Голова Клотильды. Н о в е л л ы

Господь то от Святого Духа! То есть он по лучу прошел! Сам Бог направил свое зерцало и его отражение в чрево пришло. Это же чудо из чудес! И родился на земле сам Бог. Словами это не передашь. Это надо внутренне воспринять.

Я прошу тебя читать каждый день псалмы. И лучше всего 90 псалом. Или хотя бы одно слово из любого псалма. Или просто на книгу глазами посмотреть – и то хорошо. Глаза смотрят, что книга лежит рядом. Сейчас это лучше, чем всякая Лестница Якоба. Держись своего дома, своих родных. Чтобы с тобой было только то, что радует и что оберегает. Не верь никому, кто хочет помочь тебе. Будь осторожна. Они очень изощренные. И так, будто соломку все подкладывают под тебя. Типа ты стала падать, а мы соломку подложили. А это – Бог. А Бог для меня – это Троица и Богородица с ними. Потому что она всегда держит сына своего на рученьках. При ней всегда Господь. Такой малыш – а он уже Бог. Вот счастье! Для кого то это абстракция, а для меня он живой.

Спасибо тебе за Микеланджело и за то самое напоминание о молочном мраморе. Потому что он – молочный. Он же у нее на рученьках, как молочный еще, грудной. Потому что всю жизнь мама кормит свое дитя.

Прости меня Бог за всю боль моего дитя и за боль всех моих родных, которые ушли и которые сейчас с Богом. Потому что они у меня святые все. Потому что если бы ты видела только их глаза. Эти особенные глаза. И страдали они в этом мире столько из-за этих особенных глаз. И из-за своей особенной души и из-за любви к жизни. Из-за наивности своей. И даже боль наивность им эту оставила.

Мне такое пришлось пережить! Почему это случилось? Ребенок ушел. Я должна была найти причины. И я пошла искать. Это сложный путь. Это ежеминутный выбор. Это одиночество в зверином мире. Такая внутренняя боль. Эта потеря изменила ход моих дел. Я оставила свою любимую работу. Я много размышляла и копила материал. Я до сих пор иду. И дороже пути для меня нету. Я познала это когда поняла – смерть на пороге стоит. И тогда я пошла на схватку со смертью, которая шла на меня, чтобы потом заглотить. И я со смертью насмерть дралась. Я с мечом – и она с мечом. Меня батюшка мой, Отец Небесный учил, как надо меч держать. Так и говорил: Ева, доченька моя, вот так надо! И я вспоминала.

И тогда я стала так молится, что коленочки мои трещали. А я стояла и не шевелилась. И тогда икона разверзлась и увидела я живые глаза маменьки Божьей. И смерть отошла. И впредь она исчезнет и растворится в молитвах. Смерти нет.

Царствия тебе Небесного, ребенок. Света тебе большого, Руслан! Я прошу, ты подожди немного. Я молюсь. Подожди. Все будет хорошо.

Благодарю тебя, Джоконда, что ты так близко к сердцу воспринимаешь все эти подлинные истории и прошу простить меня, что я все о своем и о своем. Но мне очень важно это проговорить. Я говорю тебе только то, что я сама через себя провела, познала.

Сегодня Страстная Пятница. Ну вот, опять! Прости меня за слезы. Который раз! Я не могу себе этого представить! У меня иногда волосы на голове шевелятся, когда я это представляю. Это было ужасно. Джоконда, они знали, что это Он. Это страшно! Они знали, что это Он и все равно плевали ему в лицо! Чем больше он делал им добра, тем больше они злились. Потому что зависть их поглотила. Зависть, ревность и жадность.

Это как раз суть в том, что сегодня Страстная Пятница. И если вы убиваете друг друга – ну что ж… Сам Иуда с осины спрыгнет и будет с вами дело иметь. Вот увидите!

Сохрани себя, пожалуйста. Сейчас это очень важно. Будь внимательной. Они ведь знали, что это Он, понимаешь? Знали!! Представляешь, какая злоба?!

Я хочу еще добавить. Что это его выбор. Он сознательно это сделал. Потому что он мог уйти от этого. Он мог поступить, как фараоны. Он мог на глазах вознестись, как луч. Потому что так фараоны ушли. Но он по своему пошел.

Еще раз прошу тебя – сохрани себя.

Держись Бога, Святого Духа. Богородицы держись. Перед рассветом сумерки сгущаются.

.

Мы очень долго во лжи. Может с самого детства. Может с самого рождения. Попробуй в игольное ушко заправить кривую нитку. Даже иголка и та могла быть уже кривой. Когда кругом кривизна, очень сложно попасть в эти врата.

Зависти много… Души заковались. Сердца захлопнулись. Глаза запакованы – не горят. Они вроде бы как открыты, но совершенно закрыты. В глазах радости нет. Она лишь отрепетированная.

Ложь, зависть и жадность. От этого задыхаешься. Врут с блеском гневным в глазах! Знаешь, какие коконы может создавать злость? А самое страшное знаешь что? Жадность! Поэтому прошу тебя, послушай историю мою. Я знаю – ты не предашь. И пожалуйста, поверь. Я попробую передать свет…

Ева отвела глаза в сторону и они начали наполняться слезами.

– И еще. Я прошу: выбирай, пожалуйста, Бога. Потому, что только он сможет помочь. Он есть то, что в сердце.

Мы сидели в ее маленьком домике, утопающем в кружеве лимонных роз. Он находился в пригороде Лондона. Нашим любимым местом в доме была кухня. Там всегда было тепло и очень уютно. Посередине кухни стоял дубовый стол, покрытый белой самотканой скатертью, вышитой вручную. Два деревянных стула и маленький сундучок чуть поодаль. Вот и вся нехитрая мебель. Но особенно мне было по душе ее редкое старинное окно, одетое в штору из махрового бархата цвета чернослива – словно в черную рясу. Она насквозь пропиталась горько-пряным запахом шоколада и ванили. А царствовал над всеми этими запахами – аромат горячего вишневого пунша. Ева подала мне фарфоровую чашечку:

– Этот пунш любила готовить моя бабушка. По особому рецепту. Я рада, что вдыхаю этот сладкий, дразнящий аромат вишни вместе с тобой, моя милая, добрая. Эти нектары так приятны мне по вкусу…

Меня воспитывала бабушка. Она учила меня делать реверансы: правильно вытянуть ножку, спиночку ровно держать: «Пяточка – носочек… Смотри на меня и улыбнись. Да только глазоньками… головушку на бочок… Да ты моя хорошая, да ты моя любимая…»

Бабушкин смех – колокольчик нежный! Столько слов, столько ласки. Мед разлит в душе. Меня напоили этой силой…

Ева достала маленькие ложечки, сделанные из перламутровой ракушки, с золотой, ювелирной работы ручкой.

– Это оставил мне мой род. Ложки с вензелями.

Мой род – царственный.

Эти руки меня нянчили. Они меня баюкали, сказки рассказывали…

Ева подошла к окну и открыла шторы, чтобы видеть сад, в котором играли ее собаки. Затем она снова села за стол.

– Я была тогда на острове… На одном далеком, неведомом острове…

Ева начала свой рассказ очень тихо. Она смотрела не на меня, а куда-то в сторону. Как будто в какой-то воображаемый экран, где оживало ее таинственное былое. Словно открылась завеса времени и она увидела там себя.

– … в научной экспедиции…

Ах, Джоконда! Что это за остров! Это остров сокровищ! Как найти слова, чтобы передать тебе то состояние… Представь, что ты попала в огромный зеленый камень – колумбийский бархатный изумруд и живешь в этом камне…

На острове находилась моя закрытая лаборатория. Время от времени я ставила там опыты. Я называла ее своей кельей. Я привыкла работать в изоляции. Кругом должна царить тишина храма. Мне нравилось это обречение на одиночество. Я всегда в себе. Чаще всего – в себе. Поэтому я отправилась на остров. Там я исполняла обряды. Монастырские правила. Они переданы мне по роду. Для этого я использую природу. Я должна была уйти в грот: в свой грот. Уйти в себя, чтобы познать себя.

Именно тогда я почувствовала, что пришло время хоть как-то в себе разобраться и хоть как-то начать понимать себя. Вспомнить себя. Надо об этом писать, думать. Говорить о себе. Но у нас же запрет: «Почему ты все о себе да о себе»… А о ком же? О ком же?

Я всегда общаюсь с человеком, который дороже мне всех на свете. И это есть я сама!

