– Иметь алиби всегда удобно, мистер Дэлглиш. На разрушение некоторых алиби я не намерен тратить время. К данной категории относится алиби Дигби. Еще важнее другое: либо он сейчас ломал перед нами комедию, либо действительно не знает, что орудием послужил не нож. Еще он думает, что Сетона убили вечером в среду. Морис не мог находиться в этом доме живым, когда в среду сюда приехали Дигби и мисс Марли. Это не означает, что здесь не было его трупа. Но я не представляю Дигби в роли мясника и не понимаю, зачем бы ему входить в эту роль. Даже если он нашел тело и запаниковал, такой, как он, скорее припал бы к бутылке и потом сбежал, а не устраивал головоломку с отрубанием конечностей… Дигби угодил в аварию по пути в Лоустофт, а не в Лондон. К тому же я не могу сообразить, как он мог бы проведать о предложенном мисс Колтроп варианте начала детективной истории…
– Почему бы не от Элизабет Марли, по пути сюда?
– Зачем ей было рассказывать это Дигби Сетону? Тоже мне, тема для беседы по пути домой! Ладно, предположим, она знала и рассказала Дигби. Или он просто знал – не важно откуда. Он приезжает сюда и натыкается на труп брата. Возникает намерение устроить всем головную боль: отрубить Морису кисти и пустить тело в море. Зачем? И каким орудием он воспользовался? Учтите, я видел труп, и, клянусь, руки отрубили – не отрезали, не отпилили, а именно отрубили! Кухонным ножом такого не сделаешь. Топор Сетона лежит в кладовой. А топорик вашей тетушки – если это он послужил для данной цели – стащили три месяца назад.
– Итак, Дигби Сетон исключается. Как насчет остальных?
– Пока было время только для предварительной проверки. Я выслушаю их показания сегодня днем. Похоже, у всех на время смерти алиби той или иной степени прочности. Кроме мисс Дэлглиш. Но она живет одна, так что это неудивительно.
Ровный, монотонный голос, устремленный в море взгляд темных глаз. Но Дэлглиш понял, что это и есть причина его вызова в «Сетон-Хаус», как и неожиданной инспекторской откровенности. Он знал, как все это выглядит с точки зрения Реклесса. Пожилая незамужняя женщина, жизнь в одиночестве, даже в изоляции. Отсутствие алиби на время смерти и на вечер среды, когда тело пустили плавать в море. Собственный, почти индивидуальный доступ к побережью. Она знала, где находилась шлюпка «Пеганка». Сильная, проворная сельская жительница почти шести футов роста, привычная к ходьбе, тасканию тяжестей и темноте – чем не подозреваемая?
Правда, у нее отсутствовал явный мотив. Ну и что? Что бы Дэлглиш ни говорил тетке утром, уж он-то понимал, что мотив – вовсе не первая забота сыщика. Логически сосредоточившись на поиске ответов на вопросы «где», «когда» и «как», он неизбежно приходил и к ответу на вопрос «почему» во всей его жалкой неадекватности. Старый начальник Дэлглиша часто повторял, что в четырех словах на разные буквы алфавита – «корысть», «любовь», «ненависть», «похоть» – заключены все мотивы убийств. Верно, однако поверхностно. Мотив так же разнообразен и сложен, как человеческая личность. Адам не сомневался, что чудовищно изощренный ум инспектора уже перебирает случаи из прошлого, когда сорные побеги подозрения, одиночества и иррациональной неприязни неожиданно расцветали насилием и смертью.
Дэлглиша охватила такая злость, что он на несколько секунд лишился дара речи, даже мысли. Его забила дрожь, к горлу подступила тошнота, он побелел – и возненавидел себя за это. Но спазм в горле уберег от необдуманных возгласов, от сарказма, гнева, бесполезных предупреждений, что его тетушка станет давать показания только в присутствии своего адвоката. Какой адвокат, если у нее есть он! Господи, ну и отдых!
Послышался скрип колес, и из французского окна выкатилась в своем кресле Сильвия Кедж. Она молчала, не спуская глаз с дороги. Они послушно устремили взгляд туда же и увидели почтовый фургончик – маленький и яркий, как игрушка, – двигавшийся по мысу в направлении дома.
– Почта, – произнесла Сильвия.
Дэлглиш заметил, как побелели суставы ее пальцев, вцепившихся в ручки кресла. Когда фургончик затормозил у террасы, она привстала и одеревенела, как в приступе столбняка. Двигатель перестал урчать, и в наступившей тишине стало слышно ее прерывистое дыхание.
Почтальон, хлопнув дверцей, направился к ним с радостными словами приветствия. Не получив ответа, озадаченно уставился на ее застывшее лицо, потом на двух мужчин. Он подал Реклессу большой светло-желтый конверт с отпечатанным на машинке адресом.
– То же, что раньше, сэр, – доложил почтальон. – Такой же конверт я вручил ей вчера. – Он кивнул мисс Кедж и попятился к своему фургону, бормоча: – Всего доброго!
– Адресат – господин Морис Сетон, эсквайр, – объяснил Реклесс Дэлглишу. – Отправлено вечером в среду или в четверг утром из Ипсвича. Проштамповано вчера в полдень.
Он аккуратно держал конверт за угол, словно боялся оставить на нем отпечатки пальцев. Большим пальцем правой руки инспектор вскрыл клапан. Внутри оказался лист бумаги одного с конвертом большого формата, отпечатанный на машинке через два интервала. Реклесс стал читать вслух:
– «Тело без рук лежало на дне маленькой шлюпки, качавшейся на волнах у суффолкского берега. Труп маленького мужчины средних лет облегал изящный саван – темный полосатый костюм точно по фигуре…»
Внезапно Сильвия Кедж протянула руку:
– Дайте взглянуть!
Реклесс, поколебавшись, поднес бумагу к ее глазам.
– Это написал он, – сказала хрипло она. – И напечатал он.
– Возможно, – кивнул Реклесс. – Но сам отослать это он уже никак не мог. Даже если конверт опустили в ящик поздно вечером в среду. К тому времени он уже был мертв.
– Это напечатал он! – крикнула Сильвия. – Я знаю его руку. Говорю вам, он. С отрубленными руками!
И она зашлась истерическим хохотом. Он пронесся над мысом сумасшедшим эхом и напугал стаю чаек, с криком взлетевшую с края скалы плотным белым облаком.
Реклесс смотрел на сведенное судорогой тело, на кривящийся в хохоте рот со смесью задумчивости и безучастности, не пытаясь ни успокоить ее, ни унять. В окне появилось лицо Дигби Сетона под потешной повязкой.
– Что за черт?
Реклесс все так же, без всякого выражения, посмотрел на него и бесстрастно ответил:
– Весточка от вашего братца, мистер Сетон. Как вам это нравится?
12
На то, чтобы утихомирить мисс Кедж, ушло много времени. Дэлглиш не сомневался, что ее истерика – не притворство. Его, правда, удивило, что она так безутешна. В маленьком обществе Монксмира одна Сильвия Кедж, казалось, была потрясена и удручена смертью Сетона. В ее потрясении не приходилось сомневаться. Она выглядела и вела себя как женщина, чей напряженный самоконтроль дал сбой. Теперь Сильвия старалась взять себя в руки и в конце концов пришла в приемлемое состояние, позволившее отправить ее назад в коттедж «Дубильщик» в сопровождении сержанта Кортни, растроганного ее безутешным видом и молящим взором и толкавшим ее кресло с осторожностью мамаши, помнящей об опасности, подстерегающей ее новорожденное дитя во враждебном мире. Дэлглиш, избавившись от нее, ощутил облегчение. Поймал себя на неприязни к ней, и это чувство было тем более постыдным, что он знал, до чего иррациональны, даже позорны его корни. Она вызывала у него физическое отвращение. Большинство соседей использовали Сильвию Кедж для того, чтобы за небольшую цену дать волю своей жалости к ней, заодно извлекая пользу для себя. Подобно многим инвалидам, она была одновременно объектом попечительства и эксплуатации. Интересно, а как она сама относится ко всем ним? Ему было бы легче, если бы он сумел пожалеть ее, но трудно было не осуждать то, как ловко Сильвия использовала свое увечье. С другой стороны, разве в ее арсенале есть иное оружие? Презирая молодого констебля за столь скорую капитуляцию и себя за бесчувствие, Дэлглиш отправился в «Пентландс» обедать, решив добраться туда по дороге. Этот путь был длиннее, но ему всегда претило возвращаться по собственным следам.
Когда он проходил мимо коттеджа Брайса, в окне верхнего этажа появился владелец и, вытягивая длинную шею, воскликнул:
– Загляните ко мне, Адам! Я вас заждался. Знаю, вы выслеживаете своего кошмарного дружка, ну да ладно, что с вами поделаешь? Главное, оставьте на пороге свой бич из носорожьей шкуры и можете налить себе что хотите. Я мигом спущусь!
Поколебавшись, Дэлглиш толкнул дверь. В маленькой гостиной царил обычный беспорядок: она служила свалкой для предметов, которым было не место в лондонской квартире. Решив ничего не наливать, не дождавшись хозяина, Дэлглиш крикнул, подойдя к лестнице и задрав голову:
– Он не мой кошмарный дружок, а опытный сотрудник полиции!
– Кто бы сомневался! – глухо откликнулся Брайс – видимо, натягивал одежду через голову. – Такой опытный, что поймает меня в капкан, если я его не перехитрю. Полтора месяца назад меня остановили на шоссе за превышение скорости, и полицейский – злобный грубый детина – был со мной весьма невежлив. Я письменно пожаловался на него начальнику полиции графства – и этим вырыл себе могилу. Они не оставят меня в покое, теперь я понимаю. Уверен, что фигурирую теперь в их черных списках.
Брайс спустился вниз, и Дэлглиш убедился, что он действительно напуган. Бормоча слова ободрения, согласился на шерри – напитки у Брайса всегда были безупречные – и устроился с рюмкой в его последнем приобретении – удобном викторианском кресле с высокой спинкой.
– Что ж, Адам, выкладывайте, как это у вас называется. Что там откопал Реклесс? Какая неуместная фамилия[1 - Reckless – безрассудный, опрометчивый (англ.). – Здесь и далее примеч. пер.]!
– Он не во всем со мной откровенен. Пришла очередная порция рукописи. На сей раз написано лучше. Это описание трупа без рук, напечатанное, похоже, самим Сетоном.
Дэлглиш не видел причин скрывать от Брайса данные сведения. Все равно Сильвия Кедж вряд ли стала бы утаивать их.
– Когда его отправили?
– Вчера до обеда. Из Ипсвича.
Брайс пришел в смятение.
– Нет, только не Ипсвич! Там во вторник побывал я. Я часто туда наведываюсь за покупками. Мое алиби горит ярким пламенем!
– Кажется, вы такой не один, – заметил Дэлглиш в порядке утешения. – Мисс Колтроп разъезжала на машине, Лэтэм тоже. Да и я, сказать по правде. Даже женщина из «Прайори-Хауса»: я видел, как она ехала по мысу в повозке.
– Вы об Эллис Керрисон, экономке Синклера? Она вряд ли заехала дальше Саутуолда. Там экономка обновляет бакалейные запасы.
– Днем в четверг? Разве там в это время уже не закрыто?
– Какая разница, дорогой Адам? Наверное, она просто каталась. Чтобы отправить разоблачительный документ, Эллис Керрисон вряд ли поехала бы на лошади в Ипсвич. Но Сетона она ненавидела. Она служила в «Сетон-Хаусе» экономкой, когда была жива его жена. После самоубийства Дороти перешла к Синклеру и прижилась там. Невероятно! Эллис оставалась у Сетона до дознания, а потом, ни слова ему не сказав, собрала вещи и подалась к Синклеру – не найдется ли работа для нее там? Синклер к тому времени достиг, видимо, стадии, когда стремление к самостоятельности не распространяется на мытье посуды, вот он ее и нанял. Насколько мне известно, оба об этом не жалеют.
– Расскажите мне о Дороти Сетон, – попросил Дэлглиш.
– Она была красавицей, Адам! У меня осталась ее фотография, надо будет найти ее и показать вам. Нервы, конечно, ни к черту, но красота… Кажется, такое состояние, как у нее, называется «маниакально-депрессивный психоз». То чрезмерное веселье, то постоянное уныние. Мне это было, конечно, совершенно ни к чему: хватит с меня собственных нервов, зачем мне чужие? Сетон с ней намучился. Его можно было бы даже пожалеть, если бы не моя бедная Арабелла…
– Как она умерла?
– Ужасно! Сетон повесил ее на мясном крюке на стропиле моей кухни. Никогда не забуду это зрелище – ее восхитительное пушистое тельце, вытянувшееся, как мертвый кролик… Когда мы снимали ее, она была еще теплая. Идемте, сами посмотрите!
