Жена моего мужа

Глава 10. Карла

«Варовка». Они написали слово с ошибкой. Карла уже дочитала «Детский словарь» до конца буквы «В».

Если закричать достаточно громко, Чарли снова сделается целым. Совсем как Иисус, которому в руки забивали гвозди. Священник рассказывал об этом на службе в прошлую Пасху. Карла с мамой редко ходили в церковь, хотя мама все время молилась. Она говорила, что некоторые вещи даже Господь не поймет.

«Варовка».

Если продолжать кричать, эти ужасные красные буквы исчезнут, и бедное распоротое тело Чарли станет целым, как тело нашего благословенного Господа Иисуса Христа. Выпавший черный глаз снова окажется на своем месте, и Чарли ей подмигнет. «Неужели ты думала, что я тебя брошу?» – скажет он. И тогда Карла прижмет Чарли к себе, и от ощущения мягкого зеленого меха у нее снова станет хорошо на душе.

Но крик не помогал, как дома, когда Карле чего-то хотелось и маме приходилось уступать, потому что стены в квартире тонкие или дядя с блестящей машиной вот-вот должен приехать.

– Что тут происходит, черт побери? – В класс вбежала высокая, тощая, жилистая учительница.

Карла ее не любила. У нее была привычка снимать очки и смотреть на учеников так, будто она видит их насквозь.

– Ты из-за этого плачешь? – Тонким хрящеватым носом учительница повела в сторону останков Чарли. – Из-за этого старья?

Рыдания Карлы сталкивались и налетали одно на другое:

– Это не старье!.. Это Чарли… Моя гусеница… Кто-то его зарезал!.. Смотрите…

– Зарезал? Слово-то какое подобрала мелодраматическое. – Очки вспорхнули с переносицы, и на Карлу смотрели две пары стеклянных глаз с голубоватым металлическим блеском. – Перестань плакать.

– Чарли… Чарли!..

Поздно. Ужасная учительница выдернула Чарли из рук Карлы и ушла. Зазвенел звонок. Толпа детей вбежала в класс, включая девочку, которая дружила с Кевином, бывшим хозяином Чарли.

– Это ты сделала, да? – прошипела Карла, помахивая запиской перед ее носом.

Та только глянула на нее.

– Воровка, – громко сказала она, – вот ты кто. Мы все знаем, что ты сделала.

– Воровка, воровка, – произнес кто-то еще.

И тут все подхватили:

– Воровка, воровка, Карла Спаголетти воровка!

От этого скандирования Карла издала неслышный вопль.

– Почему такой шум? – Учительница с хрящеватым носом вернулась в класс.

– Что вы сделали с моим Чарли? – всхлипнула Карла.

– Если ты говоришь о старом испорченном пенале, он в мусорном контейнере на улице. Мама купит тебе другой. А теперь веди себя прилично, юная леди, иначе я оставлю тебя после уроков.

Чарли не был мертв. Он лежал среди яичной скорлупы, очисток брюссельской капусты и чайных пакетиков. Карле пришлось шарить в контейнере довольно долго, и когда Чарли наконец нашелся, ее форма была в пятнах и плохо пахла.

– Не волнуйся, – прошептала она, – все будет хорошо.

Осторожно, очень осторожно она держала Чарли на руках, ожидая маму за углом. Если стоять у школьных ворот, кто-нибудь спросит, что она там делает.

Это ничего, что Чарли молчит. Надо только подождать три дня, и он снова оживет. И все станет как раньше. Так священник говорил.

Но чем дольше Карла переминалась с ноги на ногу, тем настойчивее в голову лезли мысли, что будет, если они с мамой разминутся. Все дети давно ушли домой. Даже учителя разошлись.

Небо было темным. Дома, в Италии, уже почти зима. В холода там чудесно, с тоской говорила мама. В камине горит огонь, а вокруг сидят любимые родственники. Певучий говор и объятия согревают тебя, от этого в животе разливается тепло. Не как здесь, где жадный электросчетчик так и жрет деньги.

«Хватит уже здесь стоять».

Сначала голос Чарли был таким тихим, что Карла едва его услышала. Затем он стал громче.

– Я знала, что ты поправишься, – сказала девочка, нежно гладя его бедный искромсанный, в пятнах мех.

Но куда идти? К перекрестку? Кажется, отсюда налево. Обычно мама с ее стремительной грациозной походкой так летела по тротуарам, что невозможно было уследить за всеми этими правыми-левыми поворотами. При этом они с Карлой оживленно делились тем, как прошел день («Нам завезли новые духи, малышка, и начальница одолжила мне флакончик на пробу. Понюхай! Ну как, нравится?»).

А Карла рассказывала маме свои новости, скрестив пальцы («По математике у меня опять пятерка»).

Впереди показался парк. Это тот, который возле дома, или другой? Может, да, а может, и нет. Дальше должен быть магазин, куда они с мамой заходили полистать журналы.

– Хотите читать – платите, – говорил им продавец.

Но вокруг не было ничего похожего на тот магазин. Карле стало трудно дышать, ладони вспотели. Куда их занесло?

«Смотри, – слабо прошептал Чарли. – Вон там».

Блестящая машина! Та самая синяя блестящая машина, которая стоит у их дома по вторникам и четвергам, а иногда и по воскресеньям.

Но сегодня же понедельник!

«Это Ларри, – снова прошептал Чарли. – Видишь шляпу?»

Рядом с Ларри сидела женщина, но это была не мама. Ее волосы были светлее, чем у Лили, – изжелта-белые, а помада ярко-красная.

Ларри сильно прижимался к губам незнакомой леди. В классе показывали фильм: если кто-то перестает дышать, надо вдунуть им воздух в легкие, чтобы спасти жизнь.

Карла отчаянно забарабанила в окно машины.

– Вам плохо?

Светло-желтая блондинка и Ларри отпрянули друг от друга. На его губах тоже была красная помада. Сердце у Карлы тяжело застучало.

– Что ты здесь делаешь, черт побери! – заорал Ларри.

Крик был такой громкий, что даже через закрытые окна у Карлы заболели уши.

– Я потерялась. – Карла не хотела плакать, но теперь, когда она встретила хоть кого-то знакомого, можно было признаться, как страшно ходить по улицам в темноте. – Я опоздала из-за Чарли, и мамы у ворот уже не было. Может, она домой пошла… Или опять на работе задержалась…

– Что она говорит, Ларри, любимый?

Только тут Карла сообразила, что невольно перешла на родной язык.

– Подожди здесь.

Карла думала, что это было сказано ей, но через секунду увидела, что Ларри обращается к леди с красным ртом. Он отвел Карлу за угол дома.

– Что ты видела? Расскажи.

Его голос звучал совсем иначе, чем по вторникам, четвергам и редким воскресеньям: он был жесткий, как мозолистая кожа на стопе, которую трут каждый вечер, как мама, в душе серым камушком («В ваннах мокнут только англичане, моя крошка. Это так негигиенично!»).

Справившись с собой, Карла ответила:

– Я видела, как ты прижимался ртом ко рту этой тети. Теперь у тебя губы красные, как у нее.

– Ты это о чем? – Он крепче сжал ее плечо.

Карле стало страшно.

– И на воротнике у тебя пятнышко, – прошептала она.

Ларри мельком взглянул на девочку и вытер с губ размазанную красную помаду. Он нагнулся к Карле, так что та почувствовала запах виски. Иногда мама не ужинала, чтобы купить виски для Ларри. Это было важно. Мужчина должен чувствовать, что ему рады. Виски и танцы. А в благодарность долг за квартиру будет погашен, электросчетчик успокоится и снова заработает оплаченный телефон. «Оно того стоит, cara mia, поверь мне».

– Ха! – Его лицо было так близко, что Карла видела волосы у него в носу. – Очень умно, – продолжал Ларри, быстро ведя ее по тротуару. – Раз ты такая умная, скажи, какой подарок тебе купить, чтобы нам не пришлось ничего говорить твоей маме?

«Смотри не растеряйся, – прошептал Чарли. – Помнишь фильм?»

Накануне Карла с мамой смотрели телевизор. Было уже поздно, но Карла не могла заснуть. Тогда она встала с кровати и пришла к маме, лежавшей на диване. Фильм был о маленьком мальчике, который увидел, как одна пара ворует в магазине, и они дали ему деньги, чтобы он молчал.

«Это то же самое, – прошептал Чарли. – Называется шантаж».

– Это шантаж? – уточнила Карла вслух.

Лицо Ларри покрылось сотней бисеринок пота.

– Не играй со мной в игры! Чего ты хочешь?

Это было легко. Карла протянула ему Чарли.

– Вылечи его.

Ларри нахмурился:

– Что это?

– Мой Чарли. Он ранен.

Ларри снова сжал ей плечо:

– Я куплю тебе все, что хочешь, если ты не раскроешь рта.

Все, что хочу? От восторга Карла ощутила покалывание на коже.

– Вот как мы поступим, – крепко держа Карлу за плечо, Ларри повел ее обратно к машине. – Я отвезу тебя домой, а по дороге остановимся у магазина игрушек. Я скажу твоей матери, что увидел тебя на улице, как ты шла пешком из школы, и купил тебе подарок. А ты за это ничего не расскажешь. Слышишь, ничего! Ты же не хочешь расстроить свою маму?

Карла решительно помотала головой из стороны в сторону, так что черные локоны хлестнули по щекам.

Ларри открыл дверцу машины:

– Убирайся. – Это было адресовано желтоватой блондинке на переднем сиденье.

– Но, Ларри, я…

– Я сказал, вон отсюда!

Он так резко дал задний ход, что машина задела каменную тумбу у обочины. После этого Ларри чертыхался всю дорогу, будто виновата была Карла, а не его собственное нетерпение.

– Ты нашел ее, нашел мою драгоценную дочку! – завопила мама, когда они приехали домой. – Я так волновалась! Ее не было у школьных ворот, и я решила, что она отправилась домой сама…

Карла оставила маму обнимать Ларри и неслышно ушла в свою комнату. В портфеле лежал новый Чарли.

Священник ошибался. Чтобы вернуться к жизни, нужно не три дня. Достаточно трех часов.

Голова болит. Мысли путаются. То мне кажется, что я на пятнадцать лет моложе. А потом сразу – что я вообще не здесь, а наблюдаю за происходящим откуда-то сверху.

Возможно, воскресение все-таки существует. Но не в том виде, как нас учили в церкви.

Может, это шанс что-то исправить. Пройти все заново и сделать правильный выбор.

Или это метания отлетающей души, которая уже не вернется?

Глава 11. Лили

«КИПЯТИЛЬЩИК» ПОДАЕТ АПЕЛЛЯЦИЮ ИЗ ТЮРЬМЫ

Джо Томас, приговоренный в 1998 году к пожизненному заключению, подал апелляцию. Он утверждает, что его подруга Сара Эванс скончалась в результате неисправности бойлера.

Родители мисс Эванс назвали свое состояние после этой новости шоком. «Этот человек лишил нас любимой дочери, – сказал Джефф Эванс, 54-летний учитель из Эссекса. – Он должен гореть в аду».

Миссис Эванс, 53 года, в настоящее время проходит курс химиотерапии в связи с раком груди.

Начальник втянул воздух сквозь зубы, глядя на вторую страницу свежей «Таймс».

– Они уже жаждут твоей крови. Ты уверена в адвокате?

– Абсолютно. Тони Гордон согласился вести дело Томаса бесплатно, как и мы. Сказал, что это может стать национальным прецедентом.

Выражение лица моего начальника можно было описать как: «Ты-то что в этом понимаешь?»

