Лицо ее закройте. Изощренное убийство

Дэлглиш продолжал расспрашивать Кэтрин, «манера поведения» Салли, насколько он мог заключить, сводилась к тому, что она чуть вскидывала голову, когда Дебора говорила с ней, и не называла миссис Макси «мэм». Но он счел это показание Кэтрин стоящим внимания. Похоже, что миссис Макси и ее дочь все время думали об опасности, нависшей над ними.

Он изменил направление беседы и незаметно подвел ее к событиям, происшедшим в воскресенье утром. Теперь она рассказала, как проснулась с головной болью после тяжелой ночи и отправилась на поиски аспирина. Миссис Макси предложила ей самой поискать лекарство. Именно тогда она и заметила маленький флакон со снотворным. Сначала она решила, что это аспирин, но быстро поняла, что таблетки слишком маленькие и другого цвета. К тому же пузырек был с этикеткой. Она не обратила внимания, сколько таблеток там было, но она абсолютно уверена, что в семь утра он был в аптечке, и точно так же в том, что когда она со Стивеном Макси стала его искать, после того как было обнаружено тело Салли Джапп, его там не было. В аптечке лежало только снотворное в нераспечатанной упаковке.

Дэлглиш попросил ее описать, как было обнаружено тело убитой, и, к его удивлению, Кэтрин нарисовала весьма красочную картину.

– Когда Марта пришла и сказала миссис Макси, что Салли не встала, мы поначалу подумали, что она снова проспала. Потом Марта вернулась и сказала, что дверь заперта, а Джимми плачет, и мы пошли выяснить, что же случилось. Сомневаться не приходилось – дверь была на задвижке. Вы уже знаете, что доктор Макси и мистер Герн попали в комнату через окно, и я услышала, как один из них отодвинул задвижку. Думаю, мистер Герн открыл ее, потому что он впустил нас. Стивен стоял у постели и смотрел на Салли. Герн сказал: «Боюсь, она мертва». Кто-то вскрикнул. По-моему, Марта, но я не оглядывалась. Я сказала: «Не может быть! Она была в полном здравии вчера вечером!» Мы подошли к постели, Стивен стянул простыню с лица. Она прикрывала ее подбородок; Салли так аккуратно была закрыта простынкой, будто ее кто-то заботливо подоткнул на ночь. Мы увидели отметины у нее на шее и поняли, что произошло. Миссис Макси на минуту закрыла глаза. Я решила, что она теряет сознание, и подошла к ней. Но она удержалась на ногах, сделала шаг к кровати и схватилась за спинку.

Она так сильно дрожала, что даже кровать закачалась. Это односпальная кровать, как вы, безусловно, заметили; миссис Макси дрожала. Стивен сказал очень громко: «Лицо ее закройте»[11], но Герн сказал ему, что не следует ничего трогать до прихода полиции. Герн был самым спокойным среди нас, думаю, он немало повидал убийств, вот и привык. Он скорее был заинтригован, чем испуган. Он наклонился к Салли, приоткрыл ее веко. Стивен грубо сказал: «Можете не беспокоиться, Герн. Она мертва». Герн ответил: «Я не о том. Меня интересует, почему она не сопротивлялась». Потом он обмакнул мизинец в кружку с какао, стоявшую на столике возле кровати. Она была наполовину пустой, жидкость подернулась пленкой. Пленка прилипла к пальцу, и он соскреб ее о край кружки, прежде чем положить палец в рот. Мы смотрели на него, словно он показывал нам фокусы. Мне показалось, что миссис Макси смотрела – да, с надеждой. Прямо как ребенок на празднике. Стивен спросил: «Ну что там?» Герн пожал плечами и ответил: «Лаборант скажет. Думаю, ей дали наркотик». После этого Дебора задышала словно рыба на песке и поплелась к дверям. Она побледнела как полотно, стало ясно, что ее тошнит. Я рванулась было к ней, но Герн сказал довольно резко: «Не волнуйтесь. Предоставьте ее мне». Он вывел ее из комнаты, и они пошли в ванную для прислуги рядом с комнатой Салли. Дебора меня ничуть не удивила. Я ждала, что она так отреагирует. В комнате остались я, миссис Макси и Стивен. Я предложила миссис Макси найти ключ, чтобы закрыть комнату, а она ответила: «Конечно. Верно, так полагается. И кажется, мы должны позвонить в полицию. Самый хороший аппарат в гардеробной». Она, думаю, хотела сказать, что оттуда говорить удобнее. Помню, я подумала: «Если мы позвоним из гардеробной, прислуга не станет подслушивать», позабыв, что «прислуга» – это Салли, а Салли больше никогда ничего не подслушает.

– Вы хотите сказать, что у мисс Джапп была привычка слушать чужие разговоры? – перебил ее инспектор.

– У меня всегда было такое ощущение, инспектор. Мне она всегда казалась коварной. Никогда не испытывала чувства благодарности, а ведь Макси столько для нее сделали. Она ненавидела миссис Рискоу, это уж безусловно. Это каждый видел. Думаю, вы уже в курсе истории с одинаковыми платьями.

Дэлглиш выразил интерес к столь интригующей теме и был вознагражден точным описанием эпизода и реакцией, которую он вызвал.

– Вот вам и доказательство, что она была за штучка. Миссис Рискоу сделала вид, что не приняла ее выходку близко к сердцу, но я-то заметила, каково ей. Она готова была убить Салли.

Довольная собой Кэтрин Бауэрз в приливе напускной скромности одернула на коленях юбку. Или она была отличной актрисой, или не отдавала себе отчет, что ведет себя несколько странно. Дэлглиш продолжал задавать вопросы, понимая теперь, что перед ним более крепкий орешек, чем он решил поначалу.

– Расскажите, что произошло, когда миссис Макси, ее сын и вы очутились в гостиной.

– Я как раз приближаюсь к этому моменту, инспектор. Я взяла Джимми из кроватки и держала его на руках. Ведь это ужасно – оставить ребенка в комнате с мертвой матерью. Когда мы все вошли в комнату, он перестал плакать, не думаю, чтобы кто-нибудь из нас вообще помнил о нем какое-то время. Потом я вдруг заметила его. Он подтянулся за перекладину кроватки и повис над ней, мокрая пеленка сползла с него, а сам он с любопытством разглядывал нас. Слава Богу, он совсем мал, чтобы понять, что произошло, ему просто было интересно, с чего это мы все столпились вокруг маминой постели. Он успокоился и с радостью пошел ко мне на руки. Я взяла его с собой в гардеробную. Как только мы туда пришли, доктор Макси направился к аптечке. Он сказал: «Пропал!» Я спросила, о чем это он, – и он рассказал мне о снотворном. Именно тогда я услышала первый раз об этих таблетках. Я сказала ему, что пузырек был на месте, когда я брала утром аспирин. Пока мы разговаривали, миссис Макси прошла в спальню мужа. Она там была не больше минуты, а возвратясь, сказала: «Он в порядке. Спит. Вы еще не вызвали полицию?»

Стивен пошел к аппарату, я предложила забрать Джимми с собой – я переоденусь, а потом покормлю его. Мне никто не ответил, и я пошла к дверям. Перед тем как выйти, я оглянулась. Стивен положил руку на трубку, вдруг его матушка прикрыла его руку своей, и я услышала: «Подожди. Я должна знать правду». Стивен ответил: «Можешь не спрашивать. Я ничего не знаю. Клянусь!» Миссис Макси вздохнула и прикрыла глаза рукой. Потом Стивен поднял трубку, и я вышла из комнаты.

Она остановилась, посмотрела на Дэлглиша, словно ожидая от него комментариев или приглашая заговорить.

– Спасибо, – сказал он серьезным тоном. – Продолжайте.

– Мне мало что осталось вам рассказать, инспектор. Я понесла Джимми к себе, решив прихватить по дороге в ванной чистую пеленку. Миссис Рискоу и мистер Герн были все еще там. Ее вырвало, он помогал ей умыться. Мой приход не очень обрадовал их. Я сказала: «Когда вам станет лучше, вам надо будет позаботиться о вашей матушке, простите, что напоминаю вам об этом. А я пригляжу за Джимми». Мне никто не ответил. Я нашла пеленку в сушильном шкафу, пошла к себе в комнату и перепеленала Джимми. Потом посадила его к себе на кровать, а сама переоделась. На все это ушло минут десять. Я отнесла его на кухню, дала ему яйцо всмятку с хлебом и маслом и теплого молока. Он чувствовал себя прекрасно. Марта стряпала тут же завтрак, но мы не разговаривали. К своему удивлению, я увидела там Герна. Он готовил кофе. А миссис Рискоу, вероятно, пошла к маме. Герн тоже не склонен был беседовать. Он, видно, злился на меня за то, что я сказала миссис Рискоу. Как вы догадываетесь, она в его глазах сама добродетель. Они, судя по всему, не собирались обсуждать, что же делать дальше, и я решила взять все в свои руки, пошла в холл с Джимми и позвонила мисс Лидделл. Сообщила ей о случившемся и попросила забрать малыша, пока не прояснится ситуация. Она минут через пятнадцать приехала на такси, а потом прибыли доктор Эппс и полиция. Остальное вы знаете.

– Ваш рассказ был очень четким и полезным, мисс Бауэрз. Вы, должно быть, опытный наблюдатель, правда, не все опытные наблюдатели способны излагать факты с логической последовательностью. Не стану вас больше задерживать. Хотел бы только вернуться к началу ночи. Пока что вы описывали, и весьма четко, события вчерашнего вечера и сегодняшнего утра. А сейчас попросил бы вас восстановить события, происходившие после девяти вечера. В это время, полагаю, вы все еще были в кабинете с миссис Макси, доктором Эппсом и мисс Лидделл. Начните, пожалуйста, с десяти часов вечера.

Впервые Дэлглиш уловил тень сомнения в ответе подозреваемой. До сих пор она отвечала на его вопросы с готовностью и легкостью, и он решил, что ответы ее слишком непосредственные и непринужденные, чтобы быть лживыми. До той минуты он верил, что беседа не раздражает Кэтрин Бауэрз. Если совесть нечиста, вряд ли станешь так непринужденно и связно рассказывать. А сейчас он чувствовал, что она перестала быть искренней, он наталкивался на скрытое напряжение, вызванное тем, что приходится переключаться на неприятные подробности. Она подтвердила, что мисс Лидделл и доктор Эппс отправились домой в десять тридцать. Их проводила миссис Макси, потом она вернулась к Кэтрин. Они вместе разобрали бумаги, заперли деньги в сейфе. Миссис Макси не сказала, что собирается поговорить с Салли. Они вообще не поминали ее. Заперев деньги, они пошли на кухню. Марта ушла к себе спать, оставив кастрюльку с молоком на плите и серебряный поднос с кружками на кухонном столе. Кэтрин помнит, что заметила, что кружки миссис Рискоу из веджвудского фарфора там не было, и еще подумала: должно быть, мистер Герн и миссис Рискоу вернулись из сада, только никто не заметил. Ей и в голову не пришло, что ее могла взять Салли, хотя такие выходки – в ее стиле. Кружка доктора Макси стояла на подносе вместе со стаканом в подстаканнике, из которого пила миссис Макси, а также две большие чашки с блюдцами – для гостей. На столике – сахарница и две банки с молоком. Какао не было. Миссис Макси и Кэтрин взяли свое питье и отнесли в гардеробную мистера Макси, где его жена собиралась провести ночь. Кэтрин помогла ей перестелить постель больного и присела у камина, чтобы выпить свое молоко с шоколадом. Она вызвалась посидеть еще немного с миссис Макси, но предложение ее не было принято. Примерно спустя час Кэтрин пошла в свою комнату. Она спала в противоположном от Салли крыле дома. Раздевшись, она отправилась в халате в ванную и приблизительно четверть двенадцатого вернулась. Когда закрывала дверь, ей послышалось, что по лестнице вверх поднимаются Герн и Рискоу, но она в этом не уверена. До того времени она не видела и не слышала Салли. Тут Кэтрин замолкла, Дэлглиш ждал терпеливо, но со все растущим интересом. В углу кабинета в полной тишине сержант Мартин перелистнул страницу блокнота, искоса глянув на шефа. Может, он ошибается, но у старика уже начало покалывать в пальцах.

– Слушаю, мисс Бауэрз, – безжалостно торопил Дэлглиш.

Свидетельница храбро продолжала:

– Боюсь, эта часть моего рассказа сейчас может выглядеть весьма странной, но тогда мне казалось все естественным. Как вы понимаете, сцена перед ужином поразила меня. Я не могла поверить, что Стивен и эта девчонка помолвлены. В конце концов, не он предал огласке новость, и на какое-то мгновение мне даже показалось, что он вообще не делал ей предложения. Ужин, как вы можете себе представить, прошел ужасно, потом все вели себя так, будто ничего не произошло. Конечно, Макси никогда не выдают своих чувств, но миссис Рискоу ушла с Герном, и не сомневаюсь, они отвели душу – все обсудили и придумали, что можно предпринять. Но никто не сказал мне ни слова, хотя в каком-то смысле это больше всего касалось меня. Я думала, миссис Макси поговорит со мной после того, как ушли двое гостей, но потом поняла, что она не намерена этого делать. Когда я поднялась к себе в комнату, мне стало ясно, что если я ничего не предприму, то и никто палец о палец не ударит. Не могла я просто лежать у себя всю ночь, не узнав все до конца. Я должна была выяснить правду. Само собой напрашивалось – спросить у Салли. Я думала, если нам с ней поговорить с глазу на глаз, я все улажу. Понимала, что уже поздно, но у меня оставался один-единственный шанс. Я пролежала какое-то время в темноте, но, приняв решение, я включила свет и посмотрела на часы. Без трех минут двенадцать. Мне в моем состоянии показалось, что не так уж поздно. Надела халат, взяла карманный фонарик и отправилась к Салли. Ее дверь была заперта, но свет в комнате горел – пробивался из замочной скважины. Я постучала в дверь и тихонько позвала ее. Дверь очень плотная, вы, верно, заметили, но она должна была услышать меня, потому что я тут же уловила, как щелкнула задвижка, свет в замочной скважине погас – она, видно, встала подле нее. Я постучала и снова позвала ее, но сомнений не было – она не собиралась пускать меня; и я пошла к себе. По пути я вдруг поняла: во что бы то ни стало я должна повидать Стивена, я не могла представить себе, что лягу, ничего не узнав. Я думала, он, наверно, ждет меня, хочет поделиться, обо всем рассказать, но самому прийти ко мне неловко. И вот я свернула от своей двери к его. Свет был погашен, я тихо постучала и вошла. Мне казалось, что стоит мне только увидеть его, и все уладится.

– И что же? – спросил Дэлглиш.

Время бодрой уверенности кончилось. В ее некрасивых глазах была боль, ошибки быть не могло.

– Его не было там, инспектор. Кровать была застелена на ночь, но его не было. – Она попыталась было вести себя как прежде и улыбнулась ему вымученной, неестественной улыбкой. – Теперь-то я знаю, что он сидел у Боукока, но тогда это меня подкосило.

– Представляю себе, – мрачно согласился Дэлглиш.

Миссис Макси сидела тихо и спокойно, она сказала инспектору, что к его услугам весь дом, но единственная просьба – провести расследование так, чтобы не потревожить мужа, человека тяжело больного и неспособного уже осознать, что произошло. Сидя за письменным столом, Дэлглиш наблюдал за ней и думал, что через тридцать лет такой же, верно, станет ее дочь. Сильные, ловкие, украшенные драгоценностями руки недвижно лежали на коленях. Даже со своего места он видел, как они похожи на руки ее сына. Со все возрастающим интересом он заметил, что ногти она стрижет тоже очень коротко, как и сын. Ни малейшего признака нервозности. Она скорее воплощала собой мирное признание неизбежности этой процедуры. Нет, она не отрепетировала свою стойкость. Причина этой неподдельной безмятежности – во внутренней твердости, поколебать которую могло лишь нечто более серьезное, чем расследование по делу об убийстве. Она отвечала на его вопросы с преднамеренной вдумчивостью – такое впечатление, что она сама оценивала каждое слово. Но она не могла сказать ничего нового. Она подтвердила показания Кэтрин Бауэрз относительно того, как было обнаружено тело, а описание предыдущего дня совпало с уже услышанным им. После того как около половины одиннадцатого вечера мисс Лидделл и доктор Эппс ушли, она заперла все двери и окна в доме за исключением балконной в гостиной и черного хода. Мисс Бауэрз была с ней. Они взяли свои стакан и кружку на кухне – на подносе осталась только кружка сына – и вместе отправились спать. Ночь она спала плохо – прислушивалась, как там муж. Ничего необычного она не заметила, не слышала ни шума, ни голосов. К ней никто не приходил, вот только мисс Бауэрз пришла рано утром и попросила аспирина. Она не знала о таблетках, которые якобы нашли в постели ее мужа; полагала, что история эта маловероятна. По ее мнению, он ничего не мог спрятать под матрасом, миссис Балтитафт непременно нашла бы. Ей сын ничего не рассказывал об этом инциденте, предупредил только, что заменил таблетки на другое лекарство. Ее это не удивило. Она решила, что он пробует какой-то новый препарат для своей больницы, хотя была уверена, что без согласия доктора Эппса он не станет прописывать отцу новое лекарство.

Спокойствие начало покидать ее, только когда Дэлглиш принялся неторопливо задавать вопросы, касающиеся помолвки ее сына. Но и тут – скорее раздражение, чем страх, изменило ее голос. Дэлглиш понимал, что вежливые извинения, которыми он предварял обычно щекотливые вопросы, не сработают. И он спросил прямо в лоб:

– Как вы отнеслись, мадам, к помолвке мисс Джапп и вашего сына?

– Это вряд ли продлилось бы долго, так что не стоит употреблять столь определенное слово. Меня удивляет, что вы тратите свое время на такие вопросы, инспектор. Вы и сами должны понимать – крайне неодобрительно.

Что ж, она вполне откровенна, подумал Дэлглиш. Но что еще она могла сказать? Вряд ли кто-то поверил бы, что она обрадовалась этой помолвке.

– Даже если ее чувство к вашему сыну было искренним?

– Я готова отдать ей должное – она притворилась, причем вполне убедительно, что она искренна. Но какое это имеет значение? У них ничего общего. Ему пришлось бы воспитывать чужого ребенка. Это испортило бы ему карьеру, а через год они возненавидели бы друг друга. Да и с чего бы им ужиться? Ни одна девушка с характером не допустит, чтобы к ней относились с высокомерием, а у Салли характерец дай боже, хотя она предпочитает не показывать его. К тому же не понимаю, на какие деньги они бы жили. У Стивена – жалкие заработки. Конечно же, я не одобрила эту так называемую помолвку. А вы бы пожелали такого брака собственному сыну?

На какое-то мгновение Дэлглишу показалось, что она знает. Обычный, почти банальный аргумент, к которому прибегла бы любая мать, попавшая в аналогичную ситуацию. Вряд ли она могла представить себе, какой эффект произведут ее слова. Интересно, что бы она сказала, если бы он ответил: «У меня нет сына. Мой сын и его мать умерли через три часа после того, как он появился на свет. У меня нет сына, который мог бы жениться – сделав удачный или неудачный выбор»? Он представил себе, как это покоробило бы миссис Макси – докучать ей откровенничаньем в подобные минуты, ведь горе его – давнее, личное, не имеющее ровным счетом никакого отношения к случившемуся. Он быстро ответил:

– Нет, я тоже бы не хотел. Простите, что отнял у вас столько времени, задавая вам вопросы на такую личную тему. Но вы, без сомнения, понимаете ее важность.

– Естественно. С вашей точки зрения, в ней заключен мотив преступления для нескольких людей, в том числе и для меня. Но ради того, чтобы избежать какого-либо осложнения, не совершают убийства. Я согласна, я готова была на все, чтобы помешать этому браку. Собиралась на следующий день переговорить со Стивеном. Не сомневаюсь, мы смогли бы сделать что-нибудь для Салли, не принимая ее в лоно нашей семьи. Надо ограничивать притязания такого сорта людей.

Внезапная горечь, прозвучавшая в последнем предложении, отвлекла даже сержанта Мартина – он перестал автоматически строчить и поднял голову. Но если миссис Макси поняла, что сказала слишком много, она не усугубила своей ошибки, сказав еще больше. «Точно акварельная картинка, рекламирующая туалетную воду или мыло», – подумал Дэлглиш. Низкая ваза с цветами на письменном столе, словно поставленная между ними ловкой рукой фотографа, подчеркивала ее аристократизм. «Портрет английской леди в домашней обстановке», – подумал он; интересно, во что она превратится, попав к шефу, если дело дойдет до этого, или попав в лапы присяжных? Даже воображение инспектора, привыкшего находить злой умысел у самых неожиданных людей, в том числе и аристократов, не могло с легкостью совместить миссис Макси и убийство. Но ее последние слова говорили сами за себя.

Он решил на время оставить тему женитьбы и сосредоточился на других аспектах доследования. Снова он перешел к обсуждению вечернего горячего питья. Перепутать кружки было невозможно. Кружка из веджвудского голубого фарфора, найденная у постели Салли, принадлежала Деборе Рискоу. Молоко оставили на плите. Печь была с массивными боковыми плитами, топилась углем. Кастрюльку с молоком оставили на одной из них – тут оно выкипеть не могло. Если бы кто из домочадцев захотел вскипятить молоко, он подвинул бы ее на конфорку, а потом снова сдвинул бы вбок. На подносе стояли только кружки и чашки для гостей. Миссис Макси не могла сказать, что обычно пили на ночь Салли или миссис Балтитафт, но, без сомнения, никто из ее семьи какао не пил. Шоколад они тоже не любили.

– И вот что получается, – сказал Дэлглиш. – Если, как я сейчас полагаю, эпикриз покажет, что мисс Джапп приняла снотворное, а анализ какао выявит, что препарат был в ее последнем ночном питье, тогда перед нами два варианта. Либо она сама приняла таблетку, может, без всякой дурной мысли, просто чтобы заснуть после волнений дня. Или же кто-то другой дал ей снотворное; причину, побудившую его сделать это, мы должны установить, но догадаться нетрудно. Мисс Джапп, всем известно, была сильной, молодой женщиной. Если это преступление замышлялось заранее, ее убийца должен был подумать, как он – или она – попадет в дом и убьет девушку без лишнего шума. Дать ей снотворное – самый легкий путь. А это означает, что убийца знаком с обычаем обитателей дома пить что-нибудь на ночь и знал, где хранятся таблетки. Я думаю, любой член вашего семейства или любой гость знает об этом ритуале.

– Но в таком случае он также знает, что веджвудская кружка принадлежит моей дочери. Вы убеждены, инспектор, что наркотик предназначался для Салли?

– Не совсем. Но я убежден, что убийца не спутал шею мисс Джапп с шеей миссис Рискоу. Давайте пока что сойдемся на том, что снотворное было предназначено мисс Джапп. Его могли положить в кастрюльку с молоком или в саму кружку веджвудского фарфора до того, как было приготовлено питье, или после, а также в банку с какао или в сахар. Вы и мисс Бауэрз налили себе молока из одной и той же кастрюли, насыпали сахару из одной и той же сахарницы со стола, и никаких последствий не было. Не думаю, чтобы снотворное положили в пустую кружку. Таблетка коричневатая, и сквозь голубой фарфор ее легко было бы заметить. Остается два варианта. Или ее растолкли в сухое какао, или же бросили в горячий напиток вскоре после того, как мисс Джапп приготовила его, но до того, как она его стала пить.

– Не думаю, что последнее возможно, инспектор. Миссис Балтитафт всегда готовит горячее молоко в десять вечера. Приблизительно двадцать минут спустя мы увидели, как Салли несет кружку к себе.

– Кто это «мы», миссис Макси?

– Доктор Эппс, мисс Лидделл и я; я поднялась с мисс Лидделл наверх, чтобы взять ее пальто. Когда мы вернулись в холл, к нам присоединился доктор Эппс, который вышел из кабинета. Пока мы там стояли, Салли вышла из той половины дома, где у нас кухня, и стала подниматься по главной лестнице с веджвудской кружкой на блюдце. Она была в пижаме и халате. Мы все увидели ее, но никто не заговорил с ней. Мисс Лидделл и доктор Эппс тотчас же ушли.

– Мисс Джапп всегда поднималась по этой лестнице?

– Нет, черная лестница ведет из кухни прямо в ее комнату. Это было намеренно.

– Хотя она не могла знать, что встретит кого-нибудь в холле.

– Я думаю, не могла.

– Вы говорите, будто заметили, что мисс Джапп несет кружку миссис Рискоу. Вы сказали об этом кому-нибудь из ваших гостей или сделали мисс Джапп замечание?

Миссис Макси чуть заметно улыбнулась. Во второй раз она выпустила свои коготки.

– Какие у вас старомодные понятия, инспектор! Вы что, думали, я вырву у нее эту кружку, к изумлению моих гостей и к радости самой Салли? Каким уродливым и страшным предстает перед вами мир!

Дэлглиш оценил глубину иронии. Но ему хотелось убедиться, что его свидетельницу можно спровоцировать.

– Что произошло после того, как мисс Лидделл и доктор Эппс ушли?

– Я пошла в кабинет с Кэтрин Бауэрз, где мы привели в порядок бумаги и спрятали в сейф мешочки с деньгами. Потом пошли на кухню и приготовили себе питье. Я налила горячего молока, а мисс Бауэрз – шоколадный напиток. Она любит очень сладкий и насыпала себе сахара. Мы отнесли питье в гардеробную, которая рядом с комнатой мужа, я там ночую, когда дежурю подле него. Мы провели, по-моему, минут двадцать вместе. Потом она пожелала мне спокойной ночи и ушла.

– Выпив свой шоколад?

– Да. Он был горячий, залпом не выпьешь, но она села и допила, а потом уже ушла.

– Подходила ли она к аптечке, пока была у вас?

– Нет, никто из нас не подходил. Мой сын раньше дал отцу какое-то снотворное, и тот дремал. Делать нам ничего для него не надо было, только перестелили постель поудобнее. Я была рада, что мисс Бауэрз помогает мне. Она опытная сиделка, вместе мы легко справились с постелью, не потревожив его.