Последний рейс

Клэр

22 февраля, вторник

Только через час после того, как мы оторвались от земли и поднялись в воздух, моя тревога отступила. Сердце перестало бешено биться, и я вдохнула полной грудью – в первый раз за долгие годы. Самолет, на котором я должна была отправиться на Карибы, сейчас летит где-то над Атлантикой, за тысячи миль отсюда. Через пару часов он приземлится в Пуэрто-Рико, подрулит к терминалу, и Ева, не замеченная никем, скроется в пестрой южной толпе. Рори уже, наверное, вскрыл мой пакет, и, когда ему доложат о моем исчезновении, он будет искать Клэр Кук или Аманду Бернс. О Еве Джеймс он ничего не знает.

Вдруг вспомнилось, как давным-давно (мне было тогда тринадцать) мы сидели с мамой на крыльце и я жаловалась ей, что уже несколько недель кряду одноклассницы подстерегали меня в коридоре или раздевалке и обзывали. Мама предложила вмешаться, но я запретила ей, опасаясь, что станет только хуже. «Как же я хочу просто исчезнуть!» – заявила я тогда. Мы сидели бок о бок и смотрели на маленькую трехлетнюю Вайолет, бегающую по нашему крошечному двору мимо розовых кустов.

«Если повнимательнее присмотреться, Клэр, решение обязательно найдется. Надо только набраться смелости, чтобы увидеть его», – посоветовала мама и сжала мою руку в своих ладонях.

Тогда ее слова ничего мне не сказали, лишь озадачили; теперь же я поняла: она наставляла меня на будущее – никогда нельзя сдаваться. Я металась между двумя одинаково ужасными перспективами: вернуться к разъяренному Рори или попасть в руки лихих людей, посланных Нико. И тут появилась Ева и спасла меня.

Бедняга, ей тоже пришлось многое вынести. Куда бы она ни уехала, надеюсь, ей удастся найти счастье. Возможно, она купит себе уединенный домик у океана, и кожа ее потемнеет от загара, а светлые волосы, наоборот, еще больше выгорят на солнце, отрастут и будут струиться по плечам.

Убежать ото всех. Начать с чистого листа. Вот что нужно нам обеим. Именно это и свело нас.

Поразительное совпадение. Неожиданная удача в череде невзгод.

Счастье, переполняющее меня, выплескивается наружу радостным смехом. И пугает ничего не подозревающего соседа. Я извиняюсь и отворачиваюсь к иллюминатору, где городские ландшафты постепенно сменяются зелеными полями. Расстояние между мной и Рори растет с каждой секундой. И это не может не радовать.

Через шесть часов наш самолет приземляется в Окленде. Прежде чем опуститься, мы делаем несколько кругов над Сан-Франциско, и командир борта по громкой связи очень любезно обращает наше внимание на такие достопримечательности, как знаменитый мост Золотые Ворота и здание «Трансамерика». Из-за волнения я почти ничего не вижу. Ожидая высадки в плотной толпе людей, я прикрываю глаза и вспоминаю, как мы с Вайолет часами играли в «Что ты выберешь?», придумывая невозможные, уморительные варианты: «Что ты выберешь: проглотить разом десять тараканов или каждый день в течение года есть на ужин одну только печенку?» Я тихо улыбаюсь, представляя, что бы мы с сестрой придумали сейчас: «Что ты выберешь: быть женой богатого, но жестокого человека или начать жизнь заново без денег и имени?» Для меня ответ очевиден.

Наконец подают трап, и высадка начинается. Я занимаю место в очереди и натягиваю кепку поглубже – лучше не рисковать и не показывать лицо камерам видеонаблюдения. Первое, что я сделаю, сойдя на землю, – это позвоню Петре и скажу, что сбежала в Окленд, потом найду самый дешевый мотель, где не станут приставать с расспросами. С четырьмя сотнями баксов в кармане шиковать не приходится.

Выйдя из терминала, я начинаю осматриваться в поисках таксофона и замечаю, что вокруг творится неладное: люди будто приклеились к экранам телевизоров в закусочных и кафе. Иду к ближайшему бару, где уже скопилась небольшая толпа, и заглядываю через головы собравшихся. На экране кабельные новости без звука, хмурая женщина в строгом костюме, судя по подписи – Хиллари Стэнтон, официальный представитель Национального совета по безопасности на транспорте, – рассказывает что-то с мрачным видом. Читаю бегущую строку:

Мы не знаем, что послужило причиной аварии. Строить предположения еще рано.

Следом появляется диктор. За то время, пока исчезает бегущая строка, успеваю заметить заголовок:

Крушение рейса 477

Не может быть! Я перечитываю опять в надежде, что слова сложатся иначе и смысл – ужасный, пугающий, невозможный – изменится.

477 – номер моего рейса до Пуэрто-Рико.

Проталкиваюсь ближе. Снова появляется бегущая строка:

Власти пока не дают никаких комментариев относительно причин аварии. Очевидно лишь то, что выживших, скорее всего, не осталось.

Рейс 477 направлялся в Пуэрто-Рико. На борту находились девяносто шесть пассажиров.

На экране виден океан с плавающими на поверхности обломками самолета.

От этой картинки у меня подкашиваются ноги, и я едва не падаю на мужчину, стоящего рядом. Он подхватывает меня и помогает устоять.

– Вы в порядке?

Стряхиваю его руку и протискиваюсь сквозь толпу к выходу, не в силах примирить только что увиденное на экране с образом Евы, еще живым в моей памяти, – со звуком ее голоса, ее улыбкой, которой она проводила меня на спасительный рейс.

Дрожащими пальцами достаю из кармана чек с нацарапанным на обратной стороне номером Петры и набираю цифры. Механический голос в автомате просит меня опустить доллар с четвертью. Торопливо нашариваю в кошельке у Евы пять монет и одну за другой проталкиваю в щель, но вместо гудков раздается пиликанье и тот же механический голос отвечает: «Извините, номер больше не обслуживается». Наверное, впопыхах я ошиблась, нажала не туда или дважды ввела одну и ту же цифру. Делаю глубокий вдох, выскребаю монетки из лотка для сдачи и еще раз медленно набираю номер, стараясь сдержать дрожь в руках.

Опять то же самое.

Опускаю трубку. Кажется, все это происходит не со мной. Реальность будто ускользает. На ватных ногах дохожу до ряда пустых стульев и усаживаюсь на первый попавшийся. Мимо мелькают люди с чемоданами, сумками, упирающимися детьми, звонящими мобильными телефонами.

Вероятно, там, в туалетной кабинке, я из-за волнения неправильно списала номер – нахлынувший адреналин рассеял внимание.

И теперь я полностью отрезана от прошлого.

Картинка на телеэкране сменилась.

Список пассажиров еще не опубликован, однако представители Национального совета по безопасности на транспорте обещают к вечеру предоставить всю информацию.

Теперь моя и без того непростая задача усложнится в сотни раз. Подобные трагедии вызывают ажиотаж. Сначала СМИ будут смаковать жуткие подробности и строить догадки, что же пошло не так, потом начнут выжимать слезу из аудитории: примутся писать о погибших пассажирах – их безутешных семьях, несбывшихся надеждах, оборванных жизнях, – и непременно раздобудут фотографии, на которых те еще живут, веселятся и ничего не подозревают. Учитывая популярность Рори, мою историю раздуют до небес. Мое лицо скоро появится во всех новостях, и тогда шансы остаться неузнанной и начать новую спокойную жизнь сведутся к нулю. Я стану второй Мэгги Моретти, еще одной трагедией в непростой судьбе Рори, которую он с честью переживет. Без денег, без документов, без друзей и без укрытия мне долго не протянуть.

Нет, сдаваться глупо. Я открываю Евину сумку и, порывшись, выуживаю оттуда связку ключей и бумажник. На водительских правах указан адрес – дом 543, Ле Рой. Что ж, выбора нет. Выхожу из аэропорта под яркое калифорнийское солнце и ловлю такси.

Мы мчимся по автостраде. Очертания Сан-Франциско проглядывают за промышленными зданиями на восточном берегу залива, но мне сейчас не до красивых видов. Перед глазами снова встает Ева – воодушевленная, полная решимости начать новую жизнь и еще не подозревающая, что ее надеждам не суждено сбыться. Я прижимаюсь лбом к холодному стеклу, стараясь не расплакаться. Нельзя давать воли чувствам на людях.

Вскоре мы сворачиваем на улицы университетского кампуса. На тротуарах полно жизнерадостной молодежи. Пытаюсь представить, что сейчас делает Рори. Скорее всего, отменил встречу в Детройте и мчится в Нью-Йорк; скопленные мной деньги положит на свой счет, а все остальное спрячет в секретном шкафчике.

Студенты то и дело перебегают дорогу, почти не глядя по сторонам. Мы огибаем восточную границу кампуса и въезжаем в жилой район с живописными холмами и извилистыми улочками, засаженными высокими мамонтовыми деревьями. Я смотрю в окно и думаю о том, что ждет меня за дверью Евиного дома, – дома, в котором она жила с мужем столько лет и в котором до сих пор находятся их фотографии, памятные вещицы, любимые кресла. А теперь туда вторгнусь я – незваный, непрошеный гость; буду готовить на их кухне, мыться в их душе, спать в их кровати. Меня передергивает, я гоню от себя эти мысли.

Таксист тормозит у белого двухэтажного дуплекса с длинным крыльцом и двумя одинаковыми дверьми по краям. Окна справа наглухо занавешены от посторонних глаз. Перед домом возвышается большая ель, затеняющая двор. В левой части дома никто не живет – сквозь стекла видны пустые комнаты с лепниной под потолком и паркетными полами. Хорошо, что не придется отвечать на расспросы любопытных соседей.

Я достаю ключи и один за другим перебираю их, пытаясь открыть входную дверь. Наконец замок подается. Нажимаю на ручку, толкаю дверь и… замираю от страха. Я забыла о сигнализации – сейчас она поднимет на уши район. Все тихо. К пыльному запаху пустого дома поначалу примешивается едва ощутимый сладковатый аромат, то ли цветочный, то ли химический, а потом исчезает.

Я запираю дверь, осторожно обхожу пару туфель, будто только что сброшенных хозяйкой в коридоре, и прислушиваюсь: вдруг тут кто-то есть? Однако дом, несмотря на беспорядок, кажется совершенно безлюдным.

Сумку снимаю с плеча и оставляю у входа на случай, если все-таки придется быстро ретироваться. Крадусь на кухню. Никого. Только груда грязных тарелок в раковине и недопитая банка диетической колы на столе. Дверь, ведущая на задний двор, заперта на цепочку.

Медленно и очень осторожно поднимаюсь на второй этаж и осматриваю верхние комнаты. Их всего три: ванная, кабинет и спальня. На кровати и на полу валяется брошенная, будто впопыхах, одежда. Хозяев нет. Я одна в доме, можно выдохнуть.

Возвращаюсь в гостиную и опускаюсь на диван. Прячу лицо в ладонях и даю волю эмоциям, на которые оказался богат этот день: сначала паника, отчаяние, затем страх быть узнанной.

И вдруг Ева вновь встает перед глазами. Я обязана ей спасением, и вот теперь она на дне Атлантического океана. Была ли ее смерть страшной и мучительной или она потеряла сознание от недостатка кислорода и погибла, не страдая? Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Я в безопасности. Мне ничего не угрожает. За окном проезжает машина. Вдалеке звонят колокола.

Я поднимаю голову. По стенам гостиной развешаны абстрактные постеры в рамах, рядом с диваном стоят мягкие кресла. Комната небольшая, но уютная; мебель качественная и без претензии – не то что в доме, из которого я сбежала.

В кресле напротив телевизора заметна вмятинка – вероятно, там часто сидели. Остальная мебель выглядит как новая, будто ей и не пользовались вовсе. Еще раз осматриваю комнату и не могу отделаться от навязчивого ощущения, что здесь что-то не так. Возможно, причина в царящей всюду небрежности, будто хозяин только что вышел и вернется через минуту. Интересно, а где стояла больничная койка ее мужа, где работники хосписа отсчитывали ему таблетки, отмеряли лекарства, мыли руки? Не вижу никаких свидетельств того, что здесь кто-то долго болел. Даже на ковре нет никаких следов.

У противоположной стены – стеллаж с книгами. Я подхожу ближе, чтобы разглядеть названия – в основном это труды по биологии и химии, на нижних полках несколько учебников. «Работу пришлось бросить, когда он стал совсем плох». Может, Ева или ее муж преподавали в Беркли?

Вдруг из кухни доносится резкий жужжащий звук, оглушительно громкий в пустом доме. Поборов страх, заглядываю в дверной проем и замечаю мобильник, лежащий на столе между двумя жестянками. Странно, ведь в аэропорту у Евы был другой телефон. Тогда чей же этот? На экране горит уведомление: получено сообщение от контакта «Д». Мне знаком этот мессенджер: сообщения в нем автоматически удаляются по истечении определенного времени.

Куда ты пропала? Что-то случилось?

Телефон вновь вибрирует в моих руках, заставляя вздрогнуть.

Позвони мне немедленно.

Кидаю мобильник обратно на стол. Затаив дыхание, жду, что будет дальше, и молюсь, чтобы этот таинственный Д, кем бы он ни был, отстал уже со своими вопросами.

Делаю шаг к раковине и осматриваю через кухонное окно крошечный задний двор. Он окружен кустарником и прорезан посередине мощеной дорожкой, ведущей к воротам. Я представляю, как Ева стояла здесь несколько недель назад и наблюдала за сгущавшимися сумерками, окрашивающими тени в глубокие фиолетовые тона, пока ее муж умирал.

Снова жужжит телефон, резкий звук разносится по пустой кухне, не предвещая ничего хорошего. Этот дом впустил меня, но так и не раскрыл своих тайн.

Ева

Беркли, Калифорния

Август

За полгода до крушения

Ева дожидалась его у общежития, не у того, в котором когда-то жила сама, а у нового, отделанного темным деревом и больше похожего на итальянскую виллу, чем на временное пристанище студентов. Все окна – нараспашку из-за жары, и на стенах в комнатах видны постеры модных, уже незнакомых Еве музыкантов. Часы на колокольне, стоящей в глубине кампуса, пробили время. Ева стояла на тротуаре, прислонившись к чужой машине; мимо на утренние занятия тянулись студенты, не обращая на нее внимания. Впрочем, как и всегда.

Наконец он появился. Шел, уткнувшись в телефон, небрежно закинув рюкзак на одно плечо. Еву заметил, только когда она зашагала рядом.

– Привет, Бретт.

Он вздрогнул и поднял глаза. В них промелькнула тревога, но он взял себя в руки и улыбнулся.

– А, это ты, Ева. Привет.

Из машины, припаркованной на другой стороне улицы, появились двое и не спеша двинулись за ними.

– Ты знаешь, зачем я пришла, – тихо произнесла Ева.

Они перешли через дорогу, миновали кофейни и книжные магазины, покинули кампус и повернули на юг. Поравнявшись с глухим узким переулком, ведущим к небольшой художественной галерее, которая, как и все подобные заведения, открывалась ближе к полудню, Ева преградила дорогу своему спутнику. Двое молчаливых парней, шедших сзади, тоже остановились, ожидая сигнала.

– Слушай, Ева, – затараторил Бретт, – мне очень жаль, но денег пока найти не получилось.

Он затравленно озирался по сторонам, надеясь увидеть какого-нибудь знакомого, чтобы попросить о помощи, но в столь ранний час это было маловероятно, к тому же со стороны все выглядело безобидно: парень просто болтал с девушкой на улице.

– В прошлый раз ты говорил то же самое. И до этого…

– Все из-за родителей. Они разводятся. Денег присылают мало. Еле на пиво хватает.

Ева внимательно выслушала оправдания и сочувственно склонила голову, будто ее заботили жалкие проблемы этого бездельника. Будто за те три коротких года, что она проучилась в Беркли, ей не приходилось из последних сил сводить концы с концами и даже выносить из столовой еду, чтобы не голодать в выходные. Какое уж там пиво…

– Очень печально, – вздохнула она. – Но это не мои проблемы. Ты задолжал шесть сотен, и я устала ждать.

Бретт судорожно стиснул лямку рюкзака и проводил взглядом прогромыхавший мимо автобус.

– Я верну. Клянусь. Но… мне нужно время.

Ева опустила руку в карман и достала жвачку, не спеша развернула ее и сунула в рот, будто размышляя над его словами. Заметив этот сигнал, ее молчаливые спутники, все еще стоявшие поодаль, двинулись вперед.

Когда Бретт их увидел и понял, чтó ему грозит, было уже поздно. Он отступил, надеясь сбежать, но те двое быстро нагнали его и затолкали обратно в переулок.

– Ева, пожалуйста! Я все отдам. Клянусь!

Страх в его глазах сменился паникой. Он попытался вырваться. Саул, тот из двоих, что покрепче, взял его за плечо. Ева видела, как сжимаются толстые пальцы. Бретт заплакал.

Ее задача выполнена. Ева отвернулась, чтобы уйти, но… не смогла. Взгляд мальчишки, испуганный, молящий, растерянный, остановил ее. Хотя, возможно, дело было совсем не в нем, а в мягком утреннем свете, пронизывающем теплый воздух, в котором, однако, уже чувствовалось свежее дыхание осени, напоминающее о первых учебных днях, ожиданиях и надеждах. О той жизни, которую она так любила.

К тому же этот идиот казался совсем ребенком: на лбу красный прыщ, на щеках пушок вместо щетины. И слезы. Когда-то давным-давно и она была такой же юной. Совершила ошибку. И умоляла о пощаде.

Никто не дал ей второго шанса.

Она отступила, разрешая выпустить Бретта, однако не успели громилы сделать и шага, как сзади кто-то приказал:

– Довести до конца.

Декс!

Он отделился от дверей запертого магазина, зажег сигарету и жестом велел Еве идти рядом. Звуки приглушенных ударов у них за спинами сменялись стонами и мольбами о пощаде, пока один особенно крепкий удар – возможно, беднягу пнули в живот или он сам влетел головой в стену – не прекратил все.

Ева не давала воли чувствам, понимая, что Декс наблюдает за ней.

– Что ты тут делаешь? – спросила она.

Ее спутник пожал плечами и затянулся сигаретой.

– Знаю, тебе не нравится выбивать долги. Пришел взглянуть, как ты справишься.

Врет? Или говорит правду? Так сразу и не понять, и все же опыт подсказывал Еве, что по доброй воле Декс в такую рань подниматься не станет – не иначе Фиш, их босс, приказал.

– Я в порядке, – заверила она.

Декс повел ее на холм, к стадиону. В кофейне у кампуса уже толпился народ: преподаватели и другие сотрудники университета покупали кофе перед работой, а вот дворик под белым навесом пока пустовал, даже столы и стулья еще не расставили. У тротуара в инвалидной коляске сидел попрошайка и играл на губной гармошке. Ева сунула ему пять баксов.

– Дай вам бог, – промямлил он.

– Совесть? – удивился Декс.

– Карма, – уточнила Ева.

Они остановились на самом верху, у здания Международного дома. Декс, не говоря ни слова, отвернулся к заливу, будто любуясь видом. Ева проследила за его взглядом и увидела, как двое громил выходят из переулка и направляются на запад, к Телеграф-авеню. Бретта с ними не было. Он остался истекать кровью на тротуаре. Хозяин галереи наткнется на него через пару часов и вызовет полицию. Или парень сам найдет в себе силы подняться и доковылять до общаги. О занятиях можно забыть.

Когда громилы скрылись из виду, Декс повернулся к Еве и вручил ей клочок бумаги.

– Новый клиент.

Она развернула записку: «Бриттани. 16:30. Парк Тилден» – и фыркнула:

– Судя по имени, ребенок гламурных девяностых. Где ты ее откопал?

– Наводка от знакомого из Лос-Анджелеса. Ее мужа недавно сюда перевели.

Ева резко остановилась.

– Она не студентка?

– Нет. Но волноваться не о чем. Это не подстава, – заверил Декс, бросил сигарету и раздавил ее ботинком. – Встретимся в три.

Дожидаться ответа от Евы он не стал, да и незачем: за все двенадцать лет их сотрудничества она ни разу не опоздала на назначенную встречу. Проводив взглядом удаляющегося Декса, Ева снова повернулась к заливу, проверить, нет ли там Бретта. Увы, на улице пусто. Она сунула руки в карманы и направилась на север, домой.

Вид утреннего кампуса будоражил в ней запрятанные глубоко воспоминания – конец лета, начало занятий… Однако нежданное появление Декса утром не давало ей покоя. Оно сбило ее ритмы, тесно связанные с пульсом университетской жизни. Что же привело его в тот переулок?

– Извините, – раздалось сзади.

Не обращая внимания, Ева ступила на маленький мостик через ручей, пересекающий кампус.

– Извините, – снова повторили у нее за спиной, уже громче.

Еву догнала запыхавшаяся девица, судя по виду – узким джинсам, сапогам и новенькому рюкзаку – первокурсница.

– Подскажите, пожалуйста, где Кэмпелл-Холл. Сегодня первый день, а я опаздываю. Проспала…

Она осеклась под неприветливым Евиным взглядом, вся такая взволнованная, с горящими глазами и большими надеждами, которым, увы, вскоре предстоит разбиться о суровую реальность – как это было с Бреттом. Интересно, сколько месяцев она продержится, прежде чем падет жертвой зашкаливающего напряжения университетской гонки: завалит экзамен, получит низкий балл, не успеет сдать работу… И какой-нибудь доброжелатель тихонько сунет ей в библиотеке листок с номером Декса. Сколько она продержится, прежде чем снова встретится с Евой?

– Вы знаете, где это? – не отставала девица.

– No hablo inglés[2], – соврала Ева.

Как она устала…

Девушка удивленно отступила, и Ева поспешила продолжить свой путь. Пусть кто-нибудь другой помогает этой наивной дурочке. Она пока не готова.

Неожиданное утреннее вмешательство Декса встревожило Еву и никак не выходило у нее из головы даже спустя несколько часов. Она давно вернулась домой и мыла посуду у себя на кухне, как вдруг стакан выскользнул у нее из пальцев и разбился, засыпав раковину осколками.

– Вот дерьмо! – выругалась Ева, закрыла воду, вытерла руки о кухонное полотенце и принялась собирать крупные осколки, чтобы выбросить их в мусорку.

Она нутром чуяла: что-то происходит, меняется, назревает. Так животные ощущают еле заметные подземные толчки, предвещающие грядущее землетрясение. Надо быть начеку. Найти убежище.

Ева выгребла остатки стекла с помощью бумажного полотенца и тоже отправила их в ведро. Проверила таймер: еще пять минут.

Выбросила пустую банку из-под диетической колы и осмотрела задний двор через кухонное окно. Розы и кусты живой изгороди сильно разрослись и нуждались в обрезке. В дальнем углу под ветками затаился кот. Он не сводил глаз с маленькой птички, которая плескалась в тенистой луже, образовавшейся слева от садового разбрызгивателя. Замерев, Ева стала наблюдать, что будет дальше. Про себя она молилась, чтобы птица скорей улетела из опасного места.

Внезапно кот прыгнул, в воздухе замелькали крылья. Несколькими сильными ударами о землю кот оглушил птичку. Наблюдая, как удачливый охотник удаляется со своей жертвой, Ева осознала, что Вселенная подает ей сигнал. Вот только одного понять не могла: кто она в этой схватке – кот или птица?

Размышления прервал сработавший таймер. Ева посмотрела на часы и еще раз выглянула во двор. Теперь там было пусто, только на дорожке осталось несколько перьев. Миновав тайную дверь, обычно скрытую за передвижным стеллажом, забитым посудой и кулинарными книгами, которые она ни разу не открыла, Ева стала спускаться в подвал, чтобы закончить начатую работу.

Клэр

22 февраля, вторник

Дом Евы застыл в ожидании, словно наблюдая за мной, чтобы понять, кто я и зачем явилась. В холодильнике не нашлось ничего, кроме нескольких упаковок с банками диетической колы и пустого помятого контейнера, задвинутого в дальний угол. На открытых полках расставлены поваренные книги и декоративные миски, в шкафах слева от раковины сперва попадаются только стаканы, тарелки и чашки, но потом, к счастью, в одном из отделений обнаруживаются небогатые съестные припасы. Что ж, значит, сегодня у меня на ужин только крекеры и кола.