Чисто английское убийство

III. Отец и сын

Снег повалил в полную силу только после наступления темноты, и раз начавшись, снегопад становился все гуще и продолжился даже на следующий день. Лорд Уорбек, пробудившись от чуткого сна, каким спят больные, увидел из окна, что его лужайки, сад, парк за ним и Маркширские холмы вдалеке стали одинаково белы; мелкие детали ландшафта исчезли, его очертания под слоем снега стали плавными и плотными. Все это выглядело бы точно так же, размышлял он, для любого человека, лежавшего в этой кровати в подобное утро, в любое время с тех самых пор, как почти двести лет назад Умелый Браун [2] переделал посадки в парке. Под снегом исчезли все следы небрежения и ветхости, появившиеся в последнее время. Подъездная аллея, обсаженная по бокам подстриженными липами, снова стала гладкой и прямой. Лужайка для игры в шары в кои-то веки демонстрировала ту ровную и гладкую поверхность, которой обладала в те времена, когда поддерживать ее в должном порядке входило в обязанности специально нанятого физически крепкого мужчины. Конечно же, все это было иллюзией. Достанет двух дней оттепели, чтобы обнажить кочки, ямы и сорняки реальности; а также, мрачно подумал он, полдюжины лопнувших труб в разных частях этого внушительных размеров дома, и ему нужно будет каким-то образом найти деньги, чтобы их починить. Неважно. Ему, преждевременно состарившемуся и больному, приятно было тешить себя этой иллюзией, пока она длилась, особенно потому, что, возможно, он делал это в последний раз.

Когда Бриггс принес ему поднос с завтраком, он сказал:

– После ланча я встану, Бриггс.

– Очень хорошо, милорд.

– Мне будет нужна твоя помощь, чтобы спуститься в библиотеку. Я выпью чаю с гостями.

– Доктор Кертис сказал, милорд…

– Доктор Кертис не приедет сюда в такую погоду. У него, как и у его отца, слабые легкие. Он не выносит резких похолоданий. Ему незачем об этом знать.

– Да, милорд.

– Как сегодня сэр Джулиус?

– Кажется, сэр Джулиус в отменном здравии, милорд. Он позавтракал рано – почти так же рано, как доктор Боттвинк, и ушел к себе поработать. Он сказал, что собирается добавить еще полшиллинга к подоходному налогу, но я решил, что таким образом он хотел пошутить.

– Будем надеяться, что так, Бриггс. Мне подобная шутка кажется мрачноватой, но у всякого свой вкус. Слава богу у меня, кажется, мало шансов дожить до объявления следующего бюджета.

– В самом деле, милорд. То есть… я, конечно, прошу у милорда прощения… мы все надеемся…

– Ни слова больше об этом, Бриггс. Было бестактно с моей стороны обращаться к этой теме.

– Вовсе нет, милорд.

Бриггс, щеки которого заметно покраснели, собирался удалиться, но задержался в дверях и откашлялся. Лорд Уорбек, которому были знакомы эти симптомы, поднял глаза от завтрака.

– В чем дело, Бриггс? – спросил он.

– Меня не проинформировали, милорд, – сказал дворецкий с некоторым упреком, – что сэр Джулиус привезет с собой еще одного… человека.

– Еще одного человека? Не уверен, что я… Ох, боже мой, конечно: детектив. Глупо было с моей стороны позабыть об этом, но боюсь, это цена, которую мы должны платить за то, что принимаем у себя члена правительства. Надеюсь, вы не сочтете его пребывание здесь очень неприятным.

– Нет, милорд, дело не в этом. Я был несколько обеспокоен тем, где он будет есть. Но, подумав, я пришел к выводу, что можно разрешить ситуацию, предложив ему столоваться с персоналом.

– Исходя из моего ограниченного знакомства со Скотланд-Ярдом, Бриггс, вы поступили совершенно правильно, – серьезно сказал лорд Уорбек. – Надеюсь, ваши коллеги одобрили это решение?

– Должен сказать, сэр, что вначале это вызвало на кухне некоторое беспокойство. Но всё уже позади.

– Рад это слышать.

– Ситуацию существенно облегчило то, что этот человек предложил помогать с мытьем посуды, милорд.

– Отлично! Похоже, это решило все ваши проблемы, Бриггс.

– Есть еще одно небольшое дело, милорд. Кажется, он считает, что ему позволят распоряжаться в доме.

– Не уверен, что понимаю вас.

– Обычно, милорд, – сурово сказал Бриггс, – от персонала ждут, что каждый его член будет находиться в отведенных для персонала помещениях, за исключением случаев, когда он должен исполнять свои обязанности. В нынешнее время, когда от нас ожидают, что мы станем исполнять обязанности, которые, строго говоря, не являются нашими, трудно придерживаться этого правила так, как мне хотелось бы, но насколько это возможно, милорд, я хотел бы сохранять традиции этого дома.

– Я тоже, Бриггс, видит бог! Я тоже.

– Что ж, милорд, это в высшей степени нарушит дисциплину, если этот человек, который в социальном смысле является членом обслуживающего персонала, посчитает, что может ходить куда ему заблагорассудится, и вообще станет совать нос во все углы дома, если позволите мне так выразиться, милорд.

– По долгу службы, Бриггс, не забывайте об этом.

– Службы, милорд?

– Понимаете, работой этого джентльмена является личная защита канцлера казначейства.

– Защита? – обиженно повторил Бриггс? – В этом доме, милорд?

– Согласен, в этом доме это будет настоящая синекура. Но боюсь, какое бы воздействие это ни оказало на дисциплину в доме, вам придется позволить ему делать его работу так, как он сочтет нужным.

– Как скажете, милорд. – В тоне дворецкого явственно прозвучало неодобрение. – Но я не представляю, от чего он, по его мнению, защищает сэра Джулиуса.

– От всего происходящего, я полагаю, – весело сказал лорд Уорбек. – От ужасов в ночи и стрелы, летящей днем.

Бриггс позволил себе улыбнуться.

– И от язвы, ходящей во мраке [3], милорд? – мягко спросил он.

– Нет, Бриггс. Даже члены правительства не могут обеспечить себе защиту от этого.

Роберт Уорбек прибыл около четырех часов дня в канун Рождества. Он был не в самом хорошем расположении духа. Беседа с отделением Лиги Свободы и Справедливости в Фулхэме прошла не так хорошо, как он ожидал, а на выезде из Лондона его задержала поломка в моторе. Затем, едва он свернул с главной дороги, снова пошел снег, так что на протяжении последних нескольких миль он ехал все медленнее и все с большим трудом. К тому времени, когда он остановил машину у парадной двери, он замерз, а ноги у него затекли. Бриггс тут же подошел, чтобы взять его сумку.

– Добрый день, мистер Роберт, – сказал он. – Надеюсь, вы в добром здравии? – Он говорил достаточно уважительно, но внимательный слушатель заметил бы, что в его тоне недостает теплоты.

– Да, благодарю, Бриггс. Я в полном порядке. Как отец?

– Его светлости лучше, сэр. Сегодня он встал с постели и сейчас находится в библиотеке.

– Хорошо! Я сразу пойду к нему.

– Мистер Роберт, не могли бы вы, прежде чем встретиться с его светлостью…

Однако Роберт то ли не услышал слов дворецкого, то ли предпочел не обратить на них внимания.

– Я поставлю машину позади дома, – резко сказал он. – Отнесите, пожалуйста, мою сумку ко мне в комнату.

Он отпустил сцепление, и машина исчезла за углом дома. Бриггс остался у открытой парадной двери с сумкой в руках. Пока он стоял, а снег падал на его лысую голову, самообладание, которое было присуще его чертам после стольких лет службы в доме, ненадолго исчезло, и лицо его приняло совершенно естественное выражение. Нельзя было сказать, что это лицо счастливого человека и что думает он о чем-то приятном.

Роберт оставил машину в каретном сарае, который служил гаражом. Он потратил некоторое время на то, чтобы накрыть капот накидкой для защиты от холодного воздуха. В дальних углах этого большого помещения все еще стояли полуразвалившиеся кареты из того золотого века, в котором еще были лошади и процветание. Затем он быстро прошел вдоль ряда пустых денников, пересек конюшенный двор и вошел в дом через боковую дверь. Двигаясь тихо и быстро, словно избегая возможности быть увиденным, он затем прошел в холл, задержался там лишь на минуту, чтобы снять пальто, и пошел прямиком в библиотеку.

Лорд Уорбек лежал на диване, который для него пододвинули поближе к камину. Он дремал, но при звуке открывающейся двери вздрогнул и проснулся. Когда он понял, кто этот вновь прибывший гость, его бледные щеки порозовели, и он сел на диване.

– Роберт, дорогой мой мальчик, рад тебя видеть! – воскликнул он.

– И я рад тебя видеть, отец. Прости, что я задержался, но дорога сюда была просто отвратительной.

Он пересек комнату и подошел к дивану; последовала крошечная, но заметная пауза, которую наблюдатель-иностранец вроде доктора Боттвинка, присутствуй он в комнате, отметил бы с интересом. В любой другой европейской стране встреча отца и сына при подобных обстоятельствах ознаменовалась бы объятием. Очевидно, об этом не могло быть и речи. Роберт, разумеется, перестал целовать отца еще тогда, когда начал носить длинные брюки [4]. При встрече они, как и следовало англичанам, пожимали друг другу руку. Но есть что-то абсурдное в рукопожатии с лежащим человеком. В конце концов он пришел к компромиссу, слегка коснувшись одной рукой отцовского плеча.

– Садись вон там, – хрипло сказал лорд Уорбек, словно немного устыдившись такого проявления эмоций со стороны сына. Он указал на кресло, стоявшее по другую сторону камина. – Ты хорошо выглядишь.

– Да, спасибо, я в отличной форме, – сказал Роберт. – А ты выглядишь… – Он помолчал, и в голосе его зазвучала легкая тревога. – Как ты себя чувствуешь, отец?

– По большей части как обычно, – спокойно ответил лорд Уорбек. – Чувствую себя человеком, который тихо выжидает; жду, когда аневризма лопнет, или что там аневризмы делают. Прошло три месяца с тех пор, как молодой Кертис сказал мне, что я не доживу до Рождества; до него осталось несколько часов, так что я думаю, что дотяну. Я очень надеюсь, что ты поможешь мне продержаться и во второй день Рождества. Нет ничего хуже хозяина дома, который настолько дурно воспитан, чтобы решить испустить дух в такой момент.

Лицо Роберта, до этого выражавшее лишь сочувственный интерес, при словах «хозяин дома» приняло выражение сердитого неодобрения.

– Ты пригласил сюда Джулиуса, – сказал он ровным низким голосом.

– Да. Я упомянул об этом в последнем письме?

– Нет. Один из моих парней сказал мне. Он прочел об этом в газете.

– Что ж, газетчики в кои-то веки правы. Джулиус уже здесь, и, по словам Бриггса, занят тем, что добавляет что-то к подоходному налогу.

– Мне это не кажется смешным. – Говоря это, Роберт сердито смотрел в камин, и был так до нелепого похож на обиженного мальчика, что его отец, раздираемый противоречивыми чувствами – любовью и раздражением, – с трудом подавил улыбку. Но отвечая, он сумел овладеть собой.

– Шутка не очень хороша, признаю, но кажется, это сам Джулиус так пошутил. Ты должен винить его, а не меня. В любом случае, мне незачем говорить, что подоходный налог – это не шутки.

– Дело не в этом, – настаивал Роберт.

– Да, это я понял. Ты возражаешь против присутствия самого Джулиуса.

– Конечно, возражаю. Отец, как ты мог позволить ему приехать сюда – именно ему?!

– Послушай, Роберт, – голос лорда Уор- бека, хоть и слабый, звучал по-настоящему властно. – Мы с тобой не всегда и не во всем соглашались, но думаю, что по-своему ты, как и я, испытываешь глубокие чувства в отношении традиций нашей семьи и традиций этого дорогого нам старого дома. Насколько я помню – и даже дольше, чем я могу вспомнить, – Рождество в Уорбеке означало воссоединение семьи и друзей. От семьи уже мало что осталось. Не считая тебя, Джулиус – мой единственный ныне живущий близкий родственник. А поскольку это Рождество, похоже, станет последним для меня на этой земле, я был бы о себе плохого мнения, если бы сейчас нарушил эту традицию. Вот поэтому я решил, что следует оказать ему гостеприимство.

– А ты можешь сказать, почему он решил, что ему следует им воспользоваться? – перебил Роберт. – Ты говоришь о традициях, отец. А ты когда-нибудь пытался поговорить об этом с Джулиусом? Он – враг всего того, что мы поддерживаем. Он больше чем кто-либо из ныне живущих занимается тем, что уничтожает традиции… уничтожает нас… уничтожает страну. Полагаю, ты понимаешь, к каким последствиям приведет этот бюджет, когда…когда…

– Когда я умру. Да, разумеется, понимаю. Это будет конец Уорбек-Холла. Мне жаль тебя, Роберт. Тебя постигла неудача родиться в первом поколении людей, лишенных права собственности. Мне повезло больше. Я могу сказать о себе древним латинским изречением: Felix opportunitate mortis [5]. Можешь написать это на моем надгробии, если викарий тебе позволит. Но знаешь, – продолжил он, не дав Роберту времени возразить, – я думаю, ты слишком преувеличиваешь ту роль, которую сыграл в этом вопросе Джулиус. В конце концов, это точно так же случилось бы и без него. Он – лишь номинальная фигура, за которой стоит нечто большее. Я думаю, что, несмотря на все его позерство, он время от времени это осознает, и в такие минуты я нахожу его довольно-таки жалким.

– Жалким?! – Роберта было не остановить. – Сказать тебе, что я о нем думаю? Он не кто иной, как предатель своего класса, предатель своей страны…

– Не кричи, Роберт. Ты приобрел эту гадкую привычку, выступая на улицах. Кроме того, мне это вредно.

– Прости, отец. – Роберт тут же превратился в само раскаяние. – Но у меня всегда плохо получалось прощать своих врагов.

– «Врагов»? Не слишком ли крепкое слово? Я не желаю Джулиусу зла. Он, как и все мы, находится во власти того, что доктор Боттвинк назвал бы Zeitgeist [6].

– Доктор Боттвинк? Это еще кто?

– О, весьма интересный человечек. Ты скоро его увидишь. Он занимается исследованиями в фамильном архиве. Вряд ли это твой типаж, но мне он нравится.

– Фамилия похожа на еврейскую, – с отвращением сказал Роберт.

– Я его об этом не спрашивал, но не удивлюсь, если так и есть. А это имеет значение? Но мне, наверное, не следовало тебя об этом спрашивать.

Роберт минуту помолчал, а потом невесело рассмеялся.

– Это и в самом деле немного забавно, – сказал он. – Я приезжаю в Уорбек на Рождество, и обнаруживаю, что провести его мне придется с Джулиусом и каким-то евреем! Веселая у нас подобралась компания!

– Мне жаль, что ты так это воспринимаешь, мой мальчик, – серьезно сказал лорд Уорбек. – Вообще-то, доктор Боттвинк оказался здесь совершенно случайно. Но ты не будешь ограничен лишь его обществом. Мы нынче не можем позволить себе большого гостеприимства, но все не так плохо.

С видом человека, готового услышать худшее, Роберт сказал:

– Понятно. И кто же остальные участники приема?

– Я вряд ли был бы в состоянии устроить прием, Роберт, даже если бы дом это позволял. Как я уже сказал, это просто последняя встреча в семейном кругу. Мало осталось людей, которых можно отнести к этой категории. Во-первых, конечно же, миссис Карстерс…

Роберт застонал.

– Миссис Карстерс! Я так и знал!

– Самая давняя подруга твоей матери, Роберт. Она также была крестной матерью твоего бедного брата, если память мне не изменяет. Мне было бы стыдно не пригласить её.

– Какая разница, кем она была? Я возражаю против того, кто она сейчас. Она – жена Алана Карстерса, и все, что ее заботит, – это как протолкнуть этого грязного политика вверх по грязной политической лестнице. К тому же, она невыносимо скучна, – добавил он.

– Что ж, – безропотно сказал лорд Уорбек, – будем благодарны за то, что грязный политик сейчас за границей и не станет тебя беспокоить. Будет еще одна гостья, – продолжил он. – Надеюсь, ты сочтешь это компенсацией за всех остальных.

В свете каминного пламени щеки Роберта казались красными. Он закусил губу, и повисла отчетливая пауза, прежде чем он повернулся и посмотрел на отца.

– Камилла? – спросил он.

– Да, Камилла. Надеюсь, ты рад.

– Я… Я какое-то время с ней не виделся.

– Я так и понял. Я надеялся, что поэтому ты еще больше обрадуешься возможности встретиться с ней.

– Спасибо, что подумал обо мне, отец.

– У меня в последнее время много времени для размышлений. Это одно из преимуществ, которым обладают больные в сравнении с обычными людьми. А ты и Камилла очень занимаете мои мысли.

Роберт молчал.

– Я люблю эту девушку, – мягко продолжил его отец. – Ты ей очень нравишься, или же я сильно ошибаюсь. Раньше я думал, что тебе она тоже очень нравится. Ты сильно изменился за последние пару лет, но я надеялся, что не в этом отношении. Я не настолько ретроград, чтобы думать, будто родители сейчас могут распоряжаться жизнью своих детей, но для меня было бы большим утешением знать перед смертью, что ты пошел по правильному пути. Почему ты не сделаешь ей предложение, Роберт? Сделай это Рождество счастливым для вас обоих, и предоставь мне справляться с остальными гостями!

Сначала Роберт не ответил. Он закурил и нервно стряхивал сигаретный пепел в камин.

– Послушай, отец, – сказал он наконец, – я давно хотел поговорить с тобой об этом… об этом деле, но это трудно. Я…

Он резко замолчал, так как открылась дверь, и в комнату вошел Бриггс.

– Подавать чай, милорд?

– Я же сказал, что мы дождемся дам, Бриггс.

– Они только что прибыли, милорд. Как я понимаю, их задержал снегопад.

– Тогда мы будем пить чай немедленно. Скажите сэру Джулиусу, и спросите доктора Боттвинка, присоединится ли он к нам.

– Хорошо, милорд. Кажется, я слышу, что дамы уже идут сюда.

Он вышел и через мгновение вернулся, провозгласив:

– Леди Камилла Прендергаст и миссис Карстерс.

IV. Чай для шестерых

Внезапно возникло впечатление, что в комнате полно женщин. В спокойную мужскую атмосферу библиотеки, пахнущую дымом из камина и старыми книжными переплетами из телячьей кожи, вторглась новая волнующая стихия, созданная из женских запахов и звуков. Роберт почувствовал, что он и его отец сократились до незначительного меньшинства. Было трудно осознать, что на самом деле здесь присутствовали всего две женщины, и более того, одна из них была заметно молчалива. Однако ее недостаток самоуверенности вполне компенсировала ее спутница.

Когда друзья описывали поведение миссис Карстерс, они частенько говорили, что она «одна стоит многих», и так всегда было и будет; это описание подхватили и стали использовать и другие, менее дружелюбные комментаторы. Оно безусловно подходило к ее вторжению в библиотеку лорда Уорбека. Она заполонила ее подобно армии захватчиков, сея огонь направо и налево и оставляя население в состоянии потрясенной неподвижности.

– Дорогой лорд Уорбек! – воскликнула она, ворвавшись в комнату. – Как чудесно снова оказаться в этом милом старом доме! Вы были очень добры, решив пригласить меня, особенно с учетом того, что вы так нездоровы; но вам ведь лучше, не так ли? Мне сообщали о вас такие скверные новости, что в какой-то момент я в самом деле решительно встревожилась. Когда я получила ваше письмо с приглашением, я сначала едва поверила своим глазам, но я могла бы догадаться: это так похоже на вас – не забывать старых друзей, пусть даже наши дороги разошлись на долгие годы. Ах, Роберт, дорогой мальчик, как ты? С первого взгляда видно, что у тебя все хорошо. Боже мой, я боюсь, наши дороги чрезвычайно далеко разошлись! Но ничего, мы постараемся забыть о больных темах хотя бы на Рождество, правда? Рождество должно быть временем для забвения, так же как и для воспоминаний – я всегда так считала. Ох, позвольте мне подойти к этому прекрасному камину и оттаять! Я совершенно заледенела!

Лорду Уорбеку удалось вставить в этот монолог вопрос о том, как прошла поездка.

– Ужасно, ужасно! Если бы меня не подбадривала перспектива увидеть дорогой Уорбек, я даже не знаю, как бы я это вынесла. Поезд, конечно, опоздал, и в нем было холодно! Я прямо-таки вспомнила скверные старые времена до национализации железных дорог; однако полагаю, в те времена мы бы вообще до вас не добрались! А потом была еще ужасная поездка на машине. В самом деле, когда мы добрались до Телеграф-Хилл, снег пошел такой густой, что мы уже начали думать, что не доедем. К счастью, водитель оказался весьма разумным молодым человеком, у него были с собой цепи, и он…

Решительно, комната была полна женщин. Но не миссис Карстерс, несмотря на всю ее болтовню, привлекала к себе наибольшее внимание. Пока лился этот безжалостный поток банальностей, Камилла Прендергаст тихо подошла к дивану и наклонилась к лорду Уорбеку. Последовал быстрый, едва слышный диалог, обмен поцелуями, а потом она выпрямилась и подошла к Роберту. Он стоял у окна, и лицо его было маской равнодушия.

– Ну, Роберт, как ты поживаешь?

– О, хорошо, спасибо. А у тебя все хорошо?

– Да, спасибо.

За время последовавшей за этими словами паузы история миссис Карстерс успела проделать путь от Телеграф-Хилл до сугробов в Тэнгли-Боттом. Тут Камилла рассмеялась.

– Кажется, нам больше нечего сказать друг другу, да?

– Похоже на то.

Она посмотрела в окно поверх его плеча. К оконным стеклам прилипали мелкие снежинки.