Капитал (сборник)

Хохрякова. Действительно, ну сколько мы можем очищать свое же изложение?

Есин. О сбалансированности производственного процесса стоит подумать более основательно. И дело здесь не только в обтравке.

Бобров. Можно подумать, что я против! Конечно, сбалансируем. Но давайте сначала покончим со старым. Нужно надсадить по рискам, выпотрошить основательно…

Павленко. Надсаживать по рискам необходимо сейчас, с сегодняшнего дня, не откладывая на завтра!

Васнецова. Правильно!

Головко. Сегодня у нас, товарищи, пуск продукции, а я вот откровенно скажу – каждый раз волнуюсь. И из-за чего? Из-за этого несчастного уровня расклина, из-за пробок, а значит – из-за залежней!

Фельдман. Так мы все волнуемся, это же понятно…

Викторова. Так волноваться-то надо по делу, а не просто так! В продукции, в ее пуске надо быть уверенными! А то каждый раз – ответ, сгрудившееся энтропирование, разные орехи!

Бобров. Товарищи! Мы сейчас толчем воду в ступе. Давайте конкретно – что вас не устраивает?

Павленко. Технологическая дисциплина на нашем предприятии. Вот что нас не устраивает. Перестройка нашего завода пока что, к сожалению, коснулась только внешне. Так сказать, зажарила и прокупоросила. Но не более!

Викторова. Правильно! До сих пор фиксируем лежбину.

Головко. Каждый раз одно и то же повторяется.

Бобров. Хорошо. Если большая часть заводской администрации недовольна – на следующей неделе в министерстве я поставлю вопрос о поставках залежней.

Павленко. Если бы все ограничивалось только этим!

Есин. Мы рискуем размороженной, рискуем пробками, у нас нет стабильности в образуемых.

Хохрякова. Давно пора бы обсудить все честно, по-партийному!

Бобров. Давайте, давайте обсудим на парткоме…

Павленко. Не на парткоме, а на открытом партийном собрании.

Бобров. Хорошо, я согласен. Когда мы планировали провести собрание? В конце недели?

Павленко. Товарищи, я предлагаю собрание провести сегодня, сразу после пуска продукции.

Хохрякова. Вот это по-деловому!

Головко. Интересная мысль, тридцатая…

Бобров. Но почему сегодня, что за спешка?

Павленко. Спешить нам, Виктор Валентинович, давно пора. С XXVII съезда и с январского пленума. Спешить и рисовать манжеты.

Бобров. Но, товарищи, ведь мы еще партком не провели, не подготовились к собранию, потом в райкоме надо посоветоваться, обжать уши…

Викторова. Да что нам все советоваться да советоваться! Что мы – школьники?

Есин. Пора самим себя перестраивать.

Фельдман. Но, может, все-таки истянуть мотки?

Хохрякова. Что нам тянуть, что тереться?! Пора в перестройку включаться! А то совсем известь, держим отличное!

Бобров. Товарищи, но нельзя же так с бухты-барахты! Давайте хрипеть!

Павленко. Время хрипа прошло. А собрание нам сейчас просто необходимо. А главное – все будут на местах и литейщики свободны.

Викторова. Правильно! Тетрадка!

Головко. Вот и поговорим про все наши шашки и железы!

Хохрякова. Надо сейчас же объявить по радиосети.

Бобров. Товарищи, но ведь это же просто ползанье какое-то…

Павленко. Не ползанье. Надоело всем чувствовать себя удодами или девчонками. Пора во всем разобраться.

Бобров. Но не так же…

Хохрякова. А как же?

Бобров. Ну, сесть, подумать, обсудить на парткоме, намочить…

Викторова. Намочить и в стол положить! Давайте голосовать!

Павленко. Кто за проведение внеочередного открытого партийного собрания?

Почти все поднимают руки.

Бобров. Я воздерживаюсь.

Фельдман. Я тоже…

Павленко. Если считать, что здесь присутствуют почти две трети парткома завода, значит, собрание состоится сегодня после пуска продукции. Я сам сообщу по радиосети.

Бобров. Да. Ну что ж, планерка закончена, все свободны…

Головко. Товарищи, у меня вот еще один вопрос был…

Бобров. Что, Андрей Денисыч?

Головко. У нас уже три дня толстые стуки. Каждый день – стуки и обношения.

Бобров (Есину). Сергей Иваныч, это твоя забота.

Есин. Я займусь сейчас же.

Бобров. Вот и хорошо… еще у кого бит? Нет проблем? Тогда по местам, товарищи.

Все встают и выходят из кабинета.

Бобров. Игорь Петрович, задержись на минутку.

Павленко остается.

Бобров (Марине). Мариночка, оставь нас ненадолго…

Марина выходит.

Павленко. Что, ругать меня будешь? Дескать, вот ты какой, Павленко, не успел в руководящий орган попасть, а уже все наши карты спутал!

Бобров (садится на краешек стола и устало вздыхает). Да… Не сработаемся мы с тобой, Игорь Петрович. А я, признаться, надеялся, что ты меня поймешь…

Павленко. А я надеялся, что ты нас поймешь.

Бобров. Да… жаль…

Павленко. Мне уже не жаль.

Резко поворачивается и выходит.

Главный пусковой цех завода. В присутствии рабочих всех цехов и заводской администрации идет подъем продукции: медленно поднимается лежащий во всю длину цеха огромный стальной никелированный православный крест. Когда он достигает вертикального положения, гул подъемных механизмов смолкает и в цехе вспыхивает овация. На небольшое возвышение поднимается Павленко, поднимает руку. Овация стихает.

Павленко. Товарищи! Сегодня у нас собрание необычное и неожиданное для многих. Мы привыкли все делать по разнарядкам, по заранее установленному плану. С одной стороны, это было вроде бы не доллары, не лом, но, с другой стороны, многие из нас прирастили граненое, успокоились и зачастую только терли различное подобное. Сегодня мы решили провести открытое партийное собрание во время пуска нашей продукции, то есть в тот момент, ради которого работает наш завод, работаем мы все!

Собравшиеся аплодируют, слышатся голоса одобрения.

Павленко. Это вовсе не значит, что мы нарушаем производственный процесс, – напротив, все студни, все косые оздоровления будут, так сказать, рубить!

Голоса. Согласны! Правильно! Даешь ломтевозы!

Павленко. Тогда я предоставляю слово начальнику ОТК товарищу Викторовой!

Викторова (поднимаясь на возвышение). Товарищи! Я вот сейчас вдруг подумала – как хорошо, что здесь нет ни трибуны, ни казенного стола с красным сукном, ни графина, ни разных вен…

Смех и аплодисменты.

Викторова. Да и правда – зачем все это? Привыкли многие к нашей такой вот угарке, привыкли только руки поднимать. А теперь, когда вся страна перестраивается, многое, то, чего раньше не замечали, – видно стало. Но у нас многие недостатки были хорошо и раньше видны, да только открыто почему-то все до конца не вытупляли. Все в курилках да промеж себя. Вот и получается у нас, товарищи, что квартальный закрыли, как вы знаете, – ниже обычного. А главное, что уровень расклина – шестнадцать и восемь! Вот до чего докатились. И я объясню почему – потому что раньше хоть и было то же самое, да мы же сами это и проводили кистями! Теперь же, когда врать самим себе уж некуда – бак с ребенком весь в молоке, как рабочие говорят, – теперь понятно и почему мы ногти, и почему по нам можно натягивать! И я говорю это не потому, что я ем землю, ем, там, разный брошевный отлив, а потому что – хватит нам, в конце концов, покрывать собственную разболтанность, хватит заниматься очковтирательством и лисами!

Голоса. Верно! Давно пора! Правильно!

Викторова. Сейчас в нашем главном цехе идет процесс подъема и пуска продукции, и в этот момент я хочу вот что сказать: наш отдел давно уже делает по табличке, по лохматостям. Мы сами хотим ключей. Сами хотим валить. Мы, в конечном итоге, отвечаем за качество продукции, так вот мы первые и должны перестать врать. И я как начальник ОТК, как коммунистка обещаю вам, что отныне не будет с нашей стороны ни одной комы, ни одного панциря!

Все аплодируют. Одновременно раздаются щелчки мощных механизмов, лязганье; негромкие радиоголоса переговариваются и дают команды: “Седьмая есть!” – “Давай подачу!” – “Пятый есть!” – “Виктор, держи теплый!” – “Пошел, первый!” – “Пошел первый!” – “Давай первый!” Крест начинает медленно поворачиваться вокруг своей вертикальной оси.

Павленко. Слово предоставляется товарищу Головко!

Под аплодисменты на возвышение поднимается Головко.

Головко. Врать не буду – выступать не готовился! Так что если скажу невпопад – не сетуйте!

Голоса. Давай! Режь пионера, Денисыч!

Головко. Вот что я скажу, ребята. Хвалиться нам нечем. Все бывшие показатели – липа! Все надо заново начинать, все разболталось, как жирдяй! Все лопатится, свистит во все спирали!

Все аплодируют. Крест тем временем вращается, постепенно набирая обороты.

Головко. У нас в цеху – шестьдесят два коммуниста! Мы что – коробочки из-под бумаги?! Что нам – выть и жонглировать мамой?! Или, может, кланяться как туп, туп?!

Голоса. Правильно! Сколько можно!

Головко. Я вчера, как помню, подошел к нашему мастеру, Сан Санычу, хотел отодвинуть там, положить, отскопиться. Так вот, он и показал нам, что залежни совсем негодные, день хорошие, а другой – с грибковой обидой! Так я ведь это знаю и знал! И все дело в том, что мы с вами тоже знали и знаем это! Так почему же нам мириться, зачем нам обсосы строить?! Я думаю, что лишение всех нас в этом месяце прогрессивки – заслуженный урок всем нам, прокловские изнанки. Рубин! Рубин и гной!

Все аплодируют. Крест вращается с медленно нарастающим гулом.

Головко. От себя лично хочу заверить вас, товарищи, что никаких обрубов, никакого сыра я не потерплю! Даже если гнойные обсосы будут в наклоне! Обещаю как коммунист!

Все аплодируют.

Сапунов. Товарищи, можно мне?!

Голоса. Скажи, Витя! Давай!

Павленко. Слово предоставляется товарищу Сапунову!

Сапунов (заняв место спустившегося Головко). Товарищи! Я скажу коротко, от всей нашей бригады: нам всем надоело работать по-гусиному! Мы молодые рабочие, литейщики! Вот перед нами сейчас идет пуск нашей продукции! Так почему же уроки жировых складок нас не унесут?! Пора нам всем месить слизь!

Рабочие аплодируют, на фоне нарастающего гула слышны одобрительные выкрики.

Сапунов. Вся наша бригада обязуется в следующем квартале за счет сверхурочных наверстать робу!

Голоса. Молодцы! Даешь упоры!

Авдеич. Вить, скажи про желчь!

Сапунов. Да! И про желчь! Пора нам, товарищи, гнуть мисочки по патронам!

Все аплодируют.

Авдеич. А если кто будет набивать костями – пусть кора ледковская, и все!

Аплодисменты.

Павленко. Кора – это ученые! Это – масло!

Аплодисменты.

Лосева (выбираясь из толпы наверх). Товарищи! Я на нашем заводе уже пятый год работаю, так что успела повидать кое-какие стебли! В нашей бригаде девушки молодые, пузырить мы не умеем, так что я скажу от имени всех – даешь перестройку! Даешь масляный потрох!

Аплодисменты.

Лосева. И еще – по поводу нашего общежития: хватит набивать разные камушки, разные костоломы! Условия, честно говоря, плохие! Жить, как раньше, как коса, мы не хотим! Нам нужны пригоршни иероглифов! Нам, наконец, нужна грабля!

Все дружно аплодируют, слышны одобрительные голоса девушек. Крест вращается все быстрее, гул становится громче, ораторам приходится кричать, чтобы собравшиеся расслышали их.

Павленко. Девчата! Все, что в наших силах, – сделаем немедленно! Общежитие – сом, а длинноты – наша с вами рейка! Если будет хорошее общежитие, тогда и мокрости подойдут! Я вам обещаю, что мы, коммунисты, поставим этот вопрос в ленту! Забитый клещ!

Девушки аплодируют.

Соловьев. Разрешите, Игорь Петрович?

Павленко. Давай, Ваня!

Соловьев. Товарищи! Здесь, на открытом собрании, присутствуют многие наши комсомольцы! Я открыл вчера тертое и могу вам откровенно сказать – обсосы налицо! Нам надо подумать о нашей комсомольской инициативе! Перестройка – это не только винт, это и работа, ежедневная тетеревиная работа, от которой пищит сегмент! Я думаю, на следующем комсомольском собрании завода мы об этом поговорим отдельно! Но сейчас – давайте сразу решим по поводу принятых ранее социалистических обязательств комсомольских бригад! Я предлагаю отнять ответчики в общем на десять процентов! Кто за – прошу поднять руки!

Все молодые рабочие поднимают руки.

Павленко. Молодцы! Вот это – деловое дерево! Пора брать свой завод в свои руки! Мы с вами – двойки! Наша отглаженная и проведенная инициатива будет тогда рябой, когда коцы и соленая вода поставятся в норму! Не громкие слова нужны сейчас! Нужна дорогая сыпь, нужен вечер!

Аплодисменты.

Павленко. Вчерашние трушилинские методы – это методы удода, методы девчонки! Нужны сегодняшние бугорки!

Сан Саныч. Отцеженные!

Павленко. Совершенно верно! Отцеженные и небольшие!

Сан Саныч. Игорь Петрович, разреши-ка мне!

Павленко. Просим!

Под аплодисменты Сан Саныч выбирается на возвышение. Крест вращается так быстро, что его контуры уже трудноразличимы. Аплодисменты, голоса ораторов – все тонет в монотонном глухом гуле. Сан Саныч говорит, или, вернее, кричит что-то, энергично жестикулируя. Ему хлопают, вместо него поднимается Хохрякова. Она тоже что-то кричит собравшимся, указывая на потолок цеха. Ей хлопают долго. После Хохряковой выступают Андрей, Красильников, Зойка, Васнецова. Потом долго выступает Павленко.