Сны о Чуне
– Ты, кстати, помнишь, Чуня, дом, в котором ты родилась? – неожиданно спрашиваю я.
– Нет, – отвечает Жозефина Тауровна. – Может, и нет его больше на этом свете.
…Я просыпаюсь утром в постели, отяжелевший,все ужасно болит:шея, спина, руки.– Какого хрена, – спрашиваю, – мучить меня любовью,когда мне надо о пенсиидумать.(Желательно персональной.)– До свиданья, – кричат на площадке друг на друга соседские дети.– До свиданья, – я отвечаю.И действительно, до свиданья.Потому что с утренней елкой, с самой лучшей елкой на светене бывает на самом деле ни прощания, ни разлуки.Дома Гофмана сейчас тоже на свете нет. Как и матери Чуни, и Чуниного отца, и, наверное, некоторых ее братьев и сестер.
Сейчас можно найти только в книгах и в интернете, как же выглядел Кёнигсберг во времена сказочника. Но вот узнать, как выглядела квартира, превратившаяся в пустырь из-за проделок Крысиного Короля – серого и беспощадного времени, – невозможно. Однако на одном старом фото я этот бывший дом Гофмана нашел. Люди идут в сторону телерадиокомпании «Калининград» и смотрят иногда на большой камень. «На этом месте стоял дом, в котором родился писатель Эрнст Гофман», – гласит надпись на камне.
Ну а в сумерках (хоть я, конечно, знаю, чтов сумерках спать нельзя)я забираю с собой на кровать собакуи тебя к себе забираю:два тепла, шебуршащихся рядом,шумно думающих тепла(достаточно туповатых, надо сказать, тепла) —это слишком смешно для счастья; и я, вздрагивая, засыпаю.…Посмотри, сколько разной чуши, ерунды золотой и наряднойвисит на убитой елке: облепиха, Урал, Алтай,и Россия висит на ветке, и синий шар Амстердама,и дворник скребет лопатой, и яблоко — Индокитай.Проходит день, наступает ночь, про Гофмана мы уже забыли, Чуня спит между мной и тобой, но под твоим одеялом, и ей снится сложный сон.
Как наступает сочельник, как выходят жители немецкого города на улицы, мелькают там и тут, а еще надо в церковь – и вдруг: колокол. В церкви поют.
Хорошо, что еще на светеостается так елок много(да и если немного осталось): одиноких, двойных, тройных.Как сказал Сашин тесть перед смертью:– Дайте ложечку Нового года, —(вот именно так и сказал: «Дайте ло-жеч-ку Нового года»),приложился к шипучей ложке, удостоверился — и затих.По-моему, замечательно. По-моему, все замечательно:и то, что умрем, – замечательно, и то, что живем, – хорошо.…На елке висит и качается ушастое ваше сиятельство,щенячее наше сиятельство, доказанное Рождество.…Однажды, кстати, летом юный Гофман и его подружка из соседнего дома были пойманы за небольшим преступлением. Они из сада соседа рыли подземный ход. Что-то им надо было на территории соседнего пансионата. Пансионат был огорожен высоким забором, вот они и придумали проникнуть туда под землей. Провинившихся в подкопе наказали, садовник закопал ход обратно. Но дети не успокоились. Гофман с девочкой достали где-то воздушный шар, прицепили туда бутылку бургундского вина, украсили его флагами и отправили в путешествие. Кому? Зачем?
Шар поднялся в воздух, перелетел через ограду и… упал прямо посередине двора женского пансиона. Не дожидаясь, пока их изловят, друзья бежали, перепрыгнув через калитку.
Может, они посылали бутылку к своему будущему, выросшему, взрослому Рождеству?
А может, это был привет Жозефине Тауровне?
Чуня и сладкое
Чуня никогда не пела на сцене, не летала в космос; Чуня только раз в жизни ела шоколад. Украла у соседки конфету (видно, дети на пол уронили и не заметили), и потом ее целую ночь тошнило. Больше я этой соседке Чуню на передержку не отдавал. Пусть уж лучше одна сидит. Или у сестры. Но Чуня конфеты любит, особенно ворованные, вот и сейчас пытается дотянуться. Впрочем, это невозможно: наши границы крепки, а отсутствующие танки быстры. Только сухой корм (это раньше мы варили упомянутую гречку, мешали с собачьими консервами, теперь это в прошлом). Но конфеты есть и стоят. Уж не знаю, кто их принес в дом. Но насыпали их в большую фруктовую вазу, теперь на кухонном столе где-то килограмма два разных конфет. И «Степ», и «Фонарики», и «Петушок», и «Жена самурая». В Чуне есть что-то японское, поэтому «Жена самурая» ей особенно приглянулась. Собака она хоть и верткого ума, но небольшого, поэтому не знает: разворачивать «Жену самурая» трудно, как будто юбку (кимоно) шуршащую рвешь. Но вот раздел, разорвал прям по шву, ам – и нету «Жены самурая». Впрочем, «Петушка» с «Бешеной пчелкой» тоже нет. Лишние 200 калорий. Но не для Чуни. Чуня умрет стройной: без 200 лишних калорий, умрет без шоколада и конфет.
А я нет: я люблю сладкое. Поэтому я ем конфеты и читаю интернет.
В разрезе «Жены самурая» видим, – пишет одна там скрупулезная женщина, – что внутри конфеты есть шоколадная начинка, внутри которой находятся кусочки хрустящих и воздушных шариков. Шарики имеют уж очень неестественный цвет, какой-то желто-зеленый. Вся эта масса помещена в тонкий хрустящий слой карамели и облита толстым слоем молочной шоколадной глазури. Покупать больше не буду!
Если отставить в сторону неестественность цвета шариков, то сразу задумаешься: кто эта суровая и педантичная женщина? Как живет? Зачем? С кем?
– Как ты думаешь? – спрашиваю у Чуни.
Но Чуня не думает, это не ее: думать приходится за нее мне. И вот я представляю…
Приходит эта женщина после тяжелого трудового дня, покормит детей; мужа мимоходом, сидящего у телевизора, пошпыняет – время на личную жизнь: ушла на кухню, съела одну-другую конфету, села за стол, открыла лэптоп, нашла соответствующий сайт (смотрите: даже описывать эти действия скучно, но ей, нашей женщине, это все проделывать – нет, не скучно), зарегистрировалась на нем и написала:
На вкус конфеты довольно приличные, если не вспоминать состав. Сейчас все вкусное оказывается таким вредным, и этот факт уже никого не удивляет.
Какие в этом есть печаль и поэтичность. «…Все вкусное оказывается таким вредным, и этот факт уже никого не удивляет». И то верно. Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать. Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. Все пройдет, пройдет и это, Жозефина Тауровна. Конфета «Жена самурая» с вредными желто-зелеными, как наша тоска, шариками тоже лишь суета сует, и этот факт уже никого не удивляет.
Бедная русская женщина! (Кстати, как тебя там? А! oksana080573.) Бедная русская женщина oksana080573! Что же тебе обещала жизнь и чем обманула, если ты, вместо того чтоб дышать страстно под любимым мужчиной или нажарить в крайнем случае говяжьих котлет, сидишь тут в халате и пишешь в гулкий пустой интернет про сладкую жизнь, которую ты больше не купишь? Кто тебя, сладкая женщина, этому научил?
А я тебе отвечу, дорогая oksana080573, кто.
Иван Сергеич Тургенев. Однажды Тургенев уже отвечал на анкету в 1869 году, а в 1880-м – повторил.
Какая ваша любимая добродетель? – спрашивала его эта самая анкета одиннадцать лет назад.
«Пылкость», – ответил он.
Одиннадцати лет как не бывало: «Молодость» – отвечает он.
Какое ваше любимое качество у мужчины?
«Доброта».
Одиннадцать лет прошло: «25-летний возраст», – отвечает 61-летний старик.
Ваши любимые цвета и цветы?
1869: «Голубой, нарцисс».
1880: «Серый и цветная капуста».
Кем бы вы хотели быть, если бы вы не были сами собой?
1869: «Моей собакой Пегасом».
1880: «Никем».
Ваши любимые поэты?
1869: «Гомер, Гёте, Шекспир, Пушкин».
1880: «Я не читаю более».
Ваши любимые художники и композиторы?
1869: «Рембрандт, Моцарт, Шуберт».
1880: «Я не смотрю и не слушаю более».
Ваши любимые герои в изящной литературе?
1869: «Джульетта».
1880: «Г-жа Коробочка».
Кого вы больше всего презираете в истории?
1869: «Наполеона, Торквемаду».
1880: «Того, кто мешает мне спать».
Чуня теперь тоже не любит, когда ей мешают спать. Раньше была игривой и подвижной: лазила на спинку дивана, когда туда попадало утреннее солнце, брехала, стоя на летнем порожке открытого балкона, на прохожих, терзала в сексуальном смысле плюшевую лису и даже однажды на нее напи́сала в порыве страсти, а теперь все больше спит. Чуня – как старый Тургенев. «Как хороши, как свежи были розы». Кто это кашляет там так хрипло и глухо? Кто это, свернувшись в калачик, жмется к моим ногам? Кто это зябнет, кому это так холодно? И все они умерли… умерли…
Если бы Тургенева спросили, какую он больше всего любит на свете сладость, он бы в первый раз, наверно, написал: «Варенье из луговой клубники, которую раньше варили в имении на гуляфной (то есть розовой) воде». А через десять лет ответил бы: «Конфеты “Жена самурая”».
Кстати, вам, наверно, интересно, что это за луговая клубника на гуляфной воде? Мне вот было интересно, я посмотрел. Это варенье из дикой клубники со слегка затхлым запахом («интересным затхлым запахом», как заметил сам Тургенев), которую тогда и варили на уже упомянутой розовой воде. Гюль – по-арабски «цветок». Чтобы сделать такую воду в домашних условиях, надо было срезать (желательно утром) побольше нежных и жирных роз; освободить их лепестки; поместить потом их в несколько слоев на дно широкой кастрюли и немного залить убитые розы водой. (Именно немного: вода только едва должна покрывать убитые розы.) Закрыть крышкой и довести все это до медленного предкипенья. Помните! Вода не должна закипеть. Нет бурленьям, нет сильным страстям. Пусть булькает там понемногу.
Когда ж через час лепестки потеряют свой цвет – значит, вода готова. Отожмите, Иван Сергеевич, отдавшие свой цвет и свою жизнь лепестки, по необходимости процедите. А теперь заприте эту жидкость в бутылку и спрячьте аромат в холодильник. (В вашем случае, Иван Сергеевич, – в подпол.)
– Ваше любимое кушанье и напиток? – спросили Ивана Сергеевича в 1869 году.
– Кофе и шампанское, – ответил он.
– Ваше любимое кушанье и напиток? – спросили Ивана Сергеевича в 1880-м.
– Все, что хорошо переваривается.
Каков ваш любимый девиз?
1869: «Пусть все идет своим путем».
1880: «Покойной ночи».
Прекрасный и честный Тургенев. Последний самурай.
Если б он жил в наше время, он завел бы себе ник ivan080575 и писал бы свои комментарии под нашими и чужими Fb-постами: «Вы чем моете окна? Тряпкой и брызгалкой? У “Керхера” есть очень удобный оконный пылесос. Я им мою».
Если бы я не знал, что Чуня, когда я ухожу, спит все это время, я бы подумал, что ivan080575 – это Чуня. По интонации.
– Чуня? – спрашиваю я у нее. – Это ты написала про конфеты на сайте?
– Что вы! – отвечает она. – Я же спала.
Ах да, совсем забыл сказать: в наших разговорах она обращается ко мне на «вы», я к ней, разумеется, на «ты» – она же всего лишь собачка, хоть и говорящая.
Чуня и дядька
Я этого дядьку немного побаиваюсь. Он ходит по улицам и разговаривает сам с собой. Люди шарахаются. Никому не интересно чужое безумие. У нас свое есть. Так никто и не услышал, что он бормочет. А бормочет он следующее: «Каждый из нас Вселенная», «Каждому из нас дано несколько любовей», «Количество любовей конечно».
(Я тоже не услышал. Просто придумал сейчас. Может, он бормочет: «Когда вы все передохнете?»)
И вот я представляю, что он дошаркал до своей многоэтажки, вошел в зеленоватый подъезд, доехал до нужного этажа, открыл дверь в квартиру (бывает такой специальный запах старости и безумия, этот запах там явно есть), покормил кошку. Хотя какая кошка? Нет. Кошки нет. Этот дядька совершенно один.
(Кошка мяукнула и убралась из моего рассказа.)
Дядька, оставшийся без кошки, дома тоже бормочет:
– Людям не нравится, когда кто-то тихо говорит сам с собой. Люди боятся, что перед ними сумасшедший. Но я не сумасшедший. Я просто так живу. Я перехожу границы. Ищу трещины бытия, чтоб иногда туда провалиться. Но, вынырнув, понимаю: «Каждый из нас Вселенная», «Каждому из нас дано несколько любовей», «Количество любовей конечно». Это и говорю. Почему меня никто не слушает?
Дядька – больной. От него пахнет. Он снимает уличную одежду, свитер, рубашку, штаны. (Не смотреть на исподнее, не смотреть!) Переодевается в домашнее. Но домашнее пахнет точно так же. Когда-то он пах яблоками и грецким орехом, иногда – молоком. Но юность ушла, молодость унесла с собой половину квартиры, бывшая жена теперь живет в Чертаново, он в Свиблово. Я снимаю квартиру на «Бабушкинской», мне 25 лет, вот и встретились. «Бабушкинская» – хороший район.
Этажом выше живет женщина. У нее муж, двое детей. Женщина хорошо готовит, но у нее роман на работе. Она никогда раньше этого не делала, да и сейчас не делает. Роман пока платонический. Зовут «роман» Виталием. И Виталий, тоже достаточно пожеванный, делает ей всякие знаки: глазки- лапки, улыбки, конфетка к чаю, прикосновения. Она влюбилась.
Кстати, сегодняшняя картошка пригорела.
В этом плюс пельменей. Они всегда получаются. Особенно если с петрушкой внутри. Отличные, надо вам сказать, были пельмени. Теперь таких не делают. Глобализация, стабильность, мелкооптовые пельмени сожрал супермаркет. Я их очень любил. Жил в съемной квартире на «Бабушкинской» и любил. Самая моя сильная любовь была. И, как и положено самой сильной любви, – уплыла.
Дядька варит уплывшие пельмени, не подозревая даже о существовании вышеэтажной женщины. А у нее драма. Им негде. Они и целовались только три раза, причем женщина очень боялась, что кто-то увидит, но ведь не школьники уже, время-то идет – понятно, что где-то надо того-самого: башмачок со стуком на пол, жар соблазна, два крыла.
Однажды она рассказывает об этом своей племяннице.
– Света, я влюбилась.
Она говорит слишком громким голосом, сбивчиво, в восторге от собственного бесстыдства (племяннице! она же должна являть пример, и всегда являла: «Светочка, я вышла замуж и всем довольна!»), у нее некрасиво зарозовели щеки, нос еще больше удлинился, но волосы, волосы – ее гордость. Волосам не стыдно, они так же лежат густой волной. Может, он на волосы и запал?
Светочке не до тетки. Но ей смешно. Она уже жила с парнем, жила со вторым и даже с девушкой. Все эти мучения старой тетки для нее уморительны. Но потом ей становится ее жалко.
(Тут незаметно – с легким скрипом – открывается новая прореха бытия, новая щель: мироздание помнит добро, и однажды, лет через десять, Светочке тоже повезет – ее рак будет операбельным.)
Света подходит к окну (дело происходит в ее, Светиной, съемной квартире), закуривает (теперь можно, тетка уже не будет морщиться, она сама попала: запятнанный ментор – не ментор, облетели твои крылья, непорочный ангел) и говорит:
– Тетя Лена, я рада. Нет, правда. Жизнь слишком коротка.
Тетя Лена, как верный щенок, смотрит на Светочку снизу вверх. (Она сидит на кухонном табурете, Света стоит у окна – по-другому просто и не получится.)
– Слушай, – продолжает Света. – Ну давай я дам вам ключ? Сама уйду на три часа. Потом ты его проводишь (чтоб я не смотрела, не была свидетелем, чтоб не мучило это тебя, да и мне соучастником быть не хочется), я вернусь, и ты передашь мне ключ. Или просто бросишь его в почтовый ящик.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги