Последняя роза Шанхая

Глава 13

Какая настойчивость. Собирался ли он поквитаться с мистером Чжаном? Я взглянула на его руку.

– Я просто хочу работать, – сказал он.

Его лицо было бледнее утренней зари, но она не заметила в его глазах ни капли обиды, ни намека на месть, ни даже искры гнева. Перед ней сидел человек, отвергающий насилие и настаивающий на работе, чтобы получать зарплату. Я хотела узнать о нем побольше. Поэтому, несмотря на усталость, спросила его, откуда он родом, чем занимались его родители, где он учился и почему приехал в Шанхай.

И он все мне рассказал. Он родился в Берлине. Его родители были профессорами в университете. Он приехал сюда из-за войны, и начал играть на фортепиано в юном возрасте по настоянию его матери.

– Что вы играли? – поинтересовалась я.

– В основном классическую музыку, – ответил он.

Я кивнула, все еще вспоминая его игру в отеле Сассуна.

– Мне больше нравится джаз. Знаете почему? Мы проиграли войну японцам. Люди умирают каждый день, как мухи. Все напуганы. Джаз помогает нам чувствовать себя живыми, помогает забыть о реальности. Классическая музыка – это другое, она касается воспоминаний.

– Я не смог бы выразить это лучше. – Он улыбнулся, его голубые глаза светились тем же светом, тем же желанием, которое я видела, когда он играл в отеле Сассуна.

Мое сердце бешено заколотилось, и я почувствовала, как мои щеки запылали. Я отвернулась к окну.

– Я также интересуюсь фотографией, это мое хобби, – продолжил он. Популярное увлечение среди иностранцев – например, Сассуна – но оно было дорогим удовольствием, потому что фотоаппараты и пленка импортировались.

– Что еще вам нравится? – спросила я.

– Кино.

В этом мы были похожи. Он сказал, что обожает Марлен Дитрих, немецкую актрису, а мне нравилась Кэтрин Хепберн. Я также любила читать журналы о кино, которые было тяжело достать, но менеджер Ванг обладал даром находить их для меня.

– А еще мне нравится кататься на лыжах, – добавил он. Чистое совпадение, поскольку моя мама, женщина с деформированными ступнями, была ярой лыжницей. – И вы мне нравитесь.

– Да, перестаньте. – Я взмахнула рукой, чтобы отпустить его. Но, должно быть, я сошла с ума, потому что даже после его ухода продолжала думать о его голубых глазах, цвета драгоценных камней, который менялся, отражая настроение Эрнеста, словно все происходило в каком-то волшебном фильме.

На следующий день, когда я была готова отправиться на работу мой жених, Ченг, приехал ко мне домой. Он предложил отвезти меня в клуб. Он часто это делал, якобы для обеспечения моей безопасности, но я знала, что для него это было предлогом, чтобы наблюдать за мной.

Он следил за модой и был одет с иголочки в фиолетовый твидовый пиджак, черный шелковый галстук, черные брюки и черно-белые кожаные оксфордские ботинки.

– Что это на тебе, Айи? Эта вещица такая обтягивающая, что видны твои ребра, – сказал он, стоя рядом со своим черным «бьюиком», когда я села в машину.

Он был властным человеком. Любил указывать мне, что я не должна делать, с кем не должна разговаривать и что не должна надевать. Это меня всегда раздражало, потому что Ченг, человек с отличным вкусом в мужской моде, предпочитал, чтобы я прикрывалась с головы до ног. Ему не нравилось, что я надеваю платье без рукавов, открывающее плечи, или короткое платье, открывающее икры.

На мне было длинное облегающее платье с рисунком из красных пионов; оно подчеркивало мои изгибы и обнаженные руки, которые в настоящее время были прикрыты коротким шерстяным пиджаком.

– Если тебе нужны новые платья, я пришлю своих швей. – Ченг сел рядом со мной, когда машина тронулась с места. Он был отпрыском судового магната. Состояние его семьи уменьшалось, как и мое, но он по-прежнему был богат и имел хорошие связи благодаря бракам своих шести сестер. Своим богатством и привлекательной внешностью – аристократическими чертами лица, широкими плечами и накаченными мышцами благодаря многолетним занятиям верховой ездой – он вызывал интерес у многих женщин. Моя семья считала, что я сделала завидную партию. Они были правы: Ченг был выгодной партией.

Но я испытывала к Ченгу только родственные чувства, как к брату. Когда я сказала об этом маме, она заверила, что этого достаточно, потому что брак – это бизнес, который станет удачным и без романтической любви. Я верила ей, поэтому мне редко приходило в голову сомневаться в моем будущем браке. Мне нравился Эрнест, иностранец, с которым я даже представить не могла, что подружусь, и меня влекло к нему так, как не следовало бы, но я бы никогда не стала рисковать своим будущим с Ченгом.

– Завтра я надену другое. – Ченг также обладал взрывным характером. Я предпочитала не провоцировать его.

– И бюстгальтер, Айи.

Он имел в виду традиционный бюстгальтер, треугольный кусок ткани, который делал мою грудь плоской. Он знал, что я ненавижу это, но споры с Ченгом только еще больше злили его.

– Хорошо.

Он достал пачку сигарет.

– Так что же я пропустил? Инцидент с ножом? Почему ты наняла иностранца?

Наверное, мои менеджеры рассказали ему о произошедшем, и Ченг, должно быть, был раздражен тем, что я приняла Эрнеста на работу, предварительно не посоветовавшись с ним. Как мой жених, Ченг чувствовал, что имеет право вмешиваться в мой бизнес.

– Он умеет играть фортепианный «Страйд», я собиралась тебе сказать. Он отличный пианист. Это поможет моему бизнесу процветать и приносить больший доход.

– Похоже, твоим посетителям он не нравится. – Заметил он безразличным тоном.

– Понравится, как только они услышат его игру.

Ченг выглядел оскорбленным; он всегда был таким, злился, когда ему противоречили.

– Это только начало. Будет еще больше неприятностей, если он задержится в клубе надолго.

Остаток пути до своего клуба я молчала, потому что Ченг заставил меня нервничать. А если он был прав? Только новых кровопролитий мне и не хватало. Это отбило бы желание у современных девушек, модной молодежи и других посетителей приходить в мой клуб. И даже алкоголь Сассуна тогда не помог бы.

Войдя вместе с Ченгом в банкетный зал, я замерла на месте. Эрнест уже был там, и он делал то, чего не должен был делать.

Глава 14

Он всё равно мог быть полезен. Проводить посетителей к их столикам, принести им напитки, если бы еще он знал язык, то мог бы также принимать их заказы. Когда посетители шли танцпол, он брал метлу и подметал скорлупу от арахиса, шелуху семян подсолнечника, пепел и окурки.

Он попросил разрешения доставить выпивку человеку, который ударил его ножом, мистеру Чжану. Тот сидел с двумя мужчинами в расстегнутых рубашках. Менеджер Ванг выглядел ошеломленным, но Эрнест кивнул, заверив его, что никаких проблем не будет. Подойдя к круглому столику, за которым сидели мужчины, Эрнест поклонился, вспомнив наставления Айи о китайском обычае, поставил на стол поднос со стаканами и бутылкой джина, которые они заказали, и налил ему.

– Гуизи, – пробормотал мистер Чжан.

Эрнест понял, что это было оскорбление, но он не чувствовал угрозы.

– Добрый вечер. Меня зовут Эрнест Рейсманн. Я к вашим услугам. Если вам что-то понадобится, пожалуйста, дайте мне знать.

Он мог сказать, что мистер Чжан не понимал его английского, но все равно, Эрнест остался и разливал их напитки. Мужчина выглядел несколько удивлённым, а затем довольным. На самом деле, все посетители выглядели удивлёнными и довольными.

У мистера Чжана был ещё один складной нож, но он им не воспользовался.

– Эрнест, вы уверены, что хотите выполнять эту работу? – спросила Айи за сценой. Она стояла рядом с хорошо одетым, красивым мужчиной с густыми черными бровями, волевым подбородком и суровыми черными глазами. Она выглядела потрясенной. Ее спутник хмуро смотрел на него.

– Что-то не так? – спросил Эрнест.

– Нет. Просто обычно иностранцы не подают китайцам еду и напитки. Знаете, это ниже их достоинства.

Он пожал плечами.

– Какое это имеет значение. Люди странные. Некоторые думают, что они выше других из-за своего богатства, своей гордости, истории своей страны, своей религии или своей внешности. Я просто человек из Берлина, гость в этом городе. Я изо всех сил стараюсь выглядеть прилично, и надеюсь, если возможно, стать другом этого города. И с радостью буду обслуживать посетителей вашего клуба, пока моя рука не заживет.

Она изумленно склонила голову на бок.

– Разумеется. Я буду рада вашей помощи.

Казалось, она собиралась сказать что-то ещё, но мужчина в элегантном наряде взял ее за руку, и они ушли.

В общем, Эрнест работал официантом, барменом и помощником официанта. Мистер Чжан больше не беспокоил его, а другие посетители и персонал клуба казались более дружелюбными, часто спрашивая его о его руке.

– Как новенькая, – отвечал он, поднимая ее, как флаг, как знамя мира.

Продолжая усердно трудиться, он прислушивался к разговорам посетителей и одними губами повторял их слова, тренируя нисходящие и восходящие звуки, как ее имя. Но, конечно, ничто не было таким же особенным и милым, как ее имя. Всякий раз видя Айи, он следовал за ней взглядом. Возможно, ему стоило держать свои чувства в секрете, если он хотел сохранить работу, но это было безнадежно. Он чувствовал себя другим человеком. Он смеялся так громко, как хотел; он мог бы спрыгнуть со скалы на спор.

Он считал дни до тех пор, когда снова сможет играть на фортепиано. Во время выступления оркестра он внимательно слушал и запоминал каждую песню. «The Entertainer», «On the Sunny Side of the Street», «Memories of You». Свинг, рэгтайм, джаз – популярная американская музыка, о которой он слышал, но с которой не был знаком. Он обратил внимание на пентатоновую гамму, основную мелодию и свободную импровизацию кларнетиста, трубача и скрипача. Зажигательный ритм заставлял его сердце колотиться; он постукивал ногами по полу, а здоровой левой рукой ударял по невидимым клавишам в воздухе. Голова кружилась от плещущей через край энергии и захватывающего хора инструментов.

Его страсть к джазу росла. Он узнал, что эта музыка появилась в Шанхае в конце двадцатых годов, когда многие американские музыканты приехали сюда во время Великой депрессии. Любимая песня Айи, «Последняя роза Шанхая», была написана Баком Клейтоном и китайским композитором Ли Цзиньхуэем как раз в те годы. После отъезда музыкантов их песни записывались на пластинки, копировались и накладывались на традиционные китайские песенки. В тридцатых годах вдохновленная джазом музыкальная индустрия Шанхая, когда-то почти не существовавшая, процветала. Песни, в которых сочетались ноты джаза и народных мелодий, транслировались по радио и сочинялись для фильмов. Появилось целое поколение новых певиц, и были основаны компании по производству граммофонных записей.

Прошло десять дней, когда однажды вечером Эрнест кое-что заметил.

– Айи, почему ваш оркестр не играет вашу любимую песню?

Она приложила палец к губам.

Никто в клубе не знал ее любимую песню.

В один из дней Эрнест закончил работу перед рассветом. По дороге домой он купил у разносчика кусок тофу и немного угля, чтобы вскипятить воду, поскольку водопроводная вода на кухне была опасной для питья. Он по-прежнему получал за ночь десять фаби, благодаря доброте Айи, но едва сводил концы с концами, обеспечивая едой Мириам и себя. На днях он купил чашку риса. Когда они сели за стол, Мириам обнаружила в своей миске жуков и двух извивающихся мучных червей. Он подзадорил ее, и она, хихикая, проглотила непрошенных гостей. Жизнь была тяжелой, но пока они были вместе, они могли черпать маленькие радости из миски риса с мучными червями.

Он что-то напевал себе под нос, когда Мириам в своей бежевой шапке-ушанке из овечьей шерсти открыла дверь. Она была босиком и держала в руках мухобойку. Он поднял руки.

– Смотри, что у меня есть.

– Тофу? Я ведь говорила тебе, что он мне не нравится. На вкус как грязь.

Мириам была не в настроении. С тех пор как они переехали в эту квартиру, он велел ей в целях безопасности оставаться внутри. Возможно, причиной был страх или чрезмерная опека, но после смерти Лии он не собирался рисковать. Мириам согласилась, особенно видя его рану, но постоянное нахождение в квартире отрицательно сказывалось на ней.

Он сложил уголь и еду в ящик.

– Послушай, у меня теперь есть работа. Когда мне будут платить больше, я куплю тебе еду получше.

– Эрнест, мы можем поговорить?

– Давай позже. Я устал. Вечер был длинным. – Он снял ботинки и пальто и со стоном завалился на кровать. Он был вымотан, не в силах держать глаза открытыми. Отработав уже столько дней, он все еще не мог привыкнуть не спать всю ночь. – Разбудишь меня в полдень?

– У меня нет часов.

– Ладно. Сам проснусь. Хочешь ещё поспать, Мириам? Ещё слишком рано.

– Не могу. Слишком много крыс и тараканов. Знаешь, скольких тараканов я уже раздавила? Тридцать четыре!

Чтобы немного подбодрить Мириам, он начал игру «Человек против вредителей».

– Отлично. Продолжайте в том же духе, младший лейтенант. – Он зевнул и закрыл глаза.

– Эрнест? Эрнест! Не спи. Поговори со мной. Мне вообще не с кем разговаривать. Нечего читать. Я не понимаю, что говорят эти люди. Такая скукотища. Мне не нравится эта жизнь. Как долго мы собираемся здесь оставаться?

Мириам была типичным книголюбом. В пять лет она читала о послушных братцах кроликах Гансе и Грете в «Заячьей школе» и развлекала себя историями об озорных Максе и Морице из «Веселых историй про шутки и проказы». К десяти годам она стала ярой поклонницей «Превращения» Франца Кафки. Поскольку школы в Берлине отказывались принимать еврейских детей, она читала и перечитывала Кафку. Устав слушать, как она кричит во сне, Эрнесту пришлось отобрать у нее эту книгу. Кафка был не для детей.

Мириам было одиноко. Если бы он не был таким уставшим, он провел бы с ней время, поговорил или поиграл в игру, но руки-ноги отказывали, и его охватила сонливость.

– Я не знаю. Но мама с папой скоро приедут. Помнишь?

– Могу я пойти с тобой в клуб?

– Он не для двенадцатилетних девочек.

– Мне только что исполнилось тринадцать.

Он забыл о ее дне рождения.

– И не для тринадцатилетних тоже.

– Но я хочу чем-нибудь заняться. Найти, как и ты работу. Я могу найти работу? Эрнест, проснись!

Он зевнул.

– Кто возьмет на работу тринадцатилетнего подростка? Вообще-то, тебе следует пойти в школу. Но я слышал, что японцы закрыли китайские школы, и им до сих пор не разрешают открыться. Школы, принадлежащие американцам и англичанам, возможно работают, но я сомневаюсь, что тут есть еврейская школа. – Он уже почти заснул, когда почувствовал, что Мириам трясет его за руку, и уловил кое-что из того, что она сказала.

– Что ты сказала? Опиумная курильня?

– Я не знала, что это опиумная курильня. Внутри было темно. Многие китайцы курили на раскладушках. Я думала, что они спят, но в руках у них были длинные трубки. Там так вкусно пахло! Как в цветочном магазине. Меня чуть не поймали.

Эрнест сел. Мозг пульсировал от усталости, недосыпа и страха.

– Ты забрела в китайский квартал? Я ведь велел тебе сидеть дома. Эти улицы небезопасны для девочек. Что если бы, если бы…

– Старый город такой потрясающий, он совсем не похож на Берлин. Приподнятые края крыш на зданиях были украшены драконами, как императорский дворец в книгах по истории, которые я читала. Улицы грязные, и там происходило много странных вещей. Там была платформа для казни или что-то в этом роде. Я видела повешенного человека! Рядом с храмом несколько девушек…

Сон как рукой сняло.

– Мириам, это опасно. Тебе нужно оставаться в квартире.

– Я не могу весь день тут сидеть и разговаривать с тараканами, Эрнест.

– Что будет, если ты потеряешься на улице? Или… Или… Господи! Мне нужно немного поспать, чтобы я мог сегодня вечером работать. Но ты останешься в квартире. Обещай мне, Мириам?

Долгое время она не отвечала. Почувствовав облегчение, он снова начал проваливаться в сон, когда услышал ворчание:

– Тебе на меня наплевать.

Глава 15

Две недели и пять дней. Столько времени Эрнест обслуживал посетителей. Я полагала, что должна быть довольной, потому что его почтительное отношение задобрило всех – мистера Чжана и даже мистера Ли, и менеджера Ванга. Но каждый раз, когда я оглядывала танцующих посетителей, пьющих мужчин, меня снедало беспокойство. У всех моих конкурентов было чем привлечь клиентов: в «У Киро» Сассуна был самый фантастический бренди, в «Дель Монте» – экзотические русские девушки, а в небольших танцевальных клубах была дешевая входная плата. Мой клуб ничем таким не отличался. Я рассчитывала повысить его конкурентоспособность фортепианным стилем «Страйд». Но четыре месяца – это слишком долгое ожидание.

Однако я не могла выгнать Эрнеста. Я дала обещание.

Я заперла приходо-расходную книгу в своем кабинете и задумалась, что со мной случилось, откуда такая нерешительность.

Мой «нэш» остановился перед огромным зданием, обнесенным стеной, которое охраняли два льва из серого камня с резными гривами. Мой старый дворецкий крикнул из-за высокой стены, что идет, и распахнул двойные деревянные ворота, выкрашенные в ярко-красный цвет.

Это был мой дом, но он принадлежал моему старшему брату Синмэю. Наш дедушка построил эту резиденцию из пятидесяти восьми комнат в конце девятнадцатого столетия в престижном квартале Старого города, надеясь разместить много поколений семьи Шао. Резиденция, окруженная высокими стенами с каменными драконами, имела четыре крыла в четырех направлениях, центральный зал для приемов и модный бассейн, который установил Синмэй. Синмэй занимал восточное крыло, которое включало в себя кабинет, музыкальную комнату и гостиную, где он красовался своим собранием поэтических произведений перед литературными друзьями. Моя комната, отдельное здание возле искусственного пруда с японскими карпами, располагалась в западном крыле, недалеко от задней части. Резиденция, будучи последним наследием, оставленным моим дедом, находилась в плохом состоянии и нуждалась в тщательной уборке, но все еще представляла собой жемчужину шанхайского пейзажа и свидетельствовала о положении моей семьи и былом богатстве.

Перед наступлением темноты воздух был серым, небо бледным, как застиранный шелк, а вековые гинкго, сосны и дубы со своими согнутыми ветвями, почерневшими и потерявшими листву после бомбежек, являли собой жалкий вид. Рядом с фонтаном во внутреннем дворе, на месте, отведенном для Ченга, стоял его черный «бьюик». Рядом был припаркован черный «нэш» Синмэя, стало быть, он вернулся из загородной поездки. Я вдруг подумала, что Ченг, вероятно, посвятил Синмэя в то, что происходит в моем клубе. И занервничала.

Как самый старший из моих братьев и сестер, Синмэй был главой семьи. Если бы он разозлился за то, что я наняла Эрнеста, это могло бы стать хорошим предлогом, чтобы вышвырнуть меня из этого дома. Он искал возможность это сделать с момента нашей ссоры из-за наследства. Наш конфликт начался, когда мать вписала меня в свое завещание, дав мне право на долю семейного состояния, равную моим братьям. Синмэй утверждал, что, поскольку женщины, согласно традициям, не могли получать наследство, он, как первенец, имел право исполнить завещание по-своему. Я подала на него в суд по закону новой Китайской Республики, что было немыслимым шагом для многих людей, которые считали судебные иски скандальными. Но я выиграла, и деньги мне вернули, а Синмэй так и не простил меня за то, что я публично его опозорила.

Никто из нас не мог предвидеть, что мы потеряем все свое наследство из-за безжалостных японцев.

Я подумывала съехать и жить в квартире, но я просто не могла этого сделать. Это стало бы заявлением о разрыве отношений с моей семьей. Кроме того, только разведенные женщины, вдовы и проститутки жили вдали от своих семей. А теперь еще война придала смелости негодяям и гангстерам, которые зарабатывали на жизнь похищением и грабежом таких женщин, как я. В мой клуб и обратно меня должен был сопровождать мой шофер, который также работал моим телохранителем. Я не могла одна ходить по магазинам или посещать мой любимый универмаг компании «Синсире». Радио запретили японцы, поэтому о нем остались лишь воспоминания, Синмэй не разрешал ставить пластинки на граммофоне, так что и это мне было недоступно, а что касается вечеринок и фестивалей, они тоже канули в Лету из-за нехватки продовольствия.

По правде говоря, я не осмелилась бы жить одна. Меня воспитали ценить семью, и семья была у меня в крови. Вот почему, будучи владельцем миллионного бизнеса, я по-прежнему жила в страхе перед своим старшим братом, который из прихоти мог сделать меня бездомной. Такого, конечно же, никогда бы не случилось, будь моя мама жива.

Я по ней очень скучала. Без нее жизнь уже не была прежней. Каждый день я вставала с кровати, размышляя об этой горькой правде: семья без матери подобна жемчужному ожерелью без нитки.

Я выскочила из машины, высокие каблуки застучали по дорожке, уложенной камнями в форме ромбов и кругов. Я услышала стук костей для маджонга, доносившийся из гостиной рядом с фонтаном. Мои братья, Ченг и моя невестка свято верили, что, проводя дни за игрой в маджонг, они избавятся от унижения оккупации и, возможно, забудут перенесенные страдания.

– Айи? Это ты? Иди сюда. – Раздался из гостиной голос моей невестки, Пэйю.

У меня не было выбора, кроме как развернуться и зашагать по усыпанной галькой дорожке, минуя вечнозеленые кусты османтуса и желтые георгины, которые цвели каждую весну. На скамейке возле сада гардений играли мои племянники и племянницы под присмотром няни Пэйю; позади них семейный повар достал из деревянного таза живого карпа, ударил его по голове и начал снимать чешую.

– Кто выиграл? – спросила я на шанхайском диалекте, переступая высокий порог гостиной.

За круглым столом расположились Синмэй, напротив него Пэйю, справа от нее мой младший брат, Ин, а напротив него Ченг. Электричество снова отключили, поэтому шторы были закатаны вверх, чтобы впустить естественный свет. Вокруг ходили двое домашних слуг – все, что у нас осталось от двадцати, которые прислуживали нам раньше. Они подносили маленькие глиняные горшочки с кусочками тушеной курицы, молочной кашей, приготовленной с красными финиками и женьшенем, маленькие слоеные пирожные и рисовые крекеры в сахарной глазури. В довоенное время это считалось бы убогой вечеринкой, но в наши дни она была вполне приличная.

– Мы еще не знаем, Айи, послушай. Мы с матерью Ченга наконец-то подобрали благоприятною дату для вашей свадьбы. Следующей весной, хорошее время. Мы начали планировать. Наймем народный ансамбль, внесем предоплату за ресторан и разошлем приглашения, – заявила Пэйю.

Она была опорой семьи, заменила мать, а теперь отвечала за мою свадьбу. На ней была пурпурная туника с вышитыми золотом лягушками, прикрывавшая огромный живот. Со дня на день она должна была родить шестого ребенка. Ступни Пэйю были деформированы, поэтому она редко покидала территорию резиденции, но она со знанием дела вела переговоры о постоянно меняющемся налоге на землю с мерзавцами, работающими на японцев, управляла домашним хозяйством и собирала сплетни от родственников.