Ключ к Ребекке

– Приютила бы кого угодно, только не тебя. – Она допила шампанское и снова наполнила бокал.

Вульф забрал у нее бокал и отпил немного.

– Соня! Если бы я послал тебе хоть одну открытку из Берлина, англичане посадили бы тебя в тюрьму. Теперь ты все знаешь, не нужно на меня сердиться. – Он понизил голос. – Мы можем вернуть назад старые добрые времена. У нас будут отличная еда и лучшее шампанское, новая одежда, роскошные вечеринки и американская машина. Мы поедем в Берлин, ты же всегда хотела танцевать в Берлине, ты станешь там звездой. Немцы – новая нация, мы будем править миром, а ты… ты превратишься в настоящую принцессу! Мы… – Он замолчал. Все это не производило на нее должного впечатления. Пришло время разыграть последнюю карту. – Кстати, как дела у Фози?

Соня опустила глаза.

– Она ушла. Сука.

Вульф отставил в сторону бокал и положил обе ладони Соне на плечи. Она смотрела на него не двигаясь. Он потянул ее за подбородок, заставляя встать.

– Я найду нам другую Фози, – мягко сказал он и увидел, как ее глаза увлажнились. Его руки заскользили по ее телу, расправляя складки шелкового халата. – Только я знаю, что нужно моей девочке…

Он приблизился к ее лицу, захватил ртом ее нижнюю губу и сжимал между зубов, пока не почувствовал вкус крови.

Соня закрыла глаза.

– Я ненавижу тебя, – простонала она.

Стоял прохладный вечер. Вульф шагал по бечевнику вдоль Нила, направляясь к плавучему домику. С его лица уже исчезли раны и болячки, организм пришел в норму. Алекс облачился в новый белый костюм, в руках он нес две сумки, полные продуктов из бакалейной лавки.

Замалек, островной пригород, отличался от Каира царившими здесь тишиной и спокойствием. Столичный гомон едва доносился сюда через широкое водное пространство. Мутная медленная река покачивала на своих волнах плавучие домики-лодки, расположенные вдоль берега. Всех размеров и форм, ярко раскрашенные и роскошно снаряженные, они красовались в лучах заходящего солнца.

Сонин домик был меньше остальных, зато богаче обставлен. Мостки соединяли сушу с палубой, открытой всем ветрам, однако тщательно защищенной от солнца бело-зеленым полосатым навесом. Вульф взошел на лодку и спустился по лестнице вниз. Мебели внутри было предостаточно: стулья, диваны, застекленные шкафчики, полные всяких безделушек. На носу судна располагалась крошечная кухонька. Темно-бордовые бархатные шторы, спускавшиеся от потолка до самого пола, делили пространство домика на две части – за ними скрывалась спальня. Позади спальни, на корме, находилась ванная комната.

Соня сидела на диванных подушках и красила ногти на ногах. Просто удивительно, какая она порой неряха, подумал Вульф: скромное платье покрыто сальными пятнами, лицо выглядело помятым, волосы не уложены… Но пройдет всего полчаса, и, уходя в «Ча-ча», эта замарашка будет воплощением мужских мечтаний.

Вульф поставил сумки на стол и принялся распаковывать их.

– Французское шампанское… Английский мармелад… Немецкая колбаса… Перепелиные яйца… Шотландская семга…

Соня подняла голову, изумленная.

– Где ты достал все это?.. Сейчас же война.

Вульф улыбнулся:

– В Кулали есть один грек, который не забывает постоянных покупателей.

– Ему можно доверять?

– Он ничего не знает обо мне… Его магазинчик – единственное место во всей Северной Африке, где можно раздобыть икру.

Соня подошла к столу и заглянула в сумку.

– Икра! – Она сняла крышку с баночки и принялась есть прямо пальцами. – Я не ела икры со времени…

– С тех пор, как я уехал, – закончил ее мысль Вульф, поставив в холодильник бутылку шампанского. – Если ты потерпишь минутку, можно будет запивать икру холодным шампанским.

– Я не в силах ждать.

– Да, ждать ты не умеешь. – Он вынул из другой сумки газету на английском языке и принялся ее просматривать. Это была одна из тех дрянных газетенок, пестрящих официальными сообщениями, где новости о войне проходят еще большую цензуру, чем передачи Би-би-си, которые все равно слушают чаще… Местные репортажи в прессе такого рода были еще хуже: категорически запрещалось печатать речи египетских политиков, находящихся в оппозиции.

