Стеклянная любовь. Книга первая
…Яросвитка (так звали девушку) точно не помнила, сколько они здесь пробыли и о чем разговаривали Дед и Рагнер Снежный. Они говорили быстро и негромко о чем-то чрезвычайно важном – о какой-то нежданной Большой Беде, о Дереве, которое могут срубить, об обнажившейся и открывшейся, сделавшись легко ранимой и беззащитной перед коварными сквозняками Вечности, Душе Дерева… А, затем, в какой-то момент Дерево дрогнуло от основания до самой верхушки. На нем стали раскачиваться и ударяться друг об дружку сотни огромных сверкающих плодов. Дед Мороз и Рагнер немедленно прекратили тревожный разговор между собой и неподвижно замерли, к чему-то прислушиваясь – к тому, что здесь не должно было звучать ни при каких обстоятельствах.
– Ты сохранил семена?! – ясно расслышала Яросвитка вопрос, заданный Дедом Рагнеру.
– Да! – твердо ответил Рагнер. – Они в Заветной Шишке! Шишка – в Дупле! Дупло – на среднем Ярусе!
Дед ничего не ответил Рагнеру, а лишь легонько присвистнул. А Яросвитке почему-то стало немного смешно… Но затем Дерево в очередной раз сильно вздрогнуло и девушке сделалось не до смеха – ей стало плохо и свет померк в ее глазах…
…Она очнулась в сильных руках своего великого Деда, долго с изумлением смотрела на огромную круглую луну в ночном небе, полыхавшую раскаленным голубым светом, на высокие заснеженные ели и глубокие сугробы; освещенные изнутри не особенно уютным красноватым светом квадратные окошки длинного приземистого строения под двускатной тесовой крышей. Из двух труб, торчавших по обоим скатам крыши, валили густые клубы дыма. Цвет дыма этого под воздействием света луны отдавал нездоровой желтизной.
– Чем, интересно, они топят?! – послышался рядом мужской насмешливый голос.
Девушка повернула голову на голос и метрах в трех от себя увидела огромного заиндевевшего тяжеловоза – настоящего великана лошадиного племени, впряженного в длинные широкие розвальни. На розвальнях, занимая едва ли не всю их площадь, полулежал, подмяв под свое огромное тело приличную охапку сена, былинный русский богатырь в изрубленной кольчуге и с разбитым остроконечным шлемом, откровенно криво державшимся на макушке окровавленной кудрявой головы. От богатыря ощутимо несло густым сивушным перегаром, и только что прозвучавший вопрос задал именно он – и не кому-нибудь, а – самому себе. На его широком краснощеком лице блуждала добродушная, но крайне неуверенная улыбка. То есть за нарочито беспечной манерой поведения, раненый или просто контуженый богатырь пытался замаскировать полную растерянность, поселившуюся какое-то время назад в его широкой былинной славянской душе. Видимо, ему пришлось побывать в достаточно замысловатом переплете на какой-то дальней погранзаставе возле кромки Дикого Поля, и он остался в живых благодаря, лишь, своим необычайным силе и сообразительности, многократно воспетым в русском народном эпосе.
– Судя по цвету и запаху дыма – сушеными щуками! – уверенно ответил на заданный по неопределенному адресу вопрос богатыря дед, широко расставивший в стороны усталые ноги и заботливо продолжавший держать на руках постепенно приходившую в себя золотоволосую внучку.
– Дедушка – где мы??? – спросила она, недоуменно разглядывая приветливо улыбавшегося ей раненого богатыря.
– На таможенном постоялом дворе! – невесело произнес дедушка, внимательно разглядывая множество простых открытых саней и причудливых карет, и экипажей, почти целиком заполонивших густо занавоженное, сплошь изрытое лошадиными, бычьими, верблюжьими копытами пространство обширного двора. – И судя по всему, нам с тобой, внучка, навряд ли будут сильно рады хозяева!
Кстати, двери низкого приземистого строения, отапливавшегося, по словам Деда, сушеными щуками, без конца открывались и закрывались, оттуда выходили, а туда, соответственно, входили, громко и зло хлопая дверями какие-то «разномастные» люди. Во всем дворе чувствовалось нездоровое лихорадочное оживление.
– Великий Перун!!! Кого я лицезрею – Дед Мороз, Снегурочка!!! – раздался за спинами Деда и Внучки страшно обрадованный простуженный голос. – Какими злыми судьбами занесло Вас сюда, в это гиблое мерзкое место?!
Дед Мороз, по-прежнему, не выпуская Снегурочку из рук, резко повернул голову через плечо и воскликнул, скорее – озадаченно, чем радостно:
– Мать моя Снежная Баба – Даждьбог?!?!?! Тебя-то вот сюда, какой грозой занесло?!?!?! Говорили же, что тебя давно на «дождевую сеянку» пустили!!!
– Как видишь – не пустили! – намного уже тише произнес Даждьбог, изобразив на худом, небрежно выбритом, помятом, испитом, несвежем, в общем, лице, выражение крайней обескураженности. – Я скрывался все эти века в Потаенных Дубравах, до куда не достал беспощадный топор христианина! Нас много здесь из нашего, когда-то светлого и радостного, Сонма, оказавшихся в этой Подлой Корчме на Границе! – горестный вздох вырвался из груди Даждьбога, а в больших светлых глазах погасли веселые искорки, замелькавшие там несколько минут назад при виде Деда Мороза и его неразлучной спутницы Снегурочки.
Суровые черты Деда Мороза смягчились, и он осторожно поставил внучку на ноги рядом с собой, немедленно взяв в правую руку посох, а левой бережно приобняв за хрупкое плечико Снегурочку, спросил у нее:
– Ты можешь самостоятельно стоять, золотце мое?
– Да, дедушка – я уже хорошо себя чувствую.
– Ну и прекрасно! – с нотками глубокого удовлетворения в голосе произнес Дед и со следующим вопросом обратился к Даждьбогу:
– Чья это корчма?
– Я же говорил! – опасливым шепотом ответил Даждьбог. – Это – Подлая Корчма и корчмарь в ней – Ушастый Губан, который молится крылатому быку с головой птицы-падальщика!
– Да?! – изумленно переспросил Дед Мороз и даже слегка сдвинул богато украшенную самоцветами шапку на затылок, обнажив густой чуб из совершенно седых кудрей. – Неужели мы попали в отстойник к Шумерийским Отступникам?!
– Похоже на то! – угрюмым кивком подтвердил Даждьбог мрачное предположение Деда Мороза. – Я и остальные здесь уже живем третий день и у всех у нас впечатление, что эти твари что-то затевают!
– В смысле?! – не понял Дед.
– Мой старший брат Ярило уверен, что Губаны заключили договор с Бездной Василисков и собираются всех старых славянских Богов и лесовиков-подбожков с первого по пятый разряд сдать Василискам оптом!
– Ты как-будто заранее согласился с Губанами, Даждьбог! – строго и укоризненно сказал Дед Мороз. – Неужели Славяне не смогут достойно постоять за себя?!
– Ты сам знаешь, что Шумерийские Боги оказались достаточно прозорливыми и сумели в свое время зарезервировать для себя много места в Истинном Мире. А мы, как видишь, после крушения Сказочной Руси, оказались ненужными ни в одном, из более или менее, приличных Секторов Истинного Мира! Лично ни у меня, ни у Ярилы, ни у кого-то из даже самых злых Лесовиков, включая Бабу-Ягу, нет сил прорываться куда-либо дальше из Подлой Корчмы.
– А что – и Баба-Яга здесь?
– Здесь! Расхворалась старуха – второй день уже не встает. Зубы, говорит, разболелись и желудок барахлить стал.
– И поделом ей! – неожиданно вступила в разговор Снегурочка.
Но, ни тот, ни другой из собеседников, не обратили на ремарку несдержанной молокососки ни малейшего внимания, продолжив свой серьезный разговор.
– А вы пытались прорываться? – спросил Дед Мороз.
– А ты вон лучше у него спроси – у Ильи! – кивнул на контуженного богатыря Даждьбог. – Он сделал такую попытку…
– Что случилось, Илья?! – сочувственным голосом поинтересовался у богатыря Дед Мороз.
– Тут за лесом… – нехотя прокряхтел богатырь (видно хорошо было, что разговор этот ему неприятен), с трудом поворачивая раненую голову к Деду Морозу. – Стоит рать несметная Губанов – я бился с ними от рассвета до заката, но ничего сделать не смог – насилу жив остался! Мне бы Добрыню сюда с Алешей – мы бы показали этим чертям ушастым… – и богатырь без сил уронил голову обратно в сено, не в силах продолжать рассказ о состоявшейся неудачной боевой схватки с Губанами.
– Примерно восемь тысяч, тяжело вооруженных баирумов, на крылатых единорогах стоят плотным полукольцом вокруг Корчмы, перекрыв все основные дороги в Истинный Мир. Илья пьяный поехал с ними драться – в Корчме сикера крепкая и дешевая, бился с дозорной полуротой, убил двенадцать человек, может быть, и прорвался бы, но какой-то ловкий «избухандер» попал ему по башке тяжелым бумерангом. От бумеранга этого наш Илюша и отключился, его связали, избили и привезли сюда. Но раз не убили, значит, зачем-то, он еще нужен. На холоде, правда, видишь, держат – Корчмарь так велел.
А, вообще, плохи дела, сам видишь – какая уйма народу здесь набилась, и все на что-то надеются, а надеяться-то, как раз, и не на что!
Собранный дисциплинированный и мужественный Дед Мороз никак не прокомментировал последнее предложение, склонного впадать в беспросветную панику Даждьбога, а, не теряя времени, принялся придумывать планы спасения, одновременно рассматривая публику, сновавшую туда-сюда по грязному снегу обширного двора Подлой Корчмы, надеясь найти среди них потенциальных союзников в предстоящей борьбе против Губанов и Василисков.
Но судя даже просто по одному внешнему виду – мало на кого можно было положиться в пестрой, морально подавленной и физически полуразбитой толпе отправленных за ненадобностью на пенсию многочисленных языческих богов и божков, собранных едва ли не со всего света и безжалостно выдернутых суровыми религиозно-политическими катаклизмами из многих исторических эпох. Лишенные почти всех своих сверхъестественных возможностей и, вследствие этого, сделавшиеся лишними, ненужными и даже вредными, и потому обреченными на неминуемое уничтожение в земном мире, они вынуждены были бежать через предоставлявшиеся им их Волшебными Хранителями спасительные лазейки в Истинный Мир, бросая в Земных Храмах все свои богатства и без остатка развенчивая веру людей в себя. И наблюдая сейчас эту «пеструю жалкую свалку» низринутых и поверженных богов, с точки зрения христианской идеологической доктрины, превратившихся в демонических идолов, не потерявший веры в себя и в свою вечную востребованность людьми, Дед Мороз испытывал сильные противоречивые, но в целом, печальные эмоции…
Вот неподалеку, среди покорно лежавших на снегу белоснежных грациозных лам и гуанако, грустно сверкавших под луной огромными влажными глазами, сидел на расстеленном, тоже, прямо по грязному снегу, толстом цветастом ковре, обхватив понуро склонившуюся голову обеими руками, какой-то несчастный, никому неизвестный на территории Подлой Корчмы, центрально-американский бог, судя по покрою и расцветке костюма, входивший в ближайшее окружение великого и грозного Кецалькоатля (Пернатого Змея), повелевавшего когда-то в непроходимых джунглях Юкатана умами миллионов таинственных индейцев-майя. И наверняка сидевший сейчас посреди двора Подлой Корчмы, в безнадежном отчаянии обхвативший голову Индеец, занимал какое-то почетное место в иерархии божественного пантеона древних майя или инков-кечуа, являясь объектом поклонения суеверных индейцев на протяжении многих веков. И что творилось в бесконечно чужой и непонятной душе уроженца далеких южно-американских тропиков или снежных Анд, Дед Мороз постарался особенно не задумываться, переключив внимание на каких-то бедуинов, суетившихся вокруг огромного, видимо, необычайно старого верблюда с облезлой во многих местах шкурой, отдававшей под светом ярко-голубой луны совсем несвойственным обычным представителям верблюжьего племени рубиново-красным цветом. Но, наверное, это был не простой верблюд, а – созданный специально для той провиденциальной задачи, чтобы на нем ездили по бескрайним пустыням древние аравийские боги, так как у него, кроме необычного цвета шерсти, на спине насчитывалось целых три горба. Божественное животное, пришел к выводу Дед Мороз, лишилось священных свойств вместе со своими хозяевами во дворе Подлой Корчмы – оно беспокойно било по снегу растрескавшимися от общей ветхости копытами, мотало из стороны в сторону большой головой на могучей шее и время от времени тревожно взревывало-взблевывало, роняя из пасти хлопья неприятной темно-желтой пены. Судя по нервным движениям Аравийцев, они серьезно опасались за состояние здоровья красного верблюда и заранее уже начали этого бояться, не представляя, что будут без него делать, если он вдруг возьмет и сдохнет.
Длиннобородые лесные гномы в широкополых шляпах одинакового фасона, низко надвинутых на глаза, сидели вокруг небольшого, возможно, что украдкой разведенного костерка, жадно протягивали к языкам пламени маленькие озябшие ручки и опасливо озирались по сторонам зоркими глазками.
Мимо гномов продефилировала группка завернутых в драные меха чумазых пьяненьких божков северных народов: якутов, ненцев, камчадалов, эскимосов и чукчей. Они весело о чем-то переговаривались между собой, вполне, судя по их поведению, довольные тем, что очутились не где-нибудь, а именно в Подлой Корчме.
– Посмотри вон на этих «инородцев»! – обратился к Деду Морозу Даждьбог, показывая пальцем на засаленных потрепанных северных божков.
– Ну и что? – индифферентно спросил Дед.
– Один из них – тот, что впереди остальных, по имени Сабалу – бывший бог охоты и рыбной ловли у ненцев Ямала, как-то ухитрился провезти с собой двадцать тонн сушеной щуки и продал ее корчмарю за десять литров сикеры и право ночлега в течение десяти дней. Всей его компании выделили крысиный чулан с двумя нарами друг над дружкой… – Даждьбог резко умолк и, хлопнув себя по лбу, с досадой воскликнул:
– Прости, брат Акапист (у Деда Мороза, как выяснилось, были еще и другие имена), что я кормлю тебя с внучкой бесплодными разговорами во дворе и до сих пор не догадался пригласить в наши «славянские хоромы»! Пойдемте скорее туда – Вы не представляете, как Вам все наши будут рады!
– Что-ж – спасибо, брат! – растроганно сказал Акапист. – Если сохранилось в каждом из нас хотя бы по капле от лучших свойств Славянской Души, это означает, что у нас у всех еще остался шанс выжить!
– Илью Муромца мы здесь не бросим! – звонкий голосок Снегурочки наверняка услышали в самых дальних уголках двора.
– Молодец, дочка – правильно! – похвалил Снегурочку Дед Мороз и, обращаясь к Даждьбогу добавил: – Берем его под руки и ведем – ни на кого не обращаем внимания! Охрана здесь какая-нибудь есть?
– Несколько баирумов-полицейских есть, но если повезет, то можем и никого не встретить! – беспокойно оглядевшись по сторонам, ответил Даждьбог. – Давай!
Примерно через минуту общими усилиями им удалось поднять на ноги богатыря и медленно, но верно они начали приближаться ко входу в корчму. Сзади метрах в двух от них, прикрывая трех товарищей по несчастью со спины, скользящей походкой шагала красавица-Снегурочка, крепко сжимая в руках посох своего грозного деда, в любой момент готовая применить его для самообороны. Между прочим, посох пригодился перед самым входом в Корчму, когда один из пьяных северных божков, кажется, тот самый Сабалу, изобразив гнусную ухмылку на безбородом морщинистом лице, покрытом толстым слоем тюленьего жира, бесцеремонно попытался облапить Снегурочку за плечи. Снегурочка ни мгновенья не колеблясь, ударила нахала посохом по грязной патлатой башке. Раздался громкий треск, и немытые целую вечность волосы на голове Сабалу загорелись ярко-голубым пламенем. Бывший ненецкий божок, чьи костяные и деревянные изображения в прошлом миллионы раз щедро смазывались доверчивыми ненцами кровью и жиром добываемых ими рыб и зверей, пронзительно закричал и бросился пылающей головой в ближайший сугроб.
Этот случай рассмешил почти всех богов – скупо улыбнулся даже, поднявший голову на шум, Индеец, не менявшей позы уже несколько часов среди своих гуанако, мерно жующих нескончаемую жвачку.
– Молодчина! Молодец, красавица! Так его!… … … – со всех сторон раздавались крики одобрения на сотнях мертвых языков и наречий, пока тушивший в сугробе голову Сабалу смешно дрыгал ногами, обутыми в оленьи ичиги, богато украшенные бисерными узорами.
– Дай я его угощу своей булавой! – раздухарился вдруг заметно повеселевший Илья Муромец и, подняв утыканную острыми массивными шипами круглую железную дубинку, сделал шаг по направлению к Сабалу, намереваясь вбить его с одного удара в сугроб так, чтобы остались видны одни ичиги. Деду Морозу и Даждьбогу на себе пришлось испытать – на что может оказаться способен, хотя и раненый, но, тем не менее, именно былинный русский, да к тому же, изрядно подвыпивший, богатырь. Они буквально повисли на богатырских руках, горизонтально поднятых для неравного боя с тщедушным ненецким божком.
– Илья! – грозным голосом принялся увещевать Муромца Дед Мороз. – Весь свет теперь будет знать, что русский богатырь дуреет после двух самоваров самогонки – стыдно!!!…
Вроде бы до Ильи дошел справедливый смысл сказанных слов, и он милостиво дал себя успокоить, тем более что у ворот постоялого двора неожиданно возникли странный шум и нездоровое оживление. Несчастный Сабалу перестал быть центром всеобщего внимания – все зрители повернули головы к гостеприимно раскрывавшимся входным воротам…
…Это на широкий, и без того уже загаженный, двор Подлой Корчмы, попирая самые номинальные правила такта и какого-либо приличия, простужено трубя гибким подвижным хоботом и злобно сверкая рубиновыми глазками, сбив одним ударом массивных золотых бивней створки ворот с петлей, входил широким уверенным шагом огромный, черный, как антрацит, африканский слон. На широкой спине слона, недальновидно уверенные относительно собственной безопасности, в роскошном хаудахе, сверкающем множеством драгоценных украшений, обернутые в леопардовые шкуры и страусиные перья, восседали три толстых надменных негра, по черноте кожи нисколько не уступавшие своему слону. Безусловно, что в ушах и широких ноздрях негров висели тяжелые золотые кольца, а на всех десяти пальцах рук красовались многокаратовые перстни, искусно изготовленные из алмазов, изумрудов и сапфиров Центрально-Африканского нагорья. И мало, кто заметил, какой дикой непримиримой ненавистью вспыхнули рубиновые глазки большого черного слона при виде трехгорбого красного верблюда…
… – Все – уходим! – решительно, как отрубил, сказал Даждьбог. – На этих черных дьяволов любоваться нам совершенно излишне и недостойно нашего звания исконных Славянских Богов.
Акапист лукаво усмехнулся в усы и бороду, но спорить с Даждьбогом не стал, и они вошли, наконец, внутрь Подлой Корчмы.
Там оказалось довольно тепло. В бревенчатых стенах через каждые три метра торчали сильно чадившие жировые лампы, дававшие длинному коридору тусклое красноватое освещение. Из-за сильного чада и запаха прогорклого тюленьего жира, у привыкших дышать свежим морозным воздухом Деда Мороза и Снегурочки, сразу же неприятно зачесалось в ноздрях и запершило в горле. Кроме того, в коридоре корчмы изрядно воняло и чем-то другим, гораздо более худшим, чем миазмы смеси из испарений прогорклого жира и старых валенок, составивших единое целое с полуразложившимся навозом. Мудрый Дед Мороз даже остановился на несколько секунд, пытаясь правильно идентифицировать, заметно настороживший его запах и внимательно наблюдая при этом за чертами лица Даждьбога, едва ли не ежесекундно неуловимо менявшее свои черты в неверном красном свете чадящих факелов, освещавших коридор. Вместе с Дедом Морозом остановились и все остальные, выжидающе на него глядя. Даждьбог, в частности, с выражением откровенно алчного блеска в глазах рассматривал затейливые узоры из драгоценных камней на белоснежной поверхности шубы Деда Мороза, ярко сверкавшие в полумраке Подлой Корчмы чистым благородным сиянием. Точно также сияла и изящная шубка Снегурочки, крепко державшей в руках дедушкин посох, чей набалдашник разгонял тусклое мерцание масляных ламп и факелов Подлой Корчмы льдистыми голубыми сполохами в радиусе не меньше метра.
После недолгого размышления, Акапист голосом, исполненным собственного достоинства, бросив неуловимый подозрительный взгляд на «Даждб-Бога», решительно произнес:
– Ладно – веди нас дальше в твою жалкую нору, Даждьбог! – и покрепче подхватил под правую руку богатыря.
И Даждьбог, ничего не ответив, виновато понурив лысоватую голову, сделав тоже самое с левой рукой совсем разомлевшего в тепле Ильи, зашагал вперед.
Часто понатыканные двери гостевых комнат без конца открывались и закрывались беспокойными суетливыми и любопытными постояльцами, кратковременно освещая в такие моменты полутемный коридор прямоугольниками то синеватого, то зеленоватого, не внушающего чувства бодрости таинственного света. Под потолком, ничем не разгоняемая, скопилась чернильная беспросветная тьма, особенно удручающе действовавшая на нежную впечатлительную красавицу Снегурочку. Там, в этой тьме, все время кто-то шуршал и с потолка постоянно сыпался мелкий неопределенный мусор.
Из одной комнаты прямо под ноги старинным Славянским Богам неожиданно вывалилось какое-то кряжистое несуразное существо, чей единственный выпученный глаз, ожесточенно вращавший черным вертикальным зрачком в ядовитой желтизне белка, с лютой ненавистью вытаращился почему-то на Илью Муромца, и никто, как говорится, глазом не успел моргнуть, как чудесным образом взбодрившийся Илья, с неуловимой быстротой взмахнув «жаждущей вражьей крови» булавой, припечатал «лихо одноглазое» к щербатому деревянному полу.
– Мразь проклятая! – гордо пророкотал Илья, вкладывая булаву обратно в специальную петлю на богатырском поясе.
Даждьбог никак не прокомментировав очередную богатырскую выходку, лишь ускорил шаги.
Славянские «покои» находились почти в конце коридора неподалеку от дверей просторного «нужника».
– Совсем вас «опустили», братцы… – горько и невнятно пробормотал Дед Мороз.
И, печально кивнувший в знак согласия Даждьбог, постучал условным стуком в низенькую закопченную дверь. А Акапист до того, как дверь открыли изнутри, теперь уже внятно и с хорошо прослушивавшейся в голосе яростью произнес:
– Я понял, что за запах так сильно беспокоил меня в этом коридоре!…
– И что это за запах, дедушка?! – с живой заинтересованностью спросила Снегурочка.
– Так дурно могут пахнуть лишь предательство и подлость, внучка!!!…
…Низенькая закопченная дверь медленно растворилась с пронзительным скрипом, заполонившим собой, казалось, весь коридор Подлой Корчмы. В нос Акаписту и Снегурочке ударил запах перекисших щей и подгоревшей гречневой каши. Прежде чем войти внутрь, Акапист долго всматривался в полумрак «славянских палат», освещенных чадящим тусклым пламенем точно такой же, что и в коридоре, жировой лампой, да слабым лунным светом, падавшим через узкое оконце, прорубленное едва ли не под самым потолком. Не заметив ничего подозрительного, он переступил порог и немного громче, чем следовало, поздоровался:
– Добрый вечер, Славяне!!!
– Это кто же такой шустрый будет?! – послышался в ответ старческий голос, по скрипучести сравнимый с двумя трущимися между собой, грубо высеченными, каменными жерновами и в дальнем конце комнаты зашевелился чей-то неясный взлохмаченный и растрепанный горбатый силуэт. Кроме Бабы-Яги (а это оказалась именно она) никто не ответил на приветствие Деда Мороза, и, соответственно, открытым остался вопрос: кто же тогда открыл дверь?
– Тебя ли я слышу, Богиня Черной Луны?! – вопросом на вопрос ответил Акапист.
Горько и иронично рассмеялась Баба-Яга ужасным по звучанию смехом, опуская на холодный пол опухшие подагрические ноги и с гигантским трудом принимая сидячее положение на расшатанной древней кровати, опершись горбом о большую грязную подушку, туго набитую павлиньим пером.
– Акапист, никак! – без особого выражения воскликнула Баба-Яга и тут же ослабевшим и даже предательски дрогнувшим голосом добавила: – Только какая я теперь богиня Черной Луны! Я теперь вся – в прошлом, Акапист! Нет меня больше – одна временная видимость! Зря ты сюда пришел, зря!… – Баба-Яга вроде бы даже всхлипнула, не в силах продолжать связно говорить.
Дед Мороз присмотрелся в красноватом полумраке и разглядел в центре комнаты квадратный, грубо срубленный стол и полдюжины таких же громоздких неуклюжих стульев, имевших непропорционально высокие спинки. Уродливые стулья были расставлены вокруг неказистого кособокого стола.
– Пойдем, внучка – присядем! – пригласил он Снегурочку и тяжелым шагом, от которого замигал огонек в лампе, прошел к столу и осторожно присел на один из стульев, предварительно проверив прочность его конструкции. Стул, вроде бы, выдержал. Тогда Акапист снял шапку, положив ее прямо перед собой на древнюю бархатную скатерть неопределенного цвета, неровно покрывавшую грубо и небрежно обструганную поверхность массивного стола.
Касавица-внучка, Снегурочка заняла соседний стул рядом с дедом, и оба они настороженно умолкли, внимательно разглядывая обитателей «славянских покоев», в ожидании: не заговорит ли еще кто-нибудь из них. Затем Дед Мороз спохватился и спросил у Снегурочки: