Песнь одиноких китов на частоте 52 Гц

© 2020 Sonoko Machida. All rights reserved

© ООО «Издательство АСТ», 2022.

© Румак Н.Г., перевод на русский язык

Глава первая

Дождь в городе на краю мира

Он задал вопрос легко, невзначай, будто спросил о погоде на завтра.

– А ты в клубе работала, да?

В клубе? Я сначала даже не поняла, о чем речь, и озадаченно посмотрела на собеседника, но, когда до меня дошло, не раздумывая ударила его в нос. Раздался приятный звук.

– Ты что, дурак?!

Мужчину, задавшего мне неприличный вопрос, звали Муранака, он занимался ремонтом. Я обратилась к ним в компанию, потому что доски на полу в комнате прогнили и прогибались под ногами – я боялась, что провалюсь под пол и окажусь в ловушке в собственном доме. Сегодня он пришел уже в третий раз, если считать первый осмотр. Я пожалела ремонтников, которые вынуждены были работать в самую жару, и вынесла им холодных напитков и даже вкусненькое, а он посмел высказать такое клиенту, который о нем же заботился!

– Разве можно спрашивать такие неприличные вещи? – всполошился помощник Муранаки – кажется, его звали Кэнта. Он сразу стал суетливо кланяться мне. Несмотря на свою внешность – розовые волосы и пирсинг в носу, – он производил впечатление серьезного парня.

– Простите, простите, пожалуйста. Махоро не имел в виду ничего плохого. У него просто что на уме – то и на языке.

– То есть у него на уме вот это? Он что, все время думал, уж не хостес[1] ли я?

Все работы хороши, это я понимаю, но не слишком ли бесцеремонное заявление? Уже забыл, как я час назад, примерно в три, на полдник вынесла им холодную дыню? Где благодарность? Я зыркнула на Муранаку. Он выглядел на несколько лет старше меня, ему должно было быть около тридцати. Коротко стриженные черные волосы, загорелые на солнце сильные, мускулистые руки. Сначала мне понравилось, как он молча работает или дает Кэнте указания, но теперь он резко упал в моих глазах до мерзавца. Муранака, с покрасневшим носом, почесал затылок:

– Да я не то имел в виду. Бабки наши шумят – мол, наверняка она из этих, вот я и решил заступиться за тебя.

– Не поняла?

Я терпеливо выслушала его объяснения. Похоже, здешние жители считали меня чуть ли не ночной бабочкой, сбежавшей из Токио. Мол, я оказалась в этом совершенно чужом мне прибрежном городке в префектуре Оита, потому что скрывалась от якудза[2], и мало того, у меня где-то есть шрам, подтверждающий, что они меня все-таки настигли и порезали.

– А я же вижу, что ты совсем не такая, вот и решил удостовериться. Заступиться хотел, – грубовато сказал Муранака.

– Чего? – глупо переспросила я.

Я переехала сюда недели три назад. Городок был слишком уж провинциальный, магазинов нормальных не было, даже круглосуточного с необходимыми товарами – и то нет. Продукты надо было покупать либо в «Ионе»[3], до которого двадцать минут ехать на машине, либо в «Кондо-марте»[4], куда пятнадцать минут надо идти пешком. Прав у меня нет, так что остается только «Кондо-март». Магазин выглядел, как переоборудованный склад, там продавали все подряд: и продукты, и бытовые товары, даже сельскохозяйственный инвентарь. И, конечно, одежду. Платья и футболки с необычными узорами, напоминающими о южных странах, соседствовали с высоченными сапогами-бахилами и синими тарпаулиновыми полотнищами… Полный хаос. Поначалу я в замешательстве разглядывала все эти диковины, но они довольно быстро мне надоели. Это были ненужные мне предметы, а полезных оказалось слишком мало. У них там всего один вид шампуня – куда это годится?

И вот, несмотря на то что я никуда не хожу, кроме этого «Кондо-марта», меня где-то углядели и даже стали обо мне сплетничать. Муранака подтвердил, что как раз там. А ведь я даже парой слов там ни с кем не перекинулась! В ответ на мой вопрос мужчина напомнил мне, что в уголке магазина, где можно перекусить, собирается некая группка. И правда: в тупичке стоят лавки и столы, и, кажется, там всегда кто-то сидит, но я просто не обращала на это внимание, мне было все равно. А вот они моей личностью как раз очень заинтересовались и пристально за мной наблюдали.

– Держится обособленно и загадочно, нигде не работает, но деньги есть – наверняка это оно самое, решили для себя бабульки и заволновались. Городок у нас маленький, пожилым людям заняться нечем, так что, если появляется кто-то новый, какое-то время все внимание на него. А ты, Мисима, больше всех остальных вызываешь интерес.

Бабка Муранаки – одна из группки, которая собирается в «Кондо-марте». Узнав, что внук, с которым она живет в одном доме, ремонтирует что-то у этой странной женщины, она велела все подробно выспросить. Это все с некоторым смущением рассказал мне Муранака, виновато кланяясь:

– Бабуля моя в своих идеях упертая, голос у нее громкий, но, если поймет, что ошиблась, так же громко будет эту оплошность исправлять. Вот я и спросил.

Глядя на его унылое лицо, я подумала, как же это все хлопотно. Мне-то безразлично, пусть считают меня хоть хостес, хоть кем. Если кто-то захочет спросить прямо, вот как сейчас, я ему врежу, а если будут шептаться у меня за спиной – какая мне разница? Но Муранака, кажется, считает, что так нельзя.

– А почему ты решил, что я не такая? – спросила я для начала, и он ответил:

– Ну, как-то так… Ты уверенно стоишь на ногах, дома аккуратно прибрано, продукты хорошие выбираешь. Непохоже, что все это для тебя – просто прикрытие.

– Чего?! – вырвалось у меня. Я действительно собиралась жить здесь долго, вот даже за ремонт взялась.

– А еще в прихожей свежие цветы, да и сад ухоженный.

В доме были веранда, откуда можно было видеть море, и маленький садик, которым я занималась в последнее время. Я рассчитывала, что осенью можно будет сидеть на веранде с бокальчиком чего-нибудь и любоваться луной, отражающейся в морской воде.

– Хостес тоже могла бы так обустроиться. Это какое-то предубеждение к профессии, – сказала я, а Муранака продолжил:

– Короче говоря, непохожа ты на такую женщину. Ты ведь тоже так считаешь, да? – обратился он за поддержкой к Кэнте. Тот, до сих пор нервно следивший за нашим разговором, покраснел и совсем растерялся. – Совсем непохожа на тех, кого мы знаем. Непохожа, правда?

– Ты чего такое говоришь-то?! Лучше уж совсем молчи! Простите, простите нас. – Кэнта снова склонил передо мной голову. Но потом не удержался и спросил: – Вы же не такая, да?

Кажется, его это все-таки беспокоило.

– В жизни таким не занималась, – со вздохом ответила я, и у Кэнты на лице отразилось облегчение. – И якудза за мной не гонятся.

Говоря это, я поняла, что злюсь все больше. Почему я вообще должна кому-то что-то объяснять? Я и правда ни к кому не ходила знакомиться, когда переехала[5], а что, надо было? Надо было рассказывать – мол, переехала по таким-то причинам? Почему вообще нужно показывать кому-то удостоверение личности только потому, что поселился рядом?

Ну, все. Неужели я ошиблась с выбором места? Ведь специально приехала сюда, чтобы ни с кем не общаться, а в результате опять то же самое. Живот чуть повыше пупка заныл, потому я невольно приложила туда руку.

– Кстати, а почему местные решили, что меня порезали якудза? – начала было я, но тут же сообразила сама. Та частная клиника. Шрам ужасно болел, и я обратилась туда за болеутоляющими и антибиотиками.

Невероятно! Разглашение личной информации! Я ведь могу на них и в суд подать!

Меня вдруг оставили силы, и я села прямо на пол.

– А что, про шрам – правда? – удивленно спросил Муранака.

Глядя в его глупое лицо, устало сказала:

– Все равно ведь разболтаешь. Да ладно, какая разница. Можете говорить что угодно: что я хостес, которую преследуют якудза, или порноактриса. Мне все равно, что обо мне подумают.

Мне захотелось прямо сейчас их выгнать, но как же я без отремонтированного пола? Европейская комната[6], где я собиралась устроить спальню, была в ужасном состоянии, туда даже вещи нельзя было занести.

– Закончите с ремонтом и выметайтесь.

Мне не хотелось даже находиться рядом с ними. Я встала и схватила рюкзак.

– До шести часов меня не будет.

Ой, Мисима, подождите! Мы просим прощения! – заголосил Кэнта, но, проигнорировав его, я вышла из дома.

Морской ветерок коснулся моих пылающих от гнева щек. Я огляделась, решая, куда пойти. Да, все-таки к морю. Если спуститься по переулочку, который вьется между тесно стоящими домиками, то меньше чем через десять минут можно выйти на берег.

Мой дом расположен почти на самой вершине небольшого холма, у подножия которого раскинулось море. Между моим домом и морем – несколько десятков старых домов, половина из которых пустуют. Насколько я знаю, раньше здесь процветал рыбный промысел, но сейчас мало кто становился рыбаком, да и в город многие уезжали, так что никакого оживления в городе не чувствовалось. В общем, сплошное запустение – так мне сказал дядечка в местной администрации, куда я пришла, чтобы зарегистрировать переезд. Он еще тогда обрадовался – мол, мы молодежь приветствуем! Потом указал, что, если выйти к порту и рыбному рынку, там магазинов побольше и место более оживленное, но для меня, бывшей жительницы Токио, большой разницы не было.

Разглядывая проржавевшие от морской воды жестяные крыши и ставни, я спускалась вниз по пологому склону. Обойдя кругом большую усадьбу, где, как мне сказали, когда-то жила семья крупного судовладельца, я вышла на большую улицу. Передо мной открылась ровная, как по линейке, выстроенная дамба. Местами бетон в ней растрескался, там и сям вниз спускались металлические лестницы. Наверное, их соорудили рыбаки – на дамбе всегда можно было увидеть силуэты рыбачащих людей. Вот и сейчас в отдалении стояли двое. Эти деды со сгорбленными спинами торчали там каждый день, но я еще ни разу не видела, чтобы они что-нибудь поймали. Наверное, и сегодня клевать не будет.

Я взобралась по лестнице. Передо мной раскинулось море. Справа виднелись порт и рыбный рынок, вдалеке стояли несколько судов. По левую руку на некотором расстоянии был виден пляж. Там часто плескались местные ребятишки. Я заметила несколько человек, хотя отсюда они казались не больше зернышек. Ветер доносил веселый смех. Кажется, скоро наступят летние каникулы.

Я встала на потрескивавший от жары бетон, широко расставив ноги, и пробормотала: «Зря я так». Из дома я выбежала, не подумав, чем укрыться от сильных солнечных лучей, и если серое худи с длинными рукавами и джинсы защитят руки и ноги, то с лицом – проблема. Я обычно не крашусь. Захотелось вернуться и намазаться кремом от солнца. Хорошо бы и зонтик от солнца взять. Обернувшись, я взглянула вверх, в сторону дома. Отсюда была видна только голубая крыша моего маленького одноэтажного пристанища. Разглядывая ее, я почувствовала, как во мне вновь поднимается раздражение.

Я приехала сюда, чтобы тихонько жить в этом домике. Жить одной, не привлекая ничьего внимания. Для этого и заполучила его. Есть свои неудобства, но у меня было ощущение, что я ко всему привыкну. И надо же – нашлись люди, которые так грубо вторгаются в мое пространство! Бесит!

Мне хотелось вернуться домой, но сталкиваться лицом к лицу с этими мерзкими мужиками не хотелось. Ничего не поделать. Я со вздохом уселась на бетон. Чтобы обеспечить коже хоть какую-то защиту, глубоко надвинула капюшон на глаза и свесила ноги в сторону моря. Болтая ногами, я позволила своему взгляду устремиться вдаль. Поверхность воды рябила и сияла под летним солнцем так, что глазам было больно, красивые дождевые облака отчетливо виднелись над горизонтом, изящно парила какая-то морская птица. Порыв ветра с моря погладил щеки. Я раскрыла рюкзак, вынула плеер, засунув в уши наушники, и включила его.

Закрыв глаза, я прислушалась. Издалека, из глубины доносился голос, отдававшийся в барабанных перепонках, он то ли плакал, то ли звал. Слушая этот голос, я сразу вспомнила Ана. Он бы посмеялся, сказал, что у меня неприличное выражение лица. Я бы спросила, как выражение лица может быть неприличным, неужели лицо – это что-то непристойное? – а он бы рассмеялся куда громче и погладил меня по голове. Это неправда, ты такая утонченная и милая, вот они и напридумывали себе. Когда такая милая девушка совсем одна переезжает в деревню, можно сочинить для этого множество разных причин, намечтать всякого, а эти жалкие люди сумели вообразить только такую дешевку. А ведь это наоборот, как будто начало старого детского аниме…

Он бы наверняка гладил меня по голове и говорил что-нибудь в таком духе.

От одних мыслей о нем в груди потеплело. Если бы мы так беседовали, я смогла бы это пережить с улыбкой.

Но Ана больше нет.

– Почему же ты не взял меня с собой?.. – прошептала я себе под нос.

Я бы хотела, чтобы он забрал меня с собой – пусть и против моей воли. Я тогда ничего не понимала, не слушала ничьих советов, меня пришлось бы тащить насильно, но Ан мог бы увести меня, куда угодно. Однако было бы слишком нагло с моей стороны – просить его о таком. Поэтому Ан оставил меня здесь.

Я сосредоточилась на голосе в наушниках. В нем не было пауз, его глубокое звучание не останавливалось. В какой-то момент он превращался в голос Ана, и мне стало казаться, что он, то приближаясь, то удаляясь, зовет меня. Слышишь, Кинако? Кинако, Кинако. Он лишь звал меня, не отвечая на мои вопросы. Я уверена, что это мое наказание.

Кап. На тыльную сторону ладони что-то упало, и я распахнула глаза. Незаметно над головой собрались облака. Не успела я удивиться, как почти сразу начался дождь. Я поспешно вскочила и начала искать место, где можно было укрыться от ливня. Засунув плеер в рюкзак, влетела под козырек крыши ближайшего пустого дома, скинула насквозь промокший капюшон и посмотрела на небо. Мне хотелось верить, что это ненадолго, но серые тучи уже затянули все небо. И правда, по радио, кажется, говорили что-то про дождь, который должен был начаться вечером. Мол, будет лить несколько дней или что-то в этом духе. Я посмотрела на часы: до шести больше получаса. Надо было взять с собой хотя одну книжку. Тогда я уселась, обхватив колени руками, и оперлась спиной о стену.

Дождь стоял перед глазами прозрачной завесой. Пейзаж, с которым я успела сродниться, изменил свое лицо, и теперь я словно заблудилась в незнакомом месте. Температура тоже изменилась, в ушах мягко звучал только шум дождя. Раздался какой-то шорох. Я обернулась – это пропрыгала мимо меня маленькая лягушка, непонятно откуда появившаяся. Наверное, ее призвал дождь.

– И почему я здесь? – тихонько спросила саму себя.

Я приехала сюда, бросив все, но в груди тлело раздражение – как будто это меня все бросили. Мне захотелось сейчас же куда-нибудь уехать – но ведь здесь и было это «куда-нибудь».

Я обхватила колени покрепче и попыталась закрыть глаза, но тут же услышала приближающееся шлепанье чьих-то ног по воде. Я невольно напряглась, однако это оказался ребенок в лососевого цвета футболке и джинсах, который шел, не раскрывая зонта. Наверное, играл здесь, и его застал дождь.

– Эй, не хочешь спрятаться здесь со мной от дождя? – не раздумывая, окликнула я ребенка. Он шел, глядя в землю, поэтому лица не было видно, но по отросшим до плеч волосам и худощавому телу, я предположила, что это девочка лет тринадцати-четырнадцати.

– Эй, иди сюда!

Я встала и еще раз обратилась к ней, чуть громче. Непохоже было, что девочку пугал дождь: она просто мокла под струями воды. Сквозь челку ребенок бросил на меня короткий взгляд, и я замахала ему рукой.

– Иди сюда!

Девочка остановилась и на мгновение бросила на меня удивленный взгляд, но тут же отвела глаза и зашагала дальше. «Эй!» – я вновь позвала ее, но она, больше не оглядываясь, быстро скрылась за стеной дождя.

«Странная девочка. Могла бы и ответить», – подумалось мне. Впрочем, даже если бы она спряталась здесь, было неизвестно, скоро ли прекратится дождь. Я снова уселась и опять посмотрела на небо. Пожалуй, мне тоже придется возвращаться домой мокрой до нитки. Я вздохнула, но тут раздались другие шаги, энергичные. Вслед за ними прозвучал громкий голос:

– Мисима! Мисима! Мисима!

Кажется, это Муранака бежал, выкрикивая мое имя. Он орал как резаный. Я, между прочим, не заблудившийся ребенок, нечего меня искать. Мне не хотелось ему отвечать, и потому я сидела молча, но голос все приближался.

– Мисима! О, вот ты где!

Я не сумела слиться со стеной, поэтому Муранака с большим черным зонтом заметил меня и подбежал ближе. Он встал передо мной, тяжело дыша, и сказал:

– Наконец-то! Я вспомнил, что ты без зонта.

– Чего?!

Виски у него были мокрые, но явно не от дождя. Муранака низко поклонился:

– Прости. Никогда не умел выражать свои мысли, на меня вечно из-за этого обижаются. Извини, что испортил настроение.

Я какое-то время поглазела на его большое, согнутое в поклоне тело, на его закрученный вправо вихор и ответила:

– Да ладно. Меня уже утешил Ан, так что ничего страшного.

Муранака поднял голову:

– Кто?

Увидев глупое выражение на его потном, с приоткрытым ртом лице, я чуть не расхохоталась.

– Неважно. Я не обиделась. Только больше не расспрашивай меня про прошлое или другие вещи. Мне неприятно.

– Хорошо. И бабулю с ее подружками предупрежу строго-настрого, чтобы не лезли.

– Не лезли?

Муранака, вытирая пот тыльной стороной ладони, объяснил:

– Здешние бабули удержу не знают. Так что наверняка могут всей толпой окружить тебя и забросать вопросами. Они уверены, что суют во все нос исключительно во благо, поэтому будут лезть в самую душу.

– Ужас какой. – Я невольно скорчила гримасу. От одной мысли у меня дыхание перехватило. Муранака закивал.

– Поэтому я и хотел что-то предпринять, пока они сами не взялись за дело, а в результате повел себя так же, как они.

Глядя на его несчастное, как у отруганного ребенка, лицо, я, наконец, осознала, что его грубость была вызвана добрыми намерениями.

– Ну, хватит извиняться. Главное – запрети им лезть ко мне.

Муранака еще сильнее закивал, а потом отдал мне второй зонт, который принес с собой.

– Доски в полу мы все заменили. Может, позволишь помочь с мебелью?

Комод и кровать, которые я собиралась поставить в спальню, так и стояли в коридоре. Я планировала заняться этим сама, но, раз можно воспользоваться мужской силой, пожалуй, попрошу их. Немножко помявшись, я все-таки взяла зонт.

– Ладно. Но за эту работу я тоже заплачу.

– Нет, это будет в качестве извинения. Комплимент от фирмы.

Лицо Муранаки просветлело. Какая у него неожиданно богатая мимика.

– Там сейчас и Кэнта, мы быстро справимся.

Мы пошли к дому. Некоторое время оба молчали, но потом Муранака, будто что-то вспомнив, заговорил:

– А-а, вот оно что. Это из-за дома, наверное.

Я не поняла, о чем он, и вопросительно посмотрела на него. Он пояснил:

– Ты живешь в этом доме, поэтому бабки и стали болтать, что ты из этих.

– Почему?

– Там жила одинокая бабушка, которая в прошлом была гейшей. Ну, такие, как их раньше называли?.. В общем, тут она преподавала игру на сямисэне[7]. Очень была утонченная, аккуратная, красивая. Поэтому все местные старички – дамские угодники – наперебой бежали на ее занятия. Наш дед тоже там постоянно торчал, моя бабуля с ним часто из-за этого ругалась. Точно-точно! – Муранака зажмурился, погружаясь в воспоминания. – У наших наверняка одно на другое наложилось, хотя к тебе это не имеет никакого отношения.

Я кивнула, вращая зонтик в руках.

– В таком случае меня рано или поздно все равно бы отнесли к подобным женщинам.

– Почему?

– Та гейша – моя бабушка.

Муранака остановился. Я продолжила, глядя в его изумленное лицо:

– Так что я приехала не то чтобы в совершенно незнакомый мне край. Родители долгое время не пользовались домом, вот я и попросила, чтобы они отдали его мне. Я сюда в детстве несколько раз приезжала. Помню, как эти старички меня баловали, и твой дед тоже, возможно, был среди них.

Все тогда были со мной ласковы, и мне нравился домик, откуда видно было море.

– Поэтому у меня осталось хорошее впечатление от этого места… Да уж, если все было так, как ты говоришь, тогда понятно, почему ваши бабульки меня не любят. Ну и ладно, мне все равно.

Я поникла плечами, и Муранака робко взглянул на меня. Он явно испугался, что опять меня обидел, потому я поспешила успокоить его:

– Поскольку ты похвалил красоту моей бабушки, можешь не пугаться так.

Пожалуй, Муранака забавный.

– А ты сначала молчал, потому что боялся что-нибудь ляпнуть?

Он уныло кивнул.

– Мне всегда говорят, что я ляпаю лишнее.

Образ молчаливого ремонтника, сложившийся у меня при первых встречах, полностью разрушился, но мужчина оказался и не мерзавцем, по-хамски вторгающимся в личное пространство. Наверное, он не такой уж ужасный человек. Впрочем, я плохо разбираюсь в людях. У него в глубине вполне может скрываться жуткая личность, от которой мурашки по коже и которая может вылезти наружу при удобном случае.

Вдалеке прогремел гром. Муранака поторопил меня:

– Лучше побыстрее добраться до дома.

Он зашагал вперед. Я обернулась и увидела над морем росчерк молнии.

Лило уже пять дней. От затяжного дождя стало прохладнее, и обычная летняя жара переносилась на удивление легко. Но работать в саду стало невозможно, и я проводила время, подремывая на веранде, читая книги и глядя на море, потускневшее из-за непогоды.

После обеда я опять валялась на веранде, глядя в небо. Тучи висели низко, просветов нигде не было видно. От скуки я включила радио, там передавали популярные несколько лет назад хиты в джазовой обработке.

– Может, кота завести? – обронила вслух.

И тут же подумала, какая же я жалкая. Я действительно за эти пять дней ни с кем словом не перемолвилась, да и раньше, кроме Муранаки, ни с кем толком не общалась. Но сразу после этих мыслей у меня вырвались такие слова. Слабачка.

Уезжая из токийской квартиры, я расторгла договор и с компанией мобильной связи. Не сказав никому ни слова – ни друзьям, ни коллегам на заводе, – я в одиночку уехала в Оиту. Только моя родная мать знала, что я здесь, но она, наверное, только радуется тому, что разорвала со мной отношения, и вряд ли приедет. Все когда-нибудь забывают про меня и уходят.

Я больше не хочу ни с кем общаться. Я желала этого – я получила это, и все же теперь чувствую себя одинокой и ищу чужого внимания.

«Ты, Кико, слабое существо, потому что не можешь без человеческого тепла. Тот, кто познал одиночество, боится потерь именно потому, что знает, каково это – быть одному», – услышала я голос Михару, и мне стало плохо. Михару знала меня одинокую, на самом краю, и то, насколько я нуждаюсь в тепле, тоже знала.

Приехав ко мне в больницу, она тогда сразу заорала:

– Дура, говорю же, дура! Зачем было так поступать? Вокруг тебя куча народу! И чего ты так уцепилась за его любовь? Ты совсем не обращаешь внимания на тех, кто рядом с тобой!

Лежа на кровати, я молча выслушивала обращенную ко мне критику. Действительно, я не одна. Но тогда я не смогла дать единственный ответ, который должна была дать, и если бы не поступила так, как поступила, то была бы мертва.

В глубине живота закололо, я скривилась и аккуратно помассировала больное место, положив руку поверх футболки. Мелодия затихла, вместо нее зазвучал бодрый голос ведущей. Она говорила, что из-за стационарного атмосферного фронта над Кюсю продолжаются затяжные дожди, однако фронт медленно смещается на северо-восток. В начале следующей недели должно было проясниться. «Друзья, к нам наконец-то вернется лето!»

На улице все еще лил дождь. Невозможно представить, что он когда-нибудь закончится. Поглаживая живот, я решительно встала:

– Схожу в магазин, – произнесла я вслух.

Я закрылась в четырех стенах, вот в чем проблема. Поэтому я решила заглянуть в «Кондо-март», раз давно там не была, купить мяса и вина получше, сделать себе роскошный ужин. Взяв кошелек, я вышла из дома.

О своем решении я пожалела, когда уже заплатила за покупки и укладывала их в пакет, выданный на кассе. Меня похлопали по плечу – это оказалась незнакомая старушка. На ней было явно купленное тут же балахонистое платье с узором из слоников.

– Чево, жизню прожигаешь, ага? – воинственно заговорила она с сильным местным акцентом.

Когда я собрала воедино те слова, которые смогла разобрать, то сообразила, что она, видимо, обвиняет меня за то, что живу, не работая. Она что-то говорила про «а сама-то молодая», про «жизнь на ветер» и постепенно распалялась все больше – судя по всему, ее злило даже то, что я молча ее слушаю. Мутные глазки старушки вращались в глазницах, словно пытаясь не выпустить меня из виду. Пока я недоумевала про себя, между нами поспешно вклинился мужичок с бейджем «директор магазина». Я услышала, как он говорит: «Хикита-сан, так нельзя!», и где-то в уголке сознания промелькнула мысль – хорошо, что не «Муранака». И вообще, Муранака же пообещал их придержать. Я огляделась – почти все покупатели смотрели в нашу сторону. Некоторые неловко хмурились, однако большинство явно наслаждалось развлечением.