– Обо мне по-прежнему ничего не пишут, – сказал Вульф. Он уже успел рассказать Соне о происшествиях в Асьюте.

– Они всегда запаздывают с новостями, – невнятно проговорила Соня с набитым ртом.

– Не в этом дело. Если они пишут об убийстве, им нужно сообщить, каков у преступления мотив, а если они промолчат, люди попытаются угадать сами. Англичанам невыгодно распространение слухов: вдруг кто-нибудь догадается, что у немцев есть свои шпионы в Египте? Картинка получится неприглядная.

Соня ушла в спальню переодеваться и крикнула из-за занавески:

– Значит, тебя больше не ищут?

– Нет. Я видел на рынке Абдуллу. Он говорит, что египетская полиция не проявляет особого интереса к моей персоне, но существует некий майор Вандам, который на нее оказывает давление. – Вульф опустил газету и нахмурился. Хотел бы он знать, уж не этот ли Вандам вломился на виллу «Оливы». Жаль, что не удалось его рассмотреть, лицо офицера было скрыто тенью от фуражки, да и расстояние не позволяло приглядеться как следует.

– А откуда Абдулла знает? – спросила Соня.

– Понятия не имею. – Вульф пожал плечами. – Он вор, а воры все знают.

Алекс подошел к холодильнику и вынул бутылку. Она еще не охладилась, но ему хотелось пить. Он наполнил два бокала.

Соня вышла одетая. Как он и предполагал, она совершенно изменилась, ее прическа была идеальной, лицо искусно накрашено, платье яркого вишневого цвета ей очень шло, туфли подобраны в тон платью.

Через пару минут на трапе послышались шаги, кто-то постучал в люк. Значит, за Соней уже приехало такси. Она осушила свой бокал и ушла. Здороваться и прощаться друг с другом не входило в их привычки.

Вульф подошел к серванту, где хранился его радиоприемник, достал английский роман и лист бумаги, на котором был записан ключ к шифру, и принялся изучать ключ. Сегодня 28 мая. Значит, ему нужно добавить 42 – год – к 28, чтобы попасть на страницу в романе, по которой он будет шифровать сообщение. Май – пятый месяц в году, следовательно, каждая пятая буква на странице должна быть пропущена.

Алекс решил сообщить: ПРИБЫЛ НА МЕСТО. ПРОВЕРКА СВЯЗИ. ЖДУ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ. Начиная с самого верха семидесятой страницы он принялся отыскивать букву «п». Она оказалась десятой, если не считать все пятые буквы. Значит, в его коде она будет передаваться десятой буквой алфавита – «и». Затем ему нужна «р». В книжке эта буква была третьей после «п», значит, она будет передаваться третьей буквой алфавита – «в». Для редких букв существовали свои варианты.

Подобный вариант кодировки был единственным способом, неуязвимым как на практике, так и в теории. Чтобы расшифровать такое донесение, нужно иметь и книгу, и ключ.

Закодировав сообщение, он взглянул на часы. Сеансы связи устраивались сугубо в полночь. Следовательно, в запасе оставалась пара часов. Алекс наполнил бокал шампанским и решил доесть икру. Найдя ложку, он взялся за баночку, но та была пуста. Соня все съела…

Взлетно-посадочной полосой громко называлась полоска пустынной земли, очищенная от верблюжьих колючек и крупных камней. Роммель смотрел вниз на стремительно приближающуюся землю. «Шторх», легкомоторный самолет, которым германское командование пользовалось для коротких перелетов над полем боя, спускался вниз, словно уставшая муха, его выпущенные шасси напоминали длинные лапки. Самолет приземлился, и Роммель выпрыгнул наружу.

Сначала его обдало жаром, затем – пылью. Там, в небе, было относительно прохладно; теперь ему показалось, что он попал в преисподнюю. На лбу моментально выступили капельки пота. При каждом вздохе на губах и кончике языка оседал тонкий слой песка. На его крупный нос села муха, пришлось согнать ее движением руки.

По песку ему навстречу, вздымая тучи пыли армейскими сапогами, бежал начальник разведывательного отдела – фон Меллентин. Он выглядел возбужденным.

– Здесь Кессельринг! – выпалил он.

– Auch, das noch, – поморщился Роммель. – Только этого мне не хватало.

Кессельринг, улыбчивый генерал-фельдмаршал, являлся ярким воплощением всего того, что Роммель не любил в немецких вооруженных силах. Он офицер генерального штаба, а Роммель ненавидел генеральный штаб; кроме того, Кессельринг являлся начальником генштаба Люфтваффе, которые так часто подводили Роммеля в боях в пустыне; но что хуже всего – прославленный фельдмаршал был снобом. Некоторые язвительные замечания Кессельринга достигали ушей заинтересованных объектов. Жалуясь на то, что Роммель груб со своими подчиненными, Кессельринг, в частности, сказал: «Можно было бы поговорить с ним об этом, если бы он не был родом из Вюртемберга». Роммель действительно родился в Вюртемберге, немецкой провинции, и замечание подобного толка аккумулировало в себе те предрассудки, с которыми Роммелю приходилось бороться на протяжении всей карьеры.

Он направился к машине командования в сопровождении фон Меллентина.

– Генерал Крювель взят в плен, – сообщил фон Меллентин. – Я был вынужден попросить Кессельринга принять командование. Он разыскивает вас весь день.

– Час от часу не легче, – печально откликнулся Роммель.

Они вошли в кузов крупного фургона. Внутри было относительно прохладно. Кессельринг стоял, склонившись над картой. Одной рукой он отгонял мух, другой водил по карте. Он поднял голову и улыбнулся.

– Дорогой Роммель, слава богу, вы вернулись!

Роммель снял фуражку и буркнул:

– Я был в бою.

– Я так и думал. Что случилось?

Роммель приблизился к карте.

– Вот эль-газальская линия. – Это была вереница укреплений, связанная минными полями, которая протянулась от берега Эль-Газалы на пятьдесят миль на юг, в глубь пустыни. – Мы предприняли глубокий обход в юго-западном направлении, чтобы ударить с тыла.

– Отличная идея. И что же пошло не так?

– Нам не хватило бензина и боеприпасов. – Роммель тяжело опустился на стул, неожиданно почувствовав страшную усталость. – В очередной раз, – добавил он.

Кессельринг, как главнокомандующий на юге, был ответствен за снабжение войск Роммеля, но фельдмаршал, казалось, не обратил внимания на прозвучавшие критические нотки.

Им принесли чай. Роммель хлебнул из стакана, на зубах захрустел песок.

Кессельринг продолжал как ни в чем не бывало:

– Я сегодня получил новый опыт – выступил в роли вашего подчиненного.

Роммель проворчал что-то себе под нос. В этом высказывании ему послышалась доля сарказма. Впрочем, особенного желания связываться с Кессельрингом прямо сейчас он не испытывал, следовало подумать о проигранном бое. Однако Кессельринг не умолкал:

– Это оказалось невероятно сложно, мои руки были связаны. Нелегко подчиняться командованию, которое не дает никаких указаний и вообще недоступно.

– Я был в самом сердце битвы, отдавая приказы там, где действительно требовалось.

– И что? Это мешало вам оставаться в переделах досягаемости?

– Дурацкая британская манера, – огрызнулся Роммель. – Генералы находятся в сотнях миль от линии огня… Я побеждаю иначе. И если бы меня снабжали вовремя, я был бы уже в Каире.

– Ваша цель не Каир, – отрезал Кессельринг, – ваша цель – Тобрук. Там вы и будете находиться, пока я не возьму Мальту. Таков приказ фюрера.

– Разумеется. – Роммель не собирался затевать спор заново. Не сейчас. Тобрук был ближайшим объектом. Сразу после взятия этого укрепленного порта прибывающие из Европы люди – сколь бы смехотворно малым ни было их число – смогут попадать прямо на линию огня без изнуряющего путешествия через пустыню, которое к тому же требует слишком много бензина. – Для того чтобы добраться до Тобрука, нужно прорвать эль-газальскую линию.

– Каков будет ваш следующий шаг?

– Я собираюсь отойти назад и перегруппировать войска. – Роммель видел, как взметнулись вверх брови Кессельринга: фельдмаршал знал, насколько Роммель не любит отступать.

– А что в это время будет делать неприятель? – Кессельринг адресовал вопрос к фон Меллентину, который, как офицер разведки, отвечал за детализированный отчет о вражеских позициях.

– Будет преследовать нас, – ответил фон Меллентин, – но не сразу. К счастью, они всегда медлительны на подъем. Хотя рано или поздно они попробуют осуществить прорыв.

– Вопрос только в том, где и когда, – подытожил Роммель.

– Совершенно точно, – согласился фон Меллентин. Казалось, он колеблется, говорить дальше или нет. – Среди сегодняшних сводок есть одна, которая вас заинтересует. На связь вышел наш агент.

– Агент? – Роммель нахмурился. – А, тот! – Он вспомнил. Он летал в оазис Джало, расположенный глубоко в Ливийской пустыне, чтобы проинструктировать этого человека, прежде чем тот начал свой длинный марафон. Вульф, вот как его звали. Роммель был поражен его храбростью, но сомневался насчет его шансов на успех. – Откуда он передает?

– Каир.

– Так, значит, он туда добрался! Ну, уж если ему такое по плечу, то он может все. Возможно, он подскажет нам, когда будет прорыв.

В разговор вмешался Кессельринг:

– О господи, вы же не собираетесь полагаться на шпиона?

– Я ни на кого не полагаюсь! – вспылил Роммель. – Это на меня все полагаются.

– Я рад. – Кессельринг, как всегда, сохранял спокойствие. – От разведки не бывает много пользы, а от шпионов и подавно.

– Согласен, – несколько поостыл Роммель. – Но у меня такое ощущение, что с этим агентом все может получиться иначе.

– Что-то я сомневаюсь, – покачал головой Кессельринг.

Елена Фонтана посмотрела на свое отражение в зеркале и подумала: «Мне уже двадцать три… Видимо, я начала дурнеть».

Она прильнула ближе к зеркалу и стала внимательно себя изучать в поисках признаков увядания. Цвет ее лица был идеальным, карие глаза чисты, как горное озеро. Ни о каких морщинах не могло быть и речи. Детское личико с прекрасным овалом, и наивный целомудренный взгляд. Елена вела себя как коллекционер произведений искусства, разглядывающий свой лучший шедевр: она думала о своем лице как о собственности. Стоило ей улыбнуться, и лицо в зеркале улыбалось в ответ – легкой, интимной улыбкой с намеком на озорство. Девушка хорошо знала, что от подобной улыбки мужчин прошибал холодный пот.

Она взяла со стола записку и перечитала ее.

Четверг

Елена, милая!

Боюсь, между нами все кончено. Моя жена обо всем узнала. Мы кое-как уладили это дело, но я пообещал никогда с тобой не встречаться. Ты, конечно, можешь остаться в квартире, однако я больше не смогу за нее платить. Мне очень жаль, что все так получилось… Но я думаю, мы оба знали, что это не может длиться вечно.

Удачи тебе.

Твой Клод

Вот так, подумала она.

Она порвала записку, полную дешевых штампов. Клод, толстый бизнесмен, наполовину француз, наполовину грек, владел тремя ресторанами в Каире и одним в Александрии. Он был образованным, веселым и добрым, но при первых же трудностях потерял к Елене интерес.

За шесть лет это уже третий случай.

Все началось с Чарлза, биржевого брокера. У нее, семнадцатилетней девчонки, не было тогда ни работы, ни денег, ни пристанища, потому что она боялась идти домой. Чарлз снял для нее квартиру и наведывался туда по вторникам, ближе к вечеру. Она бросила его, когда он захотел «угостить» ею своего брата, словно не видя разницы между женщиной и блюдом из конфет и засахаренных фруктов. Затем последовал Джонни, самый милый из троих, он даже собирался развестись и жениться на Елене, но она сама отказалась. Теперь ушел и Клод.

Она с самого начала знала, что у таких отношений нет будущего.

Вина за каждый новый разрыв в одинаковой степени ложилась и на них, и на нее. Официальные причины – брат Чарлза, предложение Джонни, жена Клода – служили только поводом, а может быть, катализатором. Настоящая же причина заключалась в трех простых словах: Елена была несчастлива.

Для нее не составляло труда представить, как сложатся ее отношения со следующим мужчиной: некоторое время она поживет самостоятельно на небольшие сбережения, хранящиеся в банке Баркли в Шари Каср-эль-Ниле, на пополнение которых уходили все свободные средства, остававшиеся от каждого кавалера. Затем, увидев, что запасы истощаются, она устроится танцевать в какой-нибудь клуб и пару дней помашет там ножками и покрутит попкой. А потом… Она смотрела в зеркало и одновременно сквозь него, уже видя перед собой четвертого любовника. Возможно, он окажется итальянцем, с горящими глазами, блестящей шевелюрой и идеально ухоженными руками. Такого несложно повстречать в баре при отеле «Метрополитен», где частенько выпивают иностранные журналисты. Он заговорит с ней, затем предложит выпить. Она улыбнется ему, и бедняга потеряет голову. Они договорятся поужинать вместе на следующий день. Когда она, ослепительно красивая, войдет в ресторан с ним под руку, все мужские взгляды обратятся на нее, а итальянца будет переполнять чувство гордости.

