Небо падших

Когда мы вернулись домой, я набросился на нее с такой убедительностью, что у кровати чуть не отвалились гнутые золоченые ножки в стиле Людовика XIV.

Утром я проснулся один. Сначала мне показалось, будто все случившееся – просто сон. Но рядом на подушке лежал смятый носовой платок. Я уткнулся в него лицом, и мне почудилось, что этот скомканный кусочек хлопка запечатлел, вобрал в себя всю нашу неутолимую ночь! Мне даже подумалось: если бы изобрели какой-нибудь особый «проигрыватель», то можно было бы вложить в него этот платок и воспроизвести, восстановить, вернуть все, что мы испытали, – прикосновение за прикосновением, поцелуй за поцелуем, объятие за объятием, стон за стоном, изнеможение за изнеможением…

Я вскочил и помчался в офис. Катерина скромно сидела в приемной. На ней был темно-серый твидовый костюм и белая блузка с отложным воротничком. На плотно сомкнутых коленях лежал изящный дамский портфельчик.

– Я могу приступить к работе? – Она встала мне навстречу.

– Ты уже приступила…

Я где-то читал, что у кочевников-скотоводов не пропадает ни один кусочек, ни одна косточка, ни одна капля крови зарезанного животного – все идет в дело. Катерина относилась к своему телу так же – в нем не было ни сантиметра, ни миллиметра, не отданного мне в услужение. Впрочем, нет, не в услужение – в чуткое, трепетное, отзывчивое рабство!

Всегда. В любой миг дня и ночи!

Иногда, обалдев от работы, я нажимал кнопку селектора и говорил:

– Екатерина Валерьевна, зайдите ко мне – нужно сделать перевод с французского!

– Устный или письменный? – невозмутимо спрашивала она.

– Устный! – сделав паузу, говорил я.

И, замирая, представлял себе, как она встает из-за своего стола и под ревнивыми взглядами сотрудниц строгой походкой весталки направляется в мой кабинет.

– Не беспокоить! – по селектору приказывал я секретарше в приемной, когда Катерина появлялась на пороге, закрывала дверь на защелку и медленно опускалась передо мной на колени:

– Устал, Зайчуган?

…Потом она возвращалась на свое рабочее место.

– Ну, как шеф? – обязательно интересовался кто-нибудь поехиднее.

– Ему гораздо лучше, – невозмутимо отвечала она.

А вечером мы ехали куда-нибудь в ресторан, потом ко мне и засыпали лишь под утро. Я даже не предполагал в себе такие стратегические запасы мужской энергии. Иногда, засидевшись с бумагами допоздна, мы любили друг друга в опустевшем, гулком офисе прямо на длинном столе заседаний – и это называлось у нас «гореть на работе». Абсолютно лишенная комплексов, Катерина обладала при этом особенным чувством собственного достоинства. А рабство, по сути, заканчивалось в тот момент, когда, оставив меня почти бездыханным после завершающего безумия, похожего на схватку носорога и пантеры, она легко вскакивала, накидывала халатик на ослепительно загорелое тело и шла в ванную.

– А платок?

(Носовые платки после нее я никогда не отдавал в стирку, а складывал в большой выдвижной ящик – и это называлось у нас «гербарием».)

– Нет, сладенький, сегодня я хочу побыть одна! – могла ответить Катерина и улыбнуться так, что становилось до отчаяния понятно: она принадлежит мне не более, чем весенний сквозняк в комнате. Зная все Катькино тело на ощупь, на запах, на вкус, я мог только догадываться о том, что же на самом деле происходит в ее душе, и поэтому особенно дотошно расспрашивал о том, как она жила до меня, какие у нее были мужики и что она чувствовала с ними.

– Зачем тебе это?

– Я хочу знать о тебе все!

– Все? Ну и забавный же ты, Зайчуган! Когда я читаю Библию, меня всегда смешит слово «познал». «И вошел он к ней, и познал он ее…» Ничего нельзя познать, познавая женщину. Запомни – ничего!

Поначалу мне удалось выведать у нее совсем немного. Отец Катерины был карьерным дипломатом, так и застрявшим в советниках. Во время событий 91-го посольство имело глупость поддержать ГКЧП, и его разогнали к чертовой матери – так во время войны расформировывают опозорившийся полк. Отец стал консультантом в российско-турецком совместном предприятии. Помните рекламные клипы про турецкий чай, который ни хрена не заваривается? «Чай готов!» – хлопает в ладоши черноглазая девочка. «Не спеши! – мягко осаживает ее мать. – Пусть настоится…»

Вот этим мелко нарезанным дерьмом ее папаша и занимался. Он-то и пристроил Катерину на работу в турецкое посольство. С отцом у нее были сложные отношения. Тот в свое время настоял, чтобы дочь в девятнадцать лет вышла замуж за сыночка одного мидовского крупняка. Парня ждала блестящая карьера полудипломата-полушпиона. Вместо этого он стал конченым наркоманом – таскает на толкучку остатки барахла, накопленного родителями, покупает дозу и улетает…

– Он тебя любил? – допытывался я.

– Он считал меня своей вещью. А я не могу принадлежать одному мужчине. Мне скучно…

– Это как раз нормально. Я тоже не могу принадлежать одной женщине. Семья – всего лишь боевая единица для успешной борьбы с жизнью. Люди вообще не могут принадлежать друг другу. Моя жена спит с охранником. Ну и что? Это же не повод, чтобы все сломать. Все-таки дети…

– Детей у нас не было. Я не хотела.

– Почему?

– Ребенок делает женщину беззащитной… Послушай, а если я изменю тебе с Толиком, ты меня выгонишь?

– Выгоню.

– Вот и муж меня выгнал. Понимаешь, мне, как назло, нравились не вообще другие мужики, а конкретно его друзья…

– А вот это свинство! – возмутился я.

– Интересно! Переспать с полузнакомым членовредителем можно, а с другом дома, родным почти человеком, нельзя. Я не понимаю… Но если ты против, Зайчуган, я буду изменять тебе только с незнакомыми мужчинами!

– А вообще не изменять ты не можешь?

– Не пробовала…

– Ну ты и стерва!

– Да, я стерва. И со мной надо быть поосторожнее! – предупредила она. – Я очень опасна…

– Чем же?

– Например, тем, что ты однажды захочешь на мне жениться…

– А ты этого хочешь?

– Нет, конечно, ведь жена получает от тебя гораздо меньше, чем я. Правда, Зайчуган? – И она с каким-то естественно-научным любопытством заглянула мне в глаза.

Иногда я сам себе казался жуком, которого Катерина наколола на булавку и рассматривает с сочувственным интересом. Я мстил, как умел. Я мог где-нибудь в Рио или Копенгагене, напившись в ночном клубе до белых зайцев, шептать ей:

– Катюша, влюблен в тебя по уши! Ни с кем и никогда мне не было и не будет так хорошо! Знаешь, я разведусь, и мы поженимся…

– Зайчуган, ты совсем пьяный!

– Да! И ты родишь мне ребенка. Сегодня мы будем делать с тобой ребенка!

– Если это произойдет сегодня, то я рожу от тебя бутылку бренди…

– Бутылку бренди! – орал я бармену.

А потом, выныривая из алкогольных сумерек в реальный мир, я обнаруживал Катерину мурлыкающей у стойки бара с каким-нибудь незнакомым мужиком. Чаще всего ей нравились прилизанные высокие брюнеты с квадратными челюстями.

– Чего он хочет? – злился я.

– Им с женой скучно – они приглашают меня к себе в номер! Я схожу, а?

– Сиди, стерва! СПИД хочешь подхватить?!

– СПИД – это всего лишь одно из имен Бога. А тебе, Зайчуган, пора бай-бай… Я иду с тобой. Он мне совсем не нравится. А у жены, наверное, волосатые ноги…

Утром, придя в себя, я по какой-то неуловимой томности в ее движениях догадывался, что она все-таки воспользовалась моей непробудностью и сползала в номер к этим скотам. А может, просто притворялась, чтобы позлить меня? В отместку я требовал заказать мне по телефону проститутку, самую дорогую! Катерина четким секретарским движением вынимала блокнотик и карандаш:

– Какую предпочитаете, Павел Николаевич? А может быть, тайский массаж?

Она знала, за что ей платят деньги. И я знал, за что плачу ей деньги.

Со временем удалось узнать о ней еще кое-что. Однажды меня с Катериной довольно грубо не допустили на международную конференцию по малой авиации, проходившую в Стамбуле. Я, конечно, первым делом заорал, что, если бы раздолбаи Романовы взяли Царьград в 1916 году, вообще никаких проблем не было бы! Но, успокоившись, решил выяснить причины такого пренебрежения к моему «Аэрофонду». Дураку ясно, что Турция – всего лишь одно из многочисленных ранчо дядюшки Сэма, а с заокеанцами у меня затевался серьезный бизнес. Мой приятель, работавший в МИДе, обещал разобраться. И разобрался. «Аэрофонд» был ни при чем. Виноватой оказалась Катька.

– Гони эту стерву от себя к чертовой матери! – посоветовал мой осведомленный приятель.

А случилось вот что. Оказывается, в турецком посольстве Катерина получила не только хорошую языковую практику. На нее сразу же положил глаз посол: турки вообще просто чумеют от натуральных блондинок с хорошим бюстом. Ломаться не приходилось: с работы в случае чего могла вылететь не только она, но и папаша, тем более что дела у него шли неважно. Народ уже разныкал – и был готов пить даже грузинский чай, лишь бы не турецкий. В конце концов, оказаться любовницей посла – дело неплохое, а тот поначалу делал подарки и обещал в два раза повысить жалованье.

Но время шло, подарки становились все дешевле, пока не превратились в грошовые сувениры, а о повышении жалованья уже и речи не было. И это при том, что посол стал предоставлять безотказную секретаршу для сексразминок чиновникам, приезжающим с проверками и делегациями из Анкары. Те считали это само собой разумеющимся, как ежедневный пакетик с шампунем в гостиничном номере, и платить за услуги тоже не собирались.

Катерина справедливо решила, что за скромную секретарскую зарплату быть сексуальной отдушиной для всего турецкого МИДа не стоит, и начала, как говорится, искать варианты – тут-то ей и подвернулось наше объявление в газете. Посол очень огорчился, заслышав о ее уходе, уговаривал остаться, снова обещал повысить жалованье, но Катерина была неумолима. На прощание он, сквалыжник бусурманский, подарил ей расшитую феску с кисточкой из сувенирных запасов возглавляемого им учреждения, а также свою фотографию с осторожной надписью: «На память о сотрудничестве». Катерина преподнесла ему заварной чайник, сработанный гжельскими умельцами. На том и расстались.

Тут надо отметить, что посол любил фотографироваться с высокими гостями, наезжавшими к нему в Москву. А будучи европейски образованным человеком, часто делал это в духе известной картины «Завтрак на траве». Проще говоря, Катька голышом снималась в обществе одетых мужчин. Кроме того, человек опытный и дальновидный, посол с помощью специального оборудования фотографировал своих гостей и тогда, когда они без одежды оказывались с ней в постели. Не знаю, как ей удалось заполучить эти фотографии, но через месяц после того, как она перешла ко мне, супруги всех этих чиновников (в том числе и послиха) получили по почте письма на безукоризненном протокольном английском:

Уважаемая госпожа имярек! Имея высокую честь весьма близко знать Вашего супруга, прошу Вас обратить внимание на тот факт, что сексуальная неудовлетворенность мужчины в семье ведет к неразборчивым половым контактам на стороне и может явиться причиной преждевременного старения организма. Рекомендую активнее использовать сексуальный потенциал Вашего мужа в супружеской спальне. Если же по каким-либо причинам это невозможно, готова, исключительно из женской солидарности, как и прежде, оказывать Вам посильную помощь. Всегда к Вашим услугам. Катерина.

