Скажите честно, а вы можете представить в нашем, допустим, парламенте человека с собакой-поводырём? Я лично нет. Если и разрешат прийти, наверное, бумажки да всякие справки будешь полгода собирать. Всё-таки у нас в стране собака-поводырь ещё в диковинку. Мало нас. Очень мало. Да пусть бы нас здесь вообще не было, если бы люди все были зрячими. В том-то и беда, что слепых много, а собак-поводырей мало. Не могу понять и другого – неужели у вас среди слепых людей нет ни одного, кто мог бы в человеческой Думе думать вместе с другим думцами?
Однажды слышал по радио, что духовно-нравственное здоровье всей нации измеряется отношением к детям и инвалидам. Ну, детям, понятное дело, в парламент рано ещё, а инвалидам? Ав-ав! Кстати, писателя Хорхе Луиса Борхеса, когда тот ослеп, приняли на работу директором библиотеки. Интересно, у нас в стране много слепых директоров?
Продолжу.
При мне Анне Игоревне исполнилось сорок два года. Если бы я точно не знал её возраста, ни за что не поверил бы. К нам в гости из Питера частенько приезжала Аннушкина подружка, Вика. Я даже её фамилию запомнил. Может быть, и не узнал бы никогда, но Константин Александрович почему-то всегда объявлял: «К нам Вика Березовская едет!» На самом деле она не просто подруга, а Машкина крёстная мама. Красивая такая девушка, обаятельная и всегда улыбается – наверное, очень счастливая. Нравятся мне улыбающиеся люди. Жаль, что у нас, собак, нет такой способности.
Помните, я рассказывал вам, как пробовал произнести несколько человеческих слов? Гиблое дело. Так вот после этого я как-то тайком пытался поэкспериментировать с улыбкой. Думаю, раз уж слова произнести не удаётся, так хоть попробую поулыбаться. И давай перед зеркалом морду корчить: и так и сяк – ничего не получается. Едва челюсть не сломал. Смотрю на себя и сам себе командую: улыбнись! Что только ни делал – и язык высовывал, и пасть раскрывал, как обезумевший крокодил, и нос морщил, и глаза таращил, даже ушами хлопал. Я едва челюсть себе не вывихнул, стараясь изобразить улыбку. Нет. Все равно получался какой-то урод и агрессивный монстр, хоть тресни! В какой-то момент даже забеспокоился: чего доброго, увидят люди, что подумают? С такими улыбками к ветеринару потащат. Наколют всякой гадости, лежи потом на диване улыбайся. В общем, забросил я это дело. Если не суждено улыбаться, что поделаешь, ходи с кислой миной.
Ну так вот, Викуся (как называет её Анна Игоревна) погладила её руку и вдруг спросила:
– Анюта, открой секрет: как тебе в сорок два года удаётся красоту сохранять?
– Ой, Вика, не успокаивай ты меня. Какая тут красота на пятом десятке…
– Не скажи, не скажи, – улыбнулась Вика, – тебе и тридцатилетние могут позавидовать.
Лучше бы она эту тему не затрагивала. Аннушка тяжело вздохнула и говорит:
– Даже если так, кому она теперь нужна? Себя я всё равно не вижу. На люди выхожу всё реже и реже. Остаётся ждать старости да смертушки.
– Да что ж ты такое говоришь, Анна, – выдохнула Виктория, – в сорок два года о смерти думать. Ты что, подруга?
– Да все мы там когда-то будем.
– Будем-то будем, – успокоила её Вика, – только зачем раньше сроку в гроб ложиться?
– Не знаю я, Викуся. Это одному Богу известно. Думала ли я раньше, что в таком возрасте инвалидом стану, да ещё по зрению? А оно видишь, как вышло.
– Поменьше бы ты переживала, Ань. Ты себя береги. Может, всё ещё наладится. У тебя прекрасный муж. Мы тебя в беде не оставим. Не о смерти нужно думать, тебе вон ещё Машку поднимать. Ты уж держись, подружка. Ну кто знал, что такое случится.
– Ладно, – перебила её Анна Игоревна, – и впрямь, чего-то мы тему выбрали мрачную. Пойдём чаем тебя необычным угощу. Свёкр недавно гостил, привёз откуда-то издалека…
В тот злополучный день, когда Анна Игоревна ослепла, она с мужем и дочерью отправилась к знакомому на день рождения. Их друг жил на четвёртом этаже. Гуляли весело, гостей было немного – собрались только свои. По словам хозяина квартиры, у них за стеной жили неблагополучные соседи. Вечно у них там что-то случалось – то воду забудут закрыть, то пожар устроят, то гремят до утра. Что с ними только не делали. Участковый побеседует, два-три дня поживут спокойно, и снова всё начинается.
Друзья Кривошеевых даже собирались в другой микрорайон переехать. Но не успели. В тот вечер в квартире соседей взорвался газ. Как потом выяснилось, их самих не было дома. Уйдя из квартиры, они забыли перекрыть колонку. Взрыв был такой силы, что квартиру именинника разнесло в клочья. Один из гостей погиб, остальных ранило. Маша чудом не пострадала – она в момент взрыва находилась в дальней комнате, но перепугалась страшно – первые две недели даже не разговаривала. Константин Александрович с переломами провалялся несколько месяцев в больнице. А Аннушка навсегда лишилась зрения.
Не знаю, как сейчас живут те люди, из-за которых случилась страшная беда, но от такого греха, им, видимо, уже никогда не отмыться. Анна Игоревна поначалу даже хотела руки на себя наложить, но сердобольные друзья и родственники постепенно вернули её к жизни.
Внезапно ослепший человек вначале считает, что это конец жизни, что дальше жить просто нет смысла. Но постепенно свыкается со своим недугом, привыкает к новому состоянию и начинает думать больше не о себе, а своих близких, о своём предназначении. Слышал однажды, как Аннушка беседовала с подругой.
– Смирилась я уже, Викуся, – тихо сказала она, – что теперь уже поделаешь. Видимо, Бог взял такую плату за жизнь моих Машеньки и Кости. Лучше пусть я буду слепой, чем хоронить своих близких. Да и приноровилась уже. Работаю, пишу…
– Ты у нас умница, – подбодрила Вика. – И мы тебя любим, в беде не бросим.
– Это и придаёт силы, – улыбнулась Аннушка, – с вами никакие беды не страшны. Ты знаешь, Вик, а я ведь во сне вижу. Да, хожу по лесу, играю в волейбол, иногда даже машину вожу. Недавно приснился сон: сижу в кинотеатре. Смотрю на экран, а сама думаю: господи, да как же я всё это вижу? Я ведь совсем слепая. А мне с экрана какой-то доктор отвечает: «Вылечили мы вас, Анна Игоревна». Я не верю. Закрыла глаза руками и кричу: «Нет, нет, нет, это сон!», а доктор настаивает: «Да никакой не сон». А я ему всё равно не верю. И знаешь, что меня больше всего поразило в этом сне. Я хоть лицо и закрыла руками, всё равно продолжала видеть. Проснулась, долго соображала, к чему всё это?..
– Да, необычный сон, – подтвердила Виктория.
– Ты знаешь, Викусь, – продолжила Анна Игоревна, – я иногда думаю, что зрение для человека не так уж и важно. Главное – любить жизнь. А видеть можно и сердцем. Я часто вспоминаю великих людей, Гомера, например, Лосева, Островского, Борхеса – слепых математиков, философов, писателей, музыкантов, скульпторов… Сейчас многие уже и не вспомнят об их недугах. Но зато по сей день вспоминают их работы, силу духа, талант. Возьми того же Брайля, шрифтом которого мы по сей день пользуемся. Он ведь ещё в детстве ослеп, а какое великое дело сотворил! Нет, падать духом нельзя. Нужно жить и творить. Тем более у меня сейчас есть для этого все условия. Так что переживём, подруга, всё будет хорошо.
Правильно, Анна Игоревна, как говорил мой Иван Савельевич, слепота – это не конец жизни, а начало новой, неизведанной. Прав был старик. Сдаваться никогда нельзя.
Глава 4
Вспомнился один случай в супермаркете. Ох уж эти супермаркеты! Не везёт мне с ними. Нас с Полиной Фотеевной поначалу не пускали туда. Вспоминая случай с моим путешествием в багажнике, я мысленно умолял подопечную не соглашаться с охраной и не оставлять меня одного на улице. Но зря волновался – моя старушенция оказалась боевитой и настырной женщиной. Куда она только ни обращалась, но своего добилась. Охранник на пороге кисло улыбался нам, но в магазин впускал. А куда денешься – начальство приказало.
Я сначала думал, и чего она с ними воюет, ну не пускают, да и бог с ними. У нас же рядом с домом есть небольшой магазинчик, там всё то же самое продают, что и в супермаркете. Так нет же – подавай ей магазинище, и всё тут. А когда понял, в чём дело, опешил.
Вошли мы с ней в торговый зал, ходим между разными полками, она щупает, что где лежит. Сделали пару кругов, и вдруг слышу, Полина Фотеевна мне шепчет:
– На, дружок, угощайся! – и тычет мне в лицо куском сыра.
Я даже смутился, хотя слюной чуть не поперхнулся – пахнет вкусно. А она продолжает:
– Ну, ты чего, барбос, зажрался, что ли? Не голодный? Чего рыло воротишь? Дают – бери, бьют – беги. Ешь, собака, пока угощаю.
И что мне оставалось делать? Закусил я сырком, а Полина Фотеевна мне уже десерт приготовила, пряничком угощает. Мягонький такой, душистый, сладкий. В общем, полакомился я в тот день на славу. Старушка моя купила, наверное для виду, бутылку молока, буханку хлеба, и мы отправились домой.
– Ну как? – спросила она у меня по дороге. – Вкусно?
– Ав! – ответил я. Вы же помните, что это означает «Да».
Полина Фотеевна с первого дня нашего знакомства догадалась, что значит моё «Ав».
– Ну и молодчина, – засмеялась она. – Не обеднеют буржуи. Подумаешь, кусочек сыра да пару пряников съели у них. Ничего страшного. Не бойся, Трисон, с голоду не пропадём.
Иду и думаю, к чему это она? Корм, что ли, дома закончился? Так она решила меня в супермаркете теперь кормить? Ох, не нравится мне всё это. Это что же я, из поводыря в вора превращаюсь? Хотя какой я вор? Я ведь без разрешения ни кусочка никогда в жизни не возьму, хоть с голоду буду умирать. Какой с меня спрос? Я обязан подчиняться людям, выполнять их команды. Наверное, ищу себе оправдание. Всё равно как-то неудобно и стыдно.
В общем, так мы совершили несколько набегов на супермаркет. И всё сходило нам с рук. Однажды я даже поймал себя на мысли, что это моя месть магазинщикам за то, что тогда нас с Сашкой не пустили в супермаркет. Сколько я тогда помыкался! Ещё повезло – всё хорошо закончилось, а ведь могло быть и хуже. Продали бы меня бандиты какому-нибудь негодяю, а тот посадил бы меня на цепь, и сиди у будки по сей день. Ой, как страшно!
– Вставай, лежебока, – сказала как-то утром Полина Фотеевна, – пошли за добычей.
Хм, лежебока. А что мне делать? Скакать по квартире? Смотрю и недоумеваю: старушка укутала мне спину махровым полотенцем. Чего это она задумала? Ой не к добру. Ой не к добру! Поверх полотенца надела шлейку и скомандовала:
– В супермаркет! Да поживее!
Куда поживее? Я-то могу такую скорость набрать, что и не угонишься. Но тебя же берегу, Полина Фотеевна. Вот что меня очень сильно обижало, так то, что она каждый раз, отдав команду, ещё и пинала меня ногой под зад. Ну к чему такое обращение? Я что, без пинка не слушаюсь, что ли? Не скажу, что больно, но обидно! Вот вы как отнеслись бы к человеку, который говорит вам «Пошли» и тут же ногой по заднице? И вот со всем этим мне пришлось смиряться. Дорогие человеки, пожалуйста, не пинайте своих питомцев. Знайте: нам очень обидно.
Но то, что случилось дальше, уму непостижимо – даже собачьему. Уже на пороге в магазин Полина Фотеевна вдруг объявила охране:
– Вот дура старая! Старая да слепая. Представляете, собачку поранила. Наливала кипяток себе в чашку и уронила чайник, да прямо на спинку своей собачке. Так жалко, так жалко псинку. Бедненькая моя, – гладит меня по голове, а сама причитает: – Потерпи, голубчик, я же не нарочно, прости меня, дорогой…
Я со стыда чуть не разгавкался. Это же надо такое придумать! И главное, зачем ей это? Чтобы нас пожалели и посочувствовали? Нет, друзья. Тут фантазия бойкой старушки пошла гораздо дальше. Как обычно, сделав пару кругов по супермаркету, позавтракав сыром и печеньем, мы подошли к стенду с колбасными изделиями. Если бы я не знал, что Полина Фотеевна слепая, никогда бы не поверил. Она так ловко упрятала мне под полотенце несколько упаковок колбасной нарезки, что и зрячий такой трюк не смог бы повторить. Потом, как обычно, взяла с собой бутылку молока, хлеба и направилась к кассе.
Стою, а у самого лапы подкашиваются. Рассчитались, идём к выходу. И вот тут начались приключения.
– Гражданочка, погодите! – окликнул нас охранник.
