Корабль привидений и другие истории
Приехав к Тиули, он велел доложить о себе как о враче Хакаманкабудибабе, и случилось так, как он рассчитывал. Чудесное имя чрезвычайно отрекомендовало его старому дураку, так что он тотчас пригласил его к обеду. Хакаманкабудибаба явился к Тиули, и старик, побеседовав с ним едва час, решил подвергнуть лечению мудрого врача всех своих рабынь. Мустафа едва смог скрыть свою радость, что теперь опять увидит возлюбленную сестру, и с бьющимся сердцем последовал за Тиули, который повел его в сераль[7]. Они пришли в прекрасно убранную комнату, в которой, однако, никого не было.
– Хамбаба, или как тебя звать, милый врач, – сказал Тиули-Кос, – смотри-ка на то отверстие в стене! Там каждая из моих рабынь высунет руку, и ты сможешь тогда исследовать: болен или здоров пульс.
Мустафа мог возражать что угодно, – ему не дали видеть рабынь, но Тиули согласился всякий раз говорить ему, как они обыкновенно чувствовали себя прежде. Затем Тиули вынул из-за пояса длинную записку и громким голосом начал поодиночке вызывать своих рабынь, после чего из стены каждый раз высовывалась рука и врач исследовал пульс.
Было прочитано уже шесть имен, и все были объявлены здоровыми. Седьмою Тиули назвал Фатьму, и из-за стены выскользнула маленькая, белая ручка. Дрожа от радости, Мустафа схватил эту руку и с значительной миной объявил ее серьезно больной. Тиули сделался очень озабоченным и велел своему мудрому Хакаманкабудибабе скорее приготовить для нее лекарство. Врач вышел и написал на маленькой записке:
«Фатьма! Я спасу тебя, если ты решишься принять лекарство, которое на два дня сделает тебя мертвой. Я владею средством опять привести тебя к жизни. Если ты хочешь, то скажи только, что питье не помогло, и это будет для меня знаком, что ты на мой план соглашаешься».
Вскоре он вернулся в комнату, где его ожидал Тиули. Он принес с собой безвредное питье, еще раз пощупал у больной Фатьмы пульс и в то же время сунул ей под браслет записку, а питье подал ей через отверстие в стене. Тиули, казалось, был очень озабочен за Фатьму и осмотр остальных рабынь отложил до более удобного времени. Когда он вместе с Мустафой покинул комнату, то сказал печальным тоном:
– Хадибаба, скажи откровенно, что ты думаешь о болезни Фатьмы?
Хакаманкабудибаба отвечал с глубоким вздохом:
– Ах, господин, да дарует тебе Пророк утешение! У нее изнурительная лихорадка, которая может, пожалуй, отправить ее на тот свет.
Тогда Тиули разразился гневом:
– Что ты говоришь, проклятая собака, а не врач? Она, за которую я дал две тысячи золотых, должна умереть, как корова? Знай, что если ты не спасешь ее, то я отрублю тебе голову!
Мой брат заметил, что сделал глупость, и опять подал Тиули надежду. Когда они еще говорили так, из сераля пришел черный раб сказать врачу, что питье не помогло.
– Употреби все свое искусство, Хакамдабабельба, или как ты подписываешься, я заплачу тебе, что ты захочешь! – кричал Тиули-Кос, почти воя от страха потерять со смертью рабыни столько золота.
– Я дам ей настойку, которая избавит ее от всякого недуга, – отвечал мнимый врач.
– Да! да! дай ей скорее настойку! – рыдал старый Тиули.
Обрадованный Мустафа принес свой усыпляющий напиток. Отдав его черному рабу и показав, сколько нужно принять сразу, он пошел к Тиули сказать, что ему надо набрать у озера еще некоторых целебных трав, и поспешил за ворота. У озера, которое было недалеко от замка, он снял свою фальшивую одежду и бросил ее в воду, так что она забавно поплыла, а сам спрятался в кустах, дождался там ночи и тогда пробрался в склеп при замке Тиули.
Не прошло, вероятно, и часа, как Мустафы не было в замке, когда Тиули принесли ужасное известие, что его рабыня Фатьма находится при смерти. Он послал на озеро, чтобы скорей привести врача, но его посланные вернулись одни и рассказали ему, что бедный врач упал в воду и утонул – видно, как его черный плащ плавает посредине озера, а по временам из воды показывается его почтенная борода. Когда Тиули не видел уж никакого спасения, он стал проклинать себя и весь свет, рвать на себе бороду и биться головой об стену. Но все это не могло помочь, и Фатьма скоро испустила дух на руках остальных женщин. Услыхав известие о ее смерти, Тиули приказал скорее сделать гроб, потому что не мог выносить в доме покойника, и велел отнести труп в склеп. Носильщики принесли туда гроб, поскорее опустили его и убежали, потому что услыхали стоны и вздохи в других гробах.
Мустафа, спрятавшийся за гробами и оттуда обративший в бегство носильщиков гроба, вышел и зажег лампу, которую с этой целью принес с собой. Затем он вынул пузырек, содержавший пробуждающее лекарство, и поднял крышку с гроба Фатьмы. Но какой ужас охватил его, когда при свете лампы ему показались совершенно незнакомые черты лица! В гробу лежала не сестра моя и не Зораида, а совершенно другая. Ему нужно было много времени, чтобы опомниться от нового удара судьбы. Наконец сострадание превозмогло его гнев. Он открыл свой пузырек и влил мертвой лекарство. Она вздохнула, открыла глаза и, казалось, долго раздумывала, где она. Наконец она вспомнила случившееся, встала из гроба и бросилась к ногам Мустафы.
– Как мне благодарить тебя, доброе существо, – воскликнула она, – за то, что ты освободил меня из моего ужасного плена!
Мустафа прервал ее изъявления благодарности вопросом, как же это произошло, что спасена она, а не его сестра Фатьма. Она изумленно посмотрела на него.
– Только теперь мне становится ясным мое спасение, которое прежде мне было непонятно, – отвечала она. – Знай, что в том замке меня звали Фатьмой и мне ты отдал и свою записку, и спасительное питье.
Мой брат потребовал у спасенной рабыни дать ему сведения о его сестре и Зораиде и узнал, что обе они находятся в замке, но, по обыкновению Тиули, получили другие имена: теперь их зовут Мирза и Нурмагаль. Когда Фатьма, спасенная рабыня, увидела, что мой брат так поражен этой ошибкой, она стала ободрять его и обещала сказать ему средство, как можно все-таки спасти обеих девушек. Ободренный этой мыслью, Мустафа возымел новую надежду. Он попросил Фатьму назвать ему это средство, и она сказала:
– Хотя я только пять месяцев была рабыней Тиули, однако с самого начала думала о спасении, но для меня одной оно было слишком трудно. На внутреннем дворе замка ты, вероятно, заметил фонтан, который выбрасывает воду из десяти труб. Этот фонтан бросился мне в глаза, я вспомнила, что в доме своего отца я видела такой же, к которому вода притекала через обширный водопровод. Чтобы узнать, так же ли построен этот фонтан, я однажды стала расхваливать перед Тиули его великолепие и спросила, кто его строил. «Я сам построил его, – отвечал он, – и то, что ты видишь здесь, еще пустяки: вода течет сюда из ручья по крайней мере за тысячу шагов и проходит по сводчатому водопроводу высотой по меньшей мере в человеческий рост; и все это я сам устроил». Услышав это, я часто стала желать только на одно мгновение иметь мужскую силу, чтобы вынуть камень из стенки фонтана, – тогда я могла бы бежать куда захотела. Я укажу тебе этот водопровод; через него ты сможешь проникнуть ночью в замок и освободить тех рабынь. Но ты должен иметь с собой по крайней мере еще двух человек, чтобы осилить рабов, которые ночью стерегут сераль.
Так говорила Фатьма, а мой брат Мустафа, хотя уже дважды обманывался в своих надеждах, еще раз собрался с духом и надеялся с помощью Аллаха привести в исполнение план рабыни. Он обещал ей позаботиться о ее дальнейшем отъезде на родину, если она поможет ему проникнуть в замок. Но его заботила еще одна мысль: откуда достать двух или трех верных помощников. Тогда он вспомнил кинжал Орбазана и данное им обещание поспешить к нему на помощь когда будет нужно; поэтому он вместе с Фатьмой вышел из склепа, чтобы отыскать знаменитого разбойника.
В том самом городе, где он превратился во врача, он на последние деньги купил коня и поселил Фатьму у одной бедной женщины в предместье. Сам он поспешил к тем горам, где в первый раз встретил Орбазана, и через три дня приехал туда. Скоро он опять нашел те палатки и неожиданно вошел к Орбазану, который дружески приветствовал его. Мустафа рассказал ему о своих неудавшихся попытках, причем суровый Орбазан иногда не мог удержаться от смеха, особенно когда представлял себе врача Хакаманкабудибабу. Но изменой карлика он был взбешен и поклялся собственноручно повесить его, где бы ни нашел его. А моему брату он обещал быть готовым на помощь тотчас же, как только он подкрепится после пути. Поэтому на ночь Мустафа опять остался в палатке Орбазана, а с первой утренней зарей они выехали, и Орбазан взял с собой трех человек из своих самых храбрых людей, на хороших лошадях и хорошо вооруженных. Они поехали быстро и через два дня прибыли в тот маленький город, где Мустафа оставил спасенную Фатьму. Оттуда они вместе с ней поехали дальше к небольшому лесу, откуда на незначительном расстоянии можно было видеть замок Тиули; там они расположились, чтобы дождаться ночи. Как только стемнело, они, по указаниям Фатьмы, стали красться к ручью, где начинался водопровод, и скоро нашли его. Здесь они оставили Фатьму и одного слугу с конями и приготовились спускаться. Но прежде чем они спустились, Фатьма еще раз подробно повторила им, что через фонтан они придут на внутренний двор замка, там направо и налево в углу две башни, и за шестой дверью, считая от башни направо, находятся Фатьма и Зораида, охраняемые двумя черными рабами. Запасшись оружием и ломами, Мустафа, Орбазан и двое других разбойников спустились в водопровод; хотя они почти до пояса погрузились в воду, но тем не менее бодро пошли вперед. Через полчаса они пришли к самому фонтану и тотчас же взялись за свои ломы. Стена была толстая и крепкая, но не могла долго противостоять соединенным силам четырех человек. Скоро они пробили отверстие, достаточно большое, чтобы можно было удобно пролезть. Сперва пролез Орбазан и помог пролезть другим. Когда все они были на дворе, они стали осматривать находившуюся перед ними сторону замка, чтобы разыскать описанную дверь. Но они не были согласны, какая это дверь, потому что, считая от правой башни к левой, нашли заделанную дверь и не знали, пропускала ее Фатьма или тоже считала. Но Орбазан не стал долго раздумывать.
– Мой добрый меч откроет мне всякую дверь! – воскликнул он и подошел к шестой двери, а другие последовали за ним.
Они открыли дверь и нашли шестерых черных рабов, которые лежали на полу и спали. Увидев, что попали не в ту дверь, они уже хотели опять потихоньку уйти, как в углу приподнялась какая-то фигура и хорошо знакомым голосом закричала о помощи. Это был карлик из лагеря Орбазана. Но еще прежде чем чернокожие узнали хорошенько, что с ними случилось, Орбазан бросился на карлика, разорвал свой пояс, заткнул ему рот и связал руки за спиной. Потом он обратился к рабам, из которых некоторые уже были наполовину связаны Мустафой и двумя другими, и помог совершенно одолеть их. Рабам приставили к груди кинжалы и спросили, где Нурмагаль и Мирза. Они признались, что девушки в соседней комнате. Мустафа бросился в эту комнату и встретил Фатьму и Зораиду, которых разбудил шум. Они быстро собрали свои украшения и платья и последовали за Мустафой. Между тем оба разбойника предлагали Орбазану награбить, что найдется, но он запретил им это и сказал:
– Про Орбазана не должны говорить, что он ночью влезает в дома красть золото!
Мустафа и спасенные девушки быстро пролезли в водопровод, а Орбазан обещал тотчас же последовать за ними.
Когда они спускались в водопровод, Орбазан и один из разбойников взяли карлика и вывели его на двор; здесь они обвязали вокруг его шеи шелковый шнурок, взятый ими для этого с собой, и повесили его на самом высоком шпице фонтана. Наказав так измену несчастного, они сами тоже спустились в водопровод и последовали за Мустафой. Обе девушки со слезами благодарили своего великодушного спасителя Орбазана, а он торопил их, так как было очень вероятно, что Тиули велит преследовать их во все стороны.
На другой день Мустафа и спасенные девушки с глубоким умилением расстались с Орбазаном. Право, они никогда не забудут его! А Фатьма, освобожденная рабыня, отправилась переодетой в Бальсору, чтобы там сесть на корабль и уехать на родину.
После короткого и приятного путешествия мои родственники прибыли домой. Радость свидания чуть не убила моего старого отца. На другой день после их приезда он устроил большое торжество, в котором принимал участие весь город. Мой брат должен был рассказать свою историю перед большим собранием родственников и друзей, и они единогласно хвалили его и благородного разбойника.
А когда мой брат кончил, отец встал и подвел к нему Зораиду.
– Так я снимаю, – сказал он торжественным голосом, – свое проклятие с твоей головы! Возьми Зораиду как награду, которую ты завоевал себе своим неутомимым усердием; прими мое отцовское благословение, и пусть у нашего города никогда не будет недостатка в людях, подобных тебе в братской любви, уме и усердии!
Караван достиг конца пустыни, и путники радостно приветствовали зеленые лужайки и густолиственные деревья – они много дней были лишены их прелестного вида. Караван-сарай, который они выбрали себе для ночлега, лежал в прекрасной долине, и хотя в нем было мало удобств и прохлады, однако все общество стало веселее и откровеннее чем когда-либо: ведь мысль, что они избавились от опасностей и лишений, сопряженных с путешествием по пустыне, раскрыла все сердца и настроила душу к шуткам и веселью. Мулей, молодой, веселый купец, стал танцевать комические танцы и при этом пел песни, которые даже у серьезного грека Цалейкоса вызывали улыбку. Мало того что он развеселил своих товарищей танцами и игрой, он еще преподнес им обещанный рассказ и, отдохнув от своих прыжков, стал рассказывать так…
Рассказ о Маленьком Муке
В Никее, моем милом родном городе, жил один человек, которого звали Маленьким Муком. Хотя тогда я был еще очень молод, но могу представить его себе еще вполне хорошо, особенно потому, что однажды из-за него отец высек меня до полусмерти. Маленький Мук, когда я его знал, был уже стариком, но ростом всего в три или четыре фута, причем имел странную фигуру, потому что его тело, такое маленькое и изящное, должно было носить голову гораздо больше и толще, чем у других людей. Он жил совершенно один в большом доме и даже сам варил себе пищу, причем в городе не знали бы, жив он или умер – ведь он выходил только раз в месяц, – если бы в обеденный час из его дома не поднимался густой дым; но по вечерам часто видели, как он взад и вперед ходит по крыше, хотя с улицы казалось, что по крыше бегает одна только его большая голова.
Я и мои товарищи были злыми мальчиками, которые охотно дразнили и насмехались над всеми; поэтому всякий раз, когда Маленький Мук выходил из дома, для нас был праздник. В определенный день мы собирались перед его домом и ждали, пока он выйдет. Когда отворялась дверь и сперва выглядывала большая голова с еще большим тюрбаном, когда затем следовало остальное тельце, одетое в потертый плащик, широкие шаровары и широкий пояс, на котором висел длинный кинжал, такой длинный, что не знаешь, Мук ли надет на кинжал или кинжал на Мука, когда он так выходил, то воздух оглашался нашим радостным криком.
Мы бросали вверх свои шапки и как сумасшедшие плясали вокруг него. А Маленький Мук важным киванием головы кланялся нам и медленным шагом шел вниз по улице, причем шлепал ногами, потому что на нем были большие, широкие туфли, каких я еще никогда не видал. Мы, мальчики, бежали за ним и все кричали: «Маленький Мук, Маленький Мук!» У нас даже была веселая песенка, которую мы иногда пели в честь него; в ней говорилось:
Карлик Мук, карлик Мук,В большом доме ты живешь,В месяц раз на улицу идешь!Оглянись-ка на себя —Ведь головка с гору у тебя!Посмотри-ка ты вокругИ поймай нас, карлик Мук!Мы часто забавлялись так, и, к своему стыду, я должен сознаться, что поступал хуже всех: часто дергал Мука за плащик и раз даже наступил ему сзади на большие туфли, так что он упал. Это показалось мне очень смешным, но мой смех прошел, когда я увидел, что Маленький Мук подходит к дому моего отца. Он вошел прямо в дом и некоторое время оставался там. Я спрятался у двери и видел, как Маленький Мук опять вышел в сопровождении моего отца, который почтительно держал его за руку и у двери с поклонами простился с ним. Я почувствовал себя не совсем хорошо и поэтому долго оставался в своей засаде, но наконец меня выгнал голод, которого я боялся сильнее побоев, и я смиренно и с опущенной головой предстал пред отцом.
– Ты, как я слышу, издевался над нашим добрым Муком? – сказал он очень строгим тоном. – Я расскажу тебе историю этого Мука, и ты, наверно, не будешь больше насмехаться над ним, но прежде и после этого ты получишь обычное. – А обычным были двадцать пять ударов, которые он обыкновенно отсчитывал слишком точно. Поэтому он взял свою длинную трубку, отвинтил янтарный мундштук и отделал меня сильнее, чем когда-либо раньше.
Когда двадцать пять ударов были получены сполна, он велел мне внимательно слушать и стал рассказывать о Маленьком Муке.
Отец Маленького Мука, которого зовут, собственно, Мукра, был здесь, в Никее, уважаемым, но бедным человеком. Он жил почти так же уединенно, как теперь живет его сын; последнего он, конечно, не мог терпеть, стыдясь его фигуры карлика, и поэтому предоставил ему расти в невежестве. Маленький Мук даже шестнадцати лет был еще веселым ребенком, и отец, человек серьезный, всегда порицал его за то, что он еще так глуп и наивен, когда ему уже давно следовало бы выйти из детских лет.
Однажды старик неудачно упал, расшибся и умер, оставив Маленького Мука бедным и неученым. Жестокие родственники, которым умерший был должен больше, чем мог заплатить, выгнали бедного малютку из дома и посоветовали ему идти по свету и искать свое счастье. Маленький Мук отвечал, что он уже готов в путь, но просил себе только отцовскую одежду, которую ему и отдали. Его отец был высоким, сильным человеком, и поэтому его платье не годилось сыну. Однако Мук скоро нашелся: он обрезал то, что было слишком длинно, и потом надел. Но он, по-видимому, забыл, что должен обрезать и в ширину, и вот почему на нем та странная одежда, которую можно видеть еще и теперь: большой тюрбан, широкий пояс, широкие шаровары, синий плащик – все это наследство его отца, которое он носит с тех пор. Он заткнул за пояс длинный дамасский кинжал своего отца, взял палочку и вышел за ворота.
Мук весело бродил целый день, потому что ведь он отправился искать свое счастье. Если он видел на земле осколок стекла, блестевший на солнечном свете, то, наверно, прятал его в карман, думая, что он превратится в прекраснейший алмаз; если видел вдали купол мечети, сиявший как в огне, если видел озеро, блестящее как зеркало, то с радостью спешил к ним, думая, что пришел в волшебную страну. Но увы! Вблизи эти призраки исчезали, а его усталость и его бурчащий от голода желудок слишком скоро напомнили ему, что он находится еще в стране смертных. Так он проходил два дня, голодный и печальный, и отчаялся найти свое счастье; полевые плоды были его единственной пищей, жесткая земля – его ночлегом.
Утром на третий, день он увидел с возвышенности большой город. Полумесяц ярко сиял на его зубцах, пестрые флаги развевались на крышах и, казалось, манили к себе Маленького Мука. Пораженный, он остановился и стал рассматривать город и местность. «Да, там малютка Мук найдет свое счастье, – сказал он сам себе и, несмотря на свою усталость, подпрыгнул. – Там или нигде!» Он собрал все свои силы и пошел к городу. Но хотя город казался совсем близко, однако Мук смог достигнуть его только в полдень, потому что его маленькие ноги почти совсем отказывались служить ему и он часто должен был садиться в тень пальмы, чтобы отдохнуть.
Наконец он подошел к воротам города. Он оправил свой плащик, красивее повязал тюрбан, надел пояс еще шире и заткнул длинный кинжал более криво. Потом он стер с башмаков пыль, взял свою палочку и бодро вошел в ворота.
Он прошел уже несколько улиц, но нигде не отворялась дверь, нигде не кричали, как он воображал: «Маленький Мук, войди, поешь и попей и дай отдохнуть своим ножкам!»
Когда он у одного большого прекрасного дома опять очень тоскливо смотрел вверх, отворилось окно, выглянула старая женщина и стала звать певучим голосом:
Сюда, сюда!Кашка сварена,Стол уж накрыт,Был бы у вас аппетит!Соседушки, сюда,Кашка сварена!Дверь отворилась, и Мук увидел, что в дом вошло множество собак и кошек. Несколько минут он стоял в нерешительности, последовать ли ему приглашению, но наконец собрался с духом и пошел в дом. Перед ним шли несколько молодых кошечек, и он решил следовать за ними, потому что они, может быть, знали кухню лучше его.
Когда Мук поднялся по лестнице, он встретил ту старую женщину, которая выглядывала в окно. Она сердито посмотрела на него и спросила, что ему нужно.
– Ведь ты всех приглашала к своей каше, – отвечал Маленький Мук, – а я очень голоден и поэтому тоже пришел.
Старуха громко засмеялась и сказала:
– Откуда же ты пришел, чудак? Весь город знает, что я варю кашу только для своих милых кошек и иногда, как ты видишь, приглашаю в их общество соседей.
Маленький Мук рассказал старой женщине, как тяжело ему пришлось после смерти отца, и стал просить ее дать ему сегодня поесть вместе с ее кошками. Старуха, которой понравился чистосердечный рассказ малютки, позволила ему быть ее гостем и вдоволь дала ему поесть и попить. Когда он насытился и подкрепился, она долго глядела на него и затем сказала:
– Маленький Мук, оставайся у меня на службе! У тебя будет пустяшная работа и очень хорошее содержание.
Мук, которому понравилась кошачья каша, согласился и таким образом стал слугой госпожи Ахавци. У него была легкая, но странная служба. У госпожи Ахавци были два кота и четыре кошки; Маленький Мук должен был каждое утро чесать им шерсть и натирать их драгоценными мазями. Если хозяйка уходила, он должен был присматривать за ними; когда они ели, он подавал им блюда, а ночью укладывал их на шелковые подушки и укутывал бархатными одеялами. В доме были еще несколько маленьких собак; им он тоже должен был прислуживать, но с ними было не так много хлопот, как с кошками, с которыми госпожа Ахавци обращалась как с собственными детьми. Впрочем, Мук вел такую же одинокую жизнь, как в доме своего отца, потому что, кроме госпожи, он целый день видел только собак и кошек. Некоторое время Маленькому Муку жилось вполне хорошо: у него всегда была еда и мало работы, а старая госпожа, по-видимому, была очень довольна им. Но мало-помалу кошки стали шаловливыми: когда старуха уходила, они как бешеные начинали прыгать по комнатам, разбрасывали все вещи и разбивали много прекрасной посуды, которая попадалась им. А услыхав, что хозяйка идет по лестнице, они залезали на свои подушки и как ни в чем не бывало виляли хвостами. Видя свои комнаты опустошенными, госпожа Ахавци сердилась и все сваливала на Мука. Он мог как угодно уверять ее в своей невиновности, – она верила своим кошкам, которые так невинно смотрели, больше, чем своему слуге.
Маленький Мук был очень огорчен, что и здесь не нашел своего счастья, и про себя решил оставить службу у госпожи Ахавци. Но так как при первом своем путешествии он испытал, как плохо жить без денег, то решил каким-нибудь образом получить плату, которую его повелительница всегда обещала ему, но никогда не давала. В доме госпожи Ахавци находилась комната, которая всегда была заперта и внутренность которой Мук никогда не видал. Но он слышал, что хозяйка часто возится в ней, и очень охотно узнал бы, что она там спрятала. Когда он стал думать о деньгах для путешествия, ему пришло в голову, что там, может быть, спрятаны сокровища хозяйки. Но дверь всегда была крепко заперта, и поэтому он никогда не мог пробраться к сокро- вищам.
Однажды утром, когда госпожа Ахавци ушла, одна из собачек, с которой хозяйка обращалась всегда очень грубо, но у которой Мук разными дружескими услугами приобрел большое расположение, стала дергать его за широкие шаровары и при этом вела себя так, как если бы Мук должен был следовать за ней. Мук, который охотно играл с собаками, пошел за ней, и что же! – собачка привела его в спальню госпожи Ахавци к маленькой двери, которой он прежде никогда там не замечал; дверь была полуоткрыта. Собачка вошла, а Мук последовал за ней, и как радостно он был поражен, увидев, что находится в той комнате, которая уже давно была целью его желаний. Он стал везде осматривать, нельзя ли найти денег, но ничего не находил. Кругом были только старые платья и причудливой формы сосуды. Один из этих сосудов привлек к себе его особенное внимание. Он был из хрусталя, и на нем были вырезаны прекрасные фигуры. Мук поднял его и стал поворачивать во все стороны. О ужас! Он не заметил, что у сосуда была неплотно прилегавшая к нему крышка. Крышка упала и разбилась на тысячу кусков.