Невидимые города

Города и знаки. 3

Путешественник, еще не ведающий, что за город он увидит впереди, пытается вообразить, какие там царский дворец, казарма, мельница, театр, базар. В каждом городе империи все здания различны и по-разному размещены, но стоит чужеземцу, прибывшему в незнакомый ему город, бросить взгляд на эту гроздь пагод, слуховых окон и сеновалов, проследить причудливые очертания каналов, огородов, свалок, чтобы сразу же понять, где княжеский дворец, где храм верховного жреца, гостиница, тюрьма или дурной квартал. Тем самым, полагает кое-кто, подтверждается предположение, что каждый держит в уме некий город из одних отличий, город без конкретных форм, без очертаний, который он накладывает на конкретные города.

В Зое все иначе. Здесь в любом месте можно поочередно спать и стряпать, изготавливать орудия, царствовать, копить золотые монеты, раздеваться, торговать, расспрашивать оракулов. Под любой пирамидальной крышей может быть как лепрозорий, так и термы одалисок. Бродит, бродит путешественник, одолеваемый сомнениями, и невозможность разобраться, где что в этом городе, приводит к путанице и в его дотоле четких представлениях. Он заключает: если жизнь в каждом своем проявлении являет всю себя, то город Зоя – воплощение ее нераздельности. Но что это тогда за город? Где граница, разделяющая то, что в нем, и то, что вне его, шуршание шин и вой волков?

Утонченные города. 2

Теперь я расскажу о городе Зиновия. В нем удивляет вот что: на сухом участке громоздится он на высоченных сваях, причем дома из цинка и бамбука со множеством террас и галерей располагаются на разной высоте и будто перешагивают друг через друга на ходулях, будучи при этом связаны между собою подвесными тротуарами и приставными лестницами и увенчиваясь бельведерами с остроконечной кровлей, флюгерами и резервуарами с водой, а вдоль стен еще торчат лебедки, блоки, лёсы.

Что за надобность, приказ или желание побудили основателей Зиновии придать их городу такую форму, уже никто не помнит, поэтому нельзя сказать, насколько соответствует им нынешняя Зиновия, чей облик, вероятно, есть итог дальнейших наслоений на исходный, непонятный ныне план. Но если обитателя Зиновии попросишь рассказать, каким он представляет себе счастливый город, непременно обнаружится, что – как Зиновия, на сваях и с подвесными лестницами, и хоть с виду он может быть совсем иным, – к примеру, с развевающимися знаменами и лентами, – но обязательно оказывается результатом сочетания элементов той первоначальной формы.

Так что бессмысленно решать, к числу счастливых городов относится Зиновия или к числу несчастных. Не на эти категории следует делить все города, а на другие две: те, что, несмотря на годы и на изменения, упорно придают желаниям свою форму, и те, в которых либо желания сводят на нет город, либо город сводит их на нет.

Города и обмены. 1

Проехав восемьдесят миль так, чтобы дул в лицо мистраль, доберешься до Евфимии, где сходятся на каждое солнцестояние и равноденствие купцы семи народов. Судно, прибывшее в город с имбирем и хлопком, двинется отсюда с трюмом, полным мака и фисташек, караван, едва сгрузив мешки мускатного ореха и изюма, нагружается в обратный путь тюками золотистой кисеи. Однако поднимаются по рекам и идут через безводные пески в Евфимию не только для того, чтоб обменять добро, которое на всяком торжище внутри империи и за ее пределами будет разложено у твоих ног в тени точь-в-точь таких же пологов от мух на одинаково желтеющих циновках, предлагаемое покупателям с одной и той же мнимой скидкой. Нет, не только продавать и покупать товары устремляются в Евфимию купцы, а потому еще, что ночью у костров, пылающих вокруг базара, где сидят они на бочках и мешках или лежат на громоздящихся коврах, на вымолвленное одним из них какое-нибудь слово – например, «волк», «клад», «сестра», «любовники», «чесотка», «битва» – каждый отзывается историей о сестрах, о волках, о кладах, о любовниках, чесотке или битвах. И ты знаешь: в долгом путешествии, когда, чтобы не заснуть от бесконечного покачивания на верблюде или в джонке, ты невольно примешься перебирать воспоминания, окажется, что твоего волка сменил другой, твою сестру – чужая, а твое сражение – иные битвы, – вот как происходит после посещения Евфимии, где каждое солнцестояние и равноденствие свершается обмен воспоминаниями.

…Первое время после своего приезда Марко Поло, совсем не знавший языков Востока, мог изъясняться только доставая из своих баулов разные предметы – барабаны, вяленую рыбу, ожерелье из зубов бородавочника, – на которые указывал жестами, прыжками, криками ужаса и изумления, подражая тявканью шакала или уханью сыча.

Связь между элементами рассказа была ясна Кублаю не всегда: любой предмет мог значить разное: к примеру, полный стрел колчан – грядущую войну, обильную охотничью добычу, мастерскую оружейника; песочные часы – текущее или уже истекшее время, песок как таковой и мастерскую по изготовлению клепсидр.

Но ценность фактов и известий, доносимых неспособным выражаться внятным языком осведомителем, заключалась для Кублая в окружавшем их пространстве, в не заполненной словами пустоте. Описания городов, где побывал купец, позволяли мысленно гулять по ним, сбиваться с пути, дышать, остановившись, свежим воздухом или бегом пускаться прочь.

С течением времени в рассказах Марко жесты и предметы постепенно заменялись на слова; сначала это были восклицания, имена, отрывистые реплики, затем им стали приходить на смену фразы, пространные цветистые высказывания, метафоры и образные выражения. Чужестранец обучился языку Кублая – или император научился понимать его язык.

При этом их общение, пожалуй, стало менее успешным: разумеется, слова больше жестов и предметов подходили для перечисления того, что в каждом городе, в любой провинции существенней всего, – памятников, рынков, обычаев, животных и растений; но если Поло заговаривал о жизни в том краю, о том, как обитатели его проводят дни и вечера, ему недоставало слов, и понемногу он вновь стал прибегать к гримасам, жестам, взглядам.

К главным сведениям о каждом городе, изложенным ясными словами, он добавлял беззвучный комментарий, поднимая кисти вверх ребром, ладонью или тылом, прямо или косо, лихорадочно или неспешно. У них сложился новый род беседы: руки Хана – белокожие, все в кольцах – отвечали сдержанными жестами рукам купца – подвижным, узловатым. С ростом взаимопонимания жесты делались устойчивыми, каждый соответствовал определенному душевному движению. Но ежели словарь предметов постоянно пополняли привозимые образчики товаров, то репертуар этих безмолвных комментариев практически не обновлялся. Оба прибегали к ним все менее охотно; большую часть времени они, не двигаясь, молчали.

III

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.