Терпение дьявола

© О. А. Павловская, перевод, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Азбука®

Пролог

Зверски не хватало драйва.

Силаса это несказанно огорчало. Он давным-давно придумал, как все будет, и с нетерпением ждал этого дня, этой минуты, приплясывая на месте, словно ребенок в канун Рождества. И что же теперь? Жалкий намек на радость. Зато Пьер был счастлив – с тех пор как они добрались до вокзала Монпарнас, глаза его сияли, а с лица не сходила идиотская ухмылка. Притом что с самого начала именно Силас горел энтузиазмом, именно он без колебаний принял решение, а сейчас Пьер буквально раздувался от гордости.

Силас остановился под информационным табло, вдохнул аромат горячей выпечки. Нужный поезд долго искать не пришлось – название горело большими буквами, а сияющая надпись места назначения, Андай[3], обещала долгие безмятежные каникулы, заслуженный отдых. Вечный покой.

«Не совсем каникулы, конечно, – мысленно поправился Силас, – но что-то типа того».

Номер платформы тоже появился. Силас ткнул Пьера кулаком и указал на табло. Пьер, увлеченно наблюдавший за толпой, которая наводнила зал ожидания, вздрогнул.

– Идем, поезд уже тут.

Подростки закинули на плечи тяжелые сумки и погрузились в бурный поток национального трудового ресурса на пике ежедневной миграции. В киоске с сэндвичами Пьер купил апельсиновый сок, предварительно стрельнув деньги у товарища, и жадно выпил его в несколько глотков. Силас взял воду «Эвиан». Допив, бросил пустую бутылку на пол. Та откатилась на несколько сантиметров и угодила в жернова утренней суматохи. Силас наблюдал, как от удара идеально начищенного «вестона» бутылка отлетела под плотницкий башмак, захрустела горлышком, сминаясь под его весом, и отправилась дальше в раскочегаренную дробилку. Отскочила от меховых уггов – вообще-то, было начало мая, но угги никого, кроме Силаса, не удивили – и исчезла в недрах шагающего тысяченогого механизма. Вся эта махина неумолимо перла вперед, завораживая ритмом и динамикой. Никто бы не сумел остановить ее безудержный натиск.

Подростки помедлили у выхода на платформу. Ремни сумок ощутимо врезались в плечи. Поезд уже стоял у перрона, и в него активно загружались когорты пассажиров.

– Чувствуешь что-нибудь? – возбужденно шепнул Пьер.

Кроме переливчатого блеска обшивки скоростного поезда, Силас не замечал ничего особенного ни во внешнем мире, ни в себе. Он был до ужаса, до разочарования спокоен.

– Нет пока.

– Да ладно! Ты не заболел? Лично мне вообще кайфово. Музыку взял?

– Естественно. У меня айпод полностью заряжен.

– А темные очки есть?

– Есть.

– А крем для загара и панамка?

Силас молча, без улыбки уставился на Пьера.

– Ой, да расслабься, – буркнул тот. – Пошутить, блин, нельзя…

Тут Силас заметил мужчину, который странно на них пялился. Высокий тощий тип с седыми волосами, гладко зализанными на висках, был одет как лох: жилетка из прошлого века и вельветовые штаны. Он, похоже, чувствовал себя неуютно. Помялся, затянулся электронной сигаретой, затем поднял сумку, видимо очень тяжелую, и полез в вагон.

Пьер щелкнул Силаса по уху:

– Пора. Мне туда.

– Ага, тебе в первый класс, мне во второй…

До отправления поезда оставалось минут десять, но топтаться на платформе не было смысла.

– Встретимся в вагоне-ресторане, – добавил Силас. Он зашагал к составу, но Пьер поймал его за руку:

– Эй!

Теперь улыбка Пьера была почти грустной. Семнадцать лет, черный ежик волос, густые, взъерошенные брови сурово нахмурены. Он вскинул кулак, и Силас, сжав пальцы, тоже поднял руку. Кулаки столкнулись.

– Радоваться нужно, Силас, а ты морду кривишь. Блин, сегодня же великий день! Что не так?

– Ничего. Все хорошо.

– Точно?

Силас придал себе веселый вид, чтобы успокоить друга.

– Просто никак не проснусь.

– Так давай просыпайся, чувак, поезд сейчас тронется, блин!

– Да я норм, не переживай.

Пьер понял, что докапываться бесполезно, и пожал плечами:

– О’кей. Тогда увидимся в вагоне-ресторане.

Парни разошлись в разные стороны. Силас прогулялся вдоль состава, отыскал свой вагон и, стоя в очереди на посадку, скользнул взглядом по своему отражению в стекле. Он был бледнее обычного, хотя, казалось бы, куда уж дальше – его и так часто принимали за альбиноса из-за белой кожи и светлых волос. Но сегодня вид был болезненный. Наконец он шагнул в тамбур и, положив сумку в багажный отсек у входа, занял свое место в вагоне.

Когда объявили о скором отправлении, драйв все-таки появился: защекотало внизу живота, по ногам побежали мурашки. Ну вот, он хоть что-то почувствовал! Еще Силас заметил, что каждый огонек сияет каким-то особым блеском. Может, из-за охватившей его эйфории?.. Извинившись, рядом села симпатичная девчонка в мини-юбке и плотных колготках. Силас обожал девчонок в плотных колготках – считал, что так их ноги смотрятся особенно красиво. Появление соседки он истолковал как благоприятный знак и теперь уже не смог сдержать улыбку. Напряжение постепенно ушло, уступая место предвкушению дороги. Они с Пьером здесь, в скоростном поезде. И вдруг Силас впервые осознал происходящее, словно раньше был сторонним наблюдателем. Раздался звучный гудок, извещавший о закрытии дверей, – и сердце пустилось вскачь, ладони взмокли.

Соседка, достав электронную книгу, погрузилась в чтение невидимого романа. Силас этих штучек не понимал. Разве можно читать, не переворачивая страницы? А как же приятная тяжесть тома в руках? Шероховатость обложки? Отпечатки разных моментов жизни на страницах – след грязного пальца, клякса от кофе, ресница, упавшая в канавку переплета и оставшаяся там на десяток лет, уголок листа, загнутый тобой, чтобы отметить важный отрывок или просто запомнить незнакомое слово? Нет, всеобщая мания читать с экрана была ему чужда. Это же все равно что читать не книгу, а ее призрак.

Как-никак в призраках Силас кое-что смыслил.

Он принялся краем глаза наблюдать за девушкой.

Бедняжка не знала, что ее ждет. Поглощая романы один за другим, она вступает в контакт с населяющими их призраками, и в итоге призраки подчинят ее своей воле. Они потихоньку проникнут в ее сознание, проходя сквозь экран, слово за словом, просочатся в кору головного мозга вместе с экранным излучением. Потому что текст, отпечатанный на бумаге, покорно дожидается, когда книгу откроют и начнут в него погружаться, но электронная читалка – другое дело. От нее исходит электромагнитное поле или что-то вроде того, переполненное словами, которые резонируют с подсознанием и в конце концов превращаются в голоса.

Одержимость. Ей грозит одержимость.

Мурашки бежали уже по всему телу. Силас должен был стать свидетелем событий, в которые здесь, кроме него, никто не смог бы поверить. Но он-то знал, что к чему.

Поезд качнулся, и ландшафт за окном медленно пополз назад.

Покалывание в ногах превратилось в дрожь, оцепенения как не бывало. Силас уже не мог усидеть на месте – хотелось вскочить, подвигаться. Однако он продолжал смирно сидеть рядом с девушкой, которой грозила одержимость, и терпеливо ждал, то и дело поглядывая на часы.

За пять минут до начала Силас поднялся с кресла. Бросил взгляд на соседку – призраки определенно уже завладели ее волей, потому что она никак не отреагировала, – и вышел в тамбур. Отыскав свою сумку в большой куче багажа, он достал айпод и сунул в уши «затычки».

8 часов 58 минут.

У него оставалось еще две минуты. Силас закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. С самого приезда на вокзал где-то в глубине глазниц пульсировала боль; любой, даже слабый свет слепил, и цвета казались слишком яркими. Он вспомнил, что в боковом кармане сумки лежат солнцезащитные очки, вытащил их и надел. Сразу стало легче. Еще одно преимущество: так не видны его зрачки. Никто не имеет права смотреть ему в глаза – люди этого не заслужили. Его глаза хранят тайну.

8 часов 59 минут.

Секунды вели обратный отсчет, вот-вот будет девять ровно.

Теперь сердце Силаса стучало быстро и мощно, ударяясь изнутри о футболку цвета хаки, словно требовало действовать без промедления.

Пьер, наверное, уже занял позицию.

Силас взглянул в окно – там простирались поля до самого горизонта. Отлично, так и задумано. Он ткнул пальцем кнопку «плей» на айподе, и в ушах заиграла музыка.

«Социальное самоубийство»[4] Орельсана. Самое то.

Быстрыми, уверенными движениями Силас надел снаряжение, затем достал из сумки свое орудие истины и шагнул в вагон.

На мгновение ему почудился глухой шум в отдалении, но, скорее всего, он ошибся. Хотя, возможно, Пьер уже приступил к делу.

Силас внимательно оглядел пассажиров в первых рядах: все сидели, уткнувшись в смартфоны, ноутбуки, планшеты или журналы. Он сотню раз проигрывал в воображении эту сцену, и всегда в его фантазиях люди кричали. А тут была тишина. На него никто не обращал внимания.

Прошло несколько долгих секунд. За это время он успел хорошенько изучить обстановку и выбрать того, кто станет первым. Силас даже не надеялся, что ему так повезет.

И вдруг раздался визг.

Женщина в пятом ряду вытаращилась на оружие в его руках, парализованная страхом.

Ну наконец-то! Вот теперь пора.

Пассажиры мгновенно очнулись, вылезли из своих уютных коконов и заозирались, пытаясь понять, что происходит.

Когда они увидели Силаса, было слишком поздно.

Обрез качнулся к мужчине в деловом костюме, и, прежде чем тот успел вжаться в сиденье, серое вещество его мозга слилось с хлопковым подголовником в оглушительном грохоте выстрела. По вагону мгновенно разлетелась пороховая вонь, но еще быстрее распространилась паника.

Ближайшие к Силасу пассажиры, узники своих кресел, успели только приподняться – и вот уже одного ударил в грудь заряд дроби и яростно отбросил обратно на сиденье; второму вырвало гортань – он почти лишился головы; лицо третьего странным образом вдавилось в черепную коробку от выстрела в упор, словно голова втянула его изнутри.

Пассажиры рейса Париж – Андай вскочили, заметались, сбивая друг друга с ног и крича. Подросток плавным движением достал из-за пояса пистолет и снова открыл огонь. Ему даже не приходилось прицеливаться: достаточно было жать на спуск, выставив оружие, и толпа ловила пули. Она поглощала их одну за другой, взамен отдавая тела – безжизненные или агонизирующие, вопящие, молящие, рыдающие в смятении и страхе.

Выстрелы гремели не умолкая, рвали барабанные перепонки, а Силас неумолимо шагал вперед в ритме словесных залпов Орельсана. Краем глаза замечая силуэты людей, съежившихся в креслах, он разворачивался и безжалостным выстрелом превращал их в стынущие трупы.

Он поравнялся с бывшей соседкой, которой грозила одержимость. Девушка, отскочив к окну, бледная, с мокрыми от слез щеками, прижимала к себе дурацкую пластиковую читалку, закрывая нижнюю половину лица. Будто хотела защититься.

– Эта хрень разрушает нейронные связи, ты в курсе? – бесстрастно произнес Силас.

Девушка, видимо, не услышала – она подвывала, дрожа.

В конце концов, она сама сделала выбор.

– Так будет лучше, правда. Когда тобой завладеют все эти книги, ты не обрадуешься. Реально.

Читалка разлетелась на сотню осколков, и те вонзились в лицо девушки, разорвав ей челюсть.

Силас развернулся. Теперь он смотрел в конец вагона, где давились последние пассажиры. Маленькая девочка споткнулась, и двое мужчин бессовестно пробежались по ней. На то, чтобы уложить обоих, хватило двух пуль. Силасу почудилось, что девочка, которая с окровавленным лицом плакала на полу, сжимая руку, подмигнула ему. Это, конечно, было маловероятно, но все же он ясно видел: девчонка ему благодарна. Призраки снова явили себя! Да, это были они! Девчонку нужно пощадить. Решено.

Силас перезарядил дробовик и выстрелил в затор, образовавшийся в конце вагона. Толпа взревела во весь голос и рванула наутек, словно стайка кроликов. В одном направлении.

