Всё зеленое

– Вот я не понимаю, – тут же подключился папа, не давая Костику и рта раскрыть. – Кому сейчас нужны переводчики? Ну, допустим, если это китайский или фарси, то ладно, но английский каждый ребенок знает.

– Дим, ты меня опять перебил, – обиделась мама. – Что за дурацкая манера?

– Дурацкая манера – делать замечание при гостях, – с улыбкой привычно парировал папа.

– Все ясно, – мама встала, подошла к вытяжке над плитой и, включив ее, закурила.

Кухню заполнил сигаретный дым и низкий гул вытяжки. Я сделала бутерброд с сыром и сунула Амелину в руки, которые он старался держать под столом, опасаясь засветить шрамы.

– Я хочу книжки переводить, – сказал он. – Довольно тяжело точно передать идею автора на другом языке.

– Почему? – удивился папа. – Просто берешь и заменяешь слова. Не вижу проблем. К тому же английский язык очень простой. У нас: зеленая зелень зеленит зеленую зелень. А у них: green green green green green, – папа был настроен шутливо и вникать не хотел.

Амелин же почему-то волновался, хотя я сто раз его предупреждала, что мне все равно, понравится он им или нет. Но ему все равно хотелось понравиться.

– Про зелень немного иначе переводится.

– Да не важно, – отмахнулся папа. – Зеленое и есть зеленое.

– Это только поначалу кажется, что стоит лишь заменить слова. На самом деле люди на других языках видят мир совсем иначе. К примеру, слово «окно». В русском языке произошло от «ока». Древние люди представляли окно, как глаз дома. А в английском, если вслушаться, «window» – это то место, куда дует ветер, в арабском языке окно – дыра.

Костик так увлекся, что я вовремя успела заметить, как он по привычке собирается подтянуть рукав, и перехватила его руку.

– Там, в деревне, я хотела вывести из яйца цыпленка. Костя даже инкубатор сделал, но, к сожалению, ничего не вышло. Яйцо разбилось.

– Только цыпленка нам не хватало, – рассмеялась мама. – И чего вас в Москву потянуло? Не понимаю. Свежий воздух, солнце, природа. Вас же оттуда никто не гнал? И мы с папой не возражали.

– Ну, вы-то понятно, – сказала я. – Вам лишь бы меня сбагрить.

– Тоня! – Мама укоризненно посмотрела исподлобья. – Тебе не стыдно?

Стыдно мне не было, потому что я сказала правду. Это вовсе не означало, что родители плохо относились ко мне, но они чувствовали себя намного спокойнее, когда я пристроена. А пристроить меня на самом деле было не так-то просто. Три раза меня пытались отправить в детский лагерь и каждый раз с одинаковым результатом – папа приезжал за мной через неделю и забирал домой.

По правде говоря, моя социальная приспособленность не сильно отличалась от амелинской, с разницей лишь в том, что его люди сторонились, а ко мне постоянно липли, пытаясь набиться в друзья. Но если Костик откликался на хорошее отношение с благодарностью, то я терпеть не могла тех, кто беззастенчиво вторгался в мое личное пространство, наивно полагая, будто ему там рады.

После того как с лагерями у нас не сложилось, в дни летних каникул мама стала отправлять меня к бабушке – папиной маме под Тверь. Месяца на два, а то и больше, потому что у бабушки со мной проблем не было. Я всегда умела занять себя, не требовала особого внимания, не привередничала в еде и не пропадала на улице с местными детьми.

Но в этом году я туда не поехала. Из-за Амелина, разумеется. И пока не отправилась к нему в деревню, родителям приходилось мириться с моим присутствием.

– Тоня, ты где? – Папа пощелкал пальцами перед моим носом. – Костя рассказал нам про дом.

– Какой дом? В деревне?

– Ну ты чего?! – Мама покачала головой. – Та усадьба, куда вы зимой укатили.

– Капищено? А что с ним?

– Я сказал, что Герасимов его продает, – Амелин долгим, многозначительным взглядом посмотрел мне в глаза, но я никак не могла сообразить, что он хочет этим сказать, – ведь он сам предлагал мне не говорить об этом родителям, когда Герасимов попросил помочь с продажей.

Мама с папой были риелторами и разбирались в подобных вопросах.

– Объект очень интересный, – сказал папа. – Но хлопотный. Такой особняк можно продавать годами. К тому же непонятно, в каком он состоянии. Может, там только полуразрушенные стены и крыша.

– Не только стены и крыша, – сказала я. – Несколько лет назад, когда в доме жил старый хозяин, там знаешь какая красота была? Под потолком огромные хрустальные люстры, картины везде, камин, пианино.

– А еще подземные ходы подвалов, – подхватил Амелин. – С семнадцатого века. Или даже раньше. Чтобы от поляков прятаться. Дом уже над ними строили. До Великой Отечественной войны это больница была. Герасимовский дядька его в девяностые почти задаром получил и отреставрировал. Просто потом уехал в Италию и в доме не жил.

– Сейчас Герасимов с Петровым там косметический ремонт делают, – добавила я. – Так что это не какие-нибудь развалины, как ты думаешь. Это очень крутой дом.

– Ну не знаю, – папа покачал головой. – Нужно на месте смотреть. Оценивать.

– А такой дом дороже, чем квартира в Москве? – осторожно спросил Костик.

Папа расхохотался:

– Разумеется. Если он такой, как вы рассказываете, выйдет очень дорого. Не так много людей, которые вообще способны приобрести его.

Амелин сник. В глубине души он лелеял мечту когда-нибудь купить Капищено. Или чтобы кто-то из знакомых купил, лишь бы оно не досталось чужим людям и туда можно было ездить хотя бы в гости. Ему даже Артёма удалось уговорить посмотреть этот дом в надежде, что он захочет стать обладателем «самого лучшего места на земле».

– А что, если вашему Герасимову его не продавать, а сдавать в аренду? – неожиданно предложил папа. – Лето, правда, уже заканчивается, но шансов сдать намного больше. Никому неохота возиться с содержанием дома, а вот иметь возможность уехать подальше от города и жить в особняке хотят многие. Хозяева сохраняют за собой право на дом и получают не только средства на его содержание, но и зарабатывают на нем.

В черноте глаз Амелина вспыхнула детская радость, он вопросительно посмотрел на меня, а потом вдруг с подкупающей непосредственностью спросил:

– А вы отпустите Тоню, если мы вместе туда поедем? Ребята давно звали. Там свежий воздух, солнце и природа.

Я изо всех сил пнула его ногу под столом.

Родители переглянулись.

– Почему бы и нет? – сказала мама. – Еще две недели каникул.

– Я могу вам билеты на поезд по корпоративному тарифу купить, – папа всегда подходил ко всем вопросам по-деловому.

– Я никуда не поеду, – отрезала я.

– Почему? – искренне удивился он.

Ехать до Капищено было далеко – шестнадцать часов на поезде или около девяти на машине. Герасимов с Петровым жаловались на полчища комаров, отсутствие поблизости водоема, жутко орущих по ночам сов и летучих мышей, залетающих в окна, которые держать закрытыми было невозможно из-за духоты и жуткой вони от краски.

Время от времени Герасимов звал нас к себе, но всякий раз я находила предлог, чтобы отказаться. И даже зная, что Настя с Якушиным собираются со дня на день отправиться туда на машине, не стала говорить об этом Амелину. Потому что он обязательно стал бы уговаривать поехать с ними.

Костик отчего-то помнил только светлую сторону нашего пребывания в Капищено. Уютную мансарду, куда его отселили, потому что он простыл и сильно кашлял по ночам. Теплое молоко, что я ему носила, огонь в камине, наши общие игры в карты, фанты, то, как мы с ним спали на бильярдном столе в подвале, успокаивая и согревая друг друга. Покой, которого раньше у него никогда не было.

И хотя Амелин прекрасно понимал, что повторить все это невозможно, он порой увлекался и принимался сочинять о том, как однажды это место станет нашим собственным раем. Самым счастливым местом на земле.

То была его любимая фантазия, наполненная солнечными комнатами, развевающимися на теплом ветру шторами, цветами, запахами леса и музыкой. В ней я ходила по дому босиком в полупрозрачной тунике и танцевала с ним сальсу в желтом каминном зале. Там не было часов и вообще времени. Просто жаркий, бесконечный летний день, сменяющийся ясной теплой ночью с тысячью звездами и полной белой луной.

Во мне же воспоминания о Капищено в основном вызывали неприятные чувства: тревогу, беспокойство и страх.

Все то время, пока мы там были, меня не покидало ощущение ненормальности сложившейся ситуации: мы сбежали из Москвы и поселились в чужом, заброшенном и странном доме, без денег, еды и каких-либо планов. Мрачные коридоры, холодные спальни, жуткие лабиринты темного подвала и призраки.[10]

– Делать там нечего, – после затянувшегося молчания сказала я.

И мама, заметив мое недовольство, перевела тему.

…Амелин жил в просторной гостиной. Кроватью ему служил раскладной диван, а вещи, которых у него почти не было, умещались на одной полке невысокого шкафа.

Напротив дивана висела огромная плазменная панель, по углам комнаты были расставлены напольные колонки, между ними стоял барный шкаф с подсветкой.

Каждые три дня к ним приходила работница и тщательно везде убиралась. После убогой комнаты в его старой квартире – хоромы.

В дальней маленькой комнате обитал Макс, с которым я почти не была знакома, а сам Артём занимал большую спальню с балконом.

Оставшись одна, я побродила немного по квартире, заглянула в спальню Артёма, где на шелковом голубом покрывале кровати лежала странная белая картина, и отправилась изучать содержимое холодильника, потому что позавтракать дома не успела.

Однако, кроме большой коробки шоколадных конфет в виде сердечка, ничего интересного там не нашла. Вероятно, конфеты предназначались в подарок, но по назначению не дошли, и нескольких штук в коробке уже не хватало.

Достав коробку, я раскрыла ее и принялась изучать.

Шарики, залитые глазурью, карамелью, обсыпанные кокосовой крошкой, орехами, трюфели. Все очень красивое и жутко соблазнительное. Хотелось попробовать каждый. Но это было бы слишком нагло.

Увлекшись выбором, я так задумалась, что, когда рядом со мной раздался хриплый мужской голос, резко вздрогнула и выронила коробку из рук. Конфетные шарики раскатились по полу.

В дверях стоял Тифон – приятель Амелина и Артёма по больнице и лучший друг Лёхи. Крепкий, суровый парень в камуфляжных штанах, черной футболке без рукавов и с татуировкой дракона на полшеи.

Я много слышала о нем, но общаться не приходилось.

– Суицидник сказал, что ты можешь спать, – прохрипел Тифон, оправдываясь. – Ключи дал.

– Амелин – дебил! – только и смогла произнести я.

– Он тебе написал, но ты не отвечала.

– Телефон в коридоре оставила.

– Извини, если напугал.

Тифон опустился на корточки и принялся собирать конфеты обратно в коробку.

– Они же с пола! – одернула я его, все еще пытаясь унять сердцебиение.

– И чего? – Он удивленно поднял голову.

Глаза у него были серые, колючие, а взгляд злой, но не на меня, а вообще.

– Чего-чего? Грязные – вот чего. Как теперь их есть?

Он покрутил шоколадный шарик в пальцах, пожал плечами и закинул себе в рот:

– Берешь и ешь. Делов-то.

– Всего лишь микробы.

– Я похож на того, кто боится микробов? – Он демонстративно съел еще одну конфету. – Я в школе одиннадцать лет в столовке питался, мой организм знаком со всеми видами микробов.

– Твой организм – дело твое, но это чужие конфеты, и я ни одной не попробовала.

– Так попробуй, – он протянул шарик.

– Нет уж, спасибо. Травись в одиночку. Амелин вернется, кто ему дверь откроет? – Я полезла под стол доставать закатившиеся шарики.

– А что, если их помыть? – предложил он. – Накидаем просто в тазик с водой, а потом обсушим.

Предложение прозвучало здраво. В посудном ящике я нашла большую пластиковую миску, и мы стали собирать конфеты туда. После чего залили водой из-под крана, и я перемешала ложкой. Вода тут же окрасилась в сероватый цвет.

– Видишь сколько грязи на них было, – сказала я поучительно.

– Это шоколад тает, – спохватился он. – Нужно срочно выложить куда-то. Давай салфетку.

Я нашла рулон бумажных полотенец и расстелила их на обеденном столе. Тифон аккуратно ложкой вылавливал конфеты и выкладывал ровными рядами на полотенца, а когда закончил, удовлетворенно все оглядел и сказал:

– Красота.

Меня разобрал смех. Красотой оплавленные шарики, конечно, сложно было назвать, но, по крайней мере, они стали съедобными.

– Ты чего? – Он недоверчиво прищурился.

– Они теперь похожи на козьи какашки.

– Да нет, козьи какашки маленькие, а эти почти как у лося.

– Что? Серьезно? Ты такой крутой специалист по какашкам?

– Не то чтобы очень крутой, – он тоже засмеялся. – Но кое в чем разбираюсь.

Следующие минуты две мы просто ржали над жалким видом этих несчастных конфет.

– Можешь в Инстаграм выложить и подписать, что это хендмейд, – наконец прохрипел он.

– Какашки хендмейд? Прикольно. Вот подписчики обрадуются.

– Лёха бы точно запостил.

– Ну уж нет. Я таким не занимаюсь.

– Хендмейдом?

– Инстаграмом. У меня там только грустный город.

– Это что?

– Просто фотки домов и улиц. Хочешь, покажу?

Тифон кивнул.

Я направилась в коридор, где оставила свой телефон, но не успела выйти из кухни, как он вдруг окликнул:

– Эй, погоди. Не двигайся.

Я замерла.

– Левую ногу подними.

– Зачем?

– Подними, говорю.

Я слегка приподняла ногу, но он нетерпеливо нагнулся, схватил за лодыжку и задрал пяткой кверху. Оказалось, по моей голой ступне размазалось сладкое шоколадное пятно, а сзади по всей кухне были натоптаны коричневые следы.

– Ты наступила в какашку, – констатировал Тифон.

Смеяться больше не было сил, я попрыгала на одной ноге в ванную, а когда вышла, он, сидя на корточках, старательно оттирал бумажными полотенцами отпечатки моих ног.

Я никогда не видела подобных типов вблизи. И если бы мне еще вчера кто-то сказал, что я окажусь с таким одна в квартире, то перепугалась бы не на шутку.

Лёха, его друг, был вполне адекватным, дружелюбным парнем, хотя и с замашками оффника. Однако Лёха и выглядел симпатягой, а этот Тифон был из тех, кого лучше сразу обходить стороной. Уличный пацан. Такой зажмет – пикнуть не успеешь.

Но подумала я об этом, когда бояться было уже поздно, да и Амелин дал ему ключи, значит, доверял.

– Может, чаю? – предложила я.

– Да не, жара такая, какой чай? Я уже воды хлебнул.

Он выпрямился, закинул в раковину скомканную бумагу. Подтянул штаны и уставился на меня.

– Вообще-то, я хотел поговорить с тобой. По одному важному вопросу.

– Неожиданно.

– Ну да. Я тоже не был готов, – сказал он и замолчал.

– Так о чем будем говорить? – прервала я затянувшуюся паузу.

– Ты же знаешь Зою?

– Пару раз в больнице видела.

– Мы с ней с детства дружим. С первого класса, – он неловко замялся.

– Она твоя девушка. Ты ее любишь. Но сейчас вы поссорились, – с ходу предположила я.

– Лёха рассказал?

– Сама догадалась.

– Как?

– Не знаю, все важные разговоры с каких-то таких историй начинаются.

– В общем, мы поссорились. Она уехала. Звонки сбрасывает. А я хочу поговорить с ней. Помириться. Пока не поздно. Понимаешь? Просто Зоя, она такая. Она с обиды может фигню какую-нибудь натворить.

– Какую фигню?

Он скривился:

– Разную. Глупую. Не важно.

– А я тут при чем?

– Давай ты сядешь?

– Это что-то такое, от чего я могу упасть?

– Суицидник сказал, что ты из-за этого нервничаешь.

– Тогда выкладывай прямо, – на всякий случай я все же уселась на стул.

– То место, куда они уехали. Капищено. Вы там были. Там ваши друзья живут.

– Все ясно, – я начала догадываться, к чему он клонит. – Амелин отправил тебя ко мне уговорить его туда отпустить. Пусть едет. Мне-то что?

– Не совсем так, – оставшись стоять, Тифон сунул руки в карманы и смотрел очень пристально и серьезно. – Он сказал, что без тебя не поедет.

– Замечательно, – я взяла мокрый шоколадный шарик и съела. – Это называется «подстава».

– Слушай, я тебя очень прошу… Просто смотаемся туда-обратно. Дня три займет, не больше. Ты просто скажи, что тебя напрягает, и мы все решим.

– На чем смотаемся?

– На машине.

– У тебя есть машина?

– Будет.

– Туда ехать девять часов, а то и больше.

– Обещаю, ты и глазом не успеешь моргнуть.

Я судорожно придумывала отмазки, но ничего разумного и внятного, кроме как сказать, что родители не пустят, в голову не приходило, но Амелин мог уже разболтать, что они не против.

– Ну что? По рукам? – Тифон протянул здоровый мозолистый кулак, чтобы я отбила в знак согласия.

Мне ужасно не хотелось выглядеть в глазах этого парня глупой, капризной стервой, которая держит Амелина на коротком поводке и не дает шагу ступить. Я зависла с ответом, а потом вдруг меня озарила идея, которую сложно было назвать здравой или умной, но мне она очень понравилась.

– Ладно, – я тюкнула своим кулачком по его набитым костяшкам. – Но у меня есть условие.

Он осторожно кивнул:

– Ну?

– Научишь меня драться? Лёха говорил, что ты можешь сделать из меня Лару Крофт.

Тифон удивленно округлил глаза:

– А тебе зачем?

– От парней отбиваться.

– Пристают?

– Не то слово, – я показала ему красный след, оставшийся на носу после потасовки с двенадцатилетним мальчишкой у Амелина в деревне.

Тифон задумчиво пожал плечами:

– Ну-ка встань.

Я поднялась, он придирчиво оглядел меня, покрутил, пощупал мышцы. Рука у него была тяжелая, пальцы сильные, я поморщилась, и он рассмеялся:

– Мышечная масса как у котенка. – Поднял правую ладонь вверх. – Ударь.

Я легонько стукнула кулаком и почувствовала себя глупо.

– Давай потом?

– Да бей, чего стесняешься?

Стукнула еще раз.

– Все ясно, – едва сдерживая улыбку, он покачал головой.

– Что тебе ясно? – Подобная реакция зацепила.

– Так бывает… Извини, я вряд ли могу помочь. Ты, похоже, из тех людей, которые психологически не могут ударить другого человека.

– Вовсе нет. Я могу ударить!

Он насмешливо выставил вперед подбородок.

– Тогда ударь меня.

– По лицу? – опешила я.

– В лицо, – поправил он.

– Ага, сначала я ударю, а потом ты меня, и я улечу в окно.

– Разумно. Это, кстати, первое правило любой драки: «Всегда помни, что можешь получить в ответ». Поэтому нужно бить так, чтобы сразу и наверняка. В общем, либо ты меня сейчас бьешь, либо даже начинать не будем.

Дракон у него на шее колыхался.

– Может, все-таки потом?

– Ты права. Лучше после того, как вернемся. Иначе ты передумаешь, и мы никуда не уедем.

– С чего бы это?

– Я должен быть честным с тобой, а я не могу быть честным, думая, что ты можешь не поехать.

– Я поеду. Обещаю. Говори сейчас.

– Честно? – Выдержать его неуютный взгляд было сложно, но я упрямо уставилась в ответ. – Ты маленькая, слабая и легкая. Но, даже если я покажу тебе, как и куда бить, ты никогда никого не ударишь. Нет в тебе ни смелости, ни воли к победе. С женщинами всегда так: очень много понтов, а как дело до дела – сразу: спасите-помогите. Просто заведи себе баллончик или шокер и успокойся.

– Я не слабая.

В ту же секунду вспомнился тот деревенский пацан, с которым я дралась, и дикая злость на него всколыхнулась с прежней силой.

Я ударила резко, без предупреждения – метилась в подбородок, куда Тифон показывал, но не попала, он тут же поймал мой кулак, обхватив ладонью.

– Ну вот, а то я уж было подумал, что все действительно безнадежно, – он с силой сжал мою руку.

– Больно.

– Неужели?

Пихнула его в плечо – хоть бы что.

– Хочешь самый проверенный способ, чтобы парни на тебя не кидались?

– Ну?

– Не надевай такие короткие шорты.

– Ты специально меня злишь, да?

– Угу. Но что-то плохо получается.

Он огляделся, после чего внезапно поднял меня и плюхнул задом прямо на стол, где обсыхали шарики. Тут же отступил на пару шагов назад и с довольной физиономией достал сигареты.

Но прикурить не успел, потому что это действительно было уже слишком, и, хотя я понимала, что он нарочно меня доводит, разозлилась не на шутку. Шорты были мои любимые, шоколад мог не отстираться, а под задом стало омерзительно мягко и липко.

Захватив горсть шариков, я пульнула их в него и ринулась в наступление. Пусть это было не по правилам, но я все же успела огреть его подвернувшейся под руку миской. Правда, всего один раз, потому что он тут же отнял ее и встал в закрытую боксерскую стойку.

– Вот теперь бей!

Каждый мой удар он отбивал или отводил в сторону ладонью. Так что теперь моей задачей было не просто ударить, а изловчиться и попасть.

Когда же стало ясно, что у меня ничего не выйдет, я раздосадованно задрала ему майку и в пылу азарта смачно растерла оставшуюся порцию шариков по животу.

Лицо его удивленно вытянулось.

– Ты измазала меня в какашках.

– Ты первый начал.

– У нас такое делают с проигравшим. А ты меня еще не победила. Сейчас заставлю слизывать.

– А ты будешь стирать мои шорты? – Я развернулась к нему задом.

Он неопределенно хмыкнул.

– Ладно, извини. Глупо вышло, – я опустила глаза. Весь пол был в шоколаде. – Давай убираться.