Убийства на Чарлз-стрит
Миссис Хаддингтон ответила, что цветы должны были расставить еще несколько часов назад, чем рассердила Бьюлу, заявившую, что в таком случае не следовало отправлять ее в Фулхэм. Уйдя, Бьюла постаралась как можно гуще насорить листьями, стеблями и корой. Воцарившееся спокойствие нарушила Синтия Хаддингтон, как водится, проспавшая допоздна и только теперь появившаяся из своей спальни с громким требованием ко всем немедленно оставить все прежние занятия и заняться поиском ее любимой компактной пудреницы, которую она куда-то задевала. Эта ужасная потеря грозила опечалить ее на всю оставшуюся жизнь, поэтому в доме начался переполох. Настроение Синтии, и так не бывавшее утром благостным, ухудшалось с каждой минутой. Доведя всех до белого каления требованиями обыска самых неподобающих углов и настойчивым утверждением, что пудреница была при ней при отходе ко сну накануне, она чуть не спровоцировала кризис домашнего масштаба, заявив, что пудреницу наверняка кто-то стянул.
Миссис Хаддингтон сначала проявляла к бедствию поверхностный интерес, но теперь поспешно вмешалась в события и велела дочери не нести чушь, напомнив, что пудрениц у нее по меньшей мере еще четыре штуки.
– А эта была любимая! – закапризничала Синтия. – Я не вынесу утраты! Такая кругленькая, с вышивкой и с…
– Конечно, милая, все мы знаем, как она выглядит! Это же рождественский подарок Дэна? Обязательно найдется, не переживай.
Но Синтия была глуха к увещеваниям. Она бегала по комнатам, оставляя за собой хаос и донимая всех вокруг жалобами и упреками, пока не угомонилась, поняв, что уже час дня и именно в это время ей надлежит быть на ланче в «Кларидже». Опоздание станет неприличным, если она не поторопится.
Миссис Хаддингтон тоже пригласили на ланч, однако она нашла перед уходом время осудить то, как мисс Бертли расставила цветы, и назвать вазы «грязными».
– Знаю, получилось не очень удачно, – вздохнула Бьюла. – Трудно, когда выбор невелик, а гвоздики такие непрочные!
– Человек со здравым смыслом сообразил бы скрепить их проволокой, – сказала миссис Хаддингтон. – Получается, мне самой надо обо всем думать! Извольте все переделать – и, прошу вас, пошевелите мозгами!
– У меня их нет, поэтому подскажите заодно, какая понадобится проволока и где ее найти, – резко произнесла Бьюла.
Миссис Хаддингтон прищурилась:
– Станете и дальше так со мной разговаривать, придется потом раскаиваться. Обратитесь к Фримби, а если у него не окажется проволоки, то купите ее. – И она удалилась.
Зная, что Фримби с радостью отвергнет смелое предположение о существовании в доме даже мельчайшего обрывка проволоки, Бьюла нехотя отправилась на ее поиски.
Возня с цветами, сопровождаемая хождением вверх-вниз со всевозможными емкостями, лишила мисс Бертли сил. Сгибание толстоватой и закрученной проволоки тоже было нелегким делом. Ее даже посетила мысль, что проволока для вешания картин – не совсем то, что требуется в данном случае, однако, проявив смекалку и изрядно повозившись, она добилась желаемого результата. Вазы были размещены по-другому, пол в уборной засверкал, лишняя проволока, смотанная в аккуратный моток, легла на полку до следующего раза. Бьюла уже предвкушала полчаса отдыха, когда в дверь позвонили, и через несколько минут Фримби сообщил о приходе портнихи, интересующейся, чем ей заняться до возвращения мисс Синтии.
Зная, что хозяйка возмутилась бы бездействием мисс Спеннимур в ее доме, Бьюла опять отправилась наверх, на сей раз в спальню Синтии. Эта комната на третьем этаже, в глубине дома, представляла собой апофеоз оформительского искусства. Ее можно было назвать «симфонией атласа». Ткань восхитительной персиковой расцветки украшала здесь окно, все кресла, туалетный столик в форме почки, ею же были обиты изголовье и изножье кровати. На предметах мебели сидели в небрежных позах неряшливые куклы, одна из них оседлала розовый эмалированный телефон у кровати. В комнате царил привычный беспорядок – результат совместных усилий одной личной горничной и двух других, втроем не сумевших совладать с манерой Синтии ронять снятую одежду на пол, а пудреницы, расчески, заколки и использованные бархотки – на туалетный столик. Бросив на неопрятный столик презрительный взгляд, Бьюла вытянула из комода ящик и извлекла оттуда клубок чулок. Логика подсказывала, что они нуждаются в штопке, поэтому она зажала их все под мышкой и поднялась на следующий этаж, в комнатушку, всегда отводившуюся мисс Спеннимур для работы. Там имелись стул, стол, швейная машинка, электрический утюг, две гладильные доски и старинная газовая плита, заменявшая почти утраченную способность нагреваться шипением и дымом.
Мисс Спеннимур, известная многим заказчицам как «посещающая меня маленькая женщина», действительно была малорослой и тощей старой девой, добывавшей скудные средства к пропитанию рысканием по Лондону и починкой одежды в чужих домах. Она величала себя портнихой, но это было слишком громко сказано, поскольку в данном качестве ее эксплуатировали лишь наименее требовательные заказчицы. Мисс Спеннимур была отличной швеей, но неважной закройщицей, в чем сама признавалась. Зато штопала безупречно и не только возвращала вещи их хозяйкам в обновленном виде, но и скрывала, что тратила на починку каждой недели три. А главное – именно это ее достоинство заказчицы ценили больше всего – она брала за свои услуги совсем немного. Как объясняла сама, «обычно меня кормят обедом, а это большая экономия, как же ее не учитывать? Иногда мне не везет, у некоторых не оказывается нормальной еды, но надо стойко переносить превратности судьбы. Порой мне приходится довольствоваться чашкой чая утром, и на том спасибо, хотя ожидаешь совсем иного, вы меня понимаете…»
Со стороны жизнь мисс Спеннимур могла показаться тусклой ввиду ее одиночества, но сама она искренне удивилась бы, услышав настолько неверное суждение. Во-первых, неиссякаемым источником интереса для нее выступала жизнь клиенток, а во‑вторых, собственная жизнь не была лишена романтики. В молодости она была театральной костюмершей, пусть и не поднялась в этой профессии выше гримерной хористок, и оглядывалась на тот отрезок своей жизни с удовольствием и гордостью, а альбом с выцветшими фотографиями забытых красавиц служил ей неиссякаемым утешением.
Чулки у Бьюлы мисс Спеннимур приняла с привычным добродушием, так как, подобно миссис Хаддингтон, пришла бы в ужас от одной мысли о безделье.
– Это никуда не годилось бы, – сказала она. – Она платит мне по часам и справедливо ожидает, что, находясь здесь, я буду работать. Вам повезло, что вы застали меня нынче утром, мисс Бертли, я уже собиралась собрать вещи и отправиться к заказчице в Хемпстед. Ну и дыра на носке этого прекрасного чулка! В нее картофелина пролезет! Жаль, чулок-то совсем новый. Заштопанный чулок новым уже не назовешь. Отложу-ка я его до следующей недели, а то мисс Синтия вот-вот явится. Не хотелось бы оставить в чулке иглу, а пришлось бы, нехорошо заставлять мисс Синтию ждать. То-то она удивилась бы, если бы я предложила ей такое, хотя мне это и в голову бы не пришло. Лучше займусь вот этой дырочкой на пятке. Что за работу для мисс Синтии приготовила мне мисс Хаддингтон?
– Непохоже, что ее будет много. На спине присланного от «Андре» платья, которое она собралась надеть сегодня вечером, обнаружилась складка.
– Нехорошо! – покачала мисс Спеннимур седой головой. – Такая уважаемая фирма! Как ей теперь доверять? Не пойму, куда катится мир после войны: никто уже не дорожит репутацией, лишь бы денежки платили! А сколько дерут! Вечером будет большой прием?
– Все как обычно, – ответила Бьюла, присев на краешек стола и закурив. – Вам я не предлагаю, правильно?
– Нет, милочка, благодарю. Как-то не втянулась. Это не предрассудок, я женщина широких взглядов, но мой бедный старый папаша выгнал бы меня из дому, увидев, что я курю. Папаша был на сей счет очень строг. Попробуй только рассказать при нем то, что сейчас зовется рискованной историей! А как он отнесся к появлению коротких юбок – вы не поверите… Да, добрый был человек, правда, выпивал. Вообще-то мамаше с ним досталось: в день получки ей приходилось искать отца по пабам, а когда она его находила, он отказывался идти домой. Я всегда повторяю: все люди разные. Отец был уважаемым человеком, потому что придерживался принципов. Что у вас сегодня, танцы?
– Нет, просто бридж.
– Честно говоря, никогда не играла в бридж, а вот вист… Будет много знаменитостей? – с надеждой осведомилась мисс Спеннимур.
– Не без них, – ответила Бьюла, знавшая, что маленькая портниха величает так любого носителя титула. Решив, что та ждет продолжения, она спросила: – Знаете леди Флоддан?
Мисс Спеннимур покачала головой:
– Никогда не видела этого имени в газетах, милочка.
Бьюла, огорчившись, что не смогла порадовать ее, предприняла еще одну попытку:
– Как насчет сэра Родерика Уикерстоуна?
– Да! – просияла мисс Спеннимур. – Он был на скачках – сейчас не припомню, на каких именно, с маркизом Четуиндом и с леди Кэролайн Рамсбери. Стоял и курил сигару.
– Это на него похоже. Леди Нест Паултон?
– До чего хороша была! – Мисс Спеннимур вздохнула. – Когда-то о ней писали все газеты. Помню ее дебютанткой сезона – еще до того, как он стала лидером молодежи, конечно. Красавица, а какие наряды! Замуж она выходила в платье с золотым шитьем, наделавшем шуму, тогда такое было в новинку. Кто еще?
– Больше никого. Разве что лорд Гизборо.
– Думаю, без него не обойдется. Слышала, он неровно дышит к мисс Синтии, хотя его знаменитостью не назовешь, вы меня понимаете… Видите ли, я знала его мать – о, как же хорошо я ее знала!
Бьюла внимала этим откровениям далеко не в первый раз, поэтому лишь сказала:
– Неужели?
– Первый класс! – Это пояснение отдавало загадочностью. – Само бесстрашие! Вы не поверите… До самой смерти не забуду тот вечер, когда она отправилась на прием почти без денег, не считая платы за такси (она и двух пенсов сберечь не могла), зато в таком платье, словно ее пригласили к самому великому герцогу! Как же называлось то представление? Потом вспомню. Мне не поздоровилось бы, если бы все выплыло наружу, хотя я ведать ни о чем не ведала, она взяла его, когда я отвернулась – ну, об этом вы и сами догадались. Другие девушки смеялись над ней за дружбу с Хилари Гизборо. Хилари! Я сама не могла удержаться от смеха: ну, что за имя! Самое забавное, в ней никак нельзя было заподозрить такую нежность. Но недаром говорят: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Он взял и женился на ней! Никто и помыслить не мог, что этим закончится, но он заявил, что не допустит, чтобы его детей называли незаконнорожденными. Это доказывает, что он настоящий джентльмен. Правда, ей это принесло мало пользы, ведь Хилари умудрился подхватить пневмонию и умереть, когда ее близнецам только исполнилось шесть лет. От него и при жизни было мало проку, несмотря на титулованную родню, но полбуханки все же лучше, чем полная голодуха, когда больше не на что надеяться. Так она и осталась с двумя детьми на руках и с кучей неоплаченных счетов. Но все равно не унывала и продолжала ценить хорошую шутку. Иногда я думаю: то-то она хохотала бы, узнав, что ее Ланс приобрел титул!
Она сама хихикнула, но мигом посерьезнела, поскольку в комнату вошла миссис Хаддингтон. При виде секретаря приподняла брови:
– Вот вы где!
– Я вам нужна, миссис Хаддингтон? – спросила Бьюла.
– Будьте добры, спуститесь вниз и проследите, чтобы маркеры были наготове, а карандаши заточены. А вы, мисс Спеннимур, ступайте в комнату моей дочери. Я полагала, что у вас обеих найдется занятие получше, чем сидеть и болтать здесь!
– Конечно, миссис Хаддингтон, – пискнула мисс Спеннимур. – Только виновата я сама, а не мисс Бертли: я отвлекла ее рассказом о своем знакомстве с бедной матушкой лорда Гизборо. Слово за слово, и…
– Мать лорда Гизборо? – насторожилась миссис Хаддингтон. – Вот оно что!
Ледяной тон, которым были произнесены эти слова, повергли маленькую портниху в смятение. Она спрятала наперсток и ножницы в сумочку, встала и произнесла:
– Я готова, миссис Хаддингтон.
– Тогда спускайтесь.
Глава 5
В восемь часов вечера, взбодрившись таблеткой аспирина, проглоченной после поспешного возвращения к себе в Ирлз-Корт, Бьюла, наряженная в свое единственное вечернее платье, присоединилась к маленькому обществу, собравшемуся в гостиной. Первоначально на ужин приглашен был один Дэн Сэтон-Кэрью, но Синтия, встретив за ланчем лорда Гизборо и Харта, проявила гостеприимство и упросила обоих отужинать на Чарлз-стрит до прихода остальных игроков в бридж. Поскольку Беатрис Гизборо, делившая с братом квартиру-студию, при этом не присутствовала, приглашение не обязательно должно было распространяться и на нее. Лорд Гизборо отметал все светские условности и вообще заботился только о собственном удобстве, поэтому сразу принял приглашение, предоставив Беатрис явиться на бридж без сопровождения.
Миссис Хаддингтон, узнавшая об этом изменении планов ближе к вечеру, уже была готова напуститься на обожаемую дочь и дошла до того, что обвинила ее в необдуманных действиях. Тех же обвинений заслуживал и повар, чьему немедленному исчезновению с орбиты злости миссис Хаддингтон препятствовало разве что соображение, что при должном умении он сможет использовать данный инцидент как повод истребовать прибавки к своему и без того приличному жалованью.
– Радость моя, Синтия, ладно еще, если бы ты пригласила кого-то одного, – сказала миссис Хаддингтон. – Но теперь мы получим множество гостей!
– О чем ты, мамочка? Когда число наших гостей было мало?
– Что ты такое говоришь? Дэна я не считаю полноценным гостем. Теперь придется позвать на ужин эту Бертли.
Затем она вспомнила, что библиотека, где Бьюла обычно ела поданную на подносе еду, выметена, украшена и уставлена карточными столами. Мысль, что слуг возмутил даже намек на то, чтобы дважды за вечер подавать ужин, улучшила ей настроение. Бьюла приняла приглашение отужинать вместе с хозяйкой без воодушевления. Поглядывая на себя в зеркало в двери своего гардероба, она помрачнела. Скромное вечернее платье было куплено в отделе недорогих вещей одного из лондонских универмагов, популярного благодаря именно сходным ценам, а не качеству товара, надевалось слишком часто. Даже чудесный старинный кулон, доставшийся от матери-итальянки, не смог облагородить его. Трещину на атласной туфельке удалось замаскировать тушью; но густые каштановые локоны, убранные с широкого невысокого лба, можно было бы уложить лучше. «Какая разница?» – успокоила Бьюла свое хмурящееся отражение и провела щеткой по волосам.
Она уже позволила себе излишество: приехала с Неверн-плейс на Чарлз-стрит на такси да еще вышла из него в тот момент, когда Сэтон-Кэрью собирался нажать кнопку звонка. Он дождался, чтобы она подошла, и спросил наполовину ласково, наполовину шутливо – тоном, предназначавшимся у него для хорошеньких молодых женщин:
– Как поживает моя маленькая протеже?
– Благодарю, все хорошо. Вы очень меня обяжете, если перестанете так меня называть!
Сэтон-Кэрью со смехом сжал ее руку чуть повыше локтя:
– Дикое дитя! Дикое и неблагодарное. Кто добыл вам это место, хотелось бы мне знать? И что я получил в благодарность? Извольте отвечать, несносное юное создание!
– Если бы вы порекомендовали меня миссис Хаддингтон, не сообщая ей подробностей моей прежней карьеры, я была бы вам признательна и даже позволяла бы такие неприличные прикосновения! – И Бьюла сердито сбросила его руку.
Он усмехнулся и игриво взял ее за подбородок:
– Лилия вас этим укоряет? Как ей не стыдно! Но не мог же я навязать ей вас, утаив худшее?
Бьюла, искавшая в сумочке ключ, вспомнила, что забыла его в другой сумке, для покупок, и нажала кнопку звонка.
– Я сказала вам правду, и вы сделали вид, будто поверили мне.
– Именно что поверил! Это одно из правил игры, милая глупышка.
– Значит, поверили… – Бьюла густо покраснела. – Теперь-то я знаю, что в противном случае вы бы нашли мне иное применение. Увидели, что я совсем не та, кого вы ищете, но решили, что можете предложить вашей давней знакомой рабыню, которая не сбежит от нее при первой же грубости, для чего всего-то и нужно, что ознакомить ее с моей подноготной.
– Бедная дикарка! За это вы меня возненавидели?
– Не сильнее, чем ненавижу тараканов!
Фримби открыл дверь, и Сэтон-Кэрью с нарочитой учтивостью пропустил Бьюлу в дом первой. Провожая ее насмешливым взглядом, он промолвил, отдавая Фримби шляпу:
– Как вы поступаете с тараканами, милая? Наступаете на них?
– Если получится.
– Какая жестокая девчонка! Боюсь, у вас ничего не получится.
Подойдя к лестнице, она оглянулась.
– Напрасно вы так уверены, мистер Сэтон-Кэрью. Не только жестокая, но и решительная.
– Ваше пальто, сэр? – подал голос Фримби, исчерпывающе выразив тоном свое отношение к этой перепалке.
Бьюла не спешила входить в гостиную и сделала это в последний момент, уже после явившихся по отдельности лорда Гизборо и Харта. Ее хозяйке очень шел черный бархат, бриллианты и большой веер из черного шелка на пластинах из слоновой кости. Все это было подражанием одной высокоуважаемой герцогине и плагиатом, узнанным и оцененным Хартом. Он поймал взгляд вошедшей Бьюлы и чуть заметно кивнул, указывая на веер и перчатки. Для Бьюлы, не знавшей о двух лишних гостях, появление Харта стало приятной неожиданностью. Угрюмое выражение ее лица сменилось невольной улыбкой и легким румянцем. Радость не прошла незамеченной для хозяйки, наблюдавшей за ними. Впрочем, миссис Хаддингтон не позволила бы себе такого грубого промаха, как прилюдная невежливость с секретарем. Вместо этого она произнесла с механической улыбкой:
– Вот и вы, мисс Бертли! Вы ведь знакомы с моим секретарем, Ланс?
Свежеиспеченный аристократ сидел рядом с Синтией на диване и разглагольствовал о высокой принципиальности, кипящей в любой русской душе. Услышав эти слова, он повернул голову и вялым жестом поздоровался.
– Мисс Бертли, вы уже встречали мисс Хартли, – продолжила миссис Хаддингтон.
– Как поживаете? Что вам налить? – спросил Тимоти и, пожав руку своей тайной невесте, шагнул к столику, уставленному подносами.
Бьюла ответила, что ничего не хочет, и миссис Хаддингтон, решив, что неэкономно расходовать на секретаря вдобавок к еде еще и спиртное, небрежно промолвила:
– Боюсь, вам ее не переубедить, мистер Харт. Мисс Бертли не пьет.
– Образцовая личность! – вскинулся уже начавший подремывать Сэтон-Кэрью.
– Ужин подан, мадам! – доложил из дверей Фримби.
В глубине столовой был собран буфет, а укороченный стол из красного дерева стоял теперь ближе к входу. Миссис Хаддингтон, изящно извинившись за этот «пикник», попросила лорда Гизборо занять место во главе стола, сама же села напротив него, усадив справа от себя Тимоти, а слева – Сэтона-Кэрью. Своей дочери она указала на стул между его светлостью и Хартом. Таким образом, место рядом с Сэтоном-Кэрью досталось Бьюле. Поскольку лорд Гизборо обращался к одной Синтии, а Тимоти, жертва хорошего воспитания, принялся из вежливости развлекать хозяйку дома, Бьюле пришлось вести светскую беседу с навязанным соседом.
Тот не лез за словом в карман. Это был отлично сохранившийся, даже моложавый мужчина средних лет. Он был красив, хотя немного красен лицом, и обладал магнетизмом. Своими манерами – приятной смесью высокомерной веселости и лести – он привлекал женщин определенного пошиба и молодых людей, еще не добившихся карьерными успехами внимания сверстников и старшего поколения. Обитал в квартире с гостиничным обслуживанием на Джермин-стрит. Его положение в доме миссис Хаддингтон оставалось загадкой. Предполагалось, что прежде они были близки, но это осталось в прошлом. Мисс Мапперли удачно выражалась на сей счет: «Все думают одинаково, когда женщина просит мужчину принести что-то из ее спальни». И добавляла: «Но не стоит надеяться, что он по-прежнему к ней небезразличен: он нацелился на ее драгоценную Синтию, это любому ясно. Отвратительно».
Лорд Гизборо, уже оставивший пустыми створки от полудюжины устриц, теперь гневно клеймил капитализм, отказывающийся кормить устрицами широкие массы. Он давно решил, что Сэтон-Кэрью – паразит, который в прежние времена погиб бы от ножа гильотины, и почти игнорировал его, соизволяя лишь изредка ошпаривать его взглядом и возражать ему. Это Дэна Сэтона-Кэрью ничуть не волновало, наоборот, забавляло. Обедневшие пэры были ему малоинтересны. Ни для кого не являлось тайной, что покойный лорд Гизборо распорядился после смерти последнего сына распределить все его неотчуждаемое имущество между дочерью и любимым племянником Кенелмом. Для чего было завоевывать симпатию такого наследника? Лорд Гизборо был костлявым молодым человеком с запавшими глазами и щеками, вот уже несколько лет работавшим в издательстве левого толка. Он был небесталанен, но неустойчив. Проницательный старший коллега однажды сказал о нем, что он слишком быстро вертится на вертеле. Гизборо мог поддерживать умный разговор лишь до тех пор, пока речь не заходила о Кремле. Малейший намек на Советскую Россию действовал на его мозги, как сильнейший наркотик, убивавший критические способности и оставлявший только фанатичность, с какой он клеймил как капиталистическую пропаганду любое упоминание о неблаговидных действиях того или иного азиатского народа, попадавшего в луч прожектора. В войне он почти не участвовал, потому что был ее принципиальным противником. Позднее, когда из-за вынужденного вступления России в войну Гизборо пришлось поменять свою позицию, взять оружие в руки ему помешала чрезвычайно важная деятельность на ниве образования. Она сводилась к лекциям, которые он читал мастерски, будучи выпускником Лондонской школы экономики.
В целом Гизборо не мог похвастаться популярностью у слабой половины человечества, а она вопреки всем попыткам просвещения продолжала следовать инстинктам и упорно отдавала предпочтение настоящим сильным мужчинам, желающим защищать своих близких. Женщины, в военные годы работавшие спасательницами под бомбежками, при взгляде на него кривились, чуя труса. Харт, обладатель изящного кожаного футляра с маленькими медалями, проявлял больше терпимости. По его словам, от поведения лорда Гизборо в войну не следовало воротить нос, правильнее было постараться разнюхать в нем особого рода интеллектуализм и не держать на его светлость зла за неспособность встать плечом к плечу с остальными соотечественниками в час испытаний. При этом прозвучавшие замечания насчет устриц были, по мнению Харта, невежливыми по отношению к хозяйке дома и заслуживали наказания. С прононсом, который провинившийся не мог не признать оксфордским, Харт добавил, что массы вряд ли одобрили бы включение в свой рацион двустворчатых моллюсков.
– Когда устриц было изобилие, – любезно объяснил он, – в договоры с подмастерьями включался пункт, что они станут получать строго ограниченное их количество раз в неделю. Вряд ли из этого следует, что устрицы были очень популярны.
Будучи не в силах опровергнуть эти малоизвестные сведения, его светлость промолчал. Успешно поставив его на место, Тимоти продолжил:
– Удивительно, как разная еда входит в моду. Мать рассказывает, что в ее детстве высоко ценимые нами ныне гребешки считались дешевыми и вульгарными, и их не включали в приличное меню.
– Я имела удовольствие видеть вашу матушку на приеме у Мэри Питерсфилд, – сказала миссис Хаддингтон. – Хотелось познакомиться с ней получше: она очень интересная женщина. Я в восторге от ее книги с описанием приключений на границе Конго!
Тимоти, вместе со своим единоутробным братом уверенный в том, что Провидение устроило Вторую мировую войну с целью положить конец очаровательной, но мучительной родительской страсти исследовать затерянные уголки мира, отвесил поклон и пробормотал одну из тех формул благодарности, которые берут на вооружение наиболее дальновидные писательские родичи.
– Норма Харт – ваша мать? – резко спросил Гизборо. – Каюсь, ее книг я не читал, но о ней самой слышал. Она – знаток Экваториальной Африки? Каково ее отношение к проблеме туземцев? Или она к ней равнодушна?
Тимоти, тоже не читавший материнских книг, не собирался втягиваться в долгую дискуссию.
– Отнюдь, она мыслит чрезвычайно здраво, – промолвил он. – Если вы замышляете сафари, то самое правильное – проконсультироваться с ней. Она расскажет, из каких племен вербовать лучших носильщиков, чего ждать от вождей и в чем главный подвох: в заблуждении, будто бои обращены в христианство, в попытках боев болтать с вами по-английски или все-таки в их манере сидеть в ваших креслах.
– Я говорю не об этом! – Гизборо покраснел. – Я имел в виду… Впрочем, для леди Харт это, вероятно, не представляет интереса.
– Довольно с нас Африки и туземцев! – воскликнула Синтия. – По-моему, это скучно!