К каждому письму прилагалась фотография, демонстрировавшая, как именно Катька использовала невостребованный потенциал того или иного чиновника. Полный комплект фотографий получил и министр иностранных дел Турции. Вышел громкий скандал – посла тут же отозвали и выгнали на пенсию. Вскоре почтальон принес ему конверт, в котором помещалась карточка Катерины с надписью: «На вечную память о сотрудничестве!» Врачи, спасшие жизнь бывшему послу, так и не поняли, почему снимок мило улыбающейся молодой женщины стал причиной обширного инфаркта…

Когда я узнал все это, то страшно разозлился. Нет, я не ревновал. Ревновать женщину к ее постельному прошлому – такая же нелепость, как, скажем, ненавидеть Ленина за Октябрьскую революцию. Что было – то и было. Могло быть и еще хуже. Мне, как это ни покажется вам странным, стало жалко турок.

– Зачем ты это сделала? – возмущался я. – Ты же их уничтожила! Понимаешь, уничтожила! Просто так…

– Ну и что? И почему – просто так? Когда мужчина писает у незнакомого забора, он боится и озирается. А они в первый же вечер ложились со мной в постель, как с посольским инвентарем. Смелые и спокойные. Это меня обижало. И потом, с ними было так скучно! Имею я право получить хоть немного удовольствия?

– Может, тебе и со мной…

– Ну что ты, Зайчуган! Ты единственный, с кем мне по-настоящему хорошо! Единственный…

На мужчину слово «единственный» оказывает такое же воздействие, как на братца Иванушку вода, испитая из копытца.

– Честно?

– Зачем мне тебе врать?

– Из-за денег.

– Из-за денег я бы тебе не стала врать – просто не сказала бы правду… А знаешь, что мне больше всего в тебе нравится?

– Естественно.

– Дурак ты! Мне нравятся твои ямочки. Улыбнись!

В сущности, то, что происходило между мной и Катериной, вполне можно назвать совместной жизнью. Мы не расставались ни на день, а наш «гербарий» уже с трудом помещался в выдвижном ящике. Конечно, я понимал, что судьба свела меня со смертельно опасной женщиной. Но видит Бог, я был влюблен в нее насмерть. Помните, смерть Кощея таилась в игле? И у каждого из нас есть такая игла, но только мы не знаем, где она спрятана. А любовь – это когда ты вдруг понимаешь: твоя игла зажата в кулачке вот у этой женщины. И от нее теперь зависит твоя жизнь! Кстати, и помощницей Катерина оказалась незаменимой. Стоило ей однажды слечь с гриппом – и все пошло кувырком; графики встреч сбились, зарубежная почта лежала неразобранной, я даже был вынужден отменить серьезные переговоры в Швейцарии, потому что присутствие на них случайного, не посвященного в мои секреты переводчика было исключено. И она отлично понимала свою незаменимость:

– А если мне захочется от тебя уйти?

– Я посажу тебя на цепь!

– Золотую? – Она засмеялась.

Когда Катерина смеялась, кожа на переносице у нее собиралась крошечными милыми морщинками, а глаза по-восточному сужались.

– Бедный Зайчуган, ты же сам однажды меня прогонишь!

– Нет, я без тебя не смогу…

– Человек не может только без себя… И это отвратительно!

Она была подчеркнуто верным соратником и вызывающе неверной любовницей. Но честно говоря, поначалу я наивно думал, что такое поведение – всего лишь не совсем обычный способ заполучить меня в качестве богатого и перспективного мужа. История бизнеса, словно поле боя костями, усеяна историями о том, как боссы женились на своих незаменимых секретаршах, прощая им бурное добрачное распутство. А те, получив звание официальной жены, добропорядочнели прямо на глазах. Я сам был свидетелем нескольких подобных историй. А почему бы нет? Татьяна явилась ко мне в сторожку девственной, как заполярный снег. Ну и что в результате получилось?