– Я не хочу женщину-адвоката, – твердо сказал Джо. – Не прими на свой счет. Согласен, присяжным нравится смотреть, как перед ними расхаживает женщина, и представлять, что у нее под платьем, но поколебать их точку зрения способны только аргументы из уст мужчины.

Я не стала озвучивать свое мнение.

– Я несколько раз видела Тони Гордона в суде, – заверила я. – Он умеет работать на публику.

Делу отнюдь не повредит и то, что он красив – похож на Ричарда Бёртона. Женщины-присяжные млеют от Тони Гордона, а мужчины вдруг начинают понимать, какая ответственная миссия им доверена – решать судьбу человека, находящегося на скамье подсудимых.

При известной доле удачи Тони вытащит кролика из шляпы. Сперва мы подадим заявление в комиссию по пересмотру уголовных дел и, если комиссия разрешит апелляцию, будем добиваться повторного рассмотрения дела в суде. Пока Тони настроен достаточно уверенно и готовится «копнуть как следует», чтобы сэкономить время. В суде дела сейчас рассматриваются скомканно, нам надо быть максимально готовыми.

Я вернулась к себе готовить записку по делу. Вообще-то, я делю кабинет с другим начинающим адвокатом (по-нашему «сутяжкой»), но недавний выпускник Оксфорда на больничном после перенесенного стресса.

В нашей работе это не редкость: легче легкого допустить ошибку и подвести клиента и свою фирму. Мы живем в постоянном страхе, что нам предъявят иск за любую оплошность. В связи с этим мне вспоминается, как на первом курсе одна из преподавательниц говорила: «Хотите верьте, хотите нет, но возмездие не всегда бывает заслуженным. Бывает, что преступникам все сходит с рук. Других сажают за то, чего они не совершили, однако при этом они избегают ответственности за преступления, совершенные ранее. Так что в итоге некий баланс все же соблюдается».

Я держу это в уме, корпя за компьютером, но мысли вновь и вновь возвращаются к Эду.

– Слушай, а давай позовем гостей? – предложила я на днях. Муж впервые за почти два месяца поднял голову от своего подноса. (Мы теперь ужинаем перед телевизором. Мать Эда была бы очень недовольна.)

Телевизор заполняет паузу. Милый, добрый, веселый человек, с которым я познакомилась меньше года назад, порядком подрастерял свое чувство юмора. Перепады настроения сменились у Эда стойкой депрессией. Он уже не лежит со мной в обнимку на диване, но иногда занимается со мной любовью ночью, когда мы оба еще не совсем проснулись, со страстью, от которой у меня голова идет кругом.

– Гостей? – повторил он, прожевав макароны, обжаренные с сыром. Воспитание у него что надо, этого не отнять. Имитация коронного блюда Делии Смит получилась неважная, но Эд мужественно справился со слипшейся массой. У меня кулинарный «прогресс» – от недожаренного стейка и почек к переваренным макаронам (даже при двух зарплатах приходится экономить).

– Да, – решительно подтвердила я.

Это была идея Росса.

– Как дела? – спросил он, позвонив, чтобы узнать, помогла ли его информация. К своему стыду, я вспомнила, что даже не поблагодарила его. От его участия на глаза навернулись слезы. Удивительно, чего можно добиться капелькой внимания. Или его отсутствием.

– Не совсем гладко, – через силу выговорила я.

– Из-за Эда?

– А что? – У меня перехватило дыхание. – Он вам что-нибудь говорил?

– Нет…

– Что он сказал, Росс? – Моя рука, державшая телефонную трубку, вспотела. – Скажите мне. Я понимаю, он ваш друг, но мне надо знать. – В моем голосе слышался плач. Я обращаюсь к едва знакомому человеку, но мне действительно необходимо знать правду. Ложь мне уже поперек горла.

– Да я вообще сомневаюсь, чтобы что-то было. Люди, они же такие – поговорят и успокоятся.

– Росс, скажите. Пожалуйста!

Видимо, он услышал отчаяние в моем голосе. В трубке послышался вздох.

– Давина всем рассказывает, что в прошлый вторник они с Эдом пропустили по стаканчику. Но это же ничего не значит!

В прошлый вторник? В голове сумбур. Я судорожно вспоминала ту неделю. Во вторник Эд задержался на работе. Меня охватила ярость. Речь идет о моем муже! Может, у нас не все гладко, но ведь время еще есть. Я не позволю этой женщине лезть в мою новую жизнь, о которой я мечтала еще до знакомства с Эдом.

– Слушайте, может, зря я это сказал, но на вашем месте я бы принял какие-то меры.

– Какие? – хрипло, как ворона, спросила я.

– Пригласил бы ее на ужин на этой неделе. И позвал бы побольше гостей. Показал бы, что вы – пара. – Голос Росса зазвучал тверже. – Давина не очень хороший человек, она мизинца вашего не стоит. – И, не успела я ответить, как он прибавил: – И не забудьте пригласить меня.

Мне было совсем не до гостей: разбирательство по делу Джо Томаса стремительно набирало обороты.

– Если доказать, что имела место халатность со стороны производителя бойлера, разразится скандал в индустрии нагревательных приборов, – сразу сказал Тони. – Но сперва необходимо кое-что изучить и кое с кем побеседовать. Я займусь экспертами, а вы, пожалуйста, опросите людей вот по этому списку. – Тони Гордон подал мне листок с телефонами. – Это те, кто сообщал о резких скачках температуры в своих бойлерах.

– Как вы раздобыли их координаты?

– Неважно. Сейчас главное – энергично взяться за дело.

Я работала с утра до ночи, поэтому вечеринка была настоящей роскошью. Мы восьмером втиснулись за маленький стол в нашей тесной квартирке, которую мне удалось сделать довольно красивой с помощью бумажных фонарей и свежих лилий. Мы утопали в лилиях – я купила на рынке целую охапку. Запах стоял дурманящий.

Еще я, по совету Росса, при каждом удобном случае старалась ввернуть слово «наше». Наш новый диван, который мы вместе покупали, наши планы на Рождество, наши свадебные фотографии. Намек был прозрачный: мы теперь пара. Кстати, несмотря на спонтанность вечеринки, пришли все, кого мы пригласили: людям было интересно, как у нас складываются отношения.

Я не просто утерла Давине нос – совершенно случайно все вышло даже еще лучше: едва переступив порог, она начала оглушительно чихать.

– Боюсь, у меня аллергия на пыльцу, – сказала она между двумя чихами, когда я убирала со стола большую вазу, стоявшую как раз напротив ее стула. Знай я об этом заранее, не стала бы покупать лилии (а может, и стала бы…).

Надо было видеть лицо Эда. Он же художник, эстет, ему подавай красоту, а тут Давина с красным носом и соплями.

И даже мой coq au vin[10] оказался вполне съедобным. Я торжествовала.

– Спасибо за прекрасный вечер, – гнусаво выговорила Давина, уходя под руку с каким-то занудой, которого привела с собой (другим, не тем, кто был с ней на достопамятной вечеринке).

Росс подмигнул, целуя меня в щеку на прощание.

– Спасибо, – шепнула я ему на ухо.

– Всегда готов помочь, – отозвался он, окинув меня взглядом. Неужели понравилась? Хотя сегодня я выглядела довольно хорошо. Я выбрала простое белое платье, скрывающее округлости, которые я предпочитаю не показывать, и подчеркивающее лучшие изгибы.

– Ты прелестно выглядишь, – сказал Эд, как только дверь закрылась. – Даже Росс обратил внимание.

Мне пришло в голову, что Эду не повредит немного поревновать.

– Пожалуй, мы с ним пропустим стаканчик на неделе, – небрежно сказала я, надевая резиновые перчатки перед раковиной с грязной посудой.

– Стаканчик? – Голос Эда стал пронзительным. – С какой стати?

– Росс помогает мне с делом, которое я веду. – Я взяла бокал с жирными следами помады и начала яростно оттирать его в горячей мыльной воде. – Мы с ним просто друзья, в отличие от вас с Давиной. Ты же пил с ней вино на днях, не отрицай.

– Да ради бога! – Эд швырнул кухонное полотенце. – Женился я все-таки на тебе, а не на ней!

– Как прикажешь понимать это «все-таки»?

– Мы были помолвлены, – медленно произнес Эд, не глядя на меня. – Давина разорвала помолвку. Я тебе не говорил, чтобы ты не чувствовала угрозы, когда вы познакомились…

Какой еще угрозы? Он что, смеется надо мной? У меня упало сердце.

– Когда она разорвала помолвку? За какое время до нашего знакомства?

– За два… – он замялся.

– Года? Месяца?

– За две недели, – поправился он.

– Что?! Ты начал встречаться со мной через две недели после того, как от тебя ушла невеста, и не позаботился сказать мне об этом?

– Я же объяснил почему! – Эд весь раскраснелся. – А у тебя разве нет секретов от меня?

Меня бросило в жар. В голову пришла совершенно трезвая и холодная, как тогда в конюшне, мысль: «Что ему известно? Как он узнал? Не глупи, – сказала я себе, – он просто защищается. Молчи. Не отвечай».

Эд подошел ко мне сзади и взял меня за бедра.

– Мы с Давиной просто поболтали за бокалом вина, – умоляюще сказал он. – Ничего не было!

В моих глазах стояли слезы.

– Эд, ты женился на мне в отместку ей?

– Нет. Я женился на тебе, потому что… Потому что ты добрая, заботливая и красивая.

– Красивая?! Теперь я точно знаю, что ты лжешь!

– Не лгу. – Он обнял меня за плечи. – И особенную привлекательность тебе придает то, что ты не осознаешь своей красоты.

– Я толстая! – с ненавистью бросила я.

– Нет. У тебя женственные формы. Ты настоящая женщина. Но еще важнее твоя внутренняя красота. Ты хочешь сделать мир лучше.

«Если бы ты только знал», – подумала я, когда Эд мягко поцеловал меня.

Разве он не заслуживает правды?

Верю ли я, что между ним и Давиной ничего не было?

Есть ли у меня право спрашивать, если я сама скрываю от него так много?

И еще, кто вправе объявить Джо Томаса виновным или невиновным, если каждый из нас способен на злодейство? Разница только в возможности…

Когда я лежала в объятиях Эда, в дверь позвонили. Я почти сделала это, сказала я себе. Законная любовь между мужем и женой. Ну, или хотя бы привязанность…

В дверь снова позвонили. Завернувшись в халат, я взглянула на часы – уже десять? – и подошла к двери. На пороге стояла красивая женщина с глазами, как у олененка, одетая в черно-оранжевое шелковое платье. Черные кудри водопадом сбегали по плечам. Я была так поглощена тем, что произошло у нас с Эдом, что не сразу сообразила, кто передо мной.

– Извините, пожалуйста, – сказала Франческа. – Мне снова надо работать, а больше попросить некого…

Маленькая Карла уже пролезла к нам в квартиру, как к себе домой, и прыгала на месте.

– А давайте снова готовить! – предложила она.

Конечно, все это было навязчиво и бесцеремонно. Неприятное чувство подсказывало, что чем больше я буду позволять, тем наглее на мне примутся ездить. У меня вообще-то много работы. Но пока я искала повод отказаться, вышел Эд с телефоном в руке. Вид у него был ошарашенный.

– Звонил бойфренд Давины. Ее забрали в больницу с приступом астмы, спровоцированным лилиями.

– Как она?

– Сейчас уже нормально, но все могло обернуться очень скверно.

К своему стыду, я ощутила сожаление одновременно с облегчением. И сразу с привычной юридической въедливостью перешла в наступление: