А потом, поздно вечером, возбужденные спектаклем, ослепленные любовью, едва держащиеся на ногах от недосыпания, они стояли обнявшись на холодном крыльце, не имея возможности войти в дом Хоуп, потому что у ее дяди была дурная привычка чуть ли не до рассвета читать в гостиной Библию. Сжимая друг друга в объятиях, они целовались так, что немели губы, и в эти моменты реальная жизнь сливалась с чувствами, которые они решались выразить только на бумаге.
Они еще не познали друг друга. Прежде всего потому, что в этом, казалось бы, огромном городе, с его десятью миллионами квартир, не было местечка, которое они могли бы назвать своим и войти туда с высоко поднятой головой. Преградой служила и глубокая религиозность Хоуп. Всякий раз, когда они вплотную приближались к последней черте, она давала задний ход, шепча: «В другой раз, в другой раз, не сейчас…»
– Ты же просто взорвешься, – посмеиваясь, говорил Ною Роджер. – Тебя разнесет в клочья. Это же противоестественно. У Хоуп что-то не в порядке с головой. Разве она не знает, что принадлежит к послевоенному поколению?
– Перестань, Роджер, – отмахивался Ной. Он сидел за столом и печатал очередное письмо Хоуп. Роджер же лежал на полу, потому что пять месяцев назад в его софе вылезла пружина и человек высокого роста теперь не мог развалиться там в удобной позе.
– Бруклин, – вещал Роджер. – Неведомая, таинственная земля. – Поскольку он лежал на спине, то решил качать пресс и трижды медленно приподнял ноги, а потом опустил их. – Достаточно. Я чувствую, что здоровья у меня прибавилось. Секс – это как плавание. Или ты ныряешь с головой, или близко не подходишь к воде. А если тереться у ее кромки, тебя лишь обдаст брызгами, отчего ты начнешь мерзнуть и злиться. Еще месяц свиданий с этой девушкой – и тебе придется идти к психоаналитику. Напиши ей об этом и укажи, что это мои слова.
– Обязательно, – ответил Ной. – Уже пишу.
– Если ты утратишь бдительность, то не миновать тебе похода под венец.
Ной перестал печатать. Пишущую машинку он приобрел в кредит, когда понял, сколько ему предстоит написать писем.
– Мне это не грозит. Жениться я не собираюсь. – Но на самом деле Ной уже не раз задумывался над этим, а в письмах даже намекал Хоуп на подобный исход.
– Вообще-то это не самый худший вариант, – заметил Роджер. – Хоуп – отличная девушка, а женитьба убережет тебя от призыва.
Они старались даже не думать о призыве. К счастью, Ною достался один из последних номеров[24 - В США среди лиц, призываемых на военную службу, проводилась жеребьевка, в соответствии с которой и определялся номер очереди каждого.]. Тем не менее перспектива службы в армии, пусть и в отдаленном будущем, маячила, словно темная туча на горизонте.
– По большому счету, к Хоуп у меня только две претензии, – продолжал рассуждать Роджер, лежа на полу. – Первая: из-за нее ты никак не можешь выспаться. О второй ты знаешь. А в принципе общение с ней только идет тебе на пользу.
Ной с благодарностью посмотрел на друга.
– Однако она просто обязана переспать с тобой.
– Замолчи.
– Вот что я тебе скажу. Я уеду на уик-энд, и квартира останется в вашем полном распоряжении. – Роджер сел. – Блестящая мысль, не так ли?
– Спасибо. Если возникнет необходимость, я обязательно воспользуюсь твоим предложением.
– Может, мне самому поговорить с ней? – Роджер наморщил лоб. – На правах лучшего друга, обеспокоенного твоим психическим состоянием. «Милая девушка, вы, возможно, об этом не догадываетесь, но Ной на пределе. Он готов выпрыгнуть из окна». Дай мне десятицентовик, я позвоню ей прямо сейчас.
– С этим я разберусь сам, – без должной уверенности ответил Ной.
– Как насчет ближайшего воскресенья? – напирал Роджер. – Прекрасный месяц июнь, полная луна, и так далее, и так далее…
– Это воскресенье исключается, – покачал головой Ной. – Мы идем на свадьбу.
– Кто женится? – полюбопытствовал Роджер. – Вы?
Ной деланно рассмеялся.
– Ее бруклинская подруга выходит замуж.
– Нью-йоркская подземка должна предоставить вам оптовую скидку. – Роджер вновь улегся на пол. – Я высказался. Пора и отдохнуть.
Какое-то время он молчал. Ной продолжал печатать.
– Один месяц, – опять подал голос Роджер. – А потом кушетка психоаналитика. Попомни мои слова.
Ной рассмеялся и встал:
– Ты меня убедил. Пойдем, угощу тебя пивом.
Роджер живо вскочил.
– О мой дорогой друг! Девственник Ной!
Рассмеявшись, они вышли в теплый летний вечер и направились к захудалому салуну на Колумбус-авеню, в котором довольно часто бывали.
Свадьбу играли в большом доме во Флэтбуше. От тенистой улицы дом отделяла небольшая лужайка, а сзади к нему примыкал сад. Очаровательная невеста радовала глаз, священник деловито обвенчал молодых, и по завершении церемонии гостям подали шампанское.
Стоял теплый летний день, ярко светило солнце, улыбки гостей были нежными и чувственными, как это обычно бывает на свадьбах. Молодые парочки уединялись, чтобы поговорить о чем-то своем.
Хоуп надела новое желтое платье. В последнюю неделю она часто бывала на солнце и успела загореть. Ной с гордостью, но и с некоторым беспокойством наблюдал, как она общается с гостями. Ему нравились и ее новая прическа, и мягкий, золотистый отлив ткани ее платья. Ной стоял чуть в стороне, маленькими глотками пил шампанское, иной раз перебрасывался несколькими словами с теми из гостей, которые подходили к нему, но видел он только Хоуп, ее волосы, ее губы, ее ноги.
Ной поцеловал новобрачную, окунувшись в круговорот белого атласа, кружев, вкуса помады, аромата духов и флердоранжа. Но смотрел он не в яркие, сверкающие глаза невесты, не на ее приоткрытые губки, а на наблюдавшую за ним с другого конца комнаты Хоуп, восхищаясь ее шеей, ее талией. И когда Хоуп подошла к нему, Ной встретил ее словами: «Есть у меня одно желание», – и обнял за талию, туго обтянутую корсажем нового платья. Он почувствовал хрупкость ее девичьего тела, ощутил легкое движение ее бедер. Хоуп его поняла. Она поднялась на цыпочки и поцеловала Ноя. Кое-кто из гостей смотрел на них, но Ноя это нисколько не смущало. Ведь на свадьбах всем дозволено целоваться. Кроме того, Ною никогда еще не приходилось пить шампанское в жаркий летний день.
Они наблюдали, как молодые, щедро обсыпанные рисом, отбыли в автомобиле, украшенном развевающимися лентами. Мать плакала на крылечке. Новоиспеченный муж, раскрасневшийся и смущенный, улыбался за задним стеклом машины. Ной и Хоуп посмотрели друг на друга и поняли, что думают об одном и том же.
– А почему бы нам не… – зашептал Ной.
– Ш-ш-ш. – Она приложила пальчик к его губам. – Ты выпил слишком много шампанского.
Они попрощались с хозяевами и гостями и зашагали по улице, обсаженной высокими деревьями, вдоль лужаек, на которых вращались разбрызгиватели. Капельки воды, переливаясь всеми цветами радуги, падали на траву, в воздухе стоял аромат свежей зелени. Ной и Хоуп шли медленно, держась за руки.
– Куда они поехали? – спросил Ной.
– В Калифорнию, – ответила Хоуп. – На месяц. Там в Монтерее у его кузена свой дом.
Они шагали бок о бок мимо лужаек Флэтбуша, думая о пляжах Монтерея, о накатывающих на них волнах могучего Тихого океана, о мексиканских домиках, застывших под испепеляющим южным солнцем, и о двух молодых людях, которые сейчас усаживаются в купе поезда на вокзале Гранд-Сентрал и запирают дверь на замок.
– Господи, – кисло улыбнулся Ной. – Мне их жаль.
– Почему?
– В такую ночь. Первый раз. Ночь-то будет одна из самых жарких в году.
Хоуп вырвала руку.
– Какой ты грубый, вульгарный…
– Хоуп… – запротестовал Ной. – Я же пошутил.
– Так нельзя, – продолжала бушевать Хоуп. – Высмеивать все и вся! – На ее глазах, к изумлению Ноя, показались слезы.
