– И как доктор, помогает? – спросила Сэралинн.
– Она замечательная. Очень чуткая. Благодаря ей я чувствую, что со всем справлюсь.
– Здорово, что у тебя есть кто-то, чтобы поговорить по душам, – сказала Сэралинн.
Айзек отчаянно жестикулировал у нее за спиной, пытаясь привлечь мое внимание. Я повернулась к нему.
– Да-да?
– Слушай, у меня классная идея, – сказал он. – Почему бы тебе не прийти на выступление моей группы в «Оранжерее» в пятницу вечером? Мы, конечно, полный отстой, но, может, это тебя отвлечет.
– Ага. Может быть, – сказала я.
Если честно, мне это вовсе не улыбалось. Со времени катастрофы я виделась только с тремя своими друзьями. И больше ни с кем из школы.
А если я приду на выступление Айзека, ребята станут меня жалеть, пялиться, бросать сочувственные взгляды, соболезновать… Понятно, что из наилучших побуждений. Но я все равно не вынесу. Рано или поздно их сочувствие и внимание меня доконают.
– Ну так что, придешь? – спросил Айзек.
– Ну… я спрошу доктора Шейн, стоит ли, – сказала я.
Нейт оттянул ворот резинового костюма.
– Надо выбираться из этой штуковины, – простонал он. – В ней градусов двести.
Я взглянула на смятую маску демона в его руке и сказала:
– Из тебя получился шикарный монстр.
Нейт почему-то покраснел. Потом криво улыбнулся.
– На самом деле это моя истинная сущность. – Его щеки по-прежнему заливал румянец.
Я обратила внимание, что Сэралинн метнула на него взгляд украдкой. Как будто ему не следовало так шутить.
«Что происходит между этими двумя? – подумала я. – Или я чего-то не понимаю? Может, они больше, чем просто друзья?»
12
Я подметила за доктором Шейн одну странную привычку. У нее на столе, возле телефона, стоит белый стаканчик с карандашами. И во время наших бесед она грызет ластики. К тому времени как прием подходит к концу, она сгрызает ластик напрочь. Никогда не видела, чтобы она что-то выплевывала. По-моему, она их глотает.
Странно, правда?
Вероятно, это просто навязчивая привычка. Не считая сгрызания ластиков, доктор Шейн самый нормальный, самый приятный, самый чудесный, душевный и понимающий человек на свете. Честное слово, без ее помощи я бы не сдюжила.
Значит, сидела я в красном кожаном кресле перед ее широким стеклянным столом. Мои ладони вспотели и оставляли на подлокотниках влажные следы. Я без конца скрещивала ноги то так, то эдак.
Да, доктор Шейн всегда понимала меня и никогда не осуждала. Но именно поэтому я всегда нервничала, рассказывая о своих безумных видениях или выходках. Я очень хотела убедить ее в том, что иду на поправку, даром что сама в это не верила.
Лучи солнца заливали окно за спиной доктора Шейн золотистым светом, отчего ее короткие светлые волосы сияли. Ее ярко-голубые глаза обычно скрыты за стеклами очков без оправы, а лицо всегда дружелюбное, хотя улыбается она редко.
Когда мы беседуем, она наклоняется вперед, не сводя с меня глаз и сложив руки на стеклянной крышке стола. На нем, кстати, ничего лишнего – только красный телефон, упомянутый стаканчик с карандашами, серебряные часики, фотография лабрадора в рамочке и блокнот, в котором доктор Шейн делает пометки.
– Ну что, Лиза, выкладывай, что вчера ночью было, – произнесла она. Голос у нее мягкий, почти шепчущий. Иногда я сама вынуждена подаваться вперед, чтобы расслышать, что она говорит. – Какая-то ты сегодня неразговорчивая. Тебя что-то особенно беспокоит?
– Не совсем. – Я покосилась на огромную картину на стене: песчаный пляж, омываемый волнами прибоя. – То есть ничего особенного. Просто…
Она покатала в пальцах карандаш.
– Просто… что?
– Ну, я, кажется, ходила во сне, – начала я. – Думаю, мне снился сон. Меня разбудил какой-то звук. Вой животного. И я пошла в лес.
Я сглотнула.
– Ты пошла в лес во сне? – уточнила доктор Шейн.
– Мама нашла меня и растолкала, – продолжала я. – Но перед этим я успела увидеть что-то страшное. Чудовище. Наполовину человек, наполовину… в общем, чудовище. Очень странное и уродливое.
– Ты его ясно видела? – тихо спросила она. – Ты убегала? Оно гналось за тобой?
– Н-нет. Оно исчезло в лесу. – Мой голос дрогнул. – У меня что, совсем едет крыша? Почему я вижу всю эту дрянь? Я в жизни не ходила во сне. Я хочу сказать… неужели мне становится хуже?
Отложив карандаш, доктор Шейн показала на бутылку минералки у меня на коленях.
– Выпей воды, Лиза. Ты сама себя накручиваешь. Мы уже обсуждали с тобою этот процесс.
– Знаю, но…
Она пригладила ладонью волосы.
– Ухудшений у тебя нет. Как мы уже говорили, выздоровление – процесс небыстрый. Но главное, что нужно помнить, – это что тебе становится лучше. Ты вернешься в норму, и все симптомы как рукой снимет.
Я слышала ее слова, но не могла сосредоточиться на них. Перед моим мысленным взором возник темный силуэт той твари в лесу. Я содрогнулась, вновь, будто наяву, ощутив сырую стылость ночной чащи.
– Я понимаю, почему мне мерещится Морти, – сказала я, – и почему мне кажется, будто я вижу отца. Мы уже говорили о моем чувстве вины, из-за которого они появляются. Но, доктор Шейн, откуда демон-то взялся?
– Вероятно, какие-то твои внутренние демоны рвутся на волю. – Она похлопала руками по крышке стола. – Для того, кто, как ты, Лиза, пережил катастрофу, в таких симптомах нет ничего необычного.
– Но как их остановить? – Я чуть не сорвалась на крик. Бутылка с водой скатилась с коленей, и я нагнулась за нею.
– Разговорами, – сказала доктор Шейн. – Мы продолжим наши беседы, и с каждой неделей ты будешь замечать улучшения. Обещаю.
– Мне нравится с вами говорить, – призналась я. – То есть… благодаря вам я уже чувствую себя лучше.
На это она улыбнулась и черканула несколько слов в своем желтом блокноте.
– У меня есть для тебя несколько предложений, чтобы дело пошло быстрее. – Доктор Шейн покрутила изящные золотые часики на запястье. – Для начала, с понедельника отправляйся в школу.
