Жить дальше

– Мы понимаем… – Пейдж пожала его руку, а потом, всхлипывая, обняла его.

Наконец подошел его отец, и снова были слезы, и упреки, и брань. Понятно, что Билл Эпплгейт был порядочно испуган, но одновременно рад тому, что сын уцелел. Он всплакнул при известии, что Филипп Чэпмен погиб, но его-то сын остался жив, и он благодарил судьбу. Билл Эпплгейт был известен в поселке, и Тригви часто встречал его на различных школьных торжествах и соревнованиях.

Старший Эпплгейт, искренне огорченный, пытался как-то загладить вину сына, извинился за Джейми, за его в общем-то невинный обман. Но все трое взрослых людей понимали, что теперь не до оправданий и извинений, сейчас время надежды и молитв. Билл Эпплгейт, прощаясь, сказал, что свяжется с Тригви, чтобы узнать о судьбе Алисон и Хлои.

Когда Эпплгейты ушли, Тригви, совершенно обессиленный, покачал головой и сказал:

– Жаль парня… – Он не знал, кого винить: Филиппа, который вел машину, Хлою, обманувшую его, другого водителя – если это была ее вина. Но кто знает, что произошло на самом деле? Патрульный объяснил им, что сила удара была такова, что установить вину не представлялось возможным, а по положению машин невозможно было сказать, кто из них пересек линию. Анализ крови показал присутствие алкоголя в крови Филиппа, но недостаточное для того, чтобы считать его пьяным. Жена же сенатора выглядела настолько безупречно, что они и не подумали проверить ее на алкоголь. Они могли только предполагать, что что-то отвлекло внимание Филиппа, может быть, разговор с Алисон, и тогда именно он виноват в катастрофе. Но кого обвинять теперь?!

Пейдж могла думать только об Алисон, только о том, когда же она сможет увидеть ее. Прошел еще час, прежде чем в приемной появилась сестра и сообщила, что врачи хотели бы поговорить с ней.

– А Алисон я могу наконец увидеть?

– Минуточку, миссис Кларк. Сначала врачи хотели поговорить с вами и объяснить, в каком состоянии она находится. – По крайней мере теперь ей хоть что-то объяснят. Она встала, и Тригви взволнованно посмотрел на нее. Он был хорошим другом – они много раз встречались на разных школьных мероприятиях и пикниках, и, хотя не дружили особенно, он ей всегда нравился, их дочери были неразлучными подружками с того времени, как Кларки переехали в Росс.

– Я могу пойти с вами? – спросил он, и Пейдж, поколебавшись, кивнула. Она боялась того, что они могут сказать ей, и еще больше – предстоящего свидания с дочерью. Она больше всего на свете хотела увидеть ее… и боялась того, с чем ей придется столкнуться при встрече.

– Я не хотела бы обременять вас, – прошептала она, извиняясь, когда они шли в комнату, где их ждали хирурги.

– Не говорите глупостей, – ответил Тригви. Они были похожи на брата и сестру – оба со светлыми волосами, спортивные, похожие на скандинавов. Он действительно красив, и с ним так легко. Даже в этой ситуации Тригви излучал спокойствие и понимание. Пейдж чувствовала себя так, словно находилась под его защитой, хотя скорее всего их можно было бы назвать товарищами по несчастью.

Уже сама дверь в ординаторскую выглядела зловещей, в просторном кабинете их ожидали трое мужчин в халатах. Они сидели за овальным столом. Маски болтались у них на груди, и Пейдж с ужасом заметила на халате одного из них кровь. Господи, вдруг это кровь ее дочери?

– Как моя девочка? – Пейдж не терпелось услышать их вердикт. Но иногда дать ответ бывает гораздо сложнее, чем задать вопрос.

– Она жива, миссис Кларк. У вашей дочери сильный организм. Она пережила очень мощный удар, и у нее тяжелая травма. Большинство даже взрослых людей просто не выжили бы. Но Алисон выжила, и мы полагаем, что это само по себе хороший признак. Но ей предстоит пройти длинный путь к выздоровлению. Основных травм две, и каждая может дать свои осложнения. Первая – сам по себе удар, отсюда – тяжелое сотрясение мозга. Сейчас невозможно утверждать определенно, есть ли разрыв сосудов, не исключена и аневризма. А это может привести к очень серьезным последствиям. Но девочка пока в таком состоянии, что мы не можем провести дополнительные исследования. Вторая травма – на первый взгляд более тяжелая, но на самом деле она не повлечет серьезных последствий. Я говорю об открытой травме черепа. Скорее всего это следствие сильнейшего удара о стальной обломок при столкновении.

Пейдж вскрикнула и невольно сжала руку Тригви. Она явно не была готова услышать страшные подробности и постаралась собрать все силы. Она говорила себе, что должна вынести и узнать все до конца.

– Велика вероятность… – неумолимо продолжал завотделением, понимавший, насколько это тяжело для родителей, но исполнявший свой долг – они должны знать, что произошло с их дочерью. Тригви он принял за отца Алисон. – Мы часто сталкивались со случаями, когда такие открытые травмы черепа не влекли за собой серьезных последствий. Гораздо больше меня беспокоит сильнейшее сотрясение. Разумеется, последствия травм могут наложиться, что может дать непредсказуемый результат. Она потеряла много крови, и давление резко упало. Организм очень ослаблен потерей крови. Кроме того, мозг подвергся гипоксии… Мы пока не знаем, как это отразилось на функционировании мозга, но последствия могут быть непредсказуемы – катастрофическими или же совсем незначительными. Пока нельзя сказать с определенностью. Сейчас мы должны продолжить борьбу за ее жизнь. Если объяснить вам доступным языком, мы должны приподнять осколок черепа и облегчить состояние ткани мозга. Затем обработать рану. Ну и заняться ее глазами – от этого удара она может ослепнуть. Есть и другие поводы для тревоги. Возможно заражение крови, и у нее проблемы с легкими. Это естественно при такого типа травмах, но это серьезно осложняет положение. Мы оставили в трахее кислородную трубку, поставленную реаниматорами, и продолжаем подавать кислород. Мы только что уже сделали томографию и получили очень важную информацию. – Он смотрел прямо на Пейдж, чтобы определить, что она поняла из его слов. Она казалась совершенно оглушенной, и отец девочки выглядел не лучше. Врач решил обратиться к нему, так как женщина вряд ли могла что-то воспринять. – Вы понимаете меня, мистер Кларк? – спросил он, стараясь говорить как можно спокойней.

– Нет-нет, я не отец девочки, – поспешно сказал Тригви, потрясенный словами врача не меньше Пейдж. – Я друг, друг семьи. Моя дочь тоже лежит в вашем госпитале. Девочки были вместе в машине.

– Простите. – Врач выглядел смущенным. – Понятно. Миссис Кларк, вы меня поняли?

– Я не уверена. Вы сказали, что у нее две серьезные травмы: сотрясение мозга и открытая травма черепа. В результате она может либо умереть, либо ее мозг может пострадать… она может ослепнуть… так ведь? – спросила она его сквозь слезы. – Я правильно вас поняла?

– Более или менее. И наша главная проблема – это то, что мы называем возможностью третьей травмы. У нее могли бы быть и другие повреждения, но, к счастью, она была пристегнута, поэтому избежала их. Что касается третьей травмы, то речь идет о кровоизлиянии в мозг, о тромбах и отеке мозга. Это может осложнить положение, но определенно можно будет сказать что-то через двадцать четыре часа после травмы.

Пейдж наконец решилась задать вопрос, ответ на который она так боялась услышать.

– Скажите, доктор, а есть ли шанс, что она придет в себя полностью… то есть выздоровеет? Возможно ли это при сложившихся обстоятельствах?

– Возможно, но только вопрос, что понимать под нормальностью. Возможно, пострадают моторные функции – на время или навсегда. Ну и могут быть другие отклонения. Например, нарушится работа каких-либо отделов мозга и у нее может произойти изменение личности. Но в целом, можно сказать, ей повезло. И, если произойдет еще одно маленькое чудо, ваша дочь может полностью выздороветь.

Но, с точки зрения Пейдж, в его словах не было большой уверенности.

– Значит, вы все же допускаете это? – Пейдж знала, что слишком напирает на них, но так хотела услышать обнадеживающие слова.

– Не то чтобы я совсем уверен. Маловероятно, чтобы столь значительные травмы прошли бесследно для организма, но при оптимальном развитии событий последствия могут быть незначительны… если нам повезет. Поймите, я не могу сейчас сказать что-то более определенное, миссис Кларк. Сейчас положение все еще опасное, так что ваш вопрос пока звучит скорее как гипотетический. И в этом случае я могу сказать, что это возможно, но совершенно не обязательно, что так и будет.

– А в худшем случае?

– Она может и не выжить… или же останется калекой.

– То есть?

– Она может навсегда остаться в бессознательном состоянии, либо же если сознание вернется к ней, то рассудок будет помрачен или утрачена моторика. Повреждения мозга могут быть таковы, что мы не сможем ей помочь. Большое значение имеет характер отека мозга и как мы с ним справимся. Так что нам потребуется все наше умение, миссис Кларк… и немножко удачи. Так же, как и вашей дочери. И мы хотели бы приступить к операции немедленно, если вы подпишете соответствующие бумаги.

– Но я не могу связаться с ее отцом. – Пейдж почувствовала, что в горле у нее стоит комок. – Я не смогу связаться с ним до завтра… то есть сегодня… – Она чувствовала, что ею овладевает паника, судя по тому, как сочувственно смотрел на нее Тригви, кляня себя за бездействие и не в силах сказать слова, которые могли бы успокоить ее.

– Алисон не может дольше обходиться без нашей помощи, миссис Кларк… Дорога каждая минута. Как я уже говорил вам, мы провели томографию и сделали рентгеновский снимок. Мы должны действовать немедленно, если хотим сохранить ее жизнь и рассудок.

– А если мы подождем? – Она должна была посоветоваться с Брэдом, ведь это и его дочь. Нельзя принимать такое решение без него.

Он пристально посмотрел на нее.

– Миссис Кларк, я не думаю, что она проживет еще два часа. И если даже проживет, то функции мозга будут навсегда нарушены и, скорее всего, она ослепнет.

А если он ошибается? Но у них нет времени. У них нет времени даже на первое впечатление, если он не ошибается насчет двух часов. Что делать?

– Вы просто не оставляете мне выбора, доктор, – обреченно произнесла Пейдж, и Тригви сжал ее руку.

– Выбора нет, миссис Кларк. Я уверен, что ваш муж с этим согласится, когда вы сможете связаться с ним. Мы хотели бы сделать все, что можно.

Она кивнула, не зная, верить ему или нет. Но выбора у нее в самом деле не было – от их умения и опыта зависела жизнь Алисон. А вдруг она выживет, но будет жить растительной жизнью? Разве ей нужна такая победа?

– Итак, вы подпишете согласие на операцию? – спросил заведующий снова, и Пейдж, еще немного помедлив, наконец кивнула.

– Когда вы собираетесь начать операцию? – сдавленно проговорила она.

– Через полчаса, – спокойно ответил хирург.

– Могу ли я побыть около нее до начала операции? – умоляюще спросила Пейдж. Что, если они не разрешат увидеть ее? Что, если это будет последний раз, когда она ее увидит? Почему она не задержала ее подольше перед выходом сегодня вечером? Почему она не сказала ей все, что хотела сказать и не сказала раньше? Она снова начала плакать, даже не замечая этого. Хирург тронул ее за плечо.

– Мы сделаем для нее все, что можно, миссис Кларк. Я даю вам слово. – Он оглянулся на своих коллег, которые за все это время не произнесли ни слова. – У нас одна из лучших нейрохирургических бригад в стране. Доверьтесь нам. А сейчас пойдемте к ней.

Она кивнула, не в состоянии произнести ни слова. Врач встал и направился к двери.

– Она без сознания, миссис Кларк, к тому же у нее есть и другие травмы. Это выглядит не совсем приятно. Но многое, что может испугать вас сейчас, исчезнет без следа. Самое главное – спасти ее мозг.

Но даже это предупреждение не подготовило Пейдж к зрелищу, которое ее ожидало в палате интенсивной терапии, где под наблюдением врача и двух медсестер лежала Алисон. Одна трубка входила ей в рот, другая – в нос, третья – в руку, повсюду стояли, мигая огоньками, разнообразные аппараты. А в центре всего этого лежала маленькая милая Алисон с лицом, превратившимся почти что в кашу, так что даже Пейдж не сразу узнала ее. Лоб девочки был прикрыт косынкой, ей должны были остричь волосы и побрить голову перед операцией.

Да, Алисон невозможно было узнать, это могла сделать только мать – ведь это ее ребенок. И если глаза не узнавали ее, это сделало ее сердце. Пейдж приблизилась к Алисон.

– Привет, малышка! – Она низко склонилась над дочерью и говорила ей в самое ухо, молясь, чтобы какой-то отдаленной частью сознания дочка услышала ее. – Я люблю тебя, детка… все будет хорошо… я люблю тебя, Алисон… мы тебя любим… мы любим тебя… – Она еще и еще раз, плача, повторяла эти слова, гладя руку дочери, касаясь ее щеки. Алисон была так бледна, что, если бы не работающие аппараты, Пейдж решила бы, что та и в самом деле мертва. У Пейдж сердце разрывалось от жалости и боли, она смотрела на свою бедную девочку и не могла поверить, что все это происходит наяву. – Алисон, мы любим тебя… ты обязательно поправишься, ради всех нас… меня… папы… Энди…

Наконец врачи попросили Пейдж удалиться, так как пора было готовить Алисон к операции. Пейдж спросила, нельзя ли ей остаться, но это было категорически запрещено. Пейдж объяснили, как будут готовить к операции Алисон. Работы предстояло много, был уже выбран наркоз – Алисон не почувствует боли. Но Пейдж лучше не видеть всего этого.

– Но могу ли я… могла бы я… – Она не находила в себе сил закончить фразу, но наконец сумела выговорить: – Можно мне сохранить прядь ее волос? – Она сама ужаснулась своим словам, но не могла не попросить их об этом.

– Конечно, – мягко ответила одна из сестер. – Миссис Кларк, будьте покойны, мы позаботимся о ней, обещаю вам.

Пейдж благодарно кивнула и снова склонилась над Алисон и нежно поцеловала ее.

– Я люблю тебя, солнышко… всегда буду любить. – Она так говорила Алисон, еще когда та была совсем маленькой, и Пейдж надеялась, что ее слова отзываются в сознании дочери тем давним воспоминанием.

Когда Пейдж вышла из палаты, она ничего не видела из-за слез, с трудом заставила себя отступить от кровати, на которой лежала Алисон. Мысль о том, что она, может быть, никогда больше не увидит Алисон живой, лишала ее последних сил. Пейдж говорила себе, что у нее нет выбора. Если она хочет, чтобы врачи попытались спасти Алисон, нужно дать им возможность начать операцию.

В коридоре она увидела Тригви. На него было жалко смотреть, но вид самой Пейдж привел Тригви в смятение. Он не узнавал Пейдж – в считаные минуты она постарела и поникла. Когда Пейдж заходила в палату, Тригви мельком увидел Алисон, и это действительно было страшное зрелище. Хлое тоже предстояли тяжкие испытания, но угрозы ее жизни не было. А из того, что сказали врачи, было ясно, что вероятность гибели Алисон велика.

– Мне так жаль, Пейдж, – прошептал он и обнял ее. Пейдж разрыдалась в его объятиях и долго не могла успокоиться. Больше ей ничего не оставалось. Это была самая длинная ночь в ее жизни, ночь нескончаемого кошмара. Тригви, несмотря на все испытания, которыми была богата его жизнь, тоже не помнил более мучительного испытания. Он знал, что Хлоя на операции и, как сказала подошедшая к нему медсестра, операция продлится несколько часов.

Сестра из приемной принесла Пейдж бумаги на подпись, а потом Тригви заставил ее пойти в кафе и выпить чашечку кофе.

– Мне кажется, я не смогу. Я боюсь отсюда отойти.

– Нет, Пейдж, вам нужно отвлечься. Пройдет ночь, впереди будет долгий день. Вам, да и мне тоже, нужны силы, чтобы помочь нашим детям. Сейчас мы нужны им еще больше.

Было уже четыре утра, и оперирующий хирург сказал Пейдж, что операция продлится от двенадцати до четырнадцати часов.

– Я бы советовал вам поехать домой и отдохнуть несколько часов, – обеспокоенно сказал Тригви. Последние несколько часов сблизили Пейдж и Тригви гораздо больше, чем восемь лет их знакомства, и она была рада, что не одна сейчас. Без Тригви она, наверное, сошла бы с ума. Господи, ведь здесь рядом с ней должен находиться Брэд, а он до сих пор ничего не знает. Но сейчас она не будет ни сетовать, ни упрекать его. Он же не виноват в том, что ей не удалось его разыскать.

– Я никуда не поеду, – наконец упрямо ответила Пейдж. И Тригви понял ее – он тоже не покинул бы Хлою. Но у него дома за старшего оставался Ник – он позаботится о Бьорне. Тригви объяснил сыновьям ситуацию, он уже несколько раз звонил домой. Другое дело Пейдж – у нее Энди один, он беспокоится, куда она пропала, и волнуется за сестру и мать.

– С кем вы оставили Энди? – спросил Тригви, когда они наконец сели за столик в больничном буфете.

– Я оставила его с соседкой. Она моя подруга – Джейн Джилберт. Она прекрасно ладит с Энди, так что она присмотрит за ним, когда он проснется. Я ничего не могу сделать, я не могу сейчас уехать. Мне нужно отыскать Брэда. Не могу понять, что случилось, – за шестнадцать лет он впервые не оставил номера телефона отеля!

– Так всегда и бывает, – посочувствовал ей Тригви. – Как-то Дана поехала кататься на лыжах с друзьями и тоже забыла оставить телефон, и как раз в этот уик-энд Бьорн потерялся, Ник сломал руку, а Хлоя подхватила воспаление легких. Мне пришлось покрутиться.

Пейдж улыбнулась. Он такой славный, помог ей сегодня. Как же им привыкнуть к мысли, что обе их жизни вот так, в одно мгновение, получили пробоины.

– Не знаю, что и сказать Брэду. Они были так близки с Алли… Случившееся просто убьет его.

– Это кошмар для всех нас… Бедный парень, что сидел за рулем… Говорят, он был славный мальчишка. Представьте себе состояние его родителей.

Им выпало первыми увидеть это, когда в шесть утра Чэпмены оказались в госпитале: приятная немолодая пара. Видно, мальчик был у них поздним ребенком. У нее были чудные, хотя и седые волосы, а мистер Чэпмен выглядел солидно – как банкир. Пейдж увидела Чэпменов, когда они, усталые и растерянные, подошли к столику дежурной сестры – им пришлось гнать машину всю дорогу из Кармела, как только им сообщили, и они все еще не верили в то, что произошло. Филипп был их единственным ребенком, у них никогда уже не будет детей. Он был для них светом в окошке, именно поэтому они и не хотели отпускать его на учебу далеко от дома. Для них была непереносима даже мысль о том, что их сын окажется так далеко, а вот теперь он оказался недосягаем. Он ушел от них навсегда, он оставил их одних.

Миссис Чэпмен стояла со склоненной головой и плакала, слушая объяснения врача: Филипп умер мгновенно от черепно-мозговой травмы, его позвоночник и основание черепа были сломаны. Мистер Чэпмен плакал открыто, обняв жену за плечи.

Доктор сказал им, что в крови Филиппа обнаружено незначительное количество алкоголя – недостаточное, чтобы официально утверждать, что он был пьян, но на подростка его возраста это могло подействовать. Не установлено, кто виноват в аварии, неясно, чей удар был сильнее, кто нарушил правила, но некоторые подозрения существуют. Чэпмены слушали врача с ужасом. Доктор сказал им, что за рулем второй машины была жена сенатора Хатчинсона, она потрясена случившимся. Но эта информация для них ничего не значила – Филипп мертв, и неважно, кто был за рулем другой машины. Но при намеке на то, что Филипп был пьян и оказался виновником инцидента, миссис Чэпмен пришла в ярость. Она потребовала сообщить ей результаты теста на алкоголь миссис Хатчинсон. Насколько врачи были осведомлены, жену сенатора не тестировали. Врач повторил миссис Чэпмен слова одного из полицейских, что жену сенатора не проверяли на алкоголь, так как патрульный решил, что она была трезва. Миссис Хатчинсон была вне подозрений. Тут уже разъярился Том Чэпмен – как они могли допустить такую оплошность?! Он известный и уважаемый адвокат и смеет утверждать, что тот факт, что их сына проверяли на алкоголь, в то время как жену сенатора отпустили без проверки, – вопиющее нарушение закона, и он этого так не оставит.

– Что вы такое говорите? Только потому, что моему сыну семнадцать лет и он выпил немного вина, его называют виновником катастрофы? А взрослая женщина, которая могла выпить гораздо больше и быть под влиянием алкоголя, оказывается выше закона только потому, что она жена сенатора?! – кричал Том Чэпмен, задыхаясь от волнения и ярости, на молодого врача, сообщившего ему эту информацию.

– Какие они имеют основания утверждать, что мой сын был пьян? – негодовал Том Чэпмен, жена вторила ему. Это была реакция на их горе – их боль, обида, ужас требовали выхода. – Это клевета! Тест показал, что, строго говоря, он был трезв, даже с натяжкой его нельзя назвать пьяным. Я знаю своего сына. Он никогда не пил, а если в исключительных случаях самый минимум, то тогда не садился за руль. – Но постепенно голос Чэпмена слабел, гнев его стал угасать – он постепенно осознавал, что этот спор бессмыслен, сына не вернуть. Ему хотелось переложить на кого-нибудь вину, заставить страдать так же, как страдает он. Это скорее всего вина той женщины, а не его сына… Но лучше бы это была ничья вина, лучше бы этого вообще не было. Зачем они поехали в Кармел? Почему оставили его одного, почему решили, что с ним все будет в порядке? В конце концов, он всего лишь мальчик… совсем ребенок… и вот что теперь стряслось… Он повернулся к жене с глазами, полными слез. Гнев смягчил поначалу горе, но теперь оно с новой силой навалилось на него. Они обнялись и зарыдали вместе. Гнев отступил перед более сильными чувствами.

Пока они сидели в приемной, их снимал фотограф. Сначала Чэпмены не могли понять, что это за вспышки света. Когда же они поняли, что это пресса, ярости их не было предела – как смеют журналисты вторгаться, нарушать их уединение?! Казалось, что Том Чэпмен просто набьет морду фотографу. Но он, конечно, не сделал этого – он был достаточно разумен, чтобы понять, что их несчастье стало объектом внимания прессы из-за миссис Хатчинсон. Это была настоящая сенсация, горячий материал – такой, с помощью которого можно привлечь внимание читателя. Виновата ли жена сенатора или она счастливо уцелевшая жертва? Виноват ли молодой Чэпмен? Был ли он пьян? Или всего лишь невнимателен? Может быть, дело в том, что он был слишком молод и неопытен? А может быть, это упущение Лоры Хатчинсон? Не употреблял ли кто-либо из них наркотики? Для прессы тот факт, что семнадцатилетний юноша погиб, жизнь его родителей разрушена, одна из девушек останется калекой, а другая умирала в госпитале, – всего лишь броский материал.

Чэпмены покидали госпиталь в горе. Их ждало здесь самое страшное испытание – опознание тела Филиппа. Ужас охватил Мэри Чэпмен, когда она увидела бескровное лицо сына, его изуродованное тело. Она наклонилась, чтобы поцеловать его. Том Чэпмен плакал. Мэри вдруг пронзило воспоминание: семнадцать лет назад его дали ей в руки, и она впервые в жизни узнала, какое счастье – быть матерью. Ничто не может отнять у нее этих воспоминаний, но Филиппа у нее отняли. Она никогда больше не увидит, как он смеется, как бежит через лужайку, шутит. Он никогда не преподнесет ей очередного сюрприза. Никогда не подарит цветы. Она никогда не увидит его взрослым, у него никогда не будет ни любимой девушки, ни семьи, ни детей. Он навсегда останется в ее памяти таким вот искореженным, неподвижным, с отлетевшей в мир иной душой. Как они ни любили его и как он ни любил их, но он их покинул.

На выходе их поджидал другой фотограф, у них уже не было сил возмущаться. Но, собрав все свое мужество, Том Чэпмен сделал заявление для прессы: он сказал, что во что бы то ни стало добьется того, чтобы с Филиппа сняли обвинение. Он не позволит марать имя своего сына. Он не позволит, чтобы репутация сына была испорчена ради того, чтобы защитить жену сенатора или сохранить ему место в сенате на следующих выборах. Старший Чэпмен сказал, что его сын не виноват и он не позволит кому-либо утверждать противное. Он говорил, обращаясь в основном к своей жене, желая хоть как-то отвлечь ее внимание от горестных мыслей, но она не слышала его: перед ее глазами стояло лицо ее несчастного мальчика, которое она только что целовала.

Ночь казалась бесконечной. Пейдж сидела рядом с Тригви, а их дочери страдали в операционной. Будет ли конец этим страданиям?

– Я все время думаю о последствиях, – тихо сказала Пейдж. В окно она увидела, как восходит солнце, и это почему-то показалось ей добрым знаком. Начался новый, такой же теплый, как вчера, весенний день, но теперь это уже не радовало ее. В ее душе воцарилась ледяная, бесконечная зима. – Я все думаю о том, что сказал доктор Хаммерман – я правильно запомнила его фамилию? Не исключено, что функции мозга могут быть нарушены. Что тогда делать? Как жить с этим? – размышляла она вслух. Но тут вдруг она вспомнила о больном сыне Тригви – Бьорне и почувствовала себя неловко. – Извините, Тригви… я не хотела причинить вам боль.

– Все в порядке. Я вас понимаю… Вот я сейчас думаю о ногах Хлои и чувствую ту же боль, как и в момент, когда узнал о том, что у Бьорна синдром Дауна. – Тригви был с ней откровенен, им обоим нужно было приготовиться к тому худшему, что могло ждать их впереди.