Затем однообразной чередой последуют свидания… Он будет дарить ей подарки. Первая его попытка завлечь ее в постель окажется неудачной, вторая – тоже, на третий раз она уступит… В постели им будет хорошо: ее всегда увлекает этот интимный ритуал с нежными прикосновениями и ласками – она позаботится о том, чтобы он почувствовал себя королем. Оставив ее на рассвете, новоиспеченный любовник непременно вернется обратно тем же вечером. С этого момента они перестанут ходить по ресторанам – «это слишком опасно», объяснит он, – но все больше времени будут проводить в квартире. В конце концов итальянец начнет оплачивать аренду и счета. Тогда у Елены появится все, в чем она нуждается: дом, деньги и страсть. И вот уже почти невозможно вспомнить, почему же она была так несчастна.

Однажды вечером его угораздит прийти на полчаса позже обычного, и разразится скандал. Она возьмет за привычку дуться после каждого упоминания о его жене. Начнутся постоянные упреки: «Ты ничего мне не даришь!» – но каждый его новый подарок будет приниматься с уничтожающим равнодушием. Раздраженный любовник, попавший в сеть ее скупых поцелуев, восхищенный ее великолепным телом, по-прежнему ощущающий себя королем в постели, поначалу не найдет сил покинуть ее. Его болтовня начнет наводить на нее скуку, она потребует от него больше страсти, чем он вообще способен дать, – тут-то придет время безостановочных скандалов. Наконец, наступит кризис. У его жены вдруг появятся подозрения, или заболеет ребенок, или подвернется командировка на полгода, или, на худой конец, просто кончатся деньги. И Елена снова окажется в том же положении, в котором пребывает сейчас: предоставленная своей судьбе, одинокая, с сомнительной репутацией, постаревшая еще на один год.

Она сосредоточилась и вновь увидела в зеркале свое лицо. Вот в чем причина всех несчастий. Именно из-за своего лица она вела такую бессмысленную жизнь. Будь она уродливой, подобное существование осталось бы лишь мечтой, а значит, она так и не обнаружила бы его минусов. «Ты сбила меня с пути, – мысленно сказала она своей внешности, – ты предала меня, ты заставила меня поверить, что я могу быть тем, чем я не являюсь. Ты не мое лицо, ты моя маска. И хватит уже править моей жизнью.

Я вовсе не каирская красавица из приличного общества, я обыкновенная уличная девчонка из трущоб Александрии.

Я не самостоятельная женщина, я почти распутница.

Я не египтянка, я еврейка.

Меня зовут не Елена Фонтана, мое имя – Абигайль Аснани.

И я хочу домой».

На голове молодого человека за столом в еврейском агентстве красовалась ермолка. Его щеки были гладкими, если не считать клочковатой бородки. Он спросил ее имя и адрес. Забыв о своих намерениях, она представилась как Елена Фонтана.

Молодой человек выглядел смущенным. Она к этому привыкла: большинство мужчин терялись при виде ее улыбки. Он растерянно пробормотал:

– Скажите, вы… я имею в виду, не будете ли вы возражать, если я спрошу о причинах вашего желания уехать в Палестину?

– Я еврейка, – резко сказала она. Еще не хватало рассказывать этому мальчику о своей жизни. – Никого из моей семьи нет в живых. Я зря теряю здесь время. – Первая часть была ложью, вторая – правдой.

– Чем вы будете заниматься в Палестине?

Она об этом не подумала.

– Чем угодно.

– Там в основном земледельческая работа.

– Ну и отлично.

Он вежливо улыбнулся.

– Не хочу вас обидеть, но вы не похожи на человека, рожденного для фермерства.

– Если бы я не хотела радикально изменить свою жизнь, я бы не собиралась в Палестину.

– Понимаю. – Он повертел в руках карандаш. – А чем вы занимаетесь сейчас?

– Я пою, а когда не могу петь, я танцую. Если же я не танцую, то работаю официанткой. – Это было более или менее правдой. В разное время она занималась всем этим с переменным успехом, лучше всего дело обстояло с танцами, хотя и в этом звездой она так и не стала. – Говорю же вам: я теряю время впустую. К чему ваши вопросы? Или в Палестине теперь принимают только выпускников колледжа?

– Ничего подобного, – ответил молодой человек. – Но туда непросто попасть. Британцы наложили квоту, и теперь все свободные места занимают беженцы от нацистов.

– Почему вы не сказали мне об этом раньше? – возмутилась она.

– По двум причинам. Во-первых, потому, что туда можно попасть незаконно. А во-вторых… это сложнее объяснить. Вы подождете минутку? Я должен сделать один звонок.

Елена разозлилась на клерка за то, что он позволил себе провести этот глупый допрос, хотя прекрасно знал, что места для нее нет.

– Какой смысл в вашем звонке?

– Смысл есть, я вам точно говорю. Это довольно важно. Подождите, это займет всего одну минуту.

– Ладно.

Он ушел в соседнюю комнату. Елена ждала с нетерпением. Становилось жарко, а комната плохо проветривалась. Она чувствовала себя глупо. Она пришла сюда, повинуясь импульсу, не подумав хорошенько о сложностях эмиграции. Слишком много решений в ее жизни принималось подобным образом. Естественно, здесь задают разные вопросы, надо было подготовиться. И одеться поскромнее.

Молодой человек вернулся.

– Жарко, – сказал он. – Может, выпьем чего-нибудь холодненького?

Так вот в чем дело, подумала Елена и тут же решила дать ему от ворот поворот. Она оценивающе посмотрела на него и покачала головой:

– Нет. Вы для меня слишком молоды.

Он страшно смутился.

– О нет, пожалуйста, вы меня неправильно поняли. Я просто хочу вас кое с кем познакомить. И все.

Она не знала, верить ему или нет. Но терять ей было нечего, а из-за жары очень хотелось пить.

– Ну хорошо.

Он придержал перед ней дверь. Они пересекли улицу, лавируя между непредсказуемыми в своих передвижениях повозками и неисправными такси, чувствуя обжигающие прикосновения солнца на коже, и вошли под полосатый навес в кафе. Молодой человек заказал лимонад, а Елена – джин с тоником.

– Значит, вы перевозите людей нелегально?

– Иногда. – Он залпом проглотил половину стакана. – Мы делаем это, если человека преследуют. Вот почему я задавал вам вопросы.

– Меня никто не преследует.

– И если люди были полезными для общего дела.

– Вы хотите сказать, что я должна заработать право уехать в Палестину?

– Слушайте, может, когда-нибудь все евреи смогут туда переселиться. Но пока есть квоты, должны быть и критерии отбора.

Ее так и подмывало спросить: ну и с кем же я должна для этого переспать? Но она уже однажды ошиблась на его счет. Тем не менее очевидно, что он хочет ее использовать.

– Что же мне делать?

Он опустил голову.

– Я не имею права заключать с вами сделки. Египетские евреи не могут попасть в Палестину, исключая некоторые особые случаи, к которым вы не относитесь. Вот в общем-то и все.

– Ну и к чему вы клоните?

– Вы не можете поехать в Палестину, но вы можете кое-что сделать для страны.

– Что конкретно вы имеете в виду?

– Наша главная задача – победить нацизм.

Она рассмеялась.

– Ну хорошо, я сделаю все от меня зависящее.

Молодой человек не обратил внимания на иронию в ее словах.

– Нам не очень-то нравятся британцы, однако любой враг Германии – наш друг, так что на данный момент – временно, естественно, – мы сотрудничаем с британской разведкой. Я думаю, вы можете нам помочь.

– Что-то я плохо представляю как!

На столик упала тень, и молодой человек поднял голову.

– А-а! – воскликнул он и снова посмотрел на Елену. – Я хочу представить вам моего друга. Знакомьтесь, майор Уильям Вандам.

Присоединившийся к ним мужчина был высоким и крупным. Широкие плечи и мускулистые ноги. Наверное, бывший спортсмен, а может, и не бывший. На вид Елена дала бы ему лет сорок, скорее всего он лишь недавно начал терять безупречную форму. У него были круглое, открытое лицо, жесткие каштановые волосы, которые могли бы завиваться, если их отпустить чуть длиннее, чем это позволено военным. Он пожал ей руку, сел, скрестил ноги, закурил и заказал джин. У него было суровое выражение лица: видимо, он считал жизнь слишком серьезным делом, чтобы позволять кому-нибудь вблизи от него валять дурака.