Мне жаль… Правда жаль… Совершенно не хотят себя найти… раскопать… Однако у них много сил и есть время на то, чтобы проверять меня. Прямо сосредоточились. Они только притворяются, что брезгливые. А сами любят копаться в чужом белье: где-то что-то потрогали, где-то что-то понюхали, где-то что-то отлили… Прости, пожалуйста, за это выражение, язык настолько опорочен…

Лезут, засовываются, в окна заглядывают – издалека: я думаю, уже бинокли купили – следят. У них ухо становится, как гармошка – оно вытягивается, растягивается. Ночью выходишь – стараются увидеть, почувствовать: куда пошла, когда пришла… А в уме ли она? А вдруг она… Вот интересно!

А в уме ли вы?

Зачем я вам? Наблюдайте за собой! Вам это пригодится…

Ленивые очень. Ленивые… Им хочется лежать. Им это нравиться. Вроде как роскошь любят. А что такое роскошь? Арабская сказка? На подушках валяешься, вкушаешь сладкие дыни, кожурки тут же валяются. Там много валяний. Там только и хотели, что валяться на подушках. Туда-сюда… Засыпать, тут же вставать, идти в душ, опять дыня… Но их утонченность – это запутанность. В арабской вязи можно завязнуть…

Извини, моя хорошая, за пошлые картинки. Мне захотелось это сказать.

Я говорила про остров… На острове началось мое исследование себя. Я шла Путь. Путь к самой себе.

У меня все есть. Все самое лучшее.

Коробка карандашей. Карандаш надо уметь точить. Этому искусству меня научил мой папа.

Мой альбом для рисования постепенно наполнялся набросками и эскизами. Я очень люблю живопись. Особенно акварель. Ведь акварель нужна. Картины нужны.

Акварель – это сама нежность. Это само дыхание. Это как ты вдохнул и выдохнул: аккуратненько-аккуратненько. Наверное, даже дыхание приостанавливается, потому что акварель сама дышит. Она глубинная. Как куда-то далеко-далеко уходишь. Как рассвет. Как древние иероглифы. Раз – и все. Мгновение!

Акварель – она разовая. Ее не исправишь. Вот масло – это другое.

Меня интересует все искусство. Я живу им. Оно у меня в крови.

Все это сказалось на моем образе: утонченно-творческом.

Я всегда испытываю какой-то голод по настоящему искусству..

Когда говорят: «Я люблю только Баха», они лгут. Как можно сказать – я люблю только осень? Я тоже люблю осень. И весну. Но зиму я тоже люблю. Воздух чистый и звенящий и румянец на щеках. Снега лежат, как зеркало и все вокруг делают светлым. Холод – он всегда очищает. Можно ли говорить «Я люблю только белую розу»? Есть еще и красная. Черная. Кремовая роза – ей веришь… Ведь у вас на столе и красная, и черная икра, и каша, и капуста квашеная. Вы же не можете всю жизнь есть только черную икру? Или можете…

В тот день я стояла на плоском камне. На том самом камне, откуда берет начало моя история…

Ева вдруг замолчала. Ее лицо резко изменилось. Мне показалось, что ей стало холодно. Сидит она и как будто зябнет, поеживается в состоянии болезненности. Слезы душили ее.

Боясь спугнуть ее воспоминания, я сидела в полной тишине.

Всегда, когда я слушала ее странные рассказы, я смотрела на зеркальный пол кухни, выложенный в марокканском стиле.

Множество цветных осколков создавали причудливые арабески и затягивали внутрь, словно калейдоскоп. Сказы и сказания Евы начинали оживать в сумасшедших узорах арабесок. Играя своими зеркалами, арабески вдруг начинали открывать мне картины из живых историй Евы – такие реальные, как из волшебного сна! И я странствовала вместе с ней…

– Камень лежал на краю обрыва, но это не пугало меня. Он отлично подходил для моего упражнения Свет. Эти духовные упражнения я должна исполнять в полном одиночестве.

Но что это был за камень! Это был камень камней! Редкой красоты алмаз – черный горный хрусталь. Как черное зеркало. Он размножался черными кристаллами и был похож на огромную гроздь из отточенных карандашей. Из него выходил яркий свет и раздвигался в радугу…

У камня очень глубинная память. Он хранит память миллионы лет. Каждый осколок камня помнит ту скалу, с которой он пришел. Каждая песчинка хранит в себе память океана. Песок – это вода. Если камень выжать, из него польется вода. Вода вся выйдет и останется одна шкурка.

Раз камни имеют память – значит они живые.

У камня особое дыхание. И каждая его песчинка дышит.

Камень в Помпеях – абсолютно живой. И каждое наше касание к этому камню и каждый звук расширяют его память. Память Помпей так расширилась, что она начинает нам что-то показывать.

В камень может запечататься чей-то дух. Животного, например. А иногда и человека. Если человек входит в камень, то он становится потаенным. Как бы внутри себя. Это как куколка. Бабочка внутри своей куколки осознает себя бабочкой, но она не может летать. Или вот, вспомни легенду о скульпторе. Из слоновой кости он изваял совершенную Деву. Через свои руки, он впечатался в кость, как в камень… Он полюбил самого себя!

У меня есть мечта – прикоснуться к кусочку того камня, на котором стоял Серафим Саровский…

На острове, на черном камне я исполняла одну монастырскую технику: единение души, чувств, мысли и тела. Это как то, когда ты читаешь молитву. Ты становишься един. Стоя на камне, в какой-то момент я услышала странную мелодию. Пошел какой-то скрип. Какие-то легкие вдохи и выдохи. Идет голос. Это был голос Земли. И тогда я поняла: я услышала песнь планет. В космосе планеты двигаются и поют! Представляешь? Планеты поют!

Сейчас у меня прошмыгнула мысль, что я якобы много якаю. Что я такая, такая… Я просто хочу передать свой опыт.

Вдруг, камень подо мной зашевелился, закачался и… И дальше я кубарем лечу в пропасть…

Представь себе, что ты летишь в черную пустоту.

И эта пустота – абсолютная бездна. Манящая бездна.

Ты летишь.

И только твой крик…

И такое полное, жутко леденящее состояние падения испытывает летящий. Он летит… летит вниз, в темноту, в бесконечную дыру… И холодно ему, и страшно, а он все летит, и конца – края нет. А кругом – только тьма.

На самом деле в том, что дыра эта черная, нет ничего плохого.

Черный цвет – он благородный. Из черноты, как из черной матки рождается свет. Мрак небытия – это неприступный свет! Он стал рассыпаться блистательной радугой еще до яйца. Еще до горла; то есть до того, как родилось божественное слово. До Бога.

Из мрака родилось яйцо. Это яйцо – из чистого золота. И в этом яйце уже был Господь! Как Бог сам себя познал? Постичь это невозможно.

И мне стало интересно – а вдруг там во мраке сам Марк стоит!

Пока я летела, мне показалось, что я умерла…

Когда я была маленькой, у меня было несколько раз инициаций смерти. Я понимала, что сейчас уйду. Что больше я глаза не открою. Я не хочу их открывать. Мне будет хорошо…

Когда ребенок маленький, с девственной душой, он связан с Небом. Ему легко.

Но сейчас в мои планы не входила эта смерть. Мне еще так много предстояло сделать. Осуществить то, что предназначено.

У меня есть Великая цель.

Что теперь будет с моей лабораторией, которую я создавала годами? Собирая по зернышку все. Ведь материал надо изучать. А это не легкий труд. Иногда материал собирается долго. Годами. Потом создается то, что создается. Может быть оно дело жизни – то, что создастся.

А мои проекты… Забеременев ими, я долго их вынашиваю, до того срока, когда они уже готовы родиться в виде очередного шедевра, коего мир еще не знал. Мои творческие мысли, идеи. Иллюзии… Они умрут вместе со мной. Во мне так кипит творчество… Неужели я не успела исполнить свою миссию – создать нечто особое.

Мне так хотелось вернуться назад, к своим книгам, кисточкам.

Куклам…

Нет ничего ценнее у человека, чем время. Время – оно живое, оно с огромным сознанием. Но что такое время? Для чего оно существует?

Кто-то что-то парит, жарит, режет, давит: ягоду, соки. А потом они все это жрут, жрут, жрут! Говорю вам – у них там мясорубка внутри!

Я все свое время трачу на молитвы. Древние молитвы на древних языках… Их нужно отпускать в пространство, чтобы соединяться с корнями.

Одна коротенькая молитва, сердцем произнесенная, достойна тысячелетий.

Это искра.

Молитвы у меня в крови разлиты. Кровь – это река времени.

Деньги можно вернуть. Даже жизнь можно вернуть с помощью звуков – молитвы. Вот только время не вернешь. А время крутит стрелки часиков вперед. Бим-бом… Бим-бом… Если оно остановилось – значит, ты умер.

Как много драгоценного времени я потратила впустую. Как много превратилось в прах…

Вечность – это века. Это взмах наших век. Наших ресниц, как взмах крыльев. А веки вечные – это еще больше времени. Это когда глаза всегда видят.

В тот момент, когда я уходила в эту черную дыру и вот-вот уже должна была разорваться на молекулы, я зацепилась своими тонкими пальцами за зеркало луны и кровавым, почти что разорванным, как у саблезубой тигрицы, ртом, я закричала так громко, что от моей молитвы содрогнулся бы даже Будда: «Я не хочу туда! Я хочу на Свет! На Свет!..»

Это совершенная правда, Джоконда!

И тут я вдруг увидела, что прямо надо мной распрямились огромные крылья! У меня их много, по вере моей, и я их распаковала.

Птица парит в небе, кружится над землей, но она знает, что обязательно притронется своими лапками земли. Она коснется травушки, попьет водички, а потом опять взлетит.

Все когда-то завершается. Время тоже завершается…

Мне тогда показалось, что я схватилась за нить времени…

Не знаю, поймешь ли ты сейчас меня…

Это просто мои размышления, моя хорошая.

Настоящее – это мгновение. Через секунду оно уже совершенное прошлое.

Мы никак не можем ухватить пульсирующее настоящее. Мы его разбазариваем.

Мы разучились уважать себя в настоящем, думая, что будем уважать себя в будущем. Мы разучились себя сохранять, думая, что завтра будем сохранять себя. Мы говорим о будущем, а через секунду оно уже перешло в прошлое.

Мы живем всегда где-то в будущем. Мы будто ходим в каком-то коконе, и вроде бы что-то делаем. А сами еще так далеко от рождения! Вроде родились, вроде дышим, а рождение будто еще впереди. Все время чего-то ждем. Все время на будущее уповаем, а о настоящем забываем. А настоящее – оно очень богатое! Оно напиталось корнями прошлого…

Каждая секунда нашей жизни, нашей здесь бытийности, как очень драгоценное золотое зернышко.

Человеку не дано испытать то, что испытывает птица, летая над землей.

Птицы – это само творчество. Ведь творчество – оно с крыльями. Лепка, музыка, танцы – нет границ. Птица летит, чувствуя только потоки – свободная, открытая для Вселенной.

Я представила себя Жар-птицей, родившейся из золотых зерен солнца!

Солнце – оно живое. Оно исполняет свой изначальный Танец Солнца в золотой короне. Настоящей! В ней разлито золото всех ипостасей – белое, красное, желтое, зеленое: инкрустированное драгоценными каменьями. Там и изумруд, и сапфир, и хризолит, и бирюза и конечно же, янтарь: цвета мадагаскарского рубина – очень редкий.

Это разлитые алмазы. В алмазах отражается истина.

Солнце – это золото. Это лик Божий. Златые врата. Через них сюда вливается благодать.

Как родился этот Свет, сотканный Богом?

Это белое злато. Оно далеко от постижимости. Блеск его отразился в древнерусских иконах.

Я всегда призывала тебя писать иконы, милая Джоконда. Икона – она есть Мистерия.

Ты берешь белый мел. Чистый-чистый. И как простынь кладешь его на древо. И создаешь лик святой – через сердце. Когда икона прописана сердцем – она может распахнуться. И ты чувствуешь золотой поток. Смотришь на икону и входишь в нее, соединяешься почти с дыханием его – Господа нашего.

В моей келье живет очень древняя икона. Икона святой Евы – нашей праматушки. Первой Девы от Бога, от которой пошло потомство. Оно шло с Небес и рождалось здесь. Потому, что если бы слияние было не одухотворенным, жизнь на земле бы остановилась.

На иконе у Евы очень нежный лик. Она всегда светилась улыбкой в глазах и очень любила своих детей.

Ева не была изгнана из Рая. Вкусить плоды Добра и Зла можно только здесь. А на Небе – там только плоды Добра. Если было бы по-другому, солнце перестало бы подниматься.

Что же было дальше… Я немного плаваю в воспоминаниях. Перекрывают память – ниточки обрывают. Я как будто в лодке, покачиваюсь в тумане. Плыву по реке жизни…

Помню лишь то, как очнулась на земле. Я открыла глаза и не могла понять – я Днесь или умерла – перешла линию горизонта? А может, я сплю?

Я поднялась с земли и увидела перед собой скалу. На ее склоне росла душистая зизифора. Цветет она и как шелковое море на теплых ветрах развевается. Нежно – нежно голубая, пышная, больше нигде не виданная.

Полевые цветы – они прекрасны и нежны. Из них букеты особые.

Лен, ромашки, васильки – это любовь.

Красота – она в простоте. Простота разливается повсюду.

Дикая природа умнее окультуренной.

Дикие животные разумнее многих двуногих, которые без стыда идут в природу! А надо ли вам туда идти? Заселяются в горы – все выше и выше, выше и выше… Хотят чуть ли не на Джомолунгме жить. Остановитесь! Оставьте Антарктиду пингвинам!

Тут моя память погрузила меня в то состояние…

Да… В тот момент я вспомнила, как сорвалась в пропасть. С этой самой скалы. Но тело мое не было разбито. Ведь у меня были крылья! Иначе бы разлетелась в пух и прах и костей бы не собрала! И мои кости бы сейчас лежали здесь, как камешки, а река бы их уносила – подальше… подальше… Как поезд. Река! Джоконда! Там была река…

Ева поднялась со стула:

– Давай я налью тебе еще горячего чаю, моя хорошая.

Ева налила мне чаю.

Взволнованная своим рассказом, она встала посреди кухни, прямо напротив меня:

– Я продолжу стоя. Послушай до конца. Пусть это будет мой монолог к тебе.

Да… Я оказалась в каком -то сказочном краю.

Красота кругом – Божья! Хоть горстями пей и напивайся этой красотой. То, что руками создано, это такая капелька во Вселенских просторах красоты.

Сначала я услышала странный шум. Он шел из-под земли. Но потом я увидела, как впереди меня синей лентой плывет таинственная река. Шелковистая, задумчивая. Она никуда не спешит. Шумит, течет – как луч сверкает!

Подойдя к реке, моя душа пришла в неизъяснимый трепет: вода в ней сияла, как синий лазурит – яркий, чистый, сочный, такой невозможный, словно все драгоценные камни расплавились воедино. А берег реки был сплошь усыпан самоцветными перлами. Как росами.

Вода пришла из самой глубины, соединяя нас с водами океана. Она выбрасывала на берег свои дары: драгоценные каменья. Турмалины, аквамарины, лазуриты, жемчуг: … сияющие, настоящие, самой высокой ипостаси… Бриллианты чистейшей воды – с кулак!

Когда ты ныряешь под волны океана, ты ощущаешь покой. Там тишина. Ты опускаешься глубже… и глубже… Туда, куда не проникают солнечные лучи. И тебе кажется, что там, на глубине океана – полная темнота. Но там такой Цвет!

Я шла босиком вдоль берега по шелковому ковру из водорослей, усеянного яркими, прозрачными каменьями, словно разноцветными звездами. Их было так много, что они покрыли берег сплошным панцирем.

В перламутровых раковинах целыми гроздьями грудились реликтовые жемчужины.

В россыпи розовых рубинов, словно в малиновых леденцах, сиял великолепный сапфир – яркий ультрамарин. Скользкий и влажный, он сверкал на солнце, как голубая звезда, рассыпаясь всеми цветами рая.

Я взяла в руки очень редкий камень – удивительный, густо зеленый гранат. Он был размером с сочную сливу и переливался мощным зеленым: блистательным изумрудным. Как капелька росы.

Бог покрыл мир зеленой краской. Нам даны зеленые глаза, зеленый рассвет, зеленая трава, морские волны.

Зеленый цвет – это милосердие. Вот почему первый луч солнца – изумрудного цвета.

Солнце – это сплошное милосердие.

Я перебирала камни и любовалась ими. Их цвета ярки и чисты.

Река танцевала узорами…

И виделось мне диво в воде. Серебряные лики. Это добрые духи реки. Речные Девы. Они не видимы, словно сокрытые в раковинах жемчужины.

Их прозрачные тела похожи на золотую переливчатую змею с чешуйчатой кожей…

Сейчас моя память поднимается