Тон племянницы был нелюбезный, неуклюжий, как она сама, но предложение прозвучало неожиданно, и мисс Колтроп была тронута.
– Нет, спасибо, милая. Пойди ляг, а то простудишься. Я сама принесу тебе наверх попить.
Элизабет не шелохнулась. Мисс Колтроп снова бросилась на камин с кочергой наперевес, и на сей раз из пепла вырвался язык пламени, руки и лицо лизнуло желанное тепло.
– Ты благополучно довезла Сильвию до дому? Как она?
– Не очень хорошо, в общем, как всегда.
– После вашего отъезда я подумала, не лучше было бы настоять, чтобы она заночевала здесь. У нее был совсем больной вид. Напрасно мы оставили ее одну.
Элизабет пожала плечами.
– Я говорила ей, что до приезда новой компаньонки у нас есть свободная кровать и мы будем рады оказать ей гостеприимство, но она отказалась. Когда я попробовала настоять, Сильвия разнервничалась, и я от нее отстала. Ей ведь уже тридцать лет, верно? Не ребенок. Не могла же я ее заставить?
– Разумеется, нет. – Селия Колтроп склонялась к мнению, что племяннице не хотелось оставлять Сильвию в доме. По ее наблюдениям, большинство женщин проявляло к бедняжке меньше сочувствия, чем мужчины. Элизабет не делала из своей неприязни секрета.
– Что было после нашего отъезда?
– Ничего особенного. Кажется, Джейн Дэлглиш решила, что его могли убить ее топориком, который пропал три месяца назад.
– Инспектор Реклесс объяснил вам, что убийство совершено именно этим способом?
– Нет, но…
– Значит, мы по-прежнему не знаем, как он умер. Его могли умертвить дюжиной разных способов, а кисти отсечь позднее. По-моему, так оно и было. А то как же это сделать, пока жертва жива и в сознании? Инспектор Реклесс наверняка знает, так все произошло или как-то иначе. Верный признак – количество вытекшей крови. Кроме того, он должен даже без судмедэксперта знать время наступления смерти с точностью до часа.
– Он, должно быть, умер вечером во вторник, – произнесла Селия. – Во вторник с ним что-то стряслось. Морис ни за что не ушел бы из клуба просто так, никому ничего не сказав, чтобы переночевать неизвестно где. Он погиб вечером во вторник, когда мы с Сильвией находились в кино.
Она говорила уверенно. Раз ей хотелось, чтобы так было, значит, так должно быть. Мориса не стало вечером во вторник, а у нее на это время имелось твердое алиби.
– Надо же было Джастину и Оливеру оказаться в тот вечер в городе! Какая неудача! – продолжила Селия. – У них есть, конечно, алиби. Но все равно, как неудачно!
– Я во вторник вечером тоже была в Лондоне, – тихо промолвила Элизабет. – Я знаю, что вы хотите сказать: мне полагалось находиться в Кембридже, болеть и соблюдать постельный режим. Но меня подняли раньше, чем я вам рассказывала. Утром во вторник я первым скорым поездом доехала до станции «Ливерпуль-стрит». У меня был назначен ленч кое с кем, вы этого человека не знаете. Он из Кембриджа, но переселился в Лондон. На встречу он не пришел. Оставил сообщение – очень вежливое, что, мол, сожалеет и прочее… Жаль, ведь в том месте, где мы должны были встретиться, нас знают, и мне не доставило никакого удовольствия соболезнование метрдотеля. Я не удивилась. Все это не стоит выеденного яйца, просто не хочу, чтобы Оливер и Джастин сплетничали о моих делах. Реклессу я тоже не вижу причин все выкладывать, пусть сам выясняет.
«А мне ты все выложила!» – подумала Селия, испытав прилив счастья. Хорошо, что они сидели в полутьме и племянница не могла разглядеть выражение ее лица. Впервые Элизабет была с ней по-настоящему откровенна. Счастью сопутствовала мудрость. Справившись как с первым побуждением – утешить, так и со вторым – засыпать вопросами, она сказала:
– Не уверена, дорогая, что ты поступила разумно, проведя в Лондоне целый день. Ты пока недостаточно окрепла. Правда, тебе это не навредило. Чем ты занималась после ленча?
– Работала до вечера в Лондонской библиотеке, а потом отправилась в кино на сеанс хроники. Было уже поздно, и я решила переночевать в городе. Поела в «Лайонс» на Ковентри-стрит и сняла номер в отеле «Вальтер Скотт» в Блумсбери. Часть вечера я посвятила прогулке по Лондону. Забрала ключи и поднялась к себе в номер около одиннадцати часов.
– Значит, тебя опознает портье! И в «Лайонсе» тебя скорее всего запомнили. Но ты правильно сделала, что пока умолчала об этом. Это твое личное дело. Теперь надо подождать, пока не станет известно время смерти. Потом разберемся, что делать дальше.
Селии трудно было скрыть свое счастливое настроение. Именно этого ей всегда хотелось: беседовать с Элизабет, строить совместные планы. Ее просили, пусть окольным путем, нехотя, о поддержке и совете. Странно, что для их сближения потребовалась смерть Мориса…
– Я рада, что неудача со свиданием тебя не огорчила! – выпалила она. – Нынешние молодые люди понятия не имеют о хороших манерах. Не смог позвонить хотя бы накануне – изволь исхитриться и быть на месте вовремя. Теперь ты по крайней мере знаешь, с кем имеешь дело.
Племянница молча встала и направилась к двери.
– Я тебе чего-нибудь принесу! – крикнула Селия. – Попьем вместе у тебя в комнате. Я мигом! А ты ступай наверх и ложись.
– Мне ничего не нужно, благодарю.
– Ты же сказала, что хочешь чего-нибудь горячего. Нельзя ложиться на пустой желудок. Позволь, я что-нибудь тебе принесу, хотя бы теплого молока!
– Я иду спать. Хочу, чтобы меня не беспокоили.
Дверь закрылась. Не было слышно больше ни звука, даже шагов на лестнице, только шипение огня, тишина и одиночество ночи.
10
Утром Дэлглиша разбудил телефонный звонок. Видимо, тетя быстро сняла трубку, потому что звонки почти сразу прекратились, и он провел еще какое-то время в счастливом забытьи между сном и бодрствованием, таком приятном после хорошей ночи. Через полчаса телефон зазвонил опять, на сей раз громче и настойчивее. Адам широко распахнул глаза и увидел в прямоугольной раме окна голубизну с едва заметным горизонтальным разделением на море и небо. Все предвещало еще один чудесный осенний день. Он удивился времени на часах – 10.15. Надев халат и тапочки, Адам поспешил вниз – как раз вовремя, чтобы услышать, как тетя отвечает на телефонный звонок.
– Я скажу ему, инспектор, когда он проснется. Это срочно? Нет, просто у него отпуск… Уверена, он с радостью приедет к вам, как только позавтракает. До свидания.
Дэлглиш на мгновение прижался щекой к ее щеке – как всегда, гладкой и натянутой, как замшевая перчатка.
– Это Реклесс?
– Да. Говорит, что он в доме Сетона и будет рад, если ты составишь ему там компанию.
– А он не сообщил, в каком качестве? Предполагается, что я буду работать или любоваться его работой? А может, я подозреваемый?
– Подозреваемая – я, Адам. Это наверняка был мой топорик.
– Это не прошло мимо их внимания. Но все равно ты котируешься ниже большинства соседей. И уж конечно, уступаешь Дигби Сетону. Мы, полицейские, в душе простые люди. Мы бы предпочли сначала выяснить мотив, а потом произвести арест. Никакой мотив так не греет нам сердце, как ожидание наживы. Насколько я понимаю, Дигби – наследник своего сводного брата?
– Так принято считать. Два яйца или одно, Адам?
– Два, пожалуйста. Я сам послежу, а ты лучше сядь и расскажи. Я слышал два звонка. Кто звонил первым?
Тетя объяснила, что это был Р. Б. Синклер с приглашением их обоих на ужин воскресным вечером. Она обещала перезвонить. Дэлглиш, не сводивший взгляда со сковородки с яичницей, был заинтригован. Это было что-то новенькое! Он догадывался, что его тетка – частая гостья в «Прайори-Хаусе», но только не тогда, когда он отдыхает в «Пентландс». Предполагалось, что Р. Б. Синклер не наносит и не принимает визитов. Исключение делалось лишь для тети Джейн. Впрочем, о причине новшества было нетрудно догадаться. Синклеру хотелось поболтать об убийстве с единственным, от кого можно было ожидать профессионального суждения. То, что даже великий человек не чужд банального любопытства, бодрило и одновременно разочаровывало. Насильственная смерть оказывала хоть и мрачное, но завораживающее действие даже на этого убежденного беглеца от людской возни. Что ж, Дэлглиш непременно посетит этот ужин. Соблазн был слишком велик, чтобы ему воспротивиться. Он прожил достаточно, чтобы знать, что ничто так не освобождает от иллюзий, как знакомство со знаменитостью. Но встретиться с Р. Б. Синклером пожелал бы всякий, кто не чужд изящной словесности.
После завтрака Адам умылся, надел поверх свитера твидовый пиджак и застрял у двери, где находился внушительный выбор тростей, оставленных прежними гостями в качестве заложниц на случай счастливого возвращения. Трость у него в руках стала бы удачным дополнением в арсенале энергичного отдыхающего. Он выбрал прочное изделие из ясеня, взвесил его на руке и вернул в стойку, решив, что это будет, пожалуй, перебор. Крикнув тете «пока!», Адам зашагал поперек мыса. Быстрее всего было бы добраться до места на машине: свернуть на перекрестке направо, проехать примерно полмили по дороге на Саутуолд, а потом еще немного по удобному проселку до самого дома. Но Дэлглиш поступил вопреки разуму – пошел пешком. Все-таки он находился в отпуске, да и в зове инспектора не было срочности. Он заранее сочувствовал Реклессу: ничто так не раздражает и не удручает детектива, как неясность со степенью ответственности. Хотя какая, собственно, неясность? Расследование вел Реклесс, и точка. Даже если бы главный констебль графства решил просить о помощи Скотланд-Ярд, вероятность того, что обратились бы именно к Дэлглишу, была очень мала: слишком велика была его личная вовлеченность. Да и Реклессу не понравилось бы работать под постоянным надзором, особенно если надзирающий имеет репутацию Дэлглиша. Что ж, Реклессу не повезло; но Адаму повезло еще меньше. Конец его надеждам на простой отдых в приятном одиночестве, на неделю блаженства в нетребовательном покое, который почти без усилий с его стороны подлечил бы ему нервы и решил его личные проблемы. Похоже, этот план изначально был непродуманным, покоился на его усталости, потребности в бегстве. Однако было обидно, что план рухнул так быстро. Вмешиваться в расследование он был склонен так же мало, как Реклесс – просить его помощи. Без тактичных телефонных переговоров со Скотланд-Ярдом, конечно, не обойтись. Всем будет понятно, что знакомство Дэлглиша с Монксмиром и с вовлеченными в дело людьми инспектору очень пригодится. В этих рамках содействие полиции – долг всякого гражданина. Но если Реклесс воображает, будто Дэлглиш мечтает принять участие в расследовании, то его быстро постигнет разочарование.
Не наслаждаться прелестью дня было невозможно, и раздражение Дэлглиша исчезло. Весь мыс был залит желтым теплом осеннего солнца. Дул свежий, бодрящий бриз. Дэлглиш упруго шагал по плотному песку тропинки, то петлявшей среди утесника и вереска, то уходившей под толстые корявые ветви боярышника, образовывавшего череду маленьких тоннелей, куда не проникал свет и где тропинка сужалась до полоски песка. Перед глазами почти непрерывно простиралось море, пока его не заслонили серые стены «Прайори-Хауса». На юг квадратный дом в ста ярдах от края скалы был обращен высокой стеной, с севера его прикрывал еловый заслон. В темноте дом выглядел мрачновато, негостеприимно, еще более уединенно. Дэлглиш подумал, что если Синклер жаждал изоляции, то лучшего места ему было не найти при всем старании. Много ли времени пройдет, прежде чем инспектор Реклесс нарушит его уединение своими вопросами? Вряд ли надолго останется тайной частная лестница, связывающая его владения с пляжем. Если считать, что тело отнесли в лодку, а не лодка плыла немалое расстояние за телом, то его должны были нести вниз одним из трех путей. Другой возможности не существовало. Самый очевидный путь – улочка Таннерс-лейн перед коттеджем Сильвии Кедж. Поскольку шлюпку нашли именно внизу Таннерс-лейн, этот путь был наиболее прямым. Второй возможностью являлся крутой песчаный склон от коттеджа «Пентландс» до кромки моря. Воспользоваться ею даже при свете дня было бы затруднительно, а ночью опасно даже для опытных и ничем не отягощенных людей. Дэлглиш не мог представить, чтобы убийца так рисковал. Его тетка, даже не слыша шума двигателя вдали, все равно знала бы, что кто-то проходит мимо ее коттеджа. Люди, живущие в одиночестве, в уединенном месте, быстро различают непривычные ночные звуки. Тетя Джейн никогда не отличалась любопытством, птичьи привычки всегда интересовали ее больше, чем людские. Но даже она вряд ли осталась бы безучастной к проносу мимо ее дверей мертвого тела. И еще одна проблема: как пронести труп еще полмили по берегу? Разве что убийца присыпал его песочком, сходил за лодкой и вернулся в ней… Но это увеличило бы риск, да и избавиться от следов от трупа на песке нелегко. А главное, тогда на шлюпке должны быть весла и уключины. Оставалось проверить, учел ли это Реклесс.
Имелся и третий путь на пляж – по лестнице от дома Синклера. От места, где ее ступеньки достигали пляжа, до Таннерс-лейн оставалась полусотня ярдов. Лестница упиралась в закрытую бухточку. Скалы, выщербленные волнами, образовывали там мягкую дугу и были выше, чем в других местах. Это была единственная точка на всем пляже, где убийца – если таковой существовал – мог кромсать труп, не опасаясь, что его увидят с севера или с юга. Только при том маловероятном условии, что кто-нибудь из местных жителей вздумал бы пройтись по берегу, существовала опасность быть замеченным; но обитатели этих мест не гуляли в одиночку вдоль моря после наступления темноты.
Дэлглиш миновал «Прайори-Хаус» и очутился в буковой рощице, через которую тянулась дорожка к Таннерс-лейн. Земля была усеяна опавшими листьями, сквозь решетку голых ветвей проглядывала голубизна – то ли морская, то ли небесная. Рощу огораживал низкий забор, за ним стоял приземистый коттедж из красного кирпича, в котором Сильвия Кедж жила после смерти матери. Строение было уродливое – примитивный, как кукольный домик, квадрат с четырьмя плотно занавешенными оконцами. Калитку и входную дверь расширили – предположительно, чтобы проходило инвалидное кресло, но это не облагородило пропорции дома. Попыток как-то украсить его не наблюдалось. Крохотный садик перед фасадом представлял собой клочок голой земли, разделенный надвое гравийной дорожкой; двери и оконные рамы были густо выкрашены казенной бурой краской. Дэлглиш предполагал, что здесь из поколения в поколение проживали дубильщики, каждый строил себе жилище выше дома предшественника, но и оно сползало вниз по склону или сметалось штормовым ветром. Прочный красный куб сложили уже в двадцатом веке, и ему были не страшны самые жестокие шторма. Дэлглиш распахнул калитку и зашагал к дому. Раздались чьи-то шаги: он находился здесь не один. Из-за угла дома показалась Элизабет Марли. Без смущения окинув Дэлглиша холодным взглядом, она произнесла:
– Ах, это вы! То-то я слышу, кто-то рыщет. Что вы хотите?
– Ничего. Такая уж у меня рыскающая натура. А вы, полагаю, искали мисс Кедж?
– Сильвии нет дома. Я думала, она в своей темной комнатенке сзади, но ее и там не оказалось. Меня прислала тетка. Ей понадобилось выяснить, в порядке ли Сильвия после вчерашней встряски. Она хочет, чтобы Сильвия пришла для диктовки, прежде чем ее перехватит Оливер Лэтэм или Джастин. На мисс Кедж будет большой спрос, и я не сомневаюсь, что она не подкачает. Им всем нравится иметь личного секретаря, берущего по два шиллинга за тысячу слов, при их копирке.
– Сетон тоже платил ей так мало? Почему же она не ушла?
