А про него говорят:
– У-у-у! Черчилль… чертяка! Мизантроп этакий…
А про меня говорят:
– А хозяин-то… Еще очки надел!
А одна говорит:
– Бедный… Такой молодой – и уже слепой!
А один другому говорит:
– С-суки! Жизнь-то у них какая!.. Нам бы такую…
А мальчик кричит:
– Хочу собачку! Хочу-у-у!
А один говорит:
– Почему собака без намордника?!
А я думаю: «На тебя бы намордник…» А я иду по улице в темных очках, с боксером… И у меня к нему симпатия. Да он бы и не обратил внимания на этого типа! Он вообще ни на кого не обращает внимания. Наверно, у него свой, собачий мир, и он меня туда не пускает. Я его уважаю за это. Мы бы с ним нашли общий язык. Но мой мир его не интересует. Умный, зверюга! Лоб мыслителя. А глаза? Чтобы у всех людей – такие глаза!
Люди зыркают на него – на меня, на меня – на него. А он ни глазом, ни ухом – все тянет и тянет меня вперед. Сосредоточенность и целеустремленность во всем. Он явно идет куда-то. Наверно, ему стыдно показать, что он идет просто так…
И я, тоже вот, – гуляю с собакой…
У нее сегодня день рождения. Тетка приготовит торт…
А еще я могу – не пойти к тетке…
9 февраля, 1960Собрание фраков
После речи дедушки Во, ровно в 12, звякнули шампанским.
Был роскошный стол.
Хвалили отдельные вина, их букет и выдержку. Пили из хрусталя мелкими глотками. Хвалили отдельные закуски. Кушали икру и апельсины-ананасы. Описание того, что кушали, – слов на 100.
У мужчин образцово торчали белоснежные манжеты.
Дамы держали длинные мундштуки в длинных пальцах.
Время от времени говорили, что все славно, но пробовал ли кто такой-то сорт вина, такую-то закуску. И если не пробовал, то не пробовал ничего в жизни.
Кто-то что-то кушал у знаменитого Шейнина-Моисеева-Ботвинника.
Все кушали Шейнина-Моисеева-Ботвинника.
Танцевали.
И говорили, что чудесная музыка, просто славная. Но кто не слышал такой-то вещи, тот не слышал ничего.
Что за музыка была у Шейнина-Моисеева-Ботвинника!
Вина становилось мало.
Женщины невозмутимо покидали стол и выстраивались у туалета.
У мужчин торчали манжеты.
Кто-то принес из бабушкиной комнаты часы с кукушкой. На него зашикали. Обиженный, он ушел на лестницу.
Где-то на кухне уединившиеся манжеты пили стаканами перцовку. Нюхали горбушку.
В кухне тоже ничего не осталось.
Два манжета толклись у хозяйкиных духов.
В три часа один кандидат, разговаривая о способах заварки кофе, упал замертво.
Жена выскочила из темного угла дивана и начала беспокоиться вокруг. Из того же темного угла вышел бледный дух, поправляя манжеты.
Обиженный человек принес с лестницы огнетушитель и представил его как доказательство.
Вызывали такси.
Кто-то пробовал еще упасть, но все поняли, что тот прикидывается.
Кто-то потерял манжету. Ползал.
– Адрес… Адрес свой потерял! – плакал он. – На манжету, уходя, записал… и потерял! Кто знает теперь, кто я такой?!
Никто не знал.
– Как меня зовут?!
Такси вызвали.
Кандидата погрузили на заднее сиденье.
Бледный дух махал ручкой.
Шофер был мужчиной.
Ехали.
Жена оглянулась на заднее сиденье: муж был еще там.
– Мужественная профессия… – сказала она шоферу.
Шофер рыгнул.
– Голубчик, вы всегда такой мрачный?
– Приехали, дамочка.
Кандидат сохранял бесчувственное состояние. Вызвали неотложку.
Врач был мужчиной.
Распевая, он пощупал пульс через манжету и приложил ухо к пиджаку.
– Ер-р-рунда! – сказал он. – Проспится. Ничегошеньки с ним не будет. Такого не бывает, чтобы что-нибудь было.
– Я так испугалась, доктор…
– Чеп-пух-ха! Стоило вызывать… Разве ж это случай? Это не случай. Вот только что был случай, так это случай! Жена с мужем друг дружку бритвами порезали… Только что оттуда.
– Благородная профессия… – вздохнула жена.
Врач поцеловал ей ручку:
– Вызывайте, как только сочтете нужным…
И долго искал галоши.
Видимо, тогда он и наблевал в передней.
9 февраля, 1960Любители
За рулем.
Дорога впереди в ниточку. Машина раздвигает дорогу, разрывает лес. Лес разлетается, улетает двумя струями слева и справа.
Поворот.
На лужайке за обочиной – колеса.
Машина, как жук, – кверху лапками.
Чужая машина. Не своя машина.
«Вот это да! Вот этот пропорхал!..» – Вообразил. Возникла сказка происшедшего. Диагноз.
«Тот ехал. Тот затормозил. Того занесло. Тот повернул – еще больше занесло.
Заносило, заносило…
И тот полетел.
Перевернулся, перевернулся… Раза два перевернулся.
Не меньше ста была скорость!
Интересно.
А где же пассажиры?
Никого людей. Впрочем, пассажиров могло и не быть.
А шофер?..»
Машина остановилась. (Долг автомобилиста. Интерес профессионала-любителя.)
Все равно никого.
Вдруг смех. Послышалось?
Увидел…
На холмике сидит человечек. Смотрит на машину кверху лапками. Прыскает.
«Странный очевидец. Все-таки надо узнать».
– Здоро́во!
– Здоро́во. Ха! – сказал сидящий. – Здо́рово? Хала.
– Здо́рово! Ведь шел-то как! На сто.
– Наверно. Ха-ха-ха!
– Вы видели?
– Видел… Ах-ха-ха-ха!
– Наверно, подвели колодки?
– Ах-ха-ха! Курица… Ха-ха-ха!
– Ведь не меньше двух раз перевернулся?
– И-ах-ха-ха! Четыре… – трясся человечек. – И-и́х-хи-хи́!
– Что ж тут смешного! – возмутился автомобилист. «Все бы этим пешеходам поскалиться». – Жертвы были?
– Их-хи-хи́-хи! – визжал человечек, тыкая пальцем в сторону перевернутой машины. – Были… Иг-ги-ги́-ги!!
– КТО? СКОЛЬКО?
– И-и-и́г-ги-ги́-ги-ги! Курица… И-и́х-ха-хи́-ху-хо́!
– Как?
– И-их-ха-хи-́ ху-хо!́ Хотел объехать… Уа-ах-ха-хи-хи-́ ху-хо!́ Уа-ах!
– А как же пассажиры?!
– Уо́х-хоу-хоу! – лаял человечек. – Пассажиров нет. Уо́х-хоу-хоу! хох!
– То есть как?!
– Уо́х-хох! Фьи́ть-фьють… И-ах-хи́-хи-гу́-го-го́! Фьюи́ть! – свистело в человечке.
– Бессердечный человек, – сказал автомобилист. – А шофер?
– Гу́-гу-го́-го-ги́-ги-ги́! Бу́ль-бульк! – булькало в человечке. – Ох-гу! Ух-го! Ах-гы-ы-ы! – ухал он. – Иги́ги… Хохи́хи… Пш-ш-ш! Вш-ш-ш! – выпустил воздух человечек. – Шофер?!.. Го́ги-гу́ги! Их-хи-ху-хи! Буль-бульк… Уап-пи-пи́! Бу-бо-ба! Фьють-фьють! Х-х-х… ЭТО Я!!!!!!!!!..……
11 февраля, 1960Такие дела
В энской районной газетке была нехватка стихов. Кое-как перебивались на армейских собкорах.
Однажды – честь честью патриотический стих. В редакции обрадовались. Стих прошел.
Все нормальные люди читают нормально. А стихов не читают.
А вот какой-то псих читал стихи снизу вверх по заглавным буквам.
Искал.
Нашел: по диагонали читалось «ИВАНОВ – ДУРАК».
Иванов был большой человек.
Газетку разогнали. Столько-то человек, кормившихся ею, осталось без куска.
Эти люди:
стали писать стихи, стали читать стихи.
СЕНСАЦИЯ!!
Весь мир потрясен вестью. 500 лет мы неправильно читали Вийона. Все стихи Вийона надо читать не так, как они написаны.
Их надо читать:
снизу, по диагонали, ходом коня, третьими буквами, четвертыми буквами третьего слова с конца пятой строки снизу.
Биография Вийона совсем не такая, а другая, зашифрованная.
А как обстоит дело с другими?
С другими обстоит так же.
Тыщи лет люди не так читали стихи.
Наивные увлечения прошлого: игра в 15, футбол, Шерлок Холмс.
Все читают стихи. Общий ажиотаж. Детективность стиха.
Страшные истории из жизни великих людей. Их теневые стороны.
Тираж поэзии подскочил до невиданных высот.
Современная поэзия перестроилась. Ушел в историю наивнейший по технике акростих.
Поэты строили дачи.
Поэтессы удачно выходили замуж.
Кроссвордисты, ребусисты терпели крах…
Но переквалифицировались:
«В этом стихе про зиму, найдя ключ, вы прочтете совет по домоводству».
Литературоведение с ужасом осознало, что оно шло не тем путем.
И оно пошло новым:
Надсон оказался словарем всех русских ругательств при соответствующем чтении.
Барков – лириком.
Классики были пересмотрены. Чистка.
Гражданские поэты были довольны: стало куда помещать идейное содержание.
Возникла проблема. О…..: его не удавалось расшифровать.
Это был один из самых драматических моментов.
Открылась группа врагов.
Жертвой пал Щ. Стихи его, при соответствующем прочтении, таили в себе порнографические откровения.
Всюду:
в трамваях и парках, на улице и в очередях —
сидели, стояли и ходили люди с раскрытыми томиками и сложно водили пальцем, выискивая закон прочтения стиха.
А еще через тыщу лет – еще сенсация:
обнаружили рифму, и что читать надо то, что написано в строчках, и что ничего зашифровано не было.
Такие дела…
18 февраля, 1960Китайцы
624 тыс. т мух перебили китайцы.
Торжественное собрание: в районе уничтожили всех мух. Эстрада – кумачовый стол – президиум. В зале товарищи в синих френчах. В президиуме товарищи из товарищей. Собрание считается открытым… Слово предоставляется…
Речи.
Товарищи сменяют на трибуне товарищей.
Зал относится с полной китайской ответственностью. Слышно, как муха пролетит.
Вдруг услышали… Пролетела.
Муха! Муха в зале!!
– Синь-синь-сяо-МУХА, – сказал председатель.
– Синь-синь-сяо-МУХА!! – сказал президиум.
– Синь-синь-сяо-МУХА!! – сказал зал.
Все смешалось. Ловили муху.
Поймали. Казнили. Отнесли в президиум.
Собрание продолжается.
…Где-то сдают сухих комаров. Где-то обязательно должны сдавать сушеных комаров…
18.02.1960Черный день
Человечек.
Когда закурил, перетряхивал пачку – раз-два, два-раз. Высунется папироска – он ее обратно загонит. Спрячется – снова вытряхнет. Раз-два, два-раз. Потом, словно спохватится, – достанет. И снова: откроет коробок спичек, закроет. Закроет – откроет. Ширк-ширк – коробок в его руках. Уже, кажется, никогда спички не вынет. Вдруг – раз! – закурит.
Уходит – дверь прикроет – откроет, откроет – прикроет. Туда – сюда. Сюда – туда. Помашет дверью, словно прикрыть ее можно только с великой точностью…
Положит что-нибудь на стол… Чуть пододвинет. Потом обратно. Еще подвинет… Пока вещь не успокоится, словно на единственном для нее месте.
И был у него большой бумажник.
Отделений – раз, два, три… Много.
Одно отделение – для рублей, второе – для трешек, третье – для пятерок… Каждому сорту по отделению в этом бумажнике.
А каждая бумажка сложена в четыре раза.И специальный кошелечек для мелочи.Пересчитывает человечек деньги, они укладываются пирамидкой: внизу – самый большой квадратик, наверху – самый маленький…
Или можно по росту.
И досталось ему наследство. Тысяч пять.
Много вещей вдруг стало необходимо купить.
А тысяч всего пять.
И он решил так:
Ухнутся они – их и не было.
И жить ему будет – так же.
Ведь никогда ему отложить не удавалось…
А если черный день?
А про черный день – и ничего нет.
Надо бы их сохранить, 5 тысяч.
Но как-то приятно в то же время, чтобы не только он чувствовал, что у него есть деньги.
Положил в сберкассу.
КАК ОНИ ТАМ ЛЕЖАТ?
Беспокоился.
Снял, переложил в другую.
КАК ОНИ ТАМ ЛЕЖАТ?
Взял половину. Переложил еще в другую кассу.
Вынимал, вкладывал.
Клал, забирал.
ПЕРЕКЛАДЫВАЛ.
В одну кассу – три, в другую – две, в третью… – И нечего.
Тогда:
Из первой – пятьсот. В третью – пятьсот…
А кассиры поглядывают.
Докладывают каждую субботу куда надо.
А соседи в квартире поглядывают.
Откладывается у них в голове.
И на кухне разговоры:
– Один человек нес мешок. На нем синие очки, несет его по улице. А пацаны пошутили – чирк! А оттуда – как посыплется! как посыплется!..
– А то, еще у одного был чемодан с двойным дном…
с тройным!
с четверным!..
– А наш сосед ТОЖЕ странный человек…
А человечек беспокоился.
Еще раз переложил.
Тут-то и отделился от очереди один в плаще:
– ПРОЙДЕМТЕ.
А человечек то приоткроет сберкнижечку, то призакроет.
То приоткроет.
Не понимает: куда пройдемте?
– Я давно слежу за вами и все знаю.
Жена пришла на свидание, говорит:
– Черный день пришел, надо бы…
– Э-э-э, не-е-ет… Какой это черный день! Разве это черный день? Это еще не черный день. Надо – про черный день…
Разобрались – выпустили человечка.
И еще случилось что-то…
– Вот, пришел черный день, – говорит жена.
– Нет, – говорит человечек, – это еще не черный…
И не было у них в жизни черных дней.
02.03.1960Кощей бессмертный
(Старая история)
Ух! Ух! – Трясется лес.
Стонет земля под Кощеем.
Вот и хоромы.
Вот и дома.
Устал он, ух, как устал. Не такое теперь время.
А жена у него молодая, круглая.
И он говорит:
– А не пахнет ли тут человечьим духом?
Жена у него молодая, круглая…
Она и говорит:
– Полно тебе, нахватался в дороге. От самого и пахнет. А я тут бедная, молодая-круглая…
– Ну, ну, – говорит Кощей. – Что ты говоришь… Какие ж теперь бабы? Одна ты у меня.
– То-то.
А сама ему на стол ставит. И первое ему, и второе, и третье.
Угодила всем. Обтаял Кощей. Разлегся.
– Иди ко мне, – говорит.
А жена ему гладит волосы, говорит:
– Уж так я тебя люблю, так холю…
Скажи, где твоя душа?
– В венике, – ухмыльнулся Кощей. А про себя подумал грустно: «Старая история…»
На следующий день ушел Кощей, жена веник и помыла, и посушила, бантиком повязала, маслицем смазала.
Явился.
– Что-то тут челове… – А жена надула губки, круглые, красные. А Кощей видит: в углу веник сияет. – Ну, ну, не буду, – говорит. – Зверь я, зверь… Истинно Кощей. Нехорошо я к тебе отношусь. К жене своей единственной. Соврал я тебе вчера. А ты – хорошая, доверчивая – сказок даже не читала. Разве ж может душа быть в венике? Сама рассуди… Соврал я тебе.
Жена совсем расстроилась с виду. Размяк Кощей:
– Скажу я тебе: там, на чердаке, в сундуке – шкатулочка, в ней заячий хвостик…
В нем моя душа.
И вот на следующий день ушел Кощей, жена сундучок-то начистила, а из хвостика щепотку вырвала.
Приходит Кощей, шатается.
А жена молодая, круглая…
– Простудился я, что ли. Просквозило меня, продуло. Просек много – сквозняки. Сегодня уж точно человечиной пахнет. Ну, да ладно, сил моих нет.
Слег.
Жена хлопочет. И малина, и мед, и молоко. Выскочит, словно в погреб. А сама наверх. Щипнет – и обратно.
А Кощею все хуже.
А жена хлопочет. Градусник ставит.
Гладит его по волосам:
Уж я ли тебя не любила, уж я ли не холила…
Скажи своей женушке, где ты свои сокровища хранишь?
А Кощей вовсе обессилел. Рта раскрыть не может.
Приподымет только кверху два пальца…
И рука падает обратно.
А заячий хвостик совсем облысел.
А жена плачет:
– Неужто ты меня покинешь… Что я делать буду? Куда себя дену?
Скажи хоть, где свои сокровища хранишь-прячешь?
Тут Кощей собрался с остатними силами. Поднялся на чердак.
Хвост забрал.
А полюбовника съел.
И тут же поправился.
– Съесть бы тебя мало, – говорит жене, – да разрушать семью жалко.
И на что ты надеялась? Ведь я же бессмертный!
А жена и говорит:
– Виновата я, раскаиваюсь. Ошибалась.
– Старая история, – говорит Кощей. – Все вы начинали с веника… Бессмертный я.
Успокоилось все. Улеглось.
Говорит жена:
– Только скажи мне, что это ты все два пальца подымал, когда я про сокровища спрашивала? Думала, на чердак показываешь. А там ничего…
Говорит Кощей:
– Не подозревал я тебя. Думал, правда заболел. Умирать собрался. Столько живу – надоело. И совсем уже на сокровища показать хотел. Но только подниму руку – и не могу. Подниму – и не могу…
А раз не вышло – зачем тебе про сокровища знать?
Бессмертный я, бессмертный…
02.03.1960Родинка
Можно сходить в кино.
Взять билет за полтора рубля. Стоять у контроля и ждать, пока впустят.
Они обязаны впускать за час до сеанса!
Он войдет вместе со старушками и школьниками, мотающими уроки…
А когда впустят, можно рассматривать фото артистов, лица, знакомые до того, что странно, что они не с вашей лестницы. Или стенд о семилетке.
Можно купить мороженое, наконец…
Покурить с инвалидом в уборной.
Можно подняться наверх и листать журналы:
четырех матросов носило 49 дней в океане без еды, наша галактика расширяется и конечна, мы нашли друг друга! мы не виделись 10 лет… и вот благодаря вашему журналу…
А ему и находить некого. Никого и никогда не было.
А можно и не пойти в кино…
Соседка Марья Ивановна говорит, что чайник скипел.
Можно попить чаю… Он всегда покупает к чаю что-нибудь вкусненькое. Сегодня – пряники.
И стало ему как-то скучно:
была бы у него мама, был бы у него братец, звали бы его Вовкой… теперь бы он был большой и старый.
А еще лучше – было бы два брата.
И еще сестра.
Он отодвинул чайник и пряники и долго вертел перо.
«Помогите отыскать моих близких, – написал он. – Многим вы уже помогли найти своих близких родственников. Прошу теперь помочь мне.
Мы проживали где-то около Ленинграда, не могу вспомнить где. Маму, кажется, звали Верой.
Меня, сестру и двоих братьев (одного звали Вовкой) соседи отдали в детдом, какой – не знаю. Позже меня с сестрой привезли в другой детдом, а где остались братья – неизвестно. Из детдома меня взяли одни люди, а сестру – другие.
А я теперь живу тут».
Он перечитал. «Только как же они найдут?» – подумал он. И стал думать, каким бы он был в отличие от других.
И ничего не мог придумать.
И тогда приписал про родинку. Про большую родинку у брата Вовки. Такую большую, по которой узнают в книжках выросших на чужбине сыновей.
Помогите отыскать моих близких!
Очень прошу.
16.03.1960Однокашники
Петя Бойченко с 3-го класса собирал медную мелочь. К 10-му классу у него было два пуда. К V курсу – пять.
Он сел за задержку разменной монеты.
Во время летних каникул Вася Власов нашел на речке штык. Он сделал к нему ножны и хранил в столе до самой свадьбы.
Он сел за хранение холодного оружия.
Мой сосед по парте Колька Санин рассказал мне анекдот, а потом сознался, что я его слушал.
А Филька Шмаринов до сих пор гуляет на свободе.
21.03.1960Разводы
Помню, он учил меня курить во втором классе. Звали его Гапсек. Вообще-то он был Коля Иванов. Просто как-то на детском утреннике мы видели, почти весь наш двор видел, картину «Гобсек». А потом Колька принес огромный моток серебряной ленты. Мы, конечно, хотели поделить. Но он не дал. Все сказали, что он жмот, жох и жига. Но он и внимания не обратил. А один крикнул, что он Гапсек. Колька страшно рассердился на это прозвище и погнался за обидчиком. Тогда все закричали: «Гапсек! Гапсек!» Потом все забыли, кто такой был настоящий Гобсек, а вся лестница была исписана:
Гапсек – дурак,
Гапсек – жук,
Гапсек + Валя и т. д.
Я не поссорился с ребятами. Прошло время, и мы как-то редко стали встречаться. А столкнувшись, не знали о чем говорить.
Ребята побросали школу. Многие работали на заводе. Двое попали в исправительную колонию.
Сам я рос постепенно, а сталкиваясь с ними, удивлялся, как внезапно они выросли, что вот уже пошли в армию, а девчонки красят губы, а та, рыжая, – совсем недурна.
И мы как-то уже перестали здороваться. Вот только с Гапсеком… Он всегда широко расплывался в улыбке.
Потом кто-то вернулся из армии, кто-то стал чемпионом Ленинграда по боксу, кто-то заболел воспалением мозга (такой молодой!) и умер.
А девчонки таскали на руках детей.
Женился и Гапсек.
Все говорили, что бедная девушка, что он ей не пара. Она такая воспитанная, образованная…
А Гапсек потолстел, зарабатывал, не пил, приобрел телевизор и осуществил давнишнюю свою мечту – мотоцикл.
Родился маленький Гапсек.
А большой бегал по лестнице, обвешанный свертками. И вдруг что-то пошло не так.
В квартире снова говорили, что Гапсек ужасный человек, что бьет жену, что пьет и не работает.
А мать Гапсека говорила, что эта стерва хочет урвать площадь.
А Гапсек ходил какой-то потерянный.
Жена его сбегала в больницу, показала синяки и взяла справку о том, что она побита. Жена трясла перед Гапсеком справкой и говорила, что теперь-то он в ее руках.
А мать Гапсека сказала: «Дурак ты, дурак! Да на тебе же синяков еще больше. Пойди и возьми справку тоже. Не подскажи тебе, так ты так и будешь… Раззява».
И Гапсек взял. И доказал жене.
А жена все-таки подала в суд.
Суд разделил площадь: 1/3 – Гапсеку, 2/3 – жене с ребенком.
А площади 8 метров.
Гапсек ездил на мотоцикле и привез еще одну кровать. Так в комнате появился еще один муж, а Гапсек привел еще жену.
Когда родились дети, суд разделил гапсекову треть: 2/3 – второй жене с ребенком и 1/3 – ему.
Когда появились следующие, теперь уже две жены и два мужа, когда родились следующие дети, все развелись еще раз и каждый получил свою долю площади. И снова все возросло вдвое, и снова все развелись, и снова каждый получил свое…
А Гапсек все ездил на мотоцикле.
Предпоследним появился робкий молодой человек он обожал сырое тесто он приносил домой завернутое в целлофан тесто и входил в комнату после рабочего дня занимал свою 1/81 часть площади и стоя на одной ноге поджав вторую ел тесто прямо из целлофановой бумажки держа его на весу как он в таком положении мог но от него тоже родился ребенок и это бы еще ничего дело в том что когда площадь была разделена еще раз молодой человек привел робкую молодую девушку и я живущий тремя этажами ниже встретил ее на лестнице моя мама категорически против того чтобы эта девушка жила у нас во всем городе не нашлось балетных тапочек 43-го размера с большим трудом мне удалось выпросить их в балете ежедневно в ожидании решения суда я учусь стоять на пуанте и это бы еще ничего если бы было куда откинуть ногу………………………………
………………………………
………………………………
………………………………
………………………………
1000 лет мы прожили в подобной тесноте. Наши внуки научились летать. Они порхают под потолком и не пользуются площадью. Но они уже забивают кубатуру.
Им-то хорошо – они могут вылететь прямо в форточку…
Март, 1960Пафли
– Слышал, слышал, – сказал Зарембо, встретив меня в раздевалке.
– Что – слышал?
– Уж слышал, – сказал он и, подмигнув, ушел.
Поднимаясь по лестнице, я почувствовал себя тем более странно. Что-то очень непривычное было на этот раз, хотя я ничего такого не мог заметить: все было так же. Я уже совсем поднялся, и тут столкнулся с Иваном Филипычем.
– Что же это вы? – сказал он.
– А что? – сказал я, и что-то во мне сжалось.
– А вам уж надо бы и самому знать, – сказал он.
И вот его нет уже, а я вдруг осознаю, что же было такого непонятного, когда я поднимался по лестнице. Вот уже сколько я по этой лестнице хожу, там всегда только одно слово нацарапано было: почему-то «Культя». Не может быть! Я спустился, внимательно осмотрел стену. И действительно – никаких следов… И тут опять Иван Филипыч появился. Ничего не сказал, только посмотрел.
Когда я входил в чертежную, все словно бы замолчали, приподняли головы и замерли, на меня глядя. Я тихо проскользнул к своей доске.
… – почему-то визгливо пропел Слоним и замолчал так внезапно, что тишина вроде бы звякнула, когда наступила.
Я принялся за дело, и вдруг до меня дошло. «Распрягайте, хлопцы, коней» – вот что пел Слоним. Вот оно, оказывается, что.
Солнце – просто ужас, какое солнце! И синица – влетела и повисла на форточке вниз головой и вертит ею. А я просто веду эту линию, веду и, кажется, всю жизнь только ее и веду, и буду вести. Бумага – белая, линия – черная, кнопка – блестящая, резинка – мягкая, доска – ровная, табуретка – круглая и вертится, синица висит вниз головой и ею вертит; капли капают, солнце – яркое и круглое; крутится; капли по стеклу, круглые, катаются; кнопки – блестящие, круглые, крутятся. Пожалуй, кроме этих четырех, надо еще четыре по середкам воткнуть, чтобы бумага не топорщилась… Кнопки блестящие… А где же кнопки? Кто взял?