Смерть приходит в Пемберли. Невинная кровь

– В течение восьми дней у меня нет дел, требующих личного присутствия, а мой партнер достаточно компетентен, чтобы справиться с текущими вопросами, – ответил Элвестон.

– Тогда я буду благодарен вам за любой совет, какой вы сочтете нужным дать. Юристы, представляющие Пемберли, имеют в основном дело с семейными проблемами – завещаниями, покупкой и продажей собственности, местными разногласиями и, насколько я знаю, совсем не занимаются убийствами, во всяком случае в Пемберли. Я уже написал им о случившемся, и теперь пошлю еще одно сообщение – о вашем участии. Должен вас предупредить, что сэр Селвин Хардкасл вряд ли пойдет на сотрудничество. Он опытный и справедливый мировой судья, подробно вникающий в уголовные следствия, которые обычно перекладываются на деревенских констеблей, и никогда не допускает никакого ущемления своей власти.

Полковник оставил эти его слова без комментария.

– Мне кажется, будет полезно, – сказал Элвестон, – если мы вначале обсудим нашу первую реакцию на преступление, уделив особое внимание кажущемуся признанию подсудимого. Верим ли мы утверждению Уикхема, что, если б он не поссорился с другом, Денни не вышел бы из коляски навстречу своей гибели? Или он пошел за Денни с целью его убить? Здесь все упирается в характер. Я не знаком лично с мистером Уикхемом, но, как понимаю, он сын покойного слуги вашего отца, и вы знаете его с детства. Считаете ли вы, сэр, и вы, полковник, его способным на убийство?

Элвестон взглянул на Дарси, а тот, немного помолчав, ответил:

– До его женитьбы на младшей сестре моей жены мы много лет почти не виделись, а после этого события – вообще ни разу. У меня осталась память о нем как о неблагодарном, завистливом, бесчестном и лживом человеке. Он красив, умеет вести себя в обществе, дамы его обожают; насколько долго продолжается это обожание – другой вопрос, однако я никогда не видел Уикхема в ярости и не слышал, чтобы кто-нибудь обвинял его в жестокости. Его пороки более низкие, не хотелось бы их обсуждать – ни для кого не закрыт путь к исправлению. Скажу только, что не могу поверить, что Уикхем, которого я прежде знал, несмотря на все его недостатки, способен на зверское убийство бывшего сослуживца и друга. На мой взгляд, он питал неприязнь к насилию и избегал его, когда было возможно.

– Уикхем успешно противостоял ирландским бунтовщикам, его наградили за проявленное мужество. Нельзя упускать из виду его физическую отвагу, – сказал полковник Фицуильям.

– Сомнений нет, – согласился Элвестон, – если будет стоять выбор – убить или быть убитым, он проявит жесткость. Я не хочу бросить тень на его смелость, но война и участие в боях могут даже обычного мирного человека сделать менее чувствительным, и тогда насилие уже не покажется ему отвратительным. Разве не стоит рассмотреть такую возможность?

Дарси видел, что полковник с трудом сдерживает раздражение, которое вылилось и в его словах.

– Никого еще не испортило верное служение королю и отечеству. Если бы вам, молодой человек, довелось воевать, думаю, вы не стали б говорить так пренебрежительно о случаях проявления исключительной храбрости.

Дарси решил, что пора вмешаться:

– Я читал кое-что в газетах об ирландском восстании 1798 года, но заметки были довольно краткими. Возможно, я многое пропустил. При каких обстоятельствах Уикхем был ранен и за что получил медаль? Какую роль он сыграл на самом деле?

– Как и я, он участвовал в сражении 21 июня под Эннискорти, когда мы атаковали высоту и обратили бунтовщиков в бегство. Затем 8 августа генерал Жан Юмбер высадился на берег с тысячным французским войском и направился маршем на юг, к Каслбару. Французский генерал поддержал своих бунтующих союзников в желании создать так называемую Республику Коннахт, а 27 августа наголову разбил под Каслбаром войско генерала Лейка, нанеся унизительное поражение британской армии. Тогда лорд Корнуоллис потребовал подкрепления. Он сосредоточил свои силы между французскими захватчиками и Дублином и заманил Юмбера в ловушку, окружив его вместе с генералом Лейком. С французами было покончено. Британские драгуны атаковали одновременно ирландские войска с фланга и французов, и Юмберу пришлось сдаться. Уикхем принимал участие в атаке, в захвате бунтовщиков и разгроме Республики Коннахт. Тогда пролилось много крови, бунтовщиков выслеживали и наказывали.

Для Дарси было очевидно, что полковник не раз давал эту подробную справку и получал от этого удовольствие.

– И Джордж Уикхем принимал в этом участие? – задал риторический вопрос Элвестон. – Мы знаем, как подавляли восстание. Разве этого не достаточно, чтобы привить мужчине если не вкус к жестокости, то по меньшей мере привычку к ней? В конце концов, мы пытаемся здесь прийти к определенному выводу относительно того, каким человеком стал Джордж Уикхем.

– Хорошим и храбрым солдатом, – ответил полковник Фицуильям. – Я согласен с Дарси: не могу представить его убийцей. А знаем ли мы, как он и его жена жили после того, как в 1800 году он вышел в отставку?

– Он не был принят в Пемберли, и все это время мы не общались, но миссис Уикхем неоднократно гостила в Хаймартене, – сказал Дарси. – Они не преуспели. После ирландской кампании Уикхем стал кем-то вроде национального героя, что давало ему возможность получить хорошую должность, но ее надо было еще постараться удержать. Очевидно, когда мистер Уикхем терял работу и деньги были на исходе, супруги ехали в Лонгборн, где миссис Уикхем с удовольствием навещала подруг, хвастаясь успехами мужа, но эти визиты редко продолжались более трех недель. Должно быть, кто-то регулярно помогал им с финансами, но миссис Уикхем никогда до конца не раскрывала карты, а миссис Бингли, естественно, ее не расспрашивала. Боюсь, это все, что я знаю и, более того, хочу знать.

– Я никогда вплоть до вечера пятницы не видел мистера Уикхема, и могу судить о его виновности или невиновности, основываясь не на свойствах его личности или на воспоминаниях, а исключительно на впечатлении от самой ситуации, – сказал Элвестон. – Я думаю, у него отличная защита. Так называемое признание могло быть вызвано всего лишь чувством вины: ведь это он вынудил друга выйти из экипажа. Он был пьян, а слезливая сентиментальность после пережитого шока – довольно частое явление у крепко выпивших людей. Но возьмем вещественные доказательства. Основная загадка – почему капитан Денни углубился в лес. Почему Уикхем внушал ему страх? Денни крупнее и сильнее Уикхема, и у него было оружие. Если он намеревался вернуться в гостиницу пешком, почему не пошел по дороге? Конечно, коляска могла его нагнать, но, повторяю, опасность ему вряд ли грозила. В присутствии жены Уикхем никогда не напал бы на него. Можно предположить, что Денни почувствовал желание избавиться от общества Уикхема из-за отвращения к плану друга оставить в Пемберли жену, которую не пригласили на бал, не известив к тому же миссис Дарси. План неосмотрительный и вульгарный, и все-таки он вряд ли заставил бы Денни выйти из коляски в такой драматической манере. Лес был погружен во мрак, а у него не было фонаря; его поступок для меня непонятен.

Есть еще одно более важное доказательство. Где орудия убийства? Их должно быть два. Первый удар по лбу вызвал только небольшое кровотечение, но кровь, залившая глаза, мешала Денни видеть и лишила устойчивости. Рана на затылке от другого орудия, более массивного и гладкого, – возможно, камня. И как свидетельствуют те, кто видел рану, в том числе и вы, мистер Дарси, она настолько велика и глубока, что суеверный человек сказал бы, что удар нанесен не человеческой рукой и, уж конечно, не рукой Уикхема. Я сомневаюсь, чтобы он мог вообще поднять столь тяжелый камень так высоко и ударить точно в цель. И еще надо допустить, что по удачному стечению обстоятельств камень лежал прямо под рукой. А эти царапины на лбу и руках Уикхема? Они заставляют предположить, что он заблудился в лесу после того, как первый раз набрел на труп капитана Денни.

– Значит, вы полагаете, если дело дойдет до суда, его оправдают? – спросил полковник Фицуильям.

– Судя по всему, должны, но, когда нет других подозреваемых, всегда есть риск, что присяжные зададутся вопросом: если не он, то кто? Судье или представителю защиты трудно предостеречь присяжных от этой ошибки и в то же время не внедрить ее в их сознание. Уикхему потребуется хороший адвокат.

– Это моя проблема, – сказал Дарси.

– Предлагаю вам пригласить Джереми Микледора. Он лучший специалист по таким делам и с присяжными умеет ладить. Однако он берет только те дела, которые ему интересны, и терпеть не может уезжать из Лондона.

– А есть вероятность, что дело отправят в Лондон? – спросил Дарси. – В противном случае слушание состоится не раньше выездной судебной сессии в Дерби перед Пасхой или летом. – И обратился к Элвестону: – Напомните мне процедуру.

– Согласно государственному положению, дело обвиняемого рассматривается в местном суде, – прояснил Элвестон. – Аргументация такова: люди воочию видят, что правосудие вершится. Если дело откладывается, то только до следующей судебной сессии графства и по такой серьезной причине, как сомнение в справедливости суда в данном городе, в нарушении законности, связанном с возможным подкупом присяжных и судей. С другой стороны, местное общество может относиться к обвиняемому с такой враждебностью, что непредвзятого суда просто не может быть. Но только у генерального прокурора есть право взять под контроль и остановить уголовное преследование, и, следовательно, в его власти перенести суд в любое место.

– Значит, все зависит от Спенсера Персивала? – спросил Дарси.

– Именно. Можно попробовать привести следующий аргумент: преступление совершено во владениях мирового судьи, вследствие чего его и семью могут безосновательно вовлечь в перипетии этого дела, а местные сплетни и косвенные намеки на связь между обвиняемым и Пемберли могут препятствовать правосудию. Не думаю, что будет легко перенести слушание дела, но тот факт, что Уикхем посредством брака связан с вами и мистером Бингли родственными узами, является тем осложнением, которое может убедить генерального прокурора пойти на это. Его решение будет зависеть не от личных пристрастий, а от того, принесет ли пользу правосудию перенос процесса. Но где бы ни состоялся суд, думаю, стоит попытаться привлечь в качестве защитника Джереми Микледора. Два года назад я работал у него помощником и, полагаю, имею на него некоторое влияние. Предлагаю вам послать ему письмо с изложением фактов, а я, вернувшись в Лондон после дознания, подробно поговорю с ним об этом деле.

Дарси выразил Элвестону благодарность, и предложение было принято.

– Думаю, джентльмены, – продолжил Элвестон, – нам надо подумать о наших свидетельских показаниях и ответить на вопрос, что говорил Уикхем, стоя на коленях над трупом. Эти слова определят весь ход процесса. Несомненно, мы скажем правду, но любопытно, до какой степени совпадают наши воспоминания.

Опередив остальных, полковник Фицуильям заговорил первым:

– Эти слова четко отпечатались в моей памяти, что неудивительно, и, думаю, я могу точно их воспроизвести. Уикхем сказал: «Он мертв. О Боже, Денни мертв. Он был моим другом, моим единственным другом, и я его убил. Это моя вина». Конечно, вопрос спорный, что он имел в виду, говоря, что смерть Денни его вина.

– Я помню то же, что и полковник, – сказал Элвестон, – и, как он, затрудняюсь в трактовке этих слов. Пока у нас нет расхождений.

Настал черед Дарси.

– Не могу с точностью повторить слова Уикхема, но с уверенностью подтверждаю, что он сказал, что убил своего друга, своего единственного друга, и это его вина. Я тоже считаю, что последние слова позволяют толковать их по-разному, но не буду пытаться это делать – разве только под нажимом, но, возможно, не стану и тогда.

– Коронер вряд ли станет оказывать на нас давление, – сказал Элвестон. – Если такой вопрос возникнет, он может заметить, что никто не знает мыслей другого человека. Лично мне кажется – но это лишь предположение, – что Уикхем имел в виду то, что Денни не пошел бы в лес на свою погибель, если б не их ссора, и потому он в ответе за действия или слова, вызвавшие у Денни такую неприязнь. Смысл этих слов Уикхема – главное в его деле.

Казалось, встреча закончена, но прежде чем мужчины встали, Дарси сказал:

– Выходит, судьба Уикхема, его жизнь или смерть, зависит теперь от двенадцати людей с их предубеждениями и предрассудками, от убедительности заявления обвиняемого и красноречия обвинителя.

– А как иначе? – отозвался полковник. – Он вверяет себя своим соотечественникам, и нет большей уверенности в торжестве справедливости, чем вердикт двенадцати честных англичан.

– И никакого права на апелляцию, – заметил Дарси.

– Разве это возможно? Решение суда присяжных священно. А что ты предлагаешь, Дарси, второе жюри, согласное или не согласное с первым, а потом еще одно? Это будет полный бред, и если будет продолжаться ad infinitum[9], то процесс, возможно, перейдет в иностранный суд, который станет рассматривать английские дела. И это будет концом нашей системы правосудия.

– Разве нельзя создать апелляционный суд из трех или пяти судей, который собирался бы в случае разногласий в трудном деле? – спросил Дарси.

В спор вступил Элвестон:

– Могу себе представить реакцию английских присяжных, узнавших, что их вердикт обжалован и дело передано трем судьям. Решения по правовым вопросам принимает судья на самом процессе, и если он не способен с этим справиться, то, значит, занимается не своим делом. Но апелляционный суд в определенной форме существует. Участвующий в рассмотрении дела судья может инициировать процесс о даровании помилования, если он не согласен с результатом, а вынесенный вердикт, который представляется собравшейся публике несправедливым, вызывает крики несогласия, а иногда и более резкий протест. Уверяю вас, нет никого сильнее англичанина, если он объят праведным негодованием. Как вы, возможно, знаете, я вхожу в группу адвокатов, изучающих эффективность нашего законодательства по уголовному праву, и нам хотелось бы провести одну реформу: право обвинителя произносить свою окончательную речь, прежде чем заключение передается защите. Я не вижу возражений против такой реформы, и мы надеемся, что она осуществится еще в этом столетии.

– А какие могут быть возражения? – поинтересовался Дарси.

– Все упирается во время. Лондонские суды завалены работой, и многие дела рассматриваются с неприличной быстротой. Англичане не то чтобы не любят адвокатов, они просто не хотят сидеть часами и слушать дополнительные речи. Считается, что обвиняемый может сам постоять за себя, а перекрестного допроса обвинителя и защитника достаточно, чтобы гарантировать справедливость. Я не считаю эти аргументы убедительными, но они искренне поддерживаются многими.

– А ты говоришь как радикал, Дарси, – заметил полковник. – Я и не подозревал, что ты так интересуешься законодательством и сторонник его реформирования.

– Я и сам этого не знал, но когда сталкиваешься, как мы сейчас, с реальностью, от которой зависит судьба Джорджа Уикхема, и видишь, как узка грань между жизнью и смертью, то, естественно, тебя это начинает интересовать и волновать. – Помолчав, Дарси прибавил: – Если это все и нам нечего больше сказать друг другу, может быть, присоединимся к дамам, которые ждут нас к обеду?