Девушка в красном платке

Элиан, 2017

Она знала, что это будет ее последнее лето. Даже теплое прикосновение ласкового майского солнца не могло побороть пронизывающую до костей усталость, которая теперь стала постоянной спутницей. Но ведь позади уже столько лет. Почти сотня. Она взглянула на вершину холма, в сторону маленького кладбища за виноградником, где лежали ее самые любимые люди. Они ожидали минуты, когда смогут ее приветить.

Рабочая пчела, одна из первых, отважившихся вылететь из улья этим солнечным утром, бестолково кружила в воздухе, пытаясь сориентироваться, чувствуя запах нектара в цветах, которые Элиан вырастила в саду. Пчела вилась вокруг нее, привлеченная запахами воска и меда, пропитавшими ее мягкую от старости кожу. «И тебе доброе утро, – улыбнулась она. – Не волнуйся, я пока еще вас не бросаю. Знаю, что впереди еще много работы».

Она опустила корзинку с рамками рядом с побеленными ульями, закрыла голову и плечи сеткой, прикрепленной к широким полям шляпы. Открыла первый улей, аккуратно сняв двускатную крышку, и склонилась ниже, чтобы проверить трутней: перед ней была беспокойная, жужжащая масса тел, суетящихся вокруг матки. Запасов меда с лихвой хватило на зиму, и семья уже разрасталась.

Она вставила новые рамки в пустой ящик и разместила его над пчелами. «Ну вот, теперь есть место для пополнения, – обратилась она к пчелам. – И для нового меда».

Методично работая, она по очереди занялась каждым ульем. Потом остановилась разогнуть спину, заболевшую от поднимания ящиков с рамками. Перевела взгляд на изящно переплетенные листья акаций, отбрасывающие на ульи пятнистые тени, танцующие при любом ветерке. Со дня на день эти деревья посеребрит целый водопад цветочных бутонов, потом они распустятся и пчелы досыта напьются сладчайшего нектара. Акациевый мед будет золотым и сладким, как само лето.

Она улыбнулась про себя. Да, много летних сезонов уже позади. Прожить еще один будет подарком.

Аби, 2017

Я потерялась. Потерялась во Франции, прямо как в дурацкой песне[1], которая не выходит у меня из головы, пока я плетусь по дороге. Останавливаюсь на минутку, чтобы вытереть лицо рубашкой, уже насквозь мокрой от пота. Дорога тянется вдоль холма, круто обрывающегося с одной стороны. Должна признать, это не самое плохое место, чтобы потеряться. Передо мной простирается пейзаж из зеленых и золотых лоскутков полей, местами перемежающихся темным бархатом лесов. Широкая глянцевая лента петляющей реки окаймляет дно долины подо мной.

Тишина и покой на французском солнышке. Именно так я это и представляла, когда мы с Пру записывались на йога-ретрит. «Смотри, как раз то, что тебе нужно, Аби», – она помахала глянцевой брошюрой, когда мы в четверг убирали коврики и обувались после очередного вечернего занятия. – «Неделя весенней йоги, медитации и осознанности в самом сердце французской глубинки», – зачитала она.

Я не стала говорить, что последние пару лет едва заставляю себя выходить из квартиры, а дорога до места занятия йогой и обратно – самый дальний мой путь за многие месяцы. Конечно, не считая походов в больницу, где физиотерапевты и психологи пытаются помочь мне заново склеить себя по кусочкам.

Но мысль о ретрите была соблазнительной. Я всегда любила Францию. Хотя, скорее, ее образ; не могу сказать, что я много по ней путешествовала. Или по какой-то другой стране, если уж на то пошло. Однако французский был моим лучшим предметом в школе. Он хорошо мне давался. Я с удовольствием погружалась в удивительный мир маман, папа и Мари-Клод. В их милую, безопасную, упорядоченную жизнь, описанную в учебниках. К тому же я понимала, что сейчас должна больше стараться, чтобы вернуть жизнь в нормальное русло и начать чуть чаще выходить из дома. Я подумала, что, путешествуя с Пру, сделать это будет гораздо проще. С ней не соскучишься, и она всегда очень организованна. Мы подружились за чашкой пряного чая с корицей, когда она присоединилась к нашей группе. Йога должна была помочь ей пережить развод. У нее хорошее чувство юмора, и она не болтает без умолку (что действовало бы мне на нервы), так что я решила, что она будет хорошей попутчицей, и согласилась. В тот же вечер она записала нас на ретрит и забронировала билеты на самолет, так что отказаться было уже нельзя, хотя мне отчаянно захотелось этого, как только она позвонила, чтобы подтвердить, что все в силе.

Да уж, буду теперь знать, как проявлять спонтанность. Такие мысли приходят мне в голову, когда я тащусь по горячему асфальту. Ничего хорошего она не приносит. Теперь вот я понятия не имею, куда иду. Вверх по холму от йога-центра, через виноградник – только на мой взгляд, один виноградник как две капли воды похож на другой. Частичка меня все же вынуждена признать, что вокруг довольно красиво. Особенно эффектен этот золотой свет на завитушках сочных зеленых листьев, растущих из скрюченных, мертвых на вид плетей.

Но я не хочу, чтобы окружающая красота отвлекала меня от злости. Мне нужно дать моей ярости на Пру – вот так вот меня бросить! – поклокотать еще немножко. Мой психотерапевт была бы довольна. Она постоянно говорит, что гнев – часть процесса исцеления. И, по крайней мере, я хоть что-то чувствую. Хотя не факт, что это лучше, чем не чувствовать ничего.

Вот тебе и безмятежность с просветлением, обещанные в брошюрке ретрита. Тяжело ступая, я продвигаюсь еще немного вперед. Вообще-то, я знаю, что на самом деле не способна винить Пру. Многие люди поступили бы так же, будь у них хоть малейший шанс. Мысль о ванной и нормальной кровати, не говоря уже о симпатичном гибком голландце под боком, определенно соблазнительна. Я просто завидую; тем не менее у меня есть полное право на нее злиться.

Она познакомилась с ним в очереди в туалет, на второй день после обеда. Быстро работает наша Пруденс – не соответствует своему имени[2], как я погляжу. По ее словам, они оба моментально почувствовали какую-то связь. «Родственные души» – так она выразилась, плюхнувшись рядом со мной за обедом.

– Связь, основанная на синхронном желании пойти в туалет после тарелки острого чечевичного рагу? Не очень-то эмоционально, – бросила я, не в силах сдержаться.

Пру проигнорировала мой выпад.

– Он заплатил дополнительные деньги, чтобы мы могли пожить в гостевом домике наподалеку. Говорит, там роскошно. Есть даже гидромассажная ванна в номере.

Я вздохнула:

– Да, это точно получше, чем заплесневелый бетонный душ с чьим-то грязным пластырем в углу.

Мы приехали в йога-центр три дня назад. Был вечер. Многие уже разместились, поставили палатки, застолбили участки и, кажется, хорошо ориентировались. Помощник в психоделического цвета футболке, с блестящей в вечерних лучах солнца бритой головой, показал нам угол, где мы могли разбить собственную палатку. Было очевидно, что это последнее оставшееся место. «Зато близко к туалетам» – вот самое подходящее описание. Вскоре нам удалось установить палатку, хотя потребовалось какое-то время, чтобы разобраться, куда ставить шесты. Забивать штыри резиновым молотком тоже оказалось непросто, потому что земля была как бетон. В конце концов мы неплохо закрепили три угла из четырех (четвертый чуть хуже) и две растяжки, спереди и сзади, так что палатка не должна была перевернуться. Ветра все равно не было. Погода стояла прекрасная – хоть тут брошюра оказалась права. По ночам бывает холодно, но утром солнце быстро прогревает воздух и к полудню становится по-настоящему жарко.

Я вздрагиваю, чуть ли не подскакиваю, от неожиданного шороха на обочине рядом со мной и мельком замечаю, как уползает тонкая змея в черно-желтую полоску. Змея в траве. Остерегайся их, они опаснее всего. Я делаю глубокий вдох, а потом выдыхаю воздух, как меня учил психотерапевт, чтобы успокоиться, когда что-то провоцирует сигнал тревоги в голове.

Возьми себя в руки. Старайся сохранять уверенность – это главное. Не позволяй воспоминаниям захлестнуть тебя. Нужно время – вот что все говорят.

Я дохожу до вершины подъема, здесь дорога передо мной ненадолго выравнивается, а потом снова взбирается вверх. Я останавливаюсь перевести дух, прижимая кулак к боку, который болезненно колет, и снова отправляюсь в путь, теперь медленнее. Смотрю на часы. Уже минуло шесть. В столовой центра закончился ужин, выданы и съедены порции риса с овощным рагу, а за ними и фрукты на десерт. Мы все там проходим программу детокса, хотя единственное, что пока дала их система здорового питания, это огромное количество раздраженных людей с головной болью, газами и ужасным запахом изо рта. Вот вам и токсичность! Зато на этих каникулах точно никто не растолстеет. Если только Пру со своим голландцем тайно не объедаются в их шикарном гостевом доме. Я представляю, как они пьют шампанское и едят шоколадные конфеты в постели.

Продолжаю тащиться вперед, размышляя, что прямо сейчас убила бы за сэндвич с беконом. Да, такую фразу не часто услышишь на йога-ретрите, даже если большинство только об этом и думают, сидя на подушке для медитации или пытаясь освободить свой разум. Едва ли это только я. Хотя все может быть…

Вечером нашего приезда было как-то слишком много всего. После того, как мы разобрались с палаткой, настало время ужина, так что мы последовали за потоком остальных сбежавших от цивилизации в очередь к столам с едой. Мы все украдкой рассматривали друг друга, пытаясь одновременно казаться расслабленными и не чуждыми йоге. Пру переоделаcь в нечто вроде длинного летящего кафтана, совсем не похожего на ее обычную одежду. После возни с палаткой я чувствовала себя грязной и вспотевшей, но не стала переодевать рубашку и джинсы – униформу, которую я ношу, чтобы скрыть самые страшные шрамы на руках и ноге. Причем я уже чувствовала, как комары кусают мои лодыжки около ремешков сандалий.

Тем вечером в палатке я рассмешила Пру, спросив: «Думаешь, нам можно убивать комаров, или это плохо для кармы?» И как бы там ни было, я вынула спрей: все что угодно, лишь бы спокойно поспать. Хотя, учитывая влажный холод ночного воздуха, просачивающегося в палатку, зудящие укусы и всю ночь напролет стучащие двери туалета, шансы хоть сколько-то выспаться были близки к нулю. К утру я не чувствовала себя особенно безмятежно, а как только мне удалось наконец заснуть, на ближайшей ферме запел петух.

Я прохожу мимо домика у дороги, как вдруг из ниоткуда появляется собака и несется на меня, заливаясь злобным лаем. Я еще раз чуть не подпрыгиваю на месте, мои нервы трепещут, потому что системы мозга, отвечающие за панику, снова активировались. Хорошо, что между нами изгородь. Опасное здесь место, со всеми этими змеями и бешеными собаками.

Похоже, сандалия натерла мозоль на пятке, так что я останавливаюсь и наклоняюсь ослабить ремешок, пальцы у меня дрожат после почти-встречи с собакой. Кожа покраснела. Весело будет возвращаться в центр. Я понятия не имею, где я и сколько прошла. Недалеко от меня на вершине холма стоит высокий кованый крест. Прихрамывая, я добираюсь до него и сажусь на траву (сначала проверив ее, конечно, на наличие змей). На камне возле креста надпись «Сент-Фуа-ла-Гранд – 6 километров». Рядом столб с синей верхушкой и изображением желтой раковины – я вижу знак дороги паломников, о которой Пру болтала недавно, читая за завтраком путеводитель.

Я мысленно возвращаюсь к сегодняшней утренней беседе в зале для медитации. Говорили о карме – что посеешь, то и пожнешь. Меня так и тянуло в тот момент бросить на Пру убийственный взгляд. Но я понимала, что это было бы плохо для моей кармы, так что удержалась и сохранила моральное превосходство. Она и голландец сидели на подушках на пару рядов впереди меня. Пру окликнула меня и предложила сесть рядом с ними, но я покачала головой и осталась на своем месте. Нет, спасибо. Мне не нужна благотворительность, и я совершенно не хочу быть третьим колесом в вашем велосипеде. Я сидела на маленькой фиолетовой подушке, скрестив ноги, несмотря на громкие жалобы негнущегося колена и тут же появившееся покалывание в ступне. После аварии прошло почти два года, казалось бы, с физиотерапией и растяжками все должно уже зажить. Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как Пру каждые пять минут оборачивается и улыбается мне. Она, наверное, пыталась сделать примирительный жест, но в моем расположении духа это казалось хвастовством.

Как, скажите на милость, люди так долго сидят неподвижно? Устроиться удобно было невозможно, и я принялась ерзать. Мысли тоже начали суетиться, толпиться в голове. Вот вам и очищение разума. Думать – последнее, чего мне сейчас хочется.

Кажется, я не создана для медитации. Нам нужно было снова медитировать на прогулке после обеда. Быть осознающими. А не забивать сознание мыслями, как это бывает у меня. Поля вокруг центра были заполнены людьми, медитирующими на ходу. Они двигались словно зомби, концентрируясь на каждом шаге. Чтобы «оставаться в моменте», как нас проинструктировали. Первые несколько минут у меня неплохо получалось, но потом вид Пру и мистера Нидерланды, движущихся синхронно, опять вывел меня из себя и я зашагала вверх по узкой тропинке к зарослям деревьев. Я вдруг почувствовала, что больше не выдержу в этой медленно движущейся толпе ни секунды.

Какое облегчение оказаться в лесу – здесь прохладнее, да и безопаснее по ощущениям, не так открыто. У меня уже довольно давно не было полноценной панической атаки (лекарства помогали), но сейчас я точно начала чувствовать, как сжимается горло, давит в груди и стучит в голове. Так что оказаться наконец одной – большое облегчение. Я не привыкла все время находиться среди людей.

Интересно, сколько миль я уже прошла? Камень с указателем ничего мне не говорит, потому что я совершенно заблудилась. Я теперь насквозь промокла от пота, а на пятке большая мозоль. Смотрю еще раз на ногу и обнаруживаю, что на натертом месте кожа пузырится. Чтобы отвлечься от боли, яростно чешу комариный укус на лодыжке, пока не начинает идти кровь. Потом прислоняюсь к грубой поверхности камня-указателя и вытягиваю ноги, осматривая виды вокруг.

Во все стороны расходятся аккуратные виноградники. То тут, то там в них уютно устроились кремового цвета каменные постройки. Крыши из красной черепицы сияют в вечернем свете. Здесь на вершине холма дует легкий ветерок. Я с благодарностью приподнимаю голову, чтобы он обдувал мою потную шею и горящие щеки. По крайней мере, теперь дорога идет вниз. Возможно, если пойду по ней, узнаю какие-то места или найду указатель, ведущий к центру.

Я оборачиваюсь взглянуть на дорогу, по которой шла, и с ужасом вижу огромные клубы темных грозовых облаков. Кажется, пока я смотрю, они увеличиваются в размерах, вздымаясь все выше и наконец заслоняя солнце. Свет меняется с мягкого золотого на болезненный фиолетовый. Становится зловеще тихо, и только сейчас я замечаю, что хор птиц и сверчков, сопровождавший меня до этого момента, неожиданно стих. Я поднимаюсь, одной рукой опираясь о камень, другой хватаясь за основу креста, и несмело наступаю на натертую ногу. Надо идти, и быстро, пока не началась гроза.

В этот самый момент я слышу шум мотора и рядом со мной тормозит белый фургон. Я поворачиваюсь, ожидая увидеть лысеющего француза в майке, но за рулем женщина примерно моего возраста, с длинными темными волосами, собранными в аккуратный хвост. «Запрыгивайте!» – кричит она, чтобы заглушить шум мотора и ветер, который начал закручивать маленькие пылевые вихри вдоль дороги. Я с опаской смотрю на облака, от которых теперь потемнело все небо. В этой части света бывают торнадо?

– Я собиралась… – начинаю было я, указывая на дорогу примерно в том направлении, где, по моим предположениям, находится центр.

Первые крупные капли дождя падают на пыльную дорогу передо мной, а потом и мне на лицо. Я резко втягиваю воздух, почувствовав, какие они ледяные. Пригибаю голову, закрываю глаза, чтобы защититься от сердитых капель дождя, и забираюсь на пассажирское сиденье.

– Сара Кортини, приятно познакомиться, – представляется она по-английски (и как это они всегда угадывают, что ты не француженка?). – Я живу вон там, – она указывает на вершину соседнего холма, который уже закрыт облаками. – Можете переждать у нас грозу, а потом мы отвезем вас домой. Где вы остановились?

– В йога-центре. Меня зовут Аби Хоуз.

Сара кивает и трогается с места, быстро продвигаясь по уходящей вверх пыльной грунтовой дороге в попытках обогнать надвигающуюся грозу. Мы выпрыгиваем из фургона и бежим под больно бьющими каплями дождя. За те несколько секунд, которые требуются, чтобы добежать до входа в изящное каменное здание, мы промокаем насквозь. Я на бегу пытаюсь взглянуть на окружающие нас здания, примостившиеся так высоко на вершине холма, и спрашиваю, что это за место.

Сара захлопывает за нами дверь, берет кухонное полотенце и протягивает его мне, предлагая вытереть лицо и рубашку. А потом отвечает:

– Добро пожаловать в Шато Бельвю.

Элиан, 1938

Дыхание реки туманной вуалью висело над плотиной, когда начало подниматься солнце. Первые лучи были мягкие и золотые, как спелые фрукты, свисающие с ветвей груш и айвы в саду. Свистящая песня черноголовой славки провозгласила рассвет, сметая ночную тишину на запад.

Дверь мельничного дома открылась, и из него выскользнула стройная фигура. Ее босые ноги беззвучно ступали по влажной от росы траве. Почти не сбавляя шага, она прошлась по покрытым мхом камням на мостике над мельничным лотком. Там вода пенилась и клокотала от досады, что ее сжали в узкий канал под мощным мельничным колесом. Убрав три широкие деревянные рейки в правую руку, левой Элиан поддернула юбки и уверенно встала на плотину.

Ее отец, Гюстав, вышедший вслед за ней набрать охапку дров, остановился, глядя, как дочь переходит на дальнюю сторону реки. Казалось, что она скользит по воде, как в сказке, потому что ее ступни были скрыты под низко стелющимися испарениями от воды. Почувствовав его взгляд, Элиан обернулась через плечо. Даже издалека по его непривычно мрачному выражению она поняла, что он опять беспокоится из-за возможной войны. Не прошло еще двадцати лет после прошлой, с которой не вернулся его собственный отец. Она приподняла руку в приветствия, и его лицо сморщилось в привычную, так легко возникающую улыбку.

Ульи под акациями на дальнем берегу реки стояли тихие и спокойные. Их обитатели все еще прятались внутри, ожидая, когда солнечные лучи достаточно прогреют воздух. Элиан беззвучно вынула из кармана передника кусочки тонкой веревки и привязала рейки, закрывая летки ульев, прежде чем пчелы начнут деловито сновать туда-сюда. Сегодня их перенесут на вершину холма, чтобы они перезимовали в укромном уголке обнесенного стенами сада в шато.

Элиан помогала на кухне в Шато Бельвю, а значит, она каждый день будет рядом и сможет проверять пчел, а при необходимости пополнять их запасы сахара, нужные, чтобы они пережили зиму, если та снова окажется суровой. Господин граф охотно согласился на ее робкую просьбу приютить ульи. Он заметил, что она ладит с природой и умеет получать от своих пчел щедрые куски медовых сот, а также творить чудеса с травами и грядками в огороде. Даже кухарку в шато, внушающую робость мадам Буан, очень устраивала работа Элиан. Последнее время было слышно, как она довольно мурлычет себе под нос, хлопоча то у кухонного стола, то у плиты.

Вернувшись в просторную кухню мельничного дома, Элиан наполнила водой небольшой кувшин, опустила в него букетик полевых цветов и поставила его на середину потертой клеенки, покрывающей стол. Ее отец, макавший кусок хлеба в чашку с кофе, остановился.

– Готово? Ульи хорошо закрыты?

Элиан кивнула, наливая себе кофе из эмалированного кофейника и придвигая стул. Солнце начинало свое утреннее путешествие по столу.

– Все готово. Ив проснулся?

– Нет еще. Знаешь, какой он в субботу утром. – Он сделал вид, что осуждает праздность сына.

– Нам нужно вскоре перенести ульи. Для пчел вредно сидеть внутри на жаре. – Она провела пальцем по ставшей ярче полоске света на столе, которая уже добралась до кувшина с цветами и продолжала потихоньку красться в сторону отца, сидевшего во главе стола.

Тот кивнул, вытер усы мятым носовым платком и сунул его обратно в карман синих брюк.

– Знаю, – сказал он и заскрежетал стулом по каменным плитам. Он был крепким мужчиной больших размеров, с внушительным животом и мускулистым сложением из-за целой жизни работы на мельнице. – Пойду разбужу его.

– А где мама? – спросила Элиан, отрезая кусок свежеиспеченного хлеба, лежащего на дубовой доске рядом с тем местом, которое только что освободил отец.

– Ушла к мадам Перре. Похоже, у нее ночью начались схватки.

– Я слышала, как рано утром звонил телефон. Значит, это была она? Но ей еще целый месяц до срока… – Элиан застыла с хлебным ножом в руке.

Отец кивнул:

– Твоя мать думает, это ложная тревога. Ты же знаешь Элизабет Перре, она дрожит при виде собственной тени.

– Ну, это ведь ее первый ребенок, – мягко укорила его Элиан. – Конечно, она волнуется.

Он кивнул:

– Надеюсь, твоя мать успокоит ее одним из своих отваров, и малыш решит погодить еще несколько недель.

Он придвинул к ней тарелку с маслом и банку с вишневым вареньем, а сам отправился будить Ива. До нее доносились его тяжелые шаги, от которых скрипела деревянная лестница.

Увидев, как мать, Лизетт, вкатывает велосипед под навес у сарая, Элиан взяла хлеб с вареньем и вышла помочь занести сумку с инструментами и корзинку с травяными лекарствами, которую мать всегда брала с собой на обход. Будучи местной акушеркой, она знала большинство жителей в округе деревушки Кульяк.

– Как мадам Перре?

– В полном порядке, просто сильное вздутие живота. Вот что бывает, если за раз съесть целую банку корнишонов! Ничего такого, с чем бы не справились несколько чашек фенхелевого чая. Думаю, этот малыш пробудет на своем месте еще добрых несколько недель. У нее высокий живот, ему слишком удобно, чтобы захотеть наружу. Типичный мальчик! – Мать Элиан с поразительной точностью предсказывала пол ребенка, которого должна была принять. – Кстати, о мальчиках, где твой брат? Я думала, он сегодня утром поможет вам с отцом перенести ульи до того, как ты уйдешь на рынок.

Элиан кивнула, опуская плетеную корзинку рядом с раковиной и забирая кофейник, чтобы налить матери чашку кофе.

– Папа пошел его будить.

– А вот и он! – объявил о своем прибытии Ив, широко улыбнувшись Элиан и обняв мать. – Как только позавтракает, тут же возьмется за работу.

Шестнадцатилетний Ив закончил школу этим летом и вовсю наслаждался относительной свободой, которую давала работа с отцом на мельнице взамен строгостей уроков и экзаменов. Он был выше матери и обеих сестер, хотя те были старше него, а копна темных кудрей и беззаботная манера разговора сделали его любимцем сверстников. В последнее время казалось, что все больше девушек горят желанием помочь родителям отнести на мельницу снопы пшеницы и забрать мешки готовой муки, пытаясь сделать вид, что не поглядывают украдкой на то, как Ив забрасывает тяжелые мешки в кузов отцовского грузовика для отправки пекарям.

Сейчас грузовик Мартенов пополз вверх по пыльной крутой дороге, ведущей к Шато Бельвю. Гюстав старательно объезжал худшие выбоины и ямы, чтобы как можно меньше тревожить пчел. Прочно закрепленные и накрытые ветками бузины для защиты от солнца, ульи прибыли в свой новый дом в саду за шато. Там под руководством Элиан их поставили у западной стены, чтобы они смотрели на восток и каждое утро холодными зимними месяцами нагревались первыми лучами восходящего солнца. Сверху их защищала большая груша, сейчас ее ветви сгибались под тяжестью почти созревших плодов.