– Почему же не позвонили?
Кейт пристально посмотрела на Келли.
– Я врач. И имею дело с фактами, а не с фантазиями. Как и вы, думаю. Я хотела позвонить вам, но… не была уверена.
– Уверена в чем?
Еще одна короткая пауза.
– Мне кажется, что кто-то залезал в мой дом, пока я была на работе.
Келли ничего не ответила, ожидая продолжения.
– Точно не могу сказать. Это скорее… Это скорее ощущение. – Кейт закатила глаза. Понимаю, что в суде такое не пройдет. Верно? Поэтому и не стала сообщать. Но на днях я вернулась с работы и, могу поклясться, почувствовала в холле запах лосьона после бритья, а когда поднялась наверх переодеться, увидела, что корзина для белья открыта.
– А вы не могли сами оставить ее открытой?
– Это возможно, но маловероятно. Ведь все закрываешь на автомате, понимаете? – Она помолчала. – Кажется, у меня пропало кое-что из нижнего белья.
– Но вы ведь сменили замки, так? – спросила Келли. – Вы ждали слесаря, когда позвонили.
Кейт выглядела смущенно.
– Я поменяла замок на входной двери, а на двери черного хода не успела. Это стоило бы лишнюю сотню фунтов, да и, честно говоря, смысла я не видела. По моим ключам адрес не узнать, и тогда мне казалось, что тратиться на замену обоих замков бессмысленно.
– А теперь? – Вопрос Келли нарушил повисшую тишину.
– Теперь я жалею, что не сделала этого.
7
Грэхем возвращается в офис почти в три часа дня.
– Деловой обед, – поясняет он, и по его расслабленному виду я делаю вывод, что обед сопровождала, по меньшей мере, пара пинт пива.
– Ничего, если я сбегаю на почту, раз уж вы здесь?
– Только побыстрее, у меня через час просмотр.
Марки на конверты уже наклеены, письма перетянуты резинками и сложены аккуратными стопками на краю стола. Я кладу их в сумку и надеваю пальто, а Грэхем исчезает в своем кабинете.
На улице так холодно, что я вижу собственное дыхание. Сжимаю руки в карманах и тру пальцы о ладони. Телефон во внутреннем кармане вибрирует. Похоже, пришла смс, но это может подождать.
В очереди на почте я расстегиваю пальто и нахожу телефон. Сообщение от констебля Келли Свифт.
«Не могли бы вы как можно скорее прислать мне свою фотографию?»
Неужели поговорила с Кейт Тэннинг? Значит, она мне верит? Не успеваю я дочитать смс, как на экране появляется новое.
«Без очков».
Передо мной в очереди шесть человек и столько же – за мной. Но констебль написала: «Как можно скорее». Я снимаю очки и нахожу в мобильном приложение «фотокамера». Приходится напрячься, чтобы вспомнить, как включается фронтальный режим. Затем я вытягиваю руку настолько далеко, насколько хватает смелости, ведь так не хочется, чтобы окружающие поняли, что я селфи делаю. Ракурс неудачный, из-за этого у меня на фото три подбородка и мешки под глазами. Не важно. Камера выдает меня громким щелчком. Так неловко. Кто делает селфи на почте? Я отправляю снимок констеблю Свифт и тут же получаю уведомление о том, что сообщение доставлено. Представляю, как она сравнивает мою фотографию со снимком из «Лондон Газетт». Сейчас она напишет, что я всё себе придумала. Но телефон молчит.
Тогда я пишу Кэти, чтобы узнать, как прошло прослушивание. Все закончилось несколько часов назад, но из-за того, как я разговаривала с ней утром, дочка не торопиться сообщать новости. Отправив смс, засовываю телефон в карман.
Вернувшись в офис, я застаю Грэхема за тем, что он роется в верхнем ящике моего стола. Когда открывается дверь, босс резко выпрямляется. Его шею заливает безобразный пунцовый румянец, но не от смущения, а от досады на то, что его поймали с поличным.
– Вы что-то ищете?
В верхнем ящике лишь конверты, ручки и пачка резинок. Копался ли Грэхем в остальных? В среднем лежат старые записные книжки, аккуратно разложенные по датам на случай, если мне понадобится что-то найти. А вот в нижнем – кавардак: пара кроссовок еще с тех времен, когда я думала попытаться делать перед поездом пробежки до реки; колготки; косметика; «Тампакс». Очень хочется велеть Грэхему убрать руки от моих личных вещей, но я знаю, что он ответит: это его бизнес, его стол и его ящики. Будь Грэхем Хэллоу домовладельцем, он бы инспектировал своих съемщиков безо всяких предварительных звонков.
– Ключи от Доходного дома. Их нет на месте.
Я подхожу к металлическому шкафчику, который висит на стене в коридорчике, рядом с картотекой. Доходный дом – это офисное здание внутри огромного комплекса, который называется «Городская биржа». Проверяю крючок под буквой «Г» и тут же нахожу ключи.
– Я думала, биржу ведет Ронан?
Ронан – последний в длинной череде младших агентов. Агенты исключительно мужчины – Грэхем не верит, что женщины способны вести переговоры, – и так похожи, словно носят один на всех костюм и просто передают его новенькому после увольнения. Надолго они не задерживаются, хорошие сбегают так же быстро, как никудышные.
Либо не услышав, либо проигнорировав мой вопрос, Грэхем забирает ключи и напоминает, что скоро приедут новые съемщики из Черчилль-Плейс, чтобы подписать договор аренды. Затем он уходит под звон дверного колокольчика. Грэхем не доверяет Ронану, вот в чем проблема. Он не доверяет никому из нас, а поэтому постоянно уходит из офиса – в котором ему следовало бы находиться, – всех проверяет и всем мешает.
На станции «Кэннон-стрит» полно мужчин в деловых костюмах. Я пробираюсь сквозь толпу почти до самого туннеля – в первом вагоне всегда меньше людей, а когда мы доберемся до «Уайтчепел», двери откроются прямо перед выходом.
В поезде я подбираю сегодняшний номер «Лондон Газетт», брошенный на грязном выступе позади моего сиденья. Сразу раскрываю последнюю страницу и нахожу объявление с недействительным номером телефона: 0809 4 733 968. На сегодняшней фотографии темноволосая женщина, в нижней части снимка виден намек на пышную грудь, широкая улыбка открывает ровные белые зубы. На шее у женщины тонкая цепочка с маленьким серебряным крестиком.
Знает ли она о своей фотографии среди объявлений?
От констебля Свифт ничего не слышно, и я уговариваю себя, что это молчание скорее обнадеживает, чем пугает. Если бы нашлись причины для беспокойства, она сразу позвонила бы. Как врач, который спешит сообщить о тревожных результатах анализов. А отсутствие новостей – это ведь хорошая новость, да? Все-таки Саймон прав: в газете была не моя фотография.
На «Уайтчепел» я делаю пересадку, чтобы надземкой добраться до «Кристал Пэлас». Позади меня раздаются шаги. Обычное дело – в метро повсюду слышатся шаги, звук отражается от стен, усиливается и множится, пока не начинает казаться, что это идут, бегут, топают ногами десятки людей.
Но я не могу избавиться от ощущения, что это совсем другие шаги.
Что кто-то идет за мной.
Однажды меня уже преследовали. Мне тогда было восемнадцать, я была на первых месяцах беременности и шла из магазина домой. Грядущее материнство сделало меня сверхосторожной. На каждом углу чудилась опасность: о трещину на тротуаре можно запнуться; велосипедист наверняка врежется. Я чувствовала такую ответственность за жизнь, которая росла внутри меня, что даже дорогу не могла переходить, не думая о том, что подвергаю риску своего малыша.
И вот я отправилась за молоком, убедив мать Мэтта, что мне нужно размяться. Хотелось немного отблагодарить ее за радушие. Уже стемнело, и по пути домой я почувствовала, что за мной кто-то идет. Не было ни шагов, ни других намеков на чье-то присутствие, лишь уверенность: за спиной кто-то есть. И, что гораздо страшнее, этот человек старается вести себя как можно тише.
Теперь я чувствую ту же уверенность.
А тогда не знала, что делать. Перешла на другую сторону улицы – преследователь тоже перешел. Тут я и услышала его шаги – он догонял меня, больше не стараясь оставаться незамеченным. Я обернулась и увидела парня немногим старше Мэтта. В толстовке с капюшоном. Его руки прятались в карманах, а нижнюю половину лица скрывал шарф.
Путь к дому можно было срезать по узкой улочке позади зданий, больше похожей на проулок. «Так получится быстрее», – решила я. Не могла мыслить ясно, просто хотела оказаться дома, в безопасности.
Свернув за угол, я бросилась бежать, а парень кинулся следом. Я бросила сумку, пластиковая крышка молочного пакета лопнула, мостовую залили белые брызги. Через несколько секунд я тоже упала, ударилась коленями и прикрыла ладонью живот.
Все закончилось очень быстро. Парень склонился надо мной, грубо обшарил карманы, вытащил кошелек и убежал. А я осталась сидеть на земле.
Шаги приближаются.
Я иду все быстрее. Едва сдерживаюсь, чтобы не побежать. Походка получается настолько неестественной, что я с трудом удерживаю равновесие, а мою сумку швыряет из стороны в сторону.
Чуть впереди виднеется компания девушек, я пытаюсь догнать их. Ведь вместе безопаснее. Они дурачатся, бегают, прыгают, смеются, но не пугают меня. Не то что шаги за спиной. Громкие, тяжелые, приближающиеся.
– Эй! – раздается голос.
Мужской. Грубый и резкий. Я прижимаю сумку к груди, чтобы ее не открыли, а затем впадаю в панику: если кто-то ее схватит, то следом потащит и меня. В голове вертятся слова, которые постоянно твержу своим детям: «Лучше пусть тебя ограбят, чем ранят. Сдавайся без боя. Никакие вещи не стоят твоего здоровья».
Шаги звучат все быстрее и ближе. Мужчина бежит.
Я тоже, но из-за паники становлюсь неуклюжей, подворачиваю лодыжку и почти падаю. За спиной раздается все тот же голос, он что-то кричит, но кровь так сильно стучит в ушах, что я не различаю слова. Слышу лишь звук чужих шагов и собственное дыхание, которое с шумом вырывается из легких.
Лодыжка болит. Не могу бежать, поэтому и не пытаюсь.
Я сдаюсь. Оборачиваюсь.
Он совсем молодой, лет девятнадцати-двадцати. Белый, в мешковатых джинсах, в кроссовках, которые барабанят по бетонному полу.
«Я отдам мобильный – ему же это нужно. И наличные. У меня есть наличные?»
Пытаюсь перебросить ремень сумки через голову, но он цепляется за капюшон. Парень совсем рядом. Ухмыляется, словно наслаждаясь моим страхом, моей дрожью и тем, что я не могу выпутаться из собственной сумки. Крепко зажмуриваюсь. «Давай. Просто сделай то, что задумал».
Его кроссовки стучат по полу. Быстрее, громче, ближе. Мимо…
Я открываю глаза.
– Эй! – снова кричит он. – Сучки!
Туннель сворачивает налево, и парень скрывается из виду, но из-за эха кажется, что он все еще бежит за мной. Дрожь не унимается, мое тело не в силах осознать то, что самое плохое так и не произошло.
Я слышу вопли. Иду вперед. Лодыжка пульсирует. За поворотом снова вижу парня. Он догнал девушек и обнимает одну из них. Остальные ухмыляются. Все говорят одновременно, возбужденная болтовня нарастает, достигает крещендо, и они разражаются визгливым, точно у гиен, смехом.
Я иду медленно. Из-за лодыжки, а еще потому, что, пусть и вижу теперь, что нет никакой опасности, не хочу проходить мимо этой шайки подростков, из-за которых почувствовала себя такой дурой.
«Шаги за спиной не означают преследователя, – твержу я про себя. – А если кто-то бежит, то не обязательно за тобой».
На выходе со станции «Кристал Пэлас» со мной заговаривает Меган, но я медлю с ответом. Такое облегчение оказаться на свежем воздухе, к тому же я злюсь на себя за то, что впала в панику из-за пустяка.
– Прости, что?
– Я просто сказала: «Надеюсь, ваш день прошел хорошо».
В ее гитарном чехле меньше дюжины монет. Меган как-то рассказывала мне, что в течение дня выгребает монеты по фунту и по пятьдесят пенсов. «Если люди считают, что дела у тебя идут слишком хорошо, то перестают подавать», – объяснила она.
– Да, хорошо, спасибо, – говорю я ей сейчас. – Увидимся утром.
– Я буду здесь! – отвечает она, и меня успокаивает ее предсказуемость.
В конце Анерли-роуд я миную свою калитку и подхожу к дому Мелиссы. Дверь распахнута – это ответ на сообщение, которое я отправила, пока шла от станции.
«Не пора ли выпить чашечку чая?»
– Чайник включен, – произносит Мелисса, увидев меня.
На первый взгляд их с Нилом дом такой же, как и мой: маленький холл, лестница напротив входной двери, сбоку проход в гостиную. Но на этом сходство заканчивается. В задней части дома, где у меня располагается тесная кухонька, у Мелиссы – просторная пристройка, выходящая в сад. Два огромных окна в потолке позволяют свету проникать внутрь, а вдоль всего дома тянутся раздвижные двери.
Я следую за подругой на кухню, где за барной стойкой перед ноутбуком сидит Нил. Стол Мелиссы – у окна, и Нил, когда не на работе, часто сидит здесь, хотя наверху у него есть кабинет.
– Привет, Нил.
– Привет, Зоуи. Как дела?
– Неплохо. – Я колеблюсь, не зная, стоит ли делиться историей про фотографии в газете. Даже не уверена, что смогу ее объяснить. Возможно, разговор поможет. – Забавная штука приключилась: я тут увидела в «Лондон Газетт» фото очень похожей на меня женщины.
Слегка усмехаюсь, но Мелисса перестает заваривать чай и пристально смотрит на меня. Мы слишком много времени проводим вместе, чтобы мне удалось что-то от нее утаить.
– Ты в порядке?
– Да. Это была всего лишь фотография, и только. В рекламе сайта знакомств или чего-то в этом роде. Но фотография была моя. По крайней мере, я так думала.
Теперь сбитым с толку выглядит Нил. И винить его не за что, я ведь какую-то бессмыслицу несу. Сразу вспоминается парень в метро, который догонял своих подруг. Хорошо, что никто из моих знакомых не видел, какое представление я устроила. Может, у меня какая-то разновидность кризиса среднего возраста, панические атаки на пустом месте?
– Когда это было? – спрашивает Нил.
– В пятницу вечером.
Я окидываю взглядом кухню, но, конечно же, никакой «Газетт» не нахожу. Это в моем доме мусорное ведро постоянно забито газетами и картонными упаковками, а Мелисса свое выносит регулярно.
– Увидела в разделе объявлений. Всего лишь номер телефона, адрес сайта и фотография.
– Твоя фотография? – уточняет Мелисса.
Я колеблюсь.
– Ну, кого-то похожего. Саймон сказал, что у меня, наверное, есть двойник.
Нил смеется.
– Но ты-то себя узнаешь?
Я сажусь рядом с ним за барную стойку. Он закрывает ноутбук и отодвигает в сторону, чтобы не мешать.
– Думаешь? Пока ехала в метро, была уверена, что это я. А когда добралась до дома и показала остальным, уже засомневалась. Ведь откуда там взяться моему снимку?
– Ты звонила по тому номеру? – Мелисса, забыв про кофе, прислоняется к кухонному острову напротив нас.
– Он не работает. И веб-сайт тоже. Адрес у него еще такой, что-то вроде «найди ту самую точка ком», но ты просто оказываешься на пустой странице с белым прямоугольником посередине.
– Хочешь, я взгляну? – предлагает Нил.
Он работает с компьютерами. Не знаю, что конкретно с ними делает, но однажды Нил так подробно мне это объяснял, что теперь даже неловко за свою забывчивость.
– Всё в порядке, честное слово. У тебя и так полно работы.
– Да, полно, – печально говорит Мелисса. – Завтра он в Кардиффе, а потом до конца недели в парламенте. Мне повезет, если хоть раз за это время увидимся.
– Парламент? Ого! И как там?
– Скучно. – Нил ухмыляется. – По крайней мере, там, где буду я. Устанавливаю им новый брандмауэр и вряд ли пообщаюсь с премьер-министром.
– Документы за октябрь уже готовы? – спрашиваю я Мелиссу, внезапно вспомнив, зачем заглянула.
Она кивает.
– На столе. Вон, на оранжевой папке лежат.
Рабочий стол Мелиссы белый и блестящий, как и остальная мебель на кухне. Столешницу почти полностью занимает огромный аймак, а все папки по кафе стоят на полке над ним. Рядом с компьютером подставка для ручек, которую Кэти сделала еще в школе.
– Не могу поверить, что ты по-прежнему это хранишь.
– Конечно, храню! Так мило, что она для меня ее смастерила.
– Кэти тогда четверку получила, – вспоминаю я.
Когда мы только переехали в соседний дом, денег пугающе не хватало. Просто катастрофически. В «Теско» предлагали взять больше смен, но приходилось к трем бежать за детьми в школу, так что это был не выход. А потом в дело вмешалась Мелисса. Тогда у нее было лишь одно кафе, которое закрывалось сразу после обеда. Мелисса забирала детей, приводила к себе, и, пока заказывала доставку продуктов на завтра, они смотрели телевизор. Мелисса и Кэти пекли, Нил показывал Джастину, как добавлять к материнской плате оперативную память, а я могла платить по ипотеке.
Нахожу пачку квитанций, они лежат на оранжевой папке, под сложенной картой метро и блокнотом, заполненным аккуратным почерком Мелиссы и разбухшим от стикеров и записок.
– Очередной план захвата мира? – шучу я, кивая на блокнот, и замечаю взгляд, которым обмениваются Нил и Мелисса. – Ох. Простите. Не смешно?
– Это для нового кафе. Нил не в таком восторге от идеи, как я.
– Нормально я отношусь к этой идее, – говорит Нил. – А вот банкротство энтузиазма у меня не вызывает.
Мелисса закатывает глаза.
– Ты так не любишь рисковать.
– Слушайте, я, наверное, откажусь от чая, – произношу я и беру квитанции.
– Ой, останься! – говорит Мелисса. – Мы не будем ссориться, обещаю.
– Не в том дело, – смеюсь я, хотя немного и в том. – Просто сегодня Саймон выводит меня в свет.
– В будний день? И по какому случаю?
– Просто так, – улыбаюсь я. – Всего лишь немного романтики в вечер понедельника.
– Вы совсем как подростки.
– У них самый расцвет любви. Когда-то и мы были такими, – говорит Нил и подмигивает Мелиссе.
– А мы были?
– Вот подожди, Мел, начнется у них «зуд седьмого года», тогда и они будут в постели смотреть телевизор, споря о том, кто оставил открытой зубную пасту.
– Так мы тоже часто делаем, – смеюсь я. – Ну, увидимся.
Дома меня встречает незапертая дверь и пиджак Саймона, перекинутый через перила лестницы. Я поднимаюсь в мансарду и стучу в дверь.
– Что ты делаешь дома в такую рань?
– Привет, красавица. Не слышал, как ты вошла. Хорошо день прошел? А я в офисе не смог сосредоточиться, вот и принес домой кое-какую работу.
Осторожно, стараясь не удариться головой о потолочную балку, он встает поцеловать меня. Мансарду переделывали прежние владельцы, они решили особенно не тратиться и сохранили оригинальные стропила. Так что комната получилась большая, но выпрямиться в полный рост можно только в центре.
Я бросаю взгляд на ближайшую стопку бумаг и вижу отпечатанный на машинке список имен с чем-то вроде кратких биографий.
– Интервью для статьи, которую я должен написать, – объясняет Саймон, заметив мой интерес. Он перекладывает бумаги, освобождая место, чтобы я могла присесть на краешек. – Попытки добраться до этих людей – это форменный кошмар.
– Не понимаю, как ты здесь что-то находишь.
Возможно, в ящиках моего рабочего стола неразбериха, но сверху он почти пустой. Там только лоток для документов, фотография детей и цветок в горшке. Перед уходом домой я все прибираю и пишу список дел на завтра, даже если некоторые из них делаю машинально: открыть почту, проверить автоответчик, заварить чай.
– Организованный хаос. – Саймон опускается в крутящееся кресло и хлопает по колену, приглашая меня присесть.
Засмеявшись, я сажусь. Для равновесия обхватываю рукой его шею, целую, позволяя себе расслабиться, а затем неохотно отстраняюсь.
– Я заказал столик в «Белла Донне».
– Идеально.
Я не слишком требовательная женщина: не трачу деньги на одежду и косметику, а если дети хотя бы вспомнят о моем дне рождения, то мне и этого вполне достаточно. Мэтт даже в юности не любил все эти сердечки и цветочки. Да и я тоже. Саймон смеется над моей циничной натурой, говорит, что постепенно пробуждает во мне женственность. После стольких лет борьбы за то, чтобы на столе появлялась еда, походы в рестораны по-прежнему остаются роскошью, но настоящее удовольствие – провести время вместе. Только вдвоем.
Я принимаю душ и мою волосы. Побрызгав духами запястья, тру их друг о друга, и воздух вокруг наполняется ароматом. Надеваю платье, которое давно не носила, и с облегчением замечаю, что оно все еще впору, затем из вороха туфель на дне шкафа выуживаю лакированные черные шпильки. Когда Саймон переехал, я потеснила свою одежду, освободив для него место, но кое-что ему все равно пришлось унести на чердак. В доме три спальни, но они крошечные: у Джастина размером с гостиничный номер на одного, а у Кэти едва хватает места, чтобы обойти двуспальную кровать.
Саймон – уже в пиджаке и галстуке – ждет меня в гостиной. Он ничуть не изменился с того дня, когда я впервые увидела его в «Хэллоу и Рид». Помню, какой теплой улыбкой ответил он на мое сдержанное приветствие.
– Я из «Телеграф», – сказал Саймон. – Мы пишем статью о росте цен на аренду коммерческой недвижимости: независимые магазинчики вытесняют из центра и тому подобное. Было бы здорово, если бы вы рассказали, как обстоят дела на данный момент.
Он встретился со мной взглядом, а я, пряча вспыхнувший румянец, уткнулась в картотеку и потратила гораздо больше времени, чем требовалось, чтобы найти около дюжины подходящих примеров.
– Вот это может вас заинтересовать. – Я села за стол и положила между нами документы. – Раньше там была сувенирная лавка, но арендная плата выросла, и уже полгода помещение пустует. В следующем месяце его займет «Британский фонд сердца».
– Я мог бы поговорить с владельцем здания?
– Увы, не могу разглашать личные данные, но если дадите номер своего телефона, я ему передам. – Я снова покраснела, хотя в моем предложении не было ничего непристойного.
Между нами точно искра пробежала. Это не было моей фантазией.
Саймон, щурясь, записал свой номер. Помню, что подумала: «Он, наверное, носит очки, а сегодня то ли забыл их, то ли из тщеславия не надел». Я еще не знала, что Саймон всегда прищуривается, когда старается сосредоточиться. Волосы у него уже тогда были седые, хотя и не такие редкие, как теперь, четыре года спустя. Высокий и худощавый, он легко уместился на узком стуле возле моего стола и небрежно скрестил ноги. Из-под обшлагов темно-синего пиджака выглядывали серебряные запонки.
– Спасибо за помощь.
Саймон, казалось, не спешил, а мне уже и не хотелось, чтобы он уходил.
– Не за что. Было приятно познакомиться с вами.
– Что ж, – сказал он, пристально глядя на меня, – мой номер у вас есть… Может, дадите свой?
На Анерли-роуд мы ловим такси, хотя ехать совсем недалеко. Я замечаю мимолетное облегчение на лице Саймона, когда машина останавливается и ему удается разглядеть водителя. Однажды, в самом начале наших отношений, мы, заслоняясь от дождя плащами, запрыгнули в черное такси. И лишь подняв взгляды, увидели в зеркале заднего вида лицо Мэтта. На секунду мне показалось, что Саймон захочет выйти, но он лишь уставился в окно. Так и ехали в молчании. Даже Мэтт, который и мертвого разговорит, не пытался завязать беседу.
В этом ресторане мы бывали уже несколько раз, и хозяин заведения приветствует нас по имени. Затем подводит к столику у окна и вручает меню, которое мы оба знаем наизусть. Рамы картин и светильники оплетены праздничной мишурой.
Мы, как обычно, заказываем пиццу для Саймона и пасту с морепродуктами для меня. Заказ прибывает слишком быстро, скорее всего, тут не готовят блюда с «нуля».
– Сегодня утром я просмотрела объявления в «Газетт». У Грэхема в кабинете оказалась целая куча номеров.
– Тебя ведь не повысили до третьей полосы? – Саймон разрезает пиццу, и тонкая струйка масла стекает с нее на тарелку.
Я смеюсь.
– Не уверена, что у меня для этого подходящая внешность. Штука в том, что я узнала женщину на одной из реклам.
– Узнала? Хочешь сказать, это кто-то из знакомых?
Качаю головой.
– Нет, ее фото я видела в другой газете. В статье о преступлениях в метро. Я рассказала об этом полиции. – Стараюсь говорить спокойно, но голос срывается. – Мне страшно, Саймон. А что если на снимке из пятничного номера действительно была я?
– Это не так, Зоуи. – На лице Саймона беспокойство, но не потому, что кто-то поместил мое фото в газету, а потому, что я думаю, будто так и оно есть.
– Я ничего не выдумывала.
– Может, у тебя стресс из-за работы? Или из-за Грэхема?
Саймон считает, что я схожу с ума. И я начинаю думать, что он прав. Тихо произношу:
– Та женщина действительно была похожа на меня.
– Я знаю.
Он откладывает в сторону нож с вилкой.
– Вот что я тебе скажу: допустим, это была твоя фотография.
Именно так Саймон решает проблемы – докапывается до самой сути. Пару лет назад на нашей улице произошла кража со взломом. Кэти убедила себя, что в следующий раз влезут в наш дом, и эта мысль не давала ей уснуть. А когда Кэти наконец засыпала, ей снились кошмары, и она просыпалась с криком, уверенная, что в комнате кто-то есть. Я впала в полнейшее отчаяние. Все перепробовала. Даже сидела с ней, как с маленькой, и ждала, пока дочка уснет. Саймон выбрал более практичный подход к делу. Он отвез Кэти в строительный магазин, где они купили оконные замки, сигнализацию и дополнительный засов для садовой калитки. Потом вместе обезопасили весь дом, даже покрыли водосточные трубы специальным составом, который не позволил бы по ним забраться. Кошмары мгновенно прекратились.