Магия убийства
– А почему этого по низу живота?.. – Ника не договорила, так как проглотила внезапный приступ тошноты и вытаращила глаза (в них опять потемнело).
– Карлик, наверное, стрелял, – подал глупую идею Платон, стоявший у трупа, заложив руки в карманы брюк и нарочито показывая: мне все нипочем. Он вальяжно приблизился к Нике. – Выше автомат не поднял, потому что тяжелый. Ника, ты чего упала?
Вопрос он задал тоже глупый и тихо-тихо, не для посторонних ушей, но она ответила громко, чтобы все слышали:
– У меня вегетососудистая дистония. Это болезнь такая… – Ой, дура! Теперь все эти мужики будут думать, что она смертельно больной инвалид. Ника поспешно изменила тему: – Где свидетели?
– Мы их отпустили, – сказал Холод.
– А по мне, так никакой разницы – куда стреляли, – сказал опер из уголовного розыска с пропитым лицом. – Застрелили – и дело с концом. Вы лучше подумайте: чего он сюда приперся? Место глухое, кафе-бара нет, чтобы водки выпить. Что ему в зарослях понадобилось? С кем он пришел? Мы ни одного следа не найдем, тут трава везде по колено. А кто-то ведь пришел с ним. И автоматик случайно в кустах нашел.
– Меня, признаться, все эти вопросы не волнуют, – вздохнул Сократ Викентьевич. – Убитый был исключительной мразью, должно быть, подобная же мразь и расправилась с ним. И хорошо, что количество бандитов иногда сокращается от рук самих же бандитов, раз уж государство скромничает и не берет на себя миссию мусорщика, не очищает свою территорию от мрази. А вот во времена Ивана Грозного секли на площади за малое преступление, бросали в телегу и в необжитые районы выселяли без права возвращения. А за крупное преступление – голову с плеч долой. Очень правильно.
– Такое мурло Канарейкой прозвать, – хмыкнул Платон Холод. – За что птичку обидели?
– Но убийцу будем искать, – заявила Ника с детским пафосом, вызвав улыбки. Особенно Платон ее разозлил, то есть его улыбка – отеческая, снисходительная. От нее Нику затошнило круче, чем от трупа. Но ничего, она еще покажет себя, недаром она носила имя богини победы.
Что делать, когда у себя в постели обнаружил пресмыкающееся? Наверное, этот вопрос целесообразней задавать вторым. Потому что первым будет – как не хватить инсульт и выжить, когда по твоим ногам поползет нечто живое, неопределенное, длинное и скользкое. Впрочем, в первый момент и не сообразишь, что тварь эта из семейства гадов. Ну откуда может взяться змея в большом городе и в густонаселенном районе? Разве что из зоопарка сбежать, что совершенно нереально. Мы же не в Африке живем и не в Индии, где змеи по улицам ползают. И даже когда рука нащупает округлое, упругое тело, передвигающееся при помощи мышц, даже тогда не придет в голову, что под одеялом пресмыкающееся. Только глаза способны распознать тварь божью, а может, и не божью – как знать…
Мирон Демьянович очень поздно вернулся из кабака вместе с Илоной – в два ночи. Устал зверски, когда уже невозможно ни стоять, ни сидеть, но он выпил тоника в гостиной и побрел из последних сил по лестнице в спальню, раздеваясь на ходу. В пятьдесят три выдерживать многочасовые застолья с обилием выпивки и яств трудновато. Определенную сложность представляет и постоянное напряжение, когда надо держать в фокусе несколько объектов, одновременно вычисляя, кто, с кем и зачем. Поскольку подобные мероприятия часты, обилие яств отразилось на его фигуре, теперь и печень всякий раз мстит за возлияния, а на следующий день после этого Мирон Демьянович вообще бывает никакой.
Он небрежно бросил вещи на кресло, залез под одеяло, и – о счастье, о радость – его уставшее тело замерло в упоительном покое. Из открытой форточки потянуло прохладой. Мирон Демьянович, боясь простуды, натянул на себя одеяло до самого носа, но вставать, чтобы закрыть форточку, не стал – сил не было, Илона придет и закроет. Теперь забота о здоровье стала главной целью его жизни, потому что наступил возраст, когда каждый день думаешь о смерти и не боишься, что однажды она придет и к тебе. Ах, если бы все блага свалились на него еще в юности, если б он начал с высокого полета. Но в юности была комната в общежитии на четыре человека, вечное недоедание и недосыпание, секс только по праздникам и по глубокой пьяни, когда партнерша туго соображает, что происходит. Лучшие годы прошли в нищете, теперь же у него есть все, он может позволить себе многое, и… утекает энергия, уходит здоровье, в затылок дышит проклятая старость. Мирон Демьянович посвящает своему здоровью все свободное время, но от удовольствий отказаться не в состоянии – это уж не жизнь будет, а жалкое существование. Ему опять захотелось пить, он потянулся за минеральной водой на столике рядом с кроватью…
И вдруг под голенью что-то зашевелилось, словно пыталось высвободиться из-под ноги. Мирон Демьянович замер в недоумении, прислушался к собственному телу, потому что шевелиться в постели было некому, значит, судорога свела мышцу, а впечатление возникло, будто там…
Нет, это не мышца. Однозначно, из-под голени выползает некое существо, живое и скользкое. Едва он подумал об этом, как покрылся испариной: кто же там шевелится? Зверей в доме не водится, кроме двух доберманов, которые по ночам охраняют двор. Кошка пролезла в форточку? Глупости. Кошка не существо, а животное, к тому же большое и шерстяное. А это нечто, выползающее из-под ноги, маленькое, тонкое и не имеет шерсти. Оно похоже на червяка. Да, да, да!
– Фу! – раздосадовался Мирон Демьянович, что надо приложить усилия, сесть и заглянуть под одеяло. – Откуда в постели червяки?
Но ЭТО обвило его ногу, поползло по второй!..
Он все-таки подтянулся на руках, сел, откинул одеяло и…
Илона, стоя под душем, услышала нечеловеческий вопль. Она вылетела из ванной, набрасывая халат на мокрое тело, вбежала в спальню. Мирон полулежал на подушках, опершись локтями о постель, отчего-то он стал бордовым, потным, с выпученными глазами, невнятно шипел, будто задыхался. Она кинулась к нему:
– Мирон! Тебе плохо? – Илона схватила его за подбородок и стала трясти. – Скажи же что-нибудь, черт возьми!
– Змея… – выдавил он.
Илона поняла, что Мирон напуган до смерти, когда увидела, куда он смотрит. А смотрел он на свои ноги, неестественно тараща глаза, и не двигался. Илона проследила за его взглядом и… Темно-серая гадючка ползала по ногам Мирона, явно ища выход.
Разумеется, Илона тоже перепугалась насмерть, непроизвольно завизжала, отскочила. Отскочив, Илона замерла, изучая существо на постели, а Мирон Демьянович прошипел не хуже гадюки:
– Вызывай МЧС. – Илона не двигалась, тупо уставившись на ползающую тварь. – Слышишь, что сказал?
Илона вздрогнула от резкого окрика, перевела полубезумные глаза на Мирона Демьяновича – не поняла, что он хочет.
– Откуда здесь змея? – вымолвила она сдавленным шепотом.
Мирон Демьянович застонал, зажмурившись, по его вискам катился пот. Затем он широко распахнул глаза, но змея не рассыпалась на мелкие части, что означало бы, что кошмар ему привиделся. Дополнительно его бесила Илона, превратившаяся в соляной столб.
– Сделай же что-нибудь, – процедил он.
Илона заметалась по спальне в бессмысленных поисках неизвестно чего. Тем не менее по ее лицу стало заметно, что с шоком она справилась быстро. Конечно, не по ней же ползал гад.
– Почему она до сих пор тебя не укусила? – не найдя ничего лучше, спросила Илона. – И почему она такая черная?
– Умоляю, вызови МЧС, – взвыл Мирон Демьянович.
– Мирон, не дергайся! – панически вскрикнула она, застыв, когда его локоть соскользнул с подушки и невольно вздрогнуло тело, отчего змея собралась и замерла, потом медленно повела головкой. Илона сделала несмелый шаг к кровати, прищурившись, рассматривала змею. – Она не укусила тебя! По-моему, это не гадюка…
– А кто? – взревел он.
Илона сделала еще пару шажков, чуть подалась к кровати:
– Понятия не имею. Но гадюка давно бы тебя ужалила. Посмотри, у нее нет красных ушек, а у гадюк ушки красные. По-моему, это уж или полоз… неядовитый.
– Ты-то откуда знаешь? – еще больше побагровел Мирон Демьянович.
– В школе учила. В зоопарке была…
– Умоляю, вызови…
– Пока они приедут, ты помрешь от шока.
Она кинулась вон из спальни, Мирон Демьянович в это время завыл, будто маленькая гадючка его ужалила ядовитыми зубами и он умирает от яда. Илона вернулась с женским зонтиком-тростью и корзиной для белья, осторожно приблизилась. Корзину поставила у кровати, а длинный острый конец зонтика подвела к гадючке.
– Ты уверена? – побелел Мирон Демьянович.
– В чем? – Илона застыла в нелепой позе.
– Что это уж?
Илона, не сводя глаз с серо-черного извивающегося шнурка, сглотнула комок в горле и вымолвила:
– Не уверена.
– Не трогай!!! Она меня укусит.
– Кто не рискует… Успокойся, от укуса этой твари не умрешь, сейчас полно противоядий. Лежи смирно…
Он зажмурился крепко-крепко и протяжно запищал. Илона подцепила тварь концом зонтика посередине, приподняла и развернулась от кровати, намереваясь скинуть ее в корзину. Но гадючка соскользнула, упала на пол, Илона тут же запрыгнула на кровать, завизжав.
– Что? – открыл глаза Мирон Демьянович.
– Она там. – Стоя на кровати, Илона смотрела на пол. – Не видно. Уползла, наверное, под кровать. Мирон, пока она здесь, я на пол не ступлю.
Он схватил трубку с тумбочки, набрал номер охраны:
– Чего ж ты визжала, раз это уж или полоз? Тоже мне, ботаник. Алло! Вызывайте милицию, у меня в доме змея.
Что залепетал охранник, он не стал слушать, бросил трубку и, повернувшись на бок, свесил голову с кровати, осматривая пол.
Прибыла милиция. Из рассказов пострадавших, которые сидели на кровати, не рискуя ступить на пол, никто ни фига не понял. Но менты начали поиски гадюки, которая, по словам хозяина с женой, находилась в спальне. Никто не мог объяснить, как она сюда попала. Мучились до рассвета, тихонько переговаривались, мол, спьяну чего только не привидится. Хозяин злился, жена, младше его лет на двадцать, грубила милиционерам. Те ползали на четвереньках вместе с двумя охранниками, над которыми сами же подшучивали:
– Что ж вы гадюку пропустили, а? Надо было визитную каточку потребовать и спросить, из какого болота она прибыла. Плохо охраняете, плохо.
Сдвинули мебель, включая кровать с хозяевами, шкафы изучили, под шкафами тоже – но ничего не нашли. А Мирон Демьянович и его ведьма-жена требовали непременно найти гадюку. На рассвете, когда все выдохлись и уже не шутили, один из охранников сообразил:
– Пресмыкающимся нужна влага, они стремятся к ней и ее чувствуют…
Он огляделся с прицелом. В углу спальни стояли низкие горшки с зелеными растениями, охранник подошел к ним, присел на корточки, изучая поддоны и землю в горшках. Вдруг улыбнулся:
– Вот же она.
– Дави ее, дави! – посыпались советы со всех сторон.
– Тихо вы! – рявкнул охранник, протянул руку и взял гадюку, обвившую куст у основания. – Вас бы подавить. Это же обыкновенный уж. Даже не взрослый, а ужонок. Маленький… – нежно гладил он гада кончиками пальцев по головке. – Бедный, сам перепугался. Такой переполох из-за ужонка…
– Откуда ты знаешь, что это уж? – спросил кто-то из милиционеров.
– Да мы их в детстве за пазухой носили, девчонок пугали. Ему молочка надо дать… А потом я его отвезу за город и отпущу.
Милиционеры возликовали, что можно отправиться к женам и детям, но дорогу им перегородил Мирон Демьянович:
– Стоп, стоп, господа. А кто разбираться будет, как эта тварь попала в мою постель? Она что, сама ко мне в гости приползла? На молочко заглянула, да?
Ехидный тон и свирепое выражение его лица однозначно дали понять, что домой господа менты попадут не скоро. Старший из них, капитан, миролюбиво сказал:
– Так это… проблема ликвидирована, уж пойман…
– А кто его сюда принес? – не хуже гадюки прошипела Илона, поставив руки в боки. – Кто его подложил – это вы будете выяснять?
– Да кто ж признается? – промямлил один из милиционеров.
– На то вы и милиция, чтобы без признаний догадаться, кто это сделал, – отчеканила Илона. – Нас не было дома с пяти вечера.
– А кто был? – подхватил капитан.
– Кухарка и охрана, – ответила она. – Домработница ушла еще раньше, она приходящая. Дворник тоже не всегда бывает, кстати, он в дом не заходит.
Ну и кто подбросил гада? Милиционеры все, как один, а их было трое, повернулись к охранникам. Тот, что нашел ужа, запротестовал:
– Не надо нам приписывать чужие подлости. Мы сидели в своей комнате, не выходили…
– Даже в туалет? – подловил его капитан.
– В туалет выходили, – сознался охранник. – Так он рядом с нашей комнатой. А сюда подняться, подкинуть ужонка, потом вернуться – времени нужно больше, чем пописать сходить. Пардон, – извинился он перед дамой.
Повисла пауза, означавшая тупик. Капитан в замешательстве поглаживал затылок, остальные ждали, что он скажет. А что тут скажешь? Из-за чего весь сыр-бор? Предмет преступления ползал по рукам охранника, Илона брезгливо передернула плечами, искривив губы:
– Какая гадость.
– Гадость тоже хочет жить, – буркнул охранник.
– Поймите, – начал капитан вкрадчиво. – Кто-то неудачно пошутил…
– Ничего себе – шуточки! – справедливо возмутился Мирон Демьянович. – Я ложусь в постель, а по ногам эта тварь ползает! Да как меня удар не хватил! Мне намеренно подбросили гадюку, намеренно! Чтобы я дуба дал.
– Но мы не заводим дел на подобного рода хулиганство, ведь никто же не пострадал, – нашел разумный довод лейтенант.
– А теперь заведете, – не сдавался Мирон Демьянович. – Я всю вашу милицию на уши поставлю, учтите.
Капитан вздохнул, в его сонных глазах мелькнула тоска: придется заниматься чепухой, будто других дел у милиции быть не может.
– Кухарка когда ушла? – поинтересовался он, больше-то не о чем было спрашивать.
– В семь, – сказал второй охранник.
– А кто-нибудь приходил?
– Нет, – в унисон ответили оба стража.
– Мы днем приедем и допросим работников, – смирился мент.
Милиция уехала. Мирон Демьянович тщательно проверил постель и улегся, вскоре пришла Илона, задернула шторы, легла рядом и посмотрела на часы:
– Шесть утра. Что за ночь выдалась!
– Уволю всех к чертовой матери, – пообещал он, обняв Илону.
– При чем тут все? – возразила она. Илона часто возражала ему, из-за этого они ссорились. – Может, совершенно чужой человек тайком пробрался в дом и подложил ужа. Ты проверь, вдруг тебя обокрали.
– Сейф закрыт, а ценные вещи и документы я не бросаю где попало. Да и невозможно чужому залезть в дом. Спи.
Он поцеловал ее в висок, она в ответ что-то вяло промурлыкала и затихла. А Мирон Демьянович не смог расслабиться, как мечтал еще недавно, слишком дорого ему стоила ползучая тварь.
– Ты спишь? – тихо спросила Илона, она тоже не спала.
– Уснешь тут после ползающих шнурков, – буркнул он.
– С кухаркой я сама поговорю, ты не смей с ней разговаривать, обязательно дров наломаешь. Но мне кажется, не она подсунула ужа. Зачем ей это?
– Вот и я думаю: зачем нам в кровать подбросили ужа?
– Скажи спасибо, что не гадюку подкинули. Но это явный выпад.
– А с какой целью?
– Раз изобрели такой изощренный способ досадить нам, то изобретут еще что-нибудь. Выяснится в свое время. На идиотов в погонах не надейся, они тупые – по рожам видно. Как они за преступниками гоняются? Ты фигуры их видел?
– Не до того было. Я только о гадюке думал и о том, кто осмелился мне ее подложить.
– А я рассмотрела ментов – откормленные, как хряки. И всерьез ужа не восприняли.
– Тебе не кажется, что мой охранник подкинул ужа? Как он с ним играл, заметила?
– Если бы он подкинул, то не выдал бы себя, мы бы до сих пор искали ужа. Нет, Мирон, это не он. Ты ему слишком хорошо платишь, чтоб так глупо шутить. Давай хоть немного поспим, а инцидент обсудим на свежую голову.
Она теснее прижалась к нему и вскоре заснула. А Мирон Демьянович еще долго думал: кто это сделал и что хотел этим сказать.
3
С утра пораньше Ника примчалась в прокуратуру пасти зампрокурора, которого боялась больше, чем самого прокурора, и выпасла. Когда встречается крупный мужчина, ему дают определение: шкаф. Но шкаф – это что-то примитивное, Владимир Васильевич далек от примитива, Нике он внушал ужас одним только взглядом Василиска. Дядька он был крупный, с грубыми чертами лица, которые соответствуют характеру, – жесткий, разносит подчиненных в пух и прах, не стесняясь в выражениях. Он не пришел бы в восторг от ее просьбы:
– Ты хоть знаешь, что такое бандитские разборки? Это не убийство на бытовой почве: раз-два – и преступник в СИЗО. Кенара застрелили, скорей всего, свои же, они не имеют привычки оставлять хвосты.
Уже знает, что убит Канарейка! Интересно, про обморок Ники ему тоже доложили? Вряд ли, иначе Владимир Васильевич не стал бы разговаривать с ней, а дал бы кучу бумаг и велел бы переписать каллиграфическим почерком, чтобы было красиво. Или заставил бы кляузы разбирать, а это такая нуднятина – не рассказать!
– Убийство Кенара не будет расследоваться? – наивно спросила Ника.
Голубые глаза Владимира Васильевича поблекли – явный признак, что он недоволен. Он надул щеки, выпустил ртом воздух, вибрируя губами, и вяло-вяло, будто у него высокая температура, сказал:
– Ну, конечно, будет.
– Тогда дайте мне это дело.
Глаза у него совсем побелели, как у зомби:
– Это опасное и бесперспективное дело. Зачем тебе начинать с висяка? Первая неудача всегда плохо сказывается на дальнейшей работе следователя.
– А почему вы решили, что будет неудача? – не сдавалась Ника. – У всех следователей полно дел, одна я даром зарплату получаю. Ну, пожалуйста, Владимир Васильевич…
Про себя он взвесил, что остальные следователи будут отбиваться от этого дела всеми силами, но кому-то за это застреленное отродье браться надо. К тому же заносчивую молодежь проучить никогда не мешает. Дашь им парочку заведомых висяков, они не справятся, потом тактично можно им намекнуть: займитесь чем-нибудь полезным, а не протирайте юбки и штаны в таком ответственном учреждении. Владимир Васильевич состроил кислую мину и махнул рукой:
– Ладно. Только работать будешь с Холодом. Под его присмотром.
Ника хотела возразить, но сказала:
– Спасибо, – и вприпрыжку помчалась в кабинет.
Устроившись за столом, она разложила чистые листы, задумалась, что писать и, вообще, с чего начинать. Перво-наперво надо выработать четкий план, зафиксировать его на бумаге, чтобы не забыть, а потом… Да чего рассуждать, что делать потом, когда плана-то и нет? Конечно, в следствии есть свои правила, их Ника изучала в университете, но обычно эти правила применимы к бытовухам. А серьезные дела, как говорил один из преподавателей, любят нетрадиционный подход. Ника все же взяла ручку и начала писать традиционный план:
«Первое: выяснить, с кем был знаком Канарин. Второе: допросить этих людей. Третье…»
На третьем пункте она застряла, кусала авторучку, и тут вдруг открылась дверь.
– Привет.
Валдис вошел без стука. Энергия из него фонтанировала выше нормы, потому он сразу заполнил собой кабинет, хотя сказал всего одно слово. Кстати, за словом в карман он не лез, но был обаятельный – это правда. Из недостатков у него в арсенале два: откровенный до неприличия и крикун, что легко объединяется в слово «невоспитанный». Но при всем при том Валдис первый обратил на Нику внимание именно как мужчина. В университете она меркла перед красотками, не имея эффектной внешности, а за глаза ее так и вовсе звали тюхой. Обидно. Несправедливо. Да и слово какое-то… никакое! Само собой, за ней парни не бегали, хотя она вовсе не уродка, а психолог сказал, что у нее заниженная самооценка, отсюда и все проблемы. Но как повысить самооценку, психолог толком не разъяснил.
Валдис с серьезнейшей миной, что ему было несвойственно, двинул к ней. Ника живо смахнула листок с планом в стол, а то засмеет. Несмотря на ухаживания, он такой. Хотя какие ухаживания? Валдис ее никуда не приглашает, просто приходит, болтает о том о сем, иногда домой провожает. Нравится он ей? И да, и нет. Ника теряется перед взрывоопасными людьми.
Тем временем он осторожно полез за пазуху и вынул… букетик паршивеньких гиацинтов, к тому же изрядно помятых. Положил перед Никой на стол.
– Новость! – пролепетала она, чувствуя, как покрывается пятнами. – Это мне?
– А тут еще кто-нибудь есть? – округлил он глаза, оседлав стул.
– В честь чего?
– Поздравляю с первым делом. Надеюсь, не последним.
– Спасибо.
Чтобы не расплыться в улыбке от удовольствия, она закусила нижнюю губу, не акцентируя внимания на драматичном оттенке его последней фразы. Ничего, она докажет, что не тюха, Канарейка не станет ее последним делом никогда! Ника прошла к шкафу, где хранились чайные принадлежности, нашла в дальнем углу тонкий стакан (ваз для цветов нет, надо притащить из дома), из графина налила воды и любовно поставила туда чахлые гиацинты. Цветы ей дарили только папа и дядя, ну, еще Восьмого марта сокурсники, но это не то, потому мятый букетик стал настоящим подарком. Она скосила глаза на Валдиса, надо бы спросить у него совета, но неудобно. Пока она искала способ выуживания следственных секретов, раздался стук в дверь.
– Да-да… – повернулась Ника к входу.
В отличие от Валдиса Платон Холод всегда стучался. Он был худой, черный, как ворон, потому что носил черную одежду, и у него были замашки графа. Если у Валдиса лицо наподобие пряника, мягкое и улыбчивое, иногда его можно даже принять за простака, то у Платона черты тонкие, он всегда серьезен, даже когда шутит. Мешает воспринимать его серьезно то, что он всеми силами создает образ хладнокровного супермена, имеющего за поясом как минимум два «кольта», а это выглядит по-детски. Самое смешное – Платон тоже неровно дышит к Нике, а еще смешнее, что он никак этого не обозначает. Откуда она знает? Ну… женщина это чувствует. Нравится ли он ей? И да, и нет. Особенно не нравится Нике самомнение Платона, которого ей самой не хватает.
Он вошел и застрял у порога, увидев Валдиса:
– Чуть свет, и я у ваших ног.
Фраза, конечно, была произнесена с иронией и относилась к Валдису, который, сидя к нему спиной, слегка повернул голову и, как всегда, парировал:
– Хочешь сказать, что я здесь лишний?
– Оперативники в прокуратуре лишними не бывают, – проходя к столу, сказал Платон. – Ника, мне поручили вести тебя…
– На поводке? – тут же сострил Валдис.
– Понимание фразы буквально говорит о примитивности субъекта, – бесстрастно вставил шпильку Платон.
– А замечание в оскорбительной форме оскорбляет того, кто его произносит, – нашелся Валдис.
Вот так грубо они пикируются последние четыре месяца и только тогда, когда посторонних не бывает. Ника перестала их останавливать, взывать к разуму одного и другого – бесполезно. Поодиночке оба соглашаются, что ведут себя глупо, а вместе… кошмар! Но сегодня не тот случай. Сегодня она позволила себе командный тон:
– Хватит упражняться в колкостях. – И сама испугалась своего строгого голоса, смягчилась: – Давайте лучше подумаем, где найти свидетелей, то есть тех, кто знал Канарина. Он же где-то жил…
– И хорошо жил, – заверил Валдис. – Казино, девочки, Канары…
– Я не в том смысле, – перебила Ника.
– А, ты имеешь в виду прописку? – понял он. – Основное место прописки – колония. Но он там почему-то долго не задерживался. Отличался хорошим поведением, ну, просто примернее примерного было его поведение в колониях.
– Здесь где он жил? – теряя терпение, спросила Ника.
– В квартире, – ответил Валдис. – Но соседи тебе ничего не расскажут, потому что не в курсе его темных дел.
– А кто расскажет?
– Братва, прошившая его автоматом.
Короче, из его слов стало понятно: сведений о Канарине не дадут. Однако Ника была не намерена отступать.
– А за какие преступления он попадал в колонию?
– По мелочовке. Разбой, ограбления, вымогательство. Ну а в далеком детстве сел за поножовщину. Отличник ему в классе не понравился, он его ножичком – чик! Пацан, к счастью, выжил.
– Ты изучал его биографию? – подал голос Платон.
– Пришлось, – хмыкнул Валдис. – А если серьезно, то, ребята, Канарейка конченый урод.
– Помню, ты это уже говорил, – сказал Платон. – Заведовал киллерами.
– Это наши догадки, а точнее – мои личные.
– На основании чего ты сделал такие выводы?
– Видишь ли, Платон, я из породы гончих, следовательно, постоянно кого-то догоняю. Иногда успешно. То одного догнал, то другого. Ну а когда догоняешь, то беседуешь с человеком. Так я и собрал сведения. По моим неофициальным данным, Кенар не брезговал пускать в расход тех, кого ему заказывали, значит, все его мелкие шалости с разбойными нападениями – развлечения, не более.