К Пьеру.

Можно не сомневаться: тот же спектакль идет полным ходом в другом вагоне. Люди окажутся в тупике, в тисках, две толпы столкнутся, каждая захочет смять другую… А потом они поймут.

Куда бежать в поезде, который мчится на полной скорости? В конце концов кто-нибудь дернет стоп-кран, чтобы его остановить, затем все бросятся в поля. И будут как на ладони.

Тогда они с Пьером усядутся на подножке вагона, повыше, и прицельно перестреляют столько беглецов, сколько смогут. Это будет просто.

Реальная бойня.

Силаса переполняла гордость. Они войдут в историю.

Поставят новый рекорд.

1

Веки, налитые свинцом, приподнялись с большим трудом. Тонкая полоска света резанула по уставшим, чувствительным глазам. Людивина глухо замычала, уткнувшись лицом в сгиб локтя. Губы разлепились, как молния, которую медленно расстегивают. Во рту было гадко, язык распух, горло саднило. Вместе с ней проснулась пульсирующая боль в голове и теперь все сильнее давила на виски.

Черт возьми… Что я опять натворила?

Она медленно моргала, привыкая к свету, пытаясь различить контуры потолка, карниза, бархатных штор. Постепенно начали возвращаться воспоминания о вчерашнем, и вскоре им стало тесно в голове, пульсирующей от боли, словно все пространство в ней было занято алкогольными парами.

Унылая вечеринка. Дичайшая тоска – пять баллов из пяти. Огненно-красный уровень опасности. Срочно приняты спасательные меры. Лексомил не подействовал. Ксанакс не справился. Ей нужно было почувствовать жизнь, окунуться в мир, в толпу, видеть улыбки, упиваться смехом, взглядами, словами, жестами, попасть в центр внимания, чтобы ее окутало, объяло, одурманило. Поэтому…

Бар. Бухло. Парни.

Парень.

Людивина вздохнула и помассировала лоб, прежде чем решилась открыть глаза пошире. Опасения оправдались: она не дома. И не у кого-то из знакомых. Морщась, она приподнялась на локте и сфокусировалась на лежащем рядом теле. Щетина, густые лохматые брови, на шее и плечах татуировки – языки пламени и каббалистические мотивы. Здоровенный мужик, но не брутальный. Черты лица грубоватые, хотя вполне симпатичные. Он тихо похрапывал, криво приоткрыв рот.

Людивина заглянула под одеяло. Как и следовало ожидать, она была голая.

Только бы презерватив не забыли…

Она в изнеможении упала на подушку и закрыла лицо руками.

Как прошел остаток вечера, вспомнить не получалось. У них был секс? По крайней мере, внизу она ничего особенного не чувствовала, да и не помнила ничего вообще. Впрочем, немудрено – ее дыханием сейчас свечки можно было зажигать.

Ну что же ты опять наделала, подруга? По ходу, это сильнее тебя.

До Людивины вдруг дошло, что она не знает ни какой сейчас день, ни который час, и разом накатила паника. А если у нее новое расследование? Она вскочила и обшарила скомканную одежду, валявшуюся у кровати. Телефон нашелся в заднем кармане джинсов, на экране высветилось: «10:12».

Черт!

«Понедельник, 5 мая».

Значит, вчера приключилась воскресная хандра. Гребаная воскресная хандра! Жуткая штука. Хуже не бывает.

Людивина быстро перетряхнула воспоминания и сразу успокоилась. Она ничего не пропустила, сегодня у нее выходной.

Голова гудела, на тонкие височные косточки что-то напирало изнутри, словно хотело вырваться наружу.

Очень понятное желание. Ей и самой хотелось бы вырваться из собственной головы.

Людивина натянула трусы, поглядывая на кровать. Нога татуированного мужика высунулась из-под одеяла – на лодыжке красовался еще один шаманский знак.

Его зовут Дом. Доминик, что ли? Нет, Дам. Дамьен… Точно, Дамьен! Работает в похоронном бюро или типа того.

Да какая, блин, тебе разница?!

Людивина скривилась от головной боли. И вправду слишком много вчера выпила. Тут проснулся желудок, живот скрутило сильным спазмом, и она согнулась пополам, прижав ладонь ко рту. Закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, но так стало еще хуже – мир в темноте принялся раскачиваться. Пищевод обожгло желчью, но Людивина, стиснув кулаки, подавила приступ рвоты. Надо срочно уходить. Чтобы никаких объяснений и неловких похмельных разговоров между случайными любовниками, и уж точно никакого вежливого обмена телефонами. Она натянула джинсы – вернее, втиснулась в невероятно узкие скинни, – подобрала с пола топ и сняла с дверной ручки лифчик.

Вчера ее понесло в бар не только потому, что хотелось побыть среди людей, нечего себя обманывать. В белом топе, на котором красовался череп, расшитый пайетками, она производила ошеломительное впечатление на мужчин. Весьма откровенное декольте неумолимо притягивало взгляды, и Людивине об этом было отлично известно. Она никогда не надевала этот топ просто так, без умысла. И уж точно не вчера. Вчера она хорошо знала, что делает.

Разыскивая под кроватью босоножки на танкетке, Людивина наткнулась на разорванную упаковку от презерватива и вздохнула с облегчением. Ну хоть что-то – одной глупостью меньше.

В желудке стремительно набухал новый обжигающий комок. Нужно было срочно бежать отсюда.

Она на цыпочках выскользнула из квартиры, не оставив записки и даже не бросив прощального взгляда на Дама с тату. Они на пару ужрались и перепихнулись – этого вполне достаточно. То есть не вполне, а более чем, поправилась Людивина. С Дамом она больше не увидится. Зачем ей это живое напоминание о собственных ошибках и провалах? Ни к чему оно.

Людивина осторожно прикрыла дверь, стараясь не хлопнуть. Спускаться в метро не понадобилось, – оказалось, Дам с тату живет в десяти минутах ходьбы от ее дома.

Вот ведь идиотка! Не могла найти кого-нибудь на другом конце Парижа?

Впрочем, Людивина не была уверена, что узнает этого парня, если они случайно столкнутся на улице. И он наверняка тоже ее не вспомнит.

От теплого воздуха в голове немного прояснилось, но злое весеннее солнце так било в глаза, что пришлось надеть темные очки. Светлые локоны заплясали над толстой оправой. В таком виде она походила на миленькую дурочку, едва протрезвевшую гламурную девицу, которая воскресным вечером позволила себя охмурить прекрасному незнакомцу. Гадость. Жалкая карикатура. Людивина ненавидела себя в такие моменты.

Дома она сбросила босоножки и сразу направилась в ванную, к аптечке. Выпила таблетку пронталгина, потом включила на кухне чайник. Хотелось чаю, в горле пересохло, во рту застоялся привкус пива и текилы. Под душем сразу полегчало – вода смыла прогорклые ночные запахи секса, ее и чужого пота, и она долго стояла, очищая от скверны свои феромоны. Затем добрела до гостиной и опустилась на диван со второй чашкой «Инглиш брэкфаст» в руке.

Теперь, когда в синем небе сияло солнце, на улицы вернулась цивилизация, а Людивина ощутила жизнь вокруг, слушая умиротворяющие звуки где-то вдали, она с тревогой вспоминала свои недавние поступки. Вчера ей не удалось взять себя в руки, успокоиться, обуздать свои опасные порывы, действовать как разумная взрослая женщина. Нет, она просто камнем ушла на дно.

Поднявшись с дивана, Людивина вернулась на кухню и остановилась перед календарем пожарных Парижа. Маркером зачеркнула цифру 2 и рядом нарисовала 3.

3/5.

Три из пяти.

Людивина позволяла себе пять загулов в год. Пять раз срывала предохранительный клапан. Такое количество казалось ей приемлемым для того, чтобы продолжать достойное существование, не впадая в крайности. За неимением лучшего приходилось упорядочивать зло математическими методами.

Уже три, а сейчас только май. Год будет долгим.

Прошлый год она пережила без эксцессов – а сейчас-то в чем дело? Прошло уже полтора года со дня смерти Алексиса и резни в Валь-Сегонде[5]. Самый тяжелый период позади, так почему же она сорвалась именно теперь?

Когда я в последний раз приносила цветы на его могилу?

Людивина тряхнула головой. Нужно было найти себе оправдание.

Она снова посмотрела на календарь.

3/5.

Похоже на формулу ее душевного здоровья. Или на уравнение силы сопротивления безумию. Говноотстойник заполнен на три пятых, пора задуматься о том, куда все это слить. И как.

Она возобновила занятия боевыми искусствами – джиу-джитсу, крав-мага[6], – посвящала тренировкам несколько вечеров в неделю, чтобы выпустить пар. Еще ходила в стрелковый клуб, хотела превратить себя в совершенную боевую машину, неуязвимую, не ведающую сомнений. Но всего этого оказалось мало. С самого начала ей было ясно: доводить себя до физического и умственного изнеможения – это не терапия, а способ ненадолго снять симптомы.

Надо поработать. Уйти в расследования с головой, и станет легче.

Людивина забросила маркер на холодильник.

Все полтора года она изучала психологию самых извращенных убийц. Читала книги, слушала публичные лекции, ходила на вечерние курсы, чтобы понять, с чем имеет дело. Все выяснить, чтобы успокоиться. В свое время ей попадались жуткие экземпляры, и, чтобы избавиться от их призраков, она решила препарировать души. Сделать вскрытие, чтобы унять свои тревоги, рассеять кошмары, посмотреть научным, медицинским взглядом на этот почти детский страх перед чудовищами. Справиться с чувствами, подавить неврозы и преобразовать энергию ужаса в чистое знание. От эмоционального восприятия перейти к сухой аналитике.

Но эмоции часто брали верх, они выскакивали как черт из табакерки, требовали выкрутасов, желаний, впечатлений. Нельзя взять и задушить в себе то, что делает тебя живым. Так гораздо лучше, но слишком уж больно.

Наставник говорил: чтобы понять демонов этого мира, нужно изучить темную сторону, на которой они живут. А путешествия на ту сторону не обходятся без риска.

На журнальном столике в гостиной запел и завибрировал мобильный телефон. Звонил Сеньон, ее напарник.

– Птичка моя, у нас сегодня полевые стрельбы, – сразу обрадовал он.

– Что случилось?

– Ночью ожидается гоу-фаст[7], бригада по борьбе с наркотиками перехватила инфу на прослушке. Контртеррористы[8] загружены под завязку, они не могут отреагировать так быстро, а полковник не хочет лишить нас заслуженных лавров, так что мы все участвуем. Рандеву в двадцать ноль-ноль на летучке.

А дела-то налаживаются, подумала Людивина.

Помощь бригаде по борьбе с наркотиками не относилась к числу любимых занятий Людивины, но оперативная работа сейчас отнюдь не повредит. И потом, нужно взглянуть правде в глаза: расследования вроде дела Герта Брюссена и Маркуса Локара случаются раз в столетие. Это было фантастическое дело, рядом с ним раскрытие убийства кажется банальным. Но жизнь-то продолжается, надо находить интерес в мелочах, в рутине и повседневности. А уж это она умеет, что доказывала не раз. Стоит ей сосредоточиться на каком-нибудь деле, оно становится главным в жизни, и тогда она вгрызается в него яростнее, чем голодный питбуль в кость.

Гоу-фаст, значит. В таком она еще не участвовала, для нее это будет премьера. Сотрудники отдела расследований парижской жандармерии часто рассказывали, как среди ночи машины несутся на запредельной скорости, чтобы поскорее проскочить трассу. Одна впереди, с разведчиками, которые следят, нет ли фликов, вторая, с грузом, в нескольких километрах позади. Обе выжимают двести с лишним километров в час. Перехват таких наркокурьеров – сложнейшая операция, которую надо проводить с хирургической точностью, без права на ошибку. По-другому на таких скоростях нельзя.

Это будет отличный опыт. И возможность хорошенько прочистить мозги.

Людивина растянулась на диване, прислушиваясь к глухой боли в висках.

У нее еще полдня на то, чтобы прийти в себя.

Более чем достаточно.

2

Конусы света стремительно скользили по дорожному полотну, вычерчивая желтую линию – санитарный кордон, отделяющий эту скоростную зону от тьмы. Огоньки задних фар смазывались влево, рассеянные скоростью.

Три матово-черных «Порше Кайен GTS» парижской жандармерии, почти неразличимые даже в пятнах фонарей, двигались по трассе А1, готовые без усилий нагнать цель. Все три автомобиля были конфискованы у наркоторговцев и в соответствии с недавним законом переданы силовым структурам для того, чтобы те могли бить врага его же оружием.