поступить в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, но мать предложила ей Грин-Хиллс.

Девушка пришла в ужас: это же Юг, там не жалуют цветных, – но Мириам Блейк оставалась непреклонна. Дело в том, что мать Шерон всю жизнь боролась за права обездоленных, добивалась равноправия для всех независимо от цвета кожи, и решение отправить дочь в колледж «только для белых» было для нее делом чести. Вот так Шерон Блейк и оказалась в Грин-Хиллс, единственная черная студентка в колледже для белых.

Обо всем этом девушка поведала Тане. Они сходили на обед в главную столовую, а вернувшись, решили отдохнуть. Шерон переоделась в розовый нейлоновый халат, а Тана достала свой голубой байковый и стянула волосы резинкой в хвост.

Завалившись на узкую кровать, Шерон сказала, будто хотела ответить на незаданный вопрос:

– Мать требует от меня слишком многого. А я, может, хочу лишь одного: быть красивой и элегантной. Знаешь, после того, как окончу двухгодичный курс здесь, я думаю поступить в Калифорнийский университет.

Тана улыбнулась.

– Моя мать тоже возлагает на меня большие надежды. Единственно правильным для дочери она считает замужество. Она хочет, чтобы я проучилась здесь год-другой и вышла замуж за «приличного молодого человека».

Девушка презрительно фыркнула, давая понять, как мало ее привлекает эта перспектива, и Шерон рассмеялась.

– В глубине души все мамаши считают также, даже моя, – при условии, что я пообещаю поддерживать ее взгляды. Хорошо хоть отец меня выручает. А что говорит твой?

– Своего я никогда не видела: погиб до того, как я появилась на свет. Наверное, поэтому мать так и переживает по каждому поводу. Она смертельно боится, что все вдруг пойдет не так, как надо, зубами держится за то, что называют обеспеченным положением, и от меня ждет того же. Знаешь, мне кажется, что твоя мама мне ближе по духу.

Девушки рассмеялись и принялись наперебой рассказывать забавные истории.

К концу первой недели они уже были близкими подругами: сидели рядом в аудитории, вместе ходили в столовую, в библиотеку, подолгу гуляли вокруг озера, говорили о жизни, о родителях и друзьях. Тана рассказала Шерон о связи матери с Артуром Дарнингом, начавшейся еще тогда, когда он был женат, а также о своем отношении ко всему, что ее окружало. Ей претило лицемерие, ложь во взаимоотношениях с детьми, друзьями и служащими, разврат и пьянство, жизнь напоказ. Она не могла смириться с тем, что мать работает на него вот уже двенадцать лет, как служанка, и ничего не пытается изменить.

– Знаешь, Шер, я не могу это видеть, – со слезами на глазах призналась Тана. – И самое мерзкое, что она с радостью принимает от него подачки и считает, что с ней все в порядке. Он никуда ее с собой не берет, а она, представь себе, всем довольна. Весь остаток жизни готова просидеть в одиночестве и полной уверенности, что всем ему обязана. Только вот чем «всем»? Она работает как проклятая всю жизнь, а он смотрит на нее как на мебель, а сыночек его называет ее платной подстилкой. Наверное, она все видит иначе, но меня это сводит с ума. Я не хочу находиться рядом с ними до конца своих дней и распинаться перед Артуром в благодарностях. Я всем обязана матери, но абсолютно ничем Артуру Дарнингу. Она тоже ничем ему не обязана, но так боится остаться одна…

– Мне отец ближе, чем мать, хоть я и люблю обоих.

Шерон всегда искренне выражала свои чувства, особенно с Таной, и к концу первого месяца они поделились друг с другом многими секретами, однако о своей главной тайне Тана не упоминала. Говорить об этом ей до сих пор было очень непросто.

Оставалось всего несколько дней до Хеллоуина, и Шерон ломала голову над карнавальным костюмом. Праздник Всех Святых планировалось отметить с мужским колледжем, расположенным в этом же округе.

– Ума не приложу, кем нарядиться? – Шерон лежала на кровати и озабоченно хмурила брови. – Может, черной кошкой? Или накинуть белую простыню и сделать прорези для глаз, как у куклуксклановца?

Вечеринка намечалась на территории их колледжа, так что девушки могли пойти туда одни, без сопровождения. Это было очень кстати, так как ни Шерон, ни Тана не завели пока никаких знакомств. Студентки держались от них из-за Шерон на расстоянии, хотя и вежливо. Преподаватели были холодно-любезны и старательно делали вид, что не замечают чернокожую девушку. Ее единственной подругой была Тана, и в результате тоже оказалась в изоляции, все сторонились ее. Если ты якшаешься с неграми – приготовься к положению отверженной. Шерон не раз пыталась внушить ей это, причем нарочито резко, но Тана всякий раз разгадывала ее хитрость и смеялась:

– Перестань кипятиться!

– Какого дьявола ты привязалась ко мне? Иди к своим белым! Дура набитая!

– Верно! Такая же, как и ты, то есть два сапога пара.

– Нет, пока нет! Ты одета как пугало огородное, и без моих платьев и квалифицированных советов тебе не обойтись.

– Да, – опять рассмеялась Тана, – ты права! Значит, тебе придется многому меня научить.

Девушки никогда не скучали, не ругались, смех не затихал в их комнате. Шерон – энергичная и живая, что называется, «с огоньком» – постепенно возрождала Тану к жизни. Порой они засиживались допоздна, шутили и смеялись до колик в животе. Шерон обладала хорошим вкусом: таких нарядов Тана еще никогда не видела. Поскольку девушки были примерно одного роста и сложения, спустя недолгое время их вещи перестали делиться на «твое» и «мое»: каждая надевала что хотела.

– Ну так что? Ты уже решила, какой костюм наденешь на Хеллоуин? – поинтересовалась Шерон, подув на ногти со свежим ярко-оранжевым лаком, очень эффектно смотревшимся на ее смуглых руках.

Тана равнодушно пожала плечами:

– Не знаю… надо подумать.

– Что значит «подумать»? Некогда думать, пора действовать! А может, ты не хочешь идти?

– Да, не хочу и не пойду.

– Боже правый! Но почему? – Шерон обескуражил ее ответ: Тана не была замкнутой, прекрасно реагировала на шутки, любила посмеяться. – Ты что, не одобряешь этот праздник?

– Ну почему же? Хеллоуин по-своему хорош… для детей. – Тана еще никогда не была столь серьезной, и это еще больше озадачило Шерон.

– Не будь такой букой! Да что это с тобой? Если из-за костюма, то я помогу тебе.

Она начала рыться в их совместном шкафу, вытаскивая одну вещь за другой и кидая все на кровать. Тана, однако, не проявила ни энтузиазма, ни интереса. Когда они легли и выключили свет, Шерон все-таки решила выяснить, что происходит с подругой:

– Как можно не хотеть пойти на карнавал по случаю Хеллоуина?

Шерон знала, что у Таны еще нет парня. Что касается ее самой, то поступить сюда значило обречь себя на одиночество. В колледже вообще мало кто из девушек обзаводился парнем: лишь немногие из них составляли счастливые исключения, – но и те и другие надеялись встретить на вечеринке достойных молодых людей.

– Может, у тебя дома есть постоянный друг? – уточнила Шерон, хотя Тана никогда не заикалась об этом.

Подруги обсуждали все на свете, кроме одной темы: расставания с девственностью. Шерон знала, что студентки женского колледжа обсуждали подобные вопросы взахлеб, но безошибочно чувствовала нежелание Таны даже упоминать об этом. У девушки явно была какая-то тайна.

– Да или нет, Тана?

– Ты ошибаешься… Просто нет настроения.

– Но должна же быть тому причина! У тебя что – аллергия на мужчин? Слабость в коленках? Пойдем потанцуем, а ближе к двенадцати я наряжу тебя вампиром, хотя, – на лице ее появилась озорная улыбка, – для карнавала на Хеллоуин можно придумать что-нибудь и позамысловатее.

– Не валяй дурака, Шер, – засмеялась Тана. – Просто я не хожу на вечеринки. А ты иди, и пусть тебя это не смущает. Влюбись в какого-нибудь белого парня и преподнеси сюрприз своим родителям.

Обе девушки расхохотались, потом Шерон воскликнула:

– Боже правый! Да меня сразу же вышвырнут из колледжа. Если бы миссию выбора жениха доверили нашей наставнице, она выдала бы меня за старину Сэма. – Домовая наставница иногда снисходительно поглядывала на Шерон, а затем переводила глаза на Сэма, как если бы между этими двумя существовало некое родство.

– Но она же знает, кто твои родители и почему ты здесь.

Девушки продолжали болтать, но Тана старательно обходила причину нежелания идти на вечеринку. Дело кончилось тем, что Шерон оделась невероятно грациозной черной кошкой, натянув до самого подбородка плотное черное трико. Ее появление в зале вызвало кратковременный шок, а потом молодые люди наперебой стали приглашать ее на танец, и весь вечер девушка не сходила с круга. Хоть сокурсницы ее и бойкотировали, она прекрасно провела время.

Когда она вернулась, был уже второй час ночи, но ей очень хотелось поделиться впечатлениями с подругой:

– Тана, проснись, соня ты этакая!

Подруга подняла голову, открыла один глаз и пробурчала:

– Ты пришла? Ну как, хорошо повеселилась?

– Чудесно! Я танцевала весь вечер без отдыха.

– Замечательно. Давай спать!

Тана отвернулась лицом к стене, и Шерон поняла, что разговор окончен. На следующий день она сделала попытку возобновить его, но Тана опять не проявила ни малейшего интереса. Другие студентки после вечеринки начали ходить на свидания, телефон внизу не умолкал, казалось, ни на минуту. Шерон позвонил всего один молодой человек, пригласил в кино, и она приняла приглашение, но когда они пришли в кинотеатр, контролер их не пропустил, заявив:

– Здесь вам не Чикаго, друзья: это Юг.

Ее спутник мучительно покраснел, и мужчина сказал ему:

– Отправляйся-ка ты домой, сынок, и найди себе приличную девушку.

Шерон попыталась сгладить ситуацию:

– Не волнуйся, Том! Честно говоря, мне не так уж и хотелось смотреть этот фильм.

Они поймали такси и поехали обратно. Всю дорогу они молчали, и только у самого Жасминового дома она заговорила:

– Ты думаешь, я обиделась? Нисколько! Я все понимаю и уже привыкла. – Она глубоко вздохнула и слегка прикоснулась к его руке. Я знала, на что иду, когда поступала в Грин-Хиллс.

Молодой человек в недоумении взглянул на нее, не зная, как расценить эти слова. Шерон была первой темнокожей девушкой, которой он назначил свидание: она показалась ему невероятной красавицей – он таких еще не встречал.

– Ты приехала в этот занюханный городишко для того, чтобы тебя оскорблял какой-то говнюк?

– Нет, – мягко возразила Шерон. – Я здесь для того, чтобы изменить положение вещей. Во всяком случае, попытаться. Так, как сегодня, быть не должно. Все мы твари Божьи независимо от цвета кожи. Темнокожие девушки имеют право ходить в кино с белыми парнями, гулять по улицам, заходить в закусочные и посещать рестораны. Почему в Нью-Йорке это можно, а здесь нет? Пусть косятся, выражают неодобрение – ради бога! – но они выкинуть вон не могут. И единственный путь к этому – начать с малого, как сегодня.

Парень непонимающе посмотрел на нее: это что, шутка? Она же ретировалась, даже не попыталась отстоять свои права.

Шерон поняла его и с улыбкой пояснила:

– Мне жаль, что так вышло. Будем завоевывать позиции постепенно. Сегодня дошли до входа, а на будущей неделе попытаемся войти внутрь, если ты не против. Невозможно все изменить в одночасье.

Том понимающе улыбнулся, и ей это очень понравилось.

– А почему бы и нет? Рано или поздно мы так надоедим этому монстру, что он перестанет нас выгонять. Если хочешь, можем пойти в кафе или в ресторан…

Возможности были безграничны, и Шерон весело смеялась. Том помог ей выйти из машины и проводил до дома. Девушка предложила зайти на чашку чая, и они некоторое время посидели в гостиной, однако взгляды, которые бросали в их сторону находившиеся там студентки, были столь неприкрыто враждебными, что даже Шерон не выдержала. Они поднялись и медленно двинулись к выходу. Лицо ее было печально. Том чутко уловил ее настроение и, прежде чем уйти, шепнул:

– Помнишь? «Невозможно все изменить в одночасье».

Он прикоснулся губами к ее щеке и вышел.

Глядя ему вслед, Шерон думала: «Как хорошо, что он это понимает».

Поднимаясь по лестнице, Шерон улыбалась: как бы то ни было, время потрачено не напрасно. Том ей понравился: умел держать удар. Интересно, позвонит ли он еще?

Тана встретила подругу с улыбкой:

– Ну и как? Куда ходили?

– В ки…нотеатр.

– Чудесно! И как фильм? Понравился?

– Спроси у кого-нибудь другого, – усмехнулась Шерон.

– Не поняла…

– Нас туда не пустили. Здесь не принято: белый юноша, чернокожая спутница… «Найди себе приличную девушку», заявил контролер Тому. – Шерон пыталась отшутиться, но Тана, увидев боль в ее глазах, нахмурилась:

– Негодяй! И что же Том?

– Он держался как надо. Мы вернулись, посидели в гостиной, но это было еще хуже. Представляешь: семь «белоснежек» сидят на диванах со своими «прекрасными принцами» и сверлят нас глазами. – Она со вздохом плюхнулась в кресло. – А ну их к дьяволу! Подходя к кинотеатру, я чувствовала себя такой смелой, такой гордой: смотрите, мол, я бросаю всем вам вызов. Нас не пустили, к тому же унизили. Мы не можем пойти даже в закусочную, чтобы поесть гамбургеров.

– Могу поручиться, что нас обслужат, если ты пойдешь вместе со мной.

У них не было необходимости питаться за пределами колледжа, поскольку кормили на убой: обе уже прибавили в весе по три-четыре фунта, к вящей досаде Шерон.

– На твоем месте я бы не стала обольщаться. Держу пари, они поднимут хай, увидев с тобой негритянку: белая есть белая, а черная остается черной, как бы ты к этому ни относилась.

– Но почему бы не попытаться? – загорелась идеей Тана, и на следующий вечер они решили привести ее в исполнение.

Девушки прогулялись по городу и зашли в закусочную, чтобы заказать по гамбургеру. Официантка окинула их долгим неприязненным взглядом и отошла, не приняв заказа. Пораженная этим, Тана жестом позвала ее снова, но женщина сделала вид, что не заметила. Тогда Тана поднялась с места, подошла к ней сама и попросила принять заказ. Официантка досадливо поморщилась и сказала вполголоса, так чтобы не услышала ее спутница:

– Мне очень жаль, милая, но я не могу обслужить твою подругу. Надеюсь, ты меня понимаешь…

– Но почему? Она жительница Вашингтона, – возмутилась Тана, как будто это имело какое-то значение. – Ее мать прокурор штата, а отец – известный писатель.

– Нам это без разницы. Здесь не Вашингтон, а Йолан, Южная Каролина.

– Есть у вас в городе заведения, где мы могли бы пообедать?

Женщину смутила настойчивость высокой зеленоглазой блондинки, и она взглянула на нее другими глазами.

– Она пусть пройдет дальше по улице… а ты можешь остаться здесь.

– Но мы хотим пообедать вместе! – В глазах Таны полыхало зеленое пламя: впервые в жизни она почувствовала, как по спине у нее прошла нервная судорога. Сейчас, охваченная иррациональным и бессильным бешенством, какого еще ни разу не испытывала, она могла и ударить. – Имеется ли в вашем городе заведение, где мы с подругой могли бы поесть вместе? Или нам придется возвращаться обедать в Нью-Йорк? – Тана вперила в официантку негодующий взгляд, но та отрицательно покачала головой. – В таком случае обслужите меня – я возьму два чизбургера и две кока-колы.

– Нет, не возьмешь! – раздалось у нее за спиной. Это из кухни вышел повар. – Ты сейчас отправишься в свою треклятую шикарную школу, откуда вы обе сюда заявились. – Подруги действительно отличались от жителей Йолана: достаточно было взглянуть на броские наряды Шерон, чтобы вычислить ее принадлежность к привилегированному колледжу. – Там можете есть все, что угодно, за милую душу. Понятия не имею, что там на них нашло, но если уж они пускают к себе негритосов, то пусть их у себя и кормят в Грин-Хиллсе, а здесь на них не приготовили!

Он выразительно посмотрел на Тану, потом перевел взгляд на столик, за которым сидела Шерон. В его взгляде полыхала такая ярость, что ей на миг показалось, будто повар намерен вышвырнуть их отсюда. После той ужасной ночи она еще ни разу не испытывала такого страха.

Поняв, в чем дело, Шерон грациозно поднялась с места и сказала в своей спокойной аристократической манере:

– Идем, Тана.

Ее голос прозвучал так чувственно, что повар устремил на нее плотоядный взгляд, за что Тане захотелось дать ему пощечину: этот взгляд напомнил ей то, о чем она безуспешно пыталась забыть.

Всю дорогу до колледжа Тана возмущалась, а Шерон выглядела на удивление спокойной, поскольку ничего нового в случившемся для нее не было.

– Как странно устроена жизнь! Если бы мы с тобой куда-то зашли в Нью-Йорке или в Лос-Анджелесе, да практически в любом другом городе, никто бы и внимания не обратил, что я темнокожая, а ты белая, но здесь, в Йолане, это очень важно. Моя мать, похоже, не зря меня сюда отправила: видно, пришло время бороться за свои права. Я всегда считала, что, если мне хорошо, не обязательно думать о других, о том, что с ними происходит. И вот теперь оказалось, что эти другие – я сама.

Они медленно шли по улице, рука об руку.

– Не думаю, чтобы я когда-нибудь чувствовала себя такой беспомощной и такой злой… – тихо проговорила Тана, и вдруг перед ней всплыло лицо Билли Дарнинга. – Разве лишь однажды…

Между девушками вдруг будто протянулись незримые нити и связали их, как никогда прежде. Тане захотелось обнять подругу, защитить от невзгод, а та одарила ее теплой благодарной улыбкой.

– Когда это было, Тана?

– О, очень давно!.. – попыталась улыбнуться девушка. – Месяцев пять назад.

– Да, действительно очень давно.

Девушки рассмеялись, но как-то невесело, и продолжили путь. Постепенно Тана успокоилась, страх прошел, и она поклялась себе, что никто и никогда больше не сделает с ней того, что сделал Билли Дарнинг: она скорее умрет или… убьет.

– Наверное, это было что-то ужасное? – уловив настроение подруги, спросила Шерон.

– Ужаснее представить невозможно.

– Ты не хочешь говорить об этом?

Тана не ответила, и некоторое время они шагали сквозь серую полутьму в полном молчании. У девушки никогда не возникало желания рассказать об этом кошмаре кому бы то ни было, после того как она попыталась довериться матери, а та ее предала.

Шерон, по-видимому, ее поняла: у каждого в прошлом есть что-то такое, чем не хочется делиться. У нее тоже есть тайна, которую она хранит даже от самых близких.

– Хорошо, Тана…

Но едва она успела это произнести, как подруга обернулась к ней, и слова полились сами собой неудержимым потоком, будто прорвалась некая плотина.

– Я хочу рассказать… мне это необходимо, только не знаю, как ты к этому отнесешься. – Она ускорила шаги, так что Шерон едва поспевала за ней. Дыхание ее участилось. – История стара как мир… Через неделю после выпускного по просьбе матери… я пошла на вечеринку к сыну ее патрона, законченному негодяю… Я не хотела идти… Но мать заявила, что я не могу отказаться: мол, мне оказана такая честь… Она всегда говорит, что мы должны быть благодарны этой семейке, она прямо боготворит Дарнинга и его отпрысков.

Захлебнувшись словами, Тана все ускоряла и ускоряла шаг, будто пыталась убежать от преследовавших ее воспоминаний. Шерон шагала молча, глядя на искаженное болью лицо подруги. Наконец девушка справилась с собой и продолжила:

– Как бы то ни было, я поехала. Знакомый парень на своей машине привез меня в Гринвич на эту самую вечеринку… Все уже были пьяные, мой спутник тоже напился в стельку и уединился с какой-то девицей, а я от нечего делать пошла бродить по дому. Откуда-то появился Билли, сын Артура, и предложил мне показать кабинет, где работает моя мать… Я знала, где эта комната… – Слезы ручьями бежали по ее щекам, но она их даже не почувствовала. – Только привел он меня совсем не туда, а в спальню своего отца… Там все было серое… серый плюш, серый атлас и серый мех… даже ковер на полу…

Это были единственные запомнившиеся ей детали: бесконечный серый фон… ее кровь на полу… перекошенное лицо Билли, потом – авария… Тане не хватало воздуха, она рванула ворот рубашки и побежала, задыхаясь от рыданий. Шерон не отставала от нее ни на шаг. Осознав, что теперь не одна: рядом подруга, – она нашла в себе силы продолжить:

– Билли начал избивать меня, швырнул на пол… – Вновь ощутив ту беспомощность, то отчаяние, она остановилась и закрыла лицо руками. Сумерки огласил ее душераздирающий крик. – Я ничего не могла поделать… не сумела его остановить… – Ее тело сотрясалось от рыданий, и Шерон молча обняла подругу, крепко прижала к себе. – Он изнасиловал меня и бросил там… я была вся в крови… меня рвало… Потом он догнал меня на шоссе, заставил сесть в машину, и мы чуть не врезались в грузовик.