Награда

Она знала, что Шамбон-сюр-Линьон находится в Оверни, в департаменте Луар, на юге Центральной Франции, но больше ничего сказать не могла, а он вел себя так, словно Гаэль сто раз там бывала.

– За последние два года мы отвезли туда более двух тысяч детей. Все – еврейские беженцы, как Жакоб. Друзья и соседи прятали их в домах, отелях, на фермах и в школах, – принялся объяснять Симон.

Через три месяца после начала оккупации Шамбон и близлежащие деревни взяли на себя заботу о еврейских детях. Движение возглавили протестанты под предводительством пастора Андре Трокме, которого прихожане считали святым. Теперь по всей Франции имелись укрытия для евреев, а люди вроде Симона и той женщины, которая взяла Жакоба, переправляли детей в безопасные места.

Каким-то чудом мать Жакоба услышала о них и записала адрес для сына, попросив отдать тому, кто его найдет.

– Мы стараемся перевезти их поближе к швейцарской границе и там прячем у местных жителей. Потом делаем им новые документы, даем другие имена.

Несколько месяцев назад пастор Трокме произнес речь в Париже, обвинив соотечественников в трусости и антисемитизме. Сам он, известный пацифист, был полон решимости противостоять местным властям. Пока его не трогали. Трокме тесно сотрудничал с американскими квакерами из Комитета службы американских друзей и его председателем Бернсом Чалмерсом, два года пытавшимся договориться об освобождении интернированных евреев, но дело не двигалось с места. Трокме превратил целые деревни по соседству в подпольную сеть, чтобы защитить и приютить еврейских детей. Симон заверил, что они самые храбрые граждане Франции и, кроме того, им помогает швейцарский Красный Крест. А шведское правительство недавно стало посылать Трокме в Шамбон финансовую помощь для более успешной работы.

– У вас что-то вроде секты? – спросила Гаэль, сбитая с толку всем, что он рассказал.

– Мы работаем на ОСИ[2], обществе помощи детям. Если кто-то приводит к нам детей, мы отвозим их в Шамбон. Сотрудничаем не только с пастором Трокме и американскими квакерами, но и с любым, кто к этому готов. Если когда-нибудь еще доставите нам такую «посылку», будем рады помочь.

Девушка, поколебавшись, кивнула. Теперь ей казалось, что это единственно правильный поступок. Ребекка была бы ею довольна, хотя для нее самой Гаэль ничего не смогла сделать. Все, на что она оказалась способна, – навещать, но освободить не сумела. А ведь если бы доставила в Шамбон, могла бы, наверное, спасти…

Слишком больно было думать об этом.

– Жакоб будет в надежных руках, – заверил ее Симон, провожая к воротам.

– Хорошо, что я случайно увидела, как он выбирался из дома через окно, когда забрали его родителей и еще троих детей.

– Повезло ему, что вы там оказались.

Ей было трудно поверить, что весь город и округа так дружно сопротивляются немцам. Должно быть, пастор Трокме – необыкновенный человек, если все так его слушаются, помогают спасать детей. Подумать только, он даже смог заручиться поддержкой иностранцев!

– К завтрашнему дню он обзаведется новым именем и документами.

– А его семья? – печально спросила Гаэль, хотя уже знала ответ.

– Если их депортировали, все сильно усложняется. Переговоры по инициативе Бернса Чалмерса несколько раз заканчивались успешно, но чаще наци отсылают семьи в германские лагеря, и никто оттуда не возвращается. Большинство детей, которых мы прячем, к концу войны окажутся сиротами, если уже не стали таковыми, – мрачно заметил Симон.

Гаэль понимала, что он говорит правду и это относится и к Ребекке, которую вместе с родными отправили бог знает куда.

– Надеюсь, еще увидимся, – произнес Симон, когда она села на велосипед.

Молодой человек был немного похож на ее брата, но Гаэль постаралась не думать об этом и застенчиво пробормотала:

– Я живу в поместье Мутон-Барбе, где немцы устроили резиденцию для начальника местного гарнизона, гестаповца. Нам с матерью позволили остаться, но наверху, в помещении для прислуги.

Симон кивнул, сообразив: для того чтобы связаться с девушкой, нужно принимать все меры предосторожности, – и поразился ее смелости.

– Сегодня ты совершила великое дело, – сказал он тихо, чтобы ее приободрить.

– Жакоб еще такой маленький… А сколько они забрали таких, – вздохнула она печально.

Слишком тяжело было их вспоминать: школьных друзей, деревенских жителей, Фельдманов и многих других…

– В Талмуде говорится, что спасение даже одной жизни можно приравнять к спасению целого мира. И это правда. Если ты смогла спасти Жакоба, то совершила для него чудо.

– Ты еврей? – с любопытством спросила Гаэль.

– Нет, протестант. Реформат, как пастор Трокме. Но на самом деле разницы никакой. Протестант, католик, иудей, реформат – все мы хотим спасти этих детей. То, что творят немцы, – омерзительно! Они пытаются настроить всю страну и всю Европу против одной нации! Мы не можем их остановить, зато надеемся спасти как можно больше детей. Так что добро пожаловать в ОСИ! Желаю благополучно добраться до дома, – сказал Симон серьезно.

– Передай Жакобу мою любовь, – едва слышно ответила Гаэль и уехала, размышляя о невероятном капризе судьбы, позволившей ей вовремя найти мальчика и помочь ему укрыться.

Все рассказанное Симоном о его организации, городке Шамбон-сюр-Линьон и пасторе Трокме потрясло ее. Это же замечательно, что на свете есть такие люди! Чудесным образом осознание этого так ее воодушевило, что, даже встретив на обратном пути солдат, она не встревожилась. Теперь ей нечего скрывать. Услышит ли она когда-нибудь еще о Симоне и людях, которые работают с ним?

Следующие недели были особенно тяжелыми и угнетающими. Это было первое Рождество без отца и брата, здоровье матери неуклонно ухудшалось, бóльшую часть времени Агата находилась под действием снотворного, и Гаэль пребывала в полном одиночестве. Чтобы не умереть от тоски, она ходила на кладбище и наводила порядок на могилах отца и брата. Как-то, возвращаясь домой, она почувствовала, что ее преследуют, и испугалась: вдруг это один из немецких солдат?!

Гаэль закрутила педали быстрее, но дорогу ей внезапно преградил сурового вида незнакомец с черной бородой и копной таких же волос. Прежде чем она успела уехать или сбежать, он объявил:

– Меня послал Симон из ОСИ.

Гаэль немного успокоилась, поняв, почему он здесь.

– У нас для тебя другая «посылка» – девятилетняя девочка. Нужно как можно скорее доставить ее в Сен-Шеф. Сделаешь?

Гаэль, не колеблясь, согласилась.

– Где она?

– На соседней ферме, но она не может там оставаться. Вчера у них были неприятности.

Где эта ферма? На земле отца?

Но Гаэль ничего не спросила.

– Около кладбища есть сарай с подвалом и люком, – пояснила Гаэль, ощущая прилив адреналина от осознания, что ждет впереди.

– Если я доставлю ее туда, сможешь завтра ее переправить?

Гаэль кивнула. Городок, о котором упомянул незнакомец, был в трех часах езды отсюда, а девятилетнюю девочку не спрячешь в корзине.

Она лихорадочно соображала, как переправить девочку в безопасное место, и неожиданно ее осенило:

– А фермер не может одолжить мне свой трактор?

– Не знаю. Думаю, одолжит, если я попрошу, – пробормотал незнакомец растерянно. – Хочешь везти на тракторе?

Гаэль кивнула, и незнакомец улыбнулся. Никому и в голову такое раньше не приходило, но порой самые невероятные решения оказывались лучшими.

– Оставь его возле сада, – попросила Гаэль, и он пообещал:

– Хорошо. Девочка сегодня ночью будет в сарае.

– Я заеду за ней рано утром. И надо одеть ее в рабочую спецовку, – предупредила Гаэль.

Через минуту они уселись на велосипеды и разъехались в противоположные стороны. У Гаэль была вся ночь, чтобы обдумать план и решить, не слишком ли он рискованный.

Наутро, перед рассветом, она подъехала к сараю и увидела там девчушку в комбинезоне и толстом свитере. Бедняжка дрожала под одеялом, которое Гаэль оставила здесь, после того как увезла Жакоба. К облегчению девушки, оказалось, что у малышки светлые волосы, так что можно запросто выдать ее за сестру. Они даже чем-то похожи. Девочка очень хорошенькая. Спросив, как ее имя – Изабель, – Гаэль поделилась с ней своим планом. Они сестры, дочери фермера, помогают отцу. Их брат в Париже, больше никого нет.

– Ну как тебе? – спросила она девчушку, испуганно смотревшую на нее умными глазенками.

– Я ничего не знаю о фермах. Мы живем в городе, – нервно пробормотала Изабель.

Вся ее семья была депортирована, а она спаслась только потому, что в это время гостила у подруги. Ее спрятали друзья в соседней деревне. Она провела в подвале пять месяцев, но они посчитали, что риск слишком велик. Боялись, что скоро нагрянут власти. А ОСИ хотела переправить ее в Шамбон, подальше от беды.

– Не волнуйся, тебя не попросят вспахать поле, – заверила девочку Гаэль.

Вскоре они уже сидели на тракторе, ехать было крайне неудобно, и по пути Изабель почти не разговаривала. Трижды они миновали патрулей, но те, взглянув на девчонок, принимали их за деревенских с ближайших ферм и даже не проверяли документы и не только ни разу не заподозрили неладное, а наоборот, знаками велели проезжать поскорее. Гаэль была безумно рада, что все удалось!

Наконец они добрались до безопасного дома в Сен-Шефе. Изабель вежливо поблагодарила ее и исчезла внутри. Незнакомец, с которым Гаэль говорила накануне, уже ждал ее.

– Ну как, все удалось? – спросил он.

– Прошло идеально! – улыбнулась Гаэль. – Если хотите сделать что-то незаконное, возьмите трактор, и никто не обратит на вас внимания.

Тем более если это две девчонки – олицетворение невинности и совершенно непохожие на евреек. Немцы считали их арийками.

– Придется это запомнить, – рассмеялся мужчина, но тут же стал серьезным и добавил: – У нас для тебя будет еще одна «посылка» через несколько дней: пока он болен.

– Тяжело? – встревожилась Гаэль: ведь она не сиделка, да и опыта никакого, но, может, это не важно?

– Мы думали, воспаление легких: это была бы настоящая беда, – но доктор сказал, что всего лишь бронхит. Пусть отлежится. Мы дадим тебе знать, когда нужно ехать.

Гаэль кивнула и отправилась в обратное путешествие домой. Еще до сумерек она смогла вернуть трактор на место, пересела на велосипед и поехала домой. День был долгий, трудный: Гаэль очень боялась, что их поймают, да и шесть часов на тракторе не сахар, – поэтому сразу отправилась к себе и рухнула в постель.

Следующие две недели к ней никто не приходил, и Гаэль гадала, что стало с больным ребенком. И пусть пока она перевезла в безопасное место только двоих детей, произошедшее придало новое значение, цель и глубину ее жизни, и ей не терпелось продолжить эту работу. Гаэль особенно вдохновляло то обстоятельство, что вся деревня посвятила себя спасению детей, и она хотела внести свой вклад в общее дело и помочь.

Прошло две недели, и наконец так же неожиданно мимо нее проехал на велосипеде тот же мужчина и бросил всего одну фразу, стараясь не привлекать внимания посторонних:

– То же место, завтра, шесть утра.

Гаэль ничем не показала, что слышала его, и поехала к булочной, где купила полбуханки ржаного хлеба, а когда направилась к выходу, хозяйка окликнула ее и дала булочку с корицей для матери. Агата почти ничего не ела, и Гаэль с Аполлин были рады, если удавалось хоть чем-то ее побаловать. Снотворное напрочь лишало ее аппетита, но без него мигрени были ужасающими. И все-таки снотворное ухудшало ее состояние.

На следующей день Гаэль встала в половине шестого и сразу поехала к сараю, чтобы забрать ребенка с бронхитом. Было темно, холодно и сыро. Только она вошла, как появился Симон с корзинкой – похоже, продукты. Послышалось слабое мяуканье, словно где-то прятался котенок, и она испуганно оглянулась: Симон откинул уголок одеяла, Гаэль поняла, что на сей раз это младенец.

– О господи, сколько ему? – совершенно растерявшись, спросила она, не имея представления, как будет его перевозить.

– Восемь недель. Давид самый маленький из спасенных нами детей. Мать оставила его в мусорном ящике – было всего месяц – в тот день, когда их депортировали. К его одеяльцу прикрепили записку с нашим адресом. Горничная, обнаружившая младенца, принесла его нам, но он был болен – видимо, простудился.

Малыш словно понимал, что говорят о нем, и у Гаэль едва не разорвалось сердце от жалости. Подумать только: такой кроха – и уже потерял мать!

– Его отец – доктор, так что роды принимал на дому. Они боялись ехать в больницу, потому что евреи, хотя отец практиковал в округе двадцать лет.

Все эти истории были трагичными и шокирующими…

Гаэль подняла ребенка, прижала к себе, и он тут же принялся слюнявить ей шею и чмокать – очевидно, хотел есть.

– Как мне его везти? И что, если он заплачет?

– Может, завяжешь его в платок и повесишь на грудь, как будто он твой? Если остановят, можешь сказать, что еще не успела выправить ему документы. Вряд ли он вынесет путешествие на тракторе, да и в корзине на велосипеде его не повезешь.

Гаэль глубоко задумалась, пытаясь решить, как лучше поступить. Задание оказалось нелегким.

– Куда его нужно доставить?

– Это в паре часов пути отсюда.

Симон привез малыша с соседней фермы, но не решился самостоятельно доставить в безопасное место: вряд ли он сможет объяснить правдоподобно, откуда взялся двухмесячный младенец. Гаэль это куда проще. Кроме того, нельзя быть уверенным, что он всю дорогу станет молчать: а вдруг расплачется, захочет есть или обмочит пеленки. Кроме того, малыш по-прежнему сильно кашлял.

Симон почти сразу же уехал, оставив детское питание, предоставленное Красным Крестом. Гаэль покормила ребенка, соорудила для него перевязь из своего шерстяного шарфа и села на велосипед, громко распевая, чтобы успокоить его. Ее голос, похоже, действовал на него завораживающе. Как бы то ни было, но малыш замолчал.

Час спустя она выехала на магистраль, и на сей раз ее остановили на блокпосту проверить документы, но о ребенке даже не упомянули. Ее бумаги были в порядке, поэтому солдат лишь спросил, куда она направляется.

– Навестить бабушку. Она его еще не видела – сильно болел.

В этот момент малыш, как по заказу, разразился устрашающим кашлем, словно в подтверждение словам.

– Не стоило вывозить его на улицу в такой холод, – пожурил солдат и добавил, что у него самого трое детей и видно, что это ее первенец.

Вид у солдата был крайне неодобрительный: слишком уж она молода и не замужем, – но он все равно улыбнулся, коснулся пальцами щечки ребенка и строгим голосом велел как можно скорее отвезти его в тепло.

Январские холода в самом деле были суровыми.

Гаэль немного испугалась, когда ее остановили, но, услышав слова солдата, облегченно вздохнула.

Через час она добралась до нужного места и с радостью отдала малыша женщинам. Ей никогда раньше не приходилось заботиться о младенцах, но она справилась – этот, похоже, прекрасно выдержал дорогу.

– Сегодня ночью у нас будет возможность перевезти его через границу, а уезжаем мы немедленно, – сказала одна из женщин. – Его переправят в Швейцарию. Только за прошлый год эта супружеская пара взяла к себе семерых спасенных детей. Поверь, повсюду немало очень добрых людей, и малышу будет хорошо с ними.

Гаэль очень надеялась, что на обратном пути не встретит того же солдата: уж точно спросит, куда девался младенец. Придется сказать, что оставила у бабушки. Солдат уже посчитал ее плохой матерью, раз вывезла больного ребенка на холод. Но, к ее огромному облегчению, патрульного Гаэль не увидела и никто ее не остановил.

Снова потянулись однообразные дни: заданий ей никто не давал, – а в феврале до нее дошли скверные новости. Об этом шептались в деревне. Немцы арестовали пастора Трокме, его помощника пастора Тейна и учителя школы в Шамбон-сюр-Линьоне. Местные власти отослали всех в лагерь для интернированных в окрестностях Лиможа, но арест духовных лидеров вызвал значительные волнения в народе, а кроме того, заключенных поддержали швейцарский Красный Крест, американские квакеры и шведское правительство, поэтому через месяц их освободили.

Симон во время встречи заверил Гаэль, что они снова работают над спасением евреев по всей Франции. Их ничто не могло сломить, и она считала этих людей святыми. Но после их освобождения немецкие полицаи и гестапо стали свирепствовать еще сильнее. В июне они вломились в школу Шамбона, арестовали восемнадцать учеников, обнаружили, что пятеро из них евреи, и отослали в концлагерь, где все вскоре были убиты. Новости об этом дошли до Франции. Немцы также арестовали Даниеля, племянника пастора Трокме, и отправили в концлагерь Майданек, где он погиб в газовой камере. Это было последним предупреждением сотрудникам ОСИ в Оверни и по всей стране. Германское высшее командование не собиралось вечно терпеть противодействие и неповиновение, несмотря на поддержку организаций других стран, поэтому все группы ОСИ действовали крайне осторожно, а их операции стали еще более засекреченными.

Отныне Гаэль выполняла задания все чаще, это становилось очень опасным, но ее ничто не останавливало: мало того, придавало еще больше решимости делать все возможное для спасения детей. К осени 1943 года на ее счету уже было несколько десятков спасенных. Всех сначала привозили в Овернь, а оттуда большинство переправляли через швейцарскую границу, в основном через Анмас, самый безопасный маршрут.

Лионское гестапо становилось чрезвычайно бдительным и беспощадным к тем, кто перевозил еврейских детей. Несколько раз Гаэль едва не попалась, но пока все обходилось. Это единственное, что оправдывало ее существование. А война все продолжалась. Ее собратья по ОСИ говорили, что она живет как во сне, и когда она стала регулярно перевозить детей, дали ей псевдоним Мари-Анж. К этому времени ей исполнилось девятнадцать лет, Ребекки не было с ней почти два года, но ей казалось, что прошла целая жизнь. Каждый раз, передавая ребенка в надежные руки, зная, что его перевезут в Шамбон или через швейцарскую границу, она молилась, чтобы Господь взамен даровал жизнь Ребекке, чтобы когда-нибудь любимая подруга вернулась к ней, но с самой депортации о Фельдманах не было никаких известий.