Мое непослушное сердце

– Пожалуйста, попробуй посидеть тихо, дорогой.

– Когда ты успел так запачкаться?

– Почему ты весь мокрый?

– Не так быстро.

– Не так громко.

– Не так шумно.

– Футбол, сынок? По-моему, моя старая теннисная ракетка до сих пор валяется на чердаке. Может, попробуешь?

При всей своей нелюбви к футболу они неизменно посещали все игры, как подобало порядочным родителям в Гранд-Рапидс. Кевин до сих пор помнит, как различал на трибуне их взволнованные недоумевающие лица.

«Должно быть, они не раз гадали, каким образом им удалось зачать такого сына».

Именно это заметила Молли, когда он рассказал о родителях. Пусть она во многом ошибалась, но тут была абсолютно права.

– Он сказал, что ты ему не позвонил, – ворвался в его размышления осуждающий голос Шарлотты.

– Кто?

– Поверенный твоей тетушки Джудит. Не отвлекайся, Кевин! Он хочет поговорить насчет лагеря.

Кевин заранее знал, что скажет Шарлотта. Разговоры о лагере «Уинд-Лейк» неизменно выводили его из себя, поэтому он старался их избегать. Именно в этом месте пропасть между ним и родителями высвечивалась яснее всего. Именно лагерь служил причиной всех раздоров.

Лагерь построил его прадед в глуши северо-восточного Мичигана в конце девятнадцатого века. С самого начала это было место летних собраний членов методистской общины, но, поскольку лагерь располагался не на побережье океана, а на озере, он так и не приобрел широкой известности.

Все детство и отрочество Кевину приходилось ездить туда с родителями. Отец упорно цеплялся за старые обычаи и продолжал проповедовать редеющей пастве, жалкой группе пожилых людей, год от года продолжавших возвращаться в маленькие домики. Кевин был там единственным ребенком.

– Надеюсь, ты понимаешь, что после смерти Джудит лагерь перешел к тебе, – подчеркнула Шарлотта.

– Мне он ни к чему.

– Глупости! Он принадлежал семейству Такер более ста лет!

– Шарлотта, это дыра, настоящая черная дыра, в которой бесследно исчезают любые деньги.

– Но ты должен заботиться о нем, как когда-то Джудит. Найми управляющего.

– Я продаю лагерь. Карьера для меня важнее.

– Ты не можешь! Кевин, ведь это часть истории твоей семьи! Кроме того, люди все еще приезжают туда!

– Должно быть, доходы тамошнего гробовщика каждый раз подскакивают до небес!

– Гробовщика? Ты о… Господи, мне нужно бежать, иначе опоздаю! Даю урок рисования акварелью.

Она повесила трубку, прежде чем он успел сообщить о своей женитьбе. Что ж, все к лучшему. Разговоры о лагере отнюдь не улучшили и без того мрачное настроение.

Боже, каждый раз каникулы превращались в сплошную муку! Пока друзья играли в бейсбол и бездельничали, он торчал в захолустье, в компании нудных стариков с их дурацкими правилами.

– Не плещись так в воде, дорогой. Дамы не любят, когда им брызгают на волосы.

– Служба начинается через полчаса, сынок. Пойди умойся.

– Ты опять бил мячом о стену молельни? Вся краска в пятнах.

В пятнадцать лет он наконец восстал и едва не разбил их сердца.

– Я туда не поеду, и вы меня не заставите. Там тоска смертная, и я ненавижу ваш лагерь! Попробуйте только приставать ко мне, и я убегу из дома! Вот увидите!

Родители в конце концов сдались, и следующие три года он провел в Гранд-Рапидс со своим приятелем Мэттом. Отец Мэтта был молодым крепким парнем, заядлым спортсменом, игравшим в футбол за «Спатнс», и каждый вечер он кидал с мальчишками мяч, к неописуемому восторгу Кевина.

Через несколько лет Джон Такер состарился настолько, что больше не мог отправлять службы. Молельня сгорела, и лагерь утратил свою религиозную роль. Тетка Кевина Джудит переехала в унылый старый дом, где раньше останавливалось семейство Такер, и продолжала сдавать коттеджи на лето. Кевин никогда больше там не бывал.

Ему не хотелось думать о бесконечных скучнейших жарких днях, нескончаемых замечаниях, нотациях, лекциях…

Кевин вставил в проигрыватель компакт-диск и увеличил звук. Когда граница между штатами осталась позади, он заметил на обочине дороги знакомый зеленовато-желтый «фольксваген». Такер с такой силой нажал на тормоз, что из-под колес полетела щебенка. Это машина Молли, ошибки быть не может. Она тяжело навалилась на руль.

Фантастика! Только этого ему не хватало. Какое право имеет она закатывать истерики? Это ему следовало бы выть от тоски!

Может, просто уехать, сделав вид, что ничего не заметил? Нет, она, наверное, уже увидела его. Ничего не поделать.

Поэтому он вышел и направился к «жучку».

От боли перехватило дыхание. Или от страха?

Молли понимала, что нужно добраться до больницы, но не могла пошевелиться. Боялась, что, если двинется с места, горячая липкая жидкость, уже пропитавшая юбку шерстяного подвенечного платья, хлынет потоком, который унесет ее ребенка.

Она приняла первые спазмы за кишечные колики от голода, поскольку весь день не ела. Потом ее скрутила схватка, такая сильная, что она едва сумела подвести машину к обочине, прикрыть руками живот и скорчиться.

Пожалуйста, не дай мне потерять мое дитя! Пожалуйста, Господи!

– Молли?

Сквозь пелену слез она увидела Кевина, склонившегося к боковому стеклу. Он тихо постучал.

– Молли, что с тобой?

Она попыталась ответить, но не смогла. Он подергал ручку.

– Открой дверь!

Молли послушно протянула руку, но очередная схватка настигла ее. Невнятно захныкав, она обняла руками бедра, словно опасаясь, что они раздвинутся.

Он снова постучал, на этот раз сильнее.

– Ударь по ручке! Просто ударь.

Каким-то образом ей удалось выполнить приказ. Волна пронзительного холода ударила в лицо, когда он распахнул дверь.

– Что случилось? – выдохнул он. С каждым словом из его рта вырывались клубы пара.

Ужас комом стоял в горле Молли, мешая говорить. У нее едва хватило сил прикусить губы и плотнее стиснуть бедра.

– Ребенок?

Она судорожно кивнула.

– Думаешь, это выкидыш?

– Нет! – выдавила она, борясь с болью и стараясь говорить спокойнее. – Это не выкидыш! Просто… просто спазмы.

Он явно не поверил, и она возненавидела его за это.

– Едем в больницу.

Он обогнул машину, открыл дверцу и попытался передвинуть ее на пассажирское сиденье, но она не позволила.

– Нет! Не… не трогай меня!

– Придется. Я не сделаю тебе больно, даю слово.

Он не понимал. Она боялась не за себя.

– Нет…

Но Кевин не слушал. Не раздвигая ног, она чуть приподнялась, и он неуклюже перетащил ее на место рядом с водительским. Молли застонала и задохнулась. Кевин ринулся к своей машине и почти сразу же вернулся с сотовым телефоном и шерстяным одеялом, которое накинул на нее. Прежде чем сесть за руль, он бросил на кресло куртку. Прикрыл кровяные ручейки.

Пока он выезжал на шоссе, она молилась о том, чтобы руки, сжимавшие бедра, не ослабели. Он с кем-то говорил по телефону… расспрашивал, как проехать в больницу. Шины крошечного автомобильчика жалобно завизжали, когда он вписался в поворот. Безумная, бесшабашная скорость.

Пожалуйста, Господи…

Временами она, кажется, теряла сознание и так и не поняла, долго ли они добирались до больницы. Когда Кевин открыл дверцу и протянул к ней руки, Молли безуспешно старалась сморгнуть слезы.

– Пожалуйста… я знаю, ты меня ненавидишь, но…

Не договорив, она охнула и скорчилась в очередной судороге.

– Мои ноги… я должна держать ноги вместе.

Присмотревшись к ней, он молча кивнул, подхватил ее, как пушинку, крепко прижал ее ноги к себе и внес в вестибюль. Кто-то уже спешил навстречу с каталкой.

– Нет…

Она попробовала схватить его за руку, но не смогла.

– Мои ноги… если ты отпустишь меня…

– Сюда, сэр, – сказал санитар.

– Покажите, куда ее нести, – перебил Кевин.

– Простите, сэр, но…

– Шевелитесь!

Она прильнула щекой к его груди и на секунду ощутила, что и она, и ребенок в полной безопасности. Он внес ее в отгороженный занавесками блок и осторожно уложил на стол.

– Мы позаботимся о ней, а вы пока спуститесь в регистратуру, сэр, – сказала медсестра.

Кевин стиснул руку Молли. Впервые после возвращения из Австралии он смотрел на нее не злобно, а сочувственно.

– Я сейчас вернусь.

Молли уставилась в потолок на мигающий люминесцентный светильник, гадая, как Кевин заполнит бланки. Он не знал ни даты ее рождения, ни второго имени. Вообще ничего.

Медсестра была совсем молоденькой, с милым, добрым лицом. Но когда она попыталась снять с Молли залитые кровью трусики, та воспротивилась: для этого нужно было раздвинуть ноги. Девушка погладила ее по плечу:

– Я буду очень осторожна.

Но ничего не помогло. К тому времени как доктор приемного отделения пришел осмотреть ее, Молли уже потеряла ребенка.

Кевин не позволил выписать ее до завтрашнего дня, и доктора исполнили желание знаменитого футболиста. Окно отдельной палаты выходило на автостоянку и аллею голых деревьев. Молли закрыла глаза, чтобы ничего не видеть. Она и уши заткнула бы, но сил не было. Один из докторов говорил с Кевином, выдерживая тот почтительный тон, в каком люди обычно обращаются к знаменитостям:

– Ваша жена молода и здорова, мистер Такер. Конечно, ей следует показаться гинекологу, но не вижу причин, почему бы вам не иметь еще детей.

В отличие от врача Молли такую причину видела.

Кто-то взял ее за руку. То ли медсестра, то ли доктор, то ли Кевин. Ей было все равно. Она отстранилась.

– Как ты себя чувствуешь? – прошептал Кевин.

Молли притворилась, что спит.

Он еще долго оставался в палате, а когда наконец ушел, Молли повернулась на бок и потянулась к телефону. Голова кружилась от таблеток, которыми ее напичкали, и пришлось набирать номер дважды, прежде чем ее соединили. Услышав голос Фэб, она заплакала:

– Приезжай за мной. Пожалуйста…

Дэн и Фэб появились в палате после полуночи. Молли думала, что Кевин уехал, но он, видимо, спал в вестибюле, поскольку она услышала, как он что-то доказывает Дэну.

Фэб погладила ее по щеке. Плодовитая Фэб, родившая одного за другим четверых детей. Теплая слеза упала на ладонь Молли.

– О, дорогая… мне так жаль…

Едва Фэб отошла от кровати, чтобы поговорить с медсестрой, как ее место занял Кевин. Ну почему он тут торчит?! Хоть бы убрался поскорее. Он чужак, а кому нужен чужак, когда жизнь кончена?

Молли отвернулась.

– Тебе не стоило им звонить, – тихо заметил он. – Я бы отвез тебя домой.

– Знаю.

Он был добр к ней, хотя она этого и не заслуживала… Молли заставила себя посмотреть на него и увидела в зеленых глазах не только сочувствие, но и усталость. Но ни следа грусти.

Оказавшись дома, она первым делом разорвала рукопись «Дафна находит крошку-крольчишку» и отнесла в мусорное ведро.

На следующее утро все газеты вопили о скоропалительной женитьбе звезды американского футбола.

Примечания