– И откуда они только узнают? Сомневаюсь, что в деревне есть телефон, иначе мои девушки мне бы рассказали.
Викария они нашли в постели. У него действительно было замотано полголовы. Когда они появились в комнате, священник спрятал голову под одеяло и отказался показывать рану доктору, запретив ему приближаться к себе. Японский дворецкий, неподвижный, как идол, стоял в дверях. Доктор пробыл в гостях минут десять. Он ни слова не сказал японцу, пока не вышел за дверь.
Викарий молча уставился на Джонса. Его глаза блестели, как у больного лихорадкой.
– Из Нао он ничего не вытянет, – заявил он, смеясь, но тут же поморщился и схватился за голову. – Я не доверяю Мортмэйну. От его лечения мне будет только хуже.
– Почему вы не позволили ему осмотреть рану? – спросил Джонс недовольным тоном.
Викарий скорчил гримасу. Он снова рассмеялся и сразу поморщился.
– Я чувствую себя полным дураком. Вы знаете, что случилось?
– Нет.
– Я думал, деревенским все уже известно.
– Миссис Пэшен рассказала мне одну из своих баек.
– Что именно?
– О выбитом окне и о том, что вы порезались стеклом.
– Краткая версия ее слов, не так ли? Почему бы вам не сказать все, как есть, Джонс?
В его голосе прозвучали капризные, почти истерические нотки.
– Ну, вы знаете этих деревенских. Лучше расскажите, что произошло на самом деле, – попросил Джонс, стараясь говорить приятным и спокойным тоном.
– Мальчишки стали бросаться камнями в окно, и один из них угодил мне в лоб, когда я пытался остановить их.
Джонс хорошо разбирался в психологии и понял, что священник лжет. Но ему не хотелось об этом говорить, и он перевел беседу на другую тему.
– Миссис Флюк сообщила мне о «лягушачьей чуме». Что она имела в виду?
– Наверное, тех мертвых лягушек, которых я закопал в саду.
– Очевидно, – кивнул Джонс, хотя это его ничуть не убедило. – Значит, в колодце их больше нет?
– Нет. Ни одной. Не забывайте – если вам будет не хватать воды, приходите ко мне. А скоро ее будет не хватать. Всем. Абсолютно всем! – Викарий ехидно усмехнулся и снова спрятался под одеяло.
– Спасибо, я учту, – кивнул Джонс.
Он рассказал о том, как миссис Пэшен заставила мужа и миссис Флюк собирать росу для ванны Ричарду. Обоих это развеселило. Викарий так просто разошелся. Он залился визгливым смехом. Джонсу пришлось его успокаивать.
– Я уверен, что это ее сын, – заметил писатель, – и что она убила Миддлтона.
– Но зачем ей убивать Миддлтона? – спросил викарий с таким видом, словно они никогда не обсуждали эту тему.
– Чтобы обеспечить наследство мальчику.
– Нет, я в это не верю, – заявил пастор.
– Почему? Эта женщина способна на все.
– Только не на убийство.
– Я думаю, она убила и первого Миддлтона, чтобы сделать сына наследником семьи.
– Вы это уже говорили, – раздраженно проговорил Хэллем, – но я этому не верю и никогда не поверю. Наша деревня не настолько испорчена. Это моя деревня, мои люди, и я не хочу слышать, что они безнадежные грешники.
Джонс нахмурил брови. Разве не от викария он слышал страстные, мрачные и безусловные подтверждения порочности местных жителей?
– Главное, чтобы не начался дождь, – добавил священник. – Продолжение засухи решит все мои проблемы. А после дождя они возникнут снова.
Джонс ушел от него в половине десятого. Зная, что Ричард больше не один, он направился в кухню, чтобы поговорить с Нао. Японец ел ужин: сардины, бутерброд с маслом и горсть свежесобранной клубники. Свеча, озарявшая его голову, руки и тарелку, – кухня была довольно темной и свет в ней приходилось зажигать раньше, чем в других комнатах, – придавала ему сходство с лакированной статуэткой. Когда Джонс вошел, он вежливо встал и застыл на месте.
– Ну-ка, – резко произнес Джонс, – выкладывайте, что с вашим хозяином.
– Убийство в Неот-Хаусе, вот что, – ответил японец.
– Но проблемы у него начались раньше, чем убили мистера Миддлтона. Не увиливайте. Ваш долг перед мистером Хэллемом требует, чтобы вы сказали правду. Мистер Хэллем очень болен, и я хочу помочь ему.
Японец улыбнулся:
– Мой долг перед мистером Хэллемом требует, чтобы я хранил его секреты. И я не считаю, что он болен.
– Значит, вы ошибаетесь или лжете. Мистер Хэллем сам не свой, неужели вы не видите?
– Вижу. Давайте не будем об этом говорить. Я хочу вам кое-что показать. Идите за мной.
Он взял свечу и направился к задней двери. Заслонив ладонью огонек свечи – хотя ночь была тихой, – дворецкий прошел через двор к небольшой кладовой, где стоял насос, и, войдя внутрь, поставил свечу на полку. Затем приблизился к большому медному котлу и поднял крышку.
– Посветите сюда, пожалуйста, – попросил он.
Джонс взял подсвечник и поднес его к темной щели. Он заглянул под крышку. На дне огромного сосуда блеснуло что-то синее. Нао засунул туда свои желтые руки и начал вытаскивать один за другим крупные куски стекла, полыхавшие, словно радуга, лазурной синевой, изумрудной зеленью, золотом и пурпуром.
– Это и есть окно-розетка? – спросил писатель.
– Да, квадрифолий, мистер Джонс. Мистер Хэллем один забрался наверх и вытащил это прекрасное окно. Вырезал алмазом каждый кусок, сложил в подвешенную на руке корзину, спустил вниз и спрятал на дне котла, взяв с меня клятву, что если что-нибудь случится, я отдам его вам.
Он уложил стекло в корзину и улыбнулся озадаченному Джонсу.
– Но как вы об этом узнали?
– Я следил за ним, – спокойно ответил Нао. – И надеялся, что он не упадет. Викарий забрался на церковную башню, мистер Джонс, и это было поздно ночью.
– Он воспользовался лестницей?
