Зеленый мост

– Вот только хоть пальцем его тронь, вот только скажи хоть какую-нибудь гадость – возьму скакалку и отлуплю как сидорову козу, поняла?

Мишка объяснила на курсах ситуацию, и ей просто за пропуск во вторник и четверг задали в три раза больше. Ну и ничего: пока Катька была на курсах, она сидела в тишине, учила уроки и английский, а Митька играл под столом в свое вечное лего, иногда задевая плечом Мишкины коленки. А потом она одевала его в комбинезон, брала за руку, и они шли встречать Катьку на автобусную остановку. Митька вцеплялся в ладонь очень крепко – как давно, когда он только начинал ходить и боялся шлепнуться. Он вообще стал очень тихий, бледный, почти не разговаривал, и Мишка потихоньку от Катьки воровала из ее банки с витаминами толстых оранжевых медведей, разрезала вдоль и скармливала Митьке.

Опять пошли дожди, да такие, что на лужи страшно смотреть, – глубокие, бездонные, того гляди оттуда какая-нибудь скользкая гидра вылезет. Или протухший кракен. Люди вокруг почему-то тоже казались какими-то страшными, просроченными, бесполезными, и Мишка, не глядя в серые мертвые лица, обходила их, стараясь не наступать в лужи. Дождь лупил и лупил по капюшону куртки и никак не кончался.

Прошла еще неделя. Надо было собираться в лагерь. Но как? Куда деть младших? Тете Свете, папиной сестре, она позвонила сама – но та брать Катьку наотрез отказалась, а Митьку – тем более, потому что не возить же его в садик ей с Комендантского на Охту. Объяснять про родителей – а чем тетя Света поможет? У нее своя семья, работа, муж, дети… Зачем ей еще трое чужих? Да еще братовых, противных; наверное, у тети Светы с папой тоже только ругань. Мама это как-то разруливала раньше, в гости они семьями друг к другу ездили на дачи, но тети-Светин муж и папа чуть ли не каждый раз или разругивались, или молчали, как два кирпича, чтоб жен не огорчать. На кой такие гости… В общем, никто не поможет.

Мишке стало страшно. Если лагерь накроется медным тазом… Отец уехал то ли в Петрозаводск, то ли в Мурманск и не звонил. Денег осталось триста сорок рублей. Мать молчала.

И тут, вечером в четверг, когда в темных углах квартиры шебуршали черные голодные мальчики, а она сидела с тихим, косившимся в темноту Митькой, смотрела в учебник, и английские слова расплывались в мокрых глазах, позвонила Ангелина Поликарповна:

– Здравствуй, моя хорошая! В лагерь уже собралась?

И так ласково, будто с небес, звучал ее голос, что в темных углах стало светло и пусто. Мишка едва не разревелась и опять, как доброй фее, выложила ей все. Ангелина решила сразу:

– Младшего не могу взять. А вот Катюшку возьму на неделю с удовольствием. Она – девочка умная и ласковая, моей Анне всего на год больше, поладят.

– У вас есть дочка?

– Да, а я что, не говорила? Я вам с Катюшкой потому и помогаю: надеюсь, что и моей девочке кто-нибудь в трудную минуту поможет. Все, не волнуйся. Заканчивай четверть, а в субботу утром я возьму Анечку и поедем все вчетвером, отвезем тебя в Сестрорецк.

С Мишкиных плеч будто гора свалилась. И кстати за окном, от банкетного зала в соседнем доме, очередная свадьба запустила фейерверк, ликующими цветными вспышками загрохотавший чуть ли не прямо за стеклами. Счастье! Только надо придумать, чего наврать родителям.

Наутро, пораньше затолкнув Катьку в школу и скорей волоча Митьку в садик, она позвонила маме:

– Мам, привет! Все, я Митю в садик отвожу и забирать его вечером уже не буду, сама забирай. Вернусь – опять его возьму на недельку. Да, мам, я спросила, Катьке можно со мной в лагерь или нет, и знаешь, сказали, можно! Потому что мы многодетные, а там кто-то заболел, и они не знали, куда это место деть. А что она маленькая, так ничего, ну не справится, так сертификат не получит. – Мишка поражалась тому, какое рождается в ней складное и красивое вранье. Это что, тоже браслет так работает? Это и есть навыки коммуникации? – Там питание четырехразовое, прогулки, все такое.

– Собери ее как следует, – устало сказала мать. – Погода еще неустойчивая, штаны возьмите болоньевые для прогулок, там с залива всегда ветра, в Сестрорецке… А Митьку… Ну заберу; а если бабушке совсем плохо будет, воспитательнице какой заплачу, договорюсь, чтоб подержала у себя…

– Как бабушка?

– Да никак. Без сознания почти всегда, есть перестала, еле водичкой ее выпаиваю… Все, Мишка, пока, вон она стонет, укол надо сделать…

Митьку в садике она еле отодрала от себя. Он не ревел, даже не ныл – просто лип, обнимая за шею, и Мишке все казалось, что он беззвучно скулит. Она пообещала:

– Зайчик мой, вот я вернусь, и будет уже апрель, солнечная погода, я тебя возьму, и мы пойдем с тобой гулять долго-долго, только вдвоем, все детские площадки обойдем. Хорошо? Даже на ту большую в парке сходим, с самолетом, помнишь? И на пруду хлебушком уток покормим, да?

Митька кивнул. Вздохнул, как взрослый, отлип и пошел в группу, не оглядываясь. А из группы сладко пахло молочной лапшой, какао и безопасностью. Заботой взрослых.

Пока от садика мчалась в школу, пустая рука без Митькиной лапки мерзла и все думалось, что врать нехорошо, что маме надо бы как-то помочь и с бабушкой тоже, – но разве она не помогает тем, что заботится о Катьке? И говорить маме, что Катьку заберет чужой человек, потому что Мишке очень надо в этот английский лагерь, – разве не значит расстроить ее еще больше, потому что понадобится снова решать, куда деть Катьку? И лагерь тогда точно накроется медным тазом, а отношения с Ангелиной Поликарповной испортятся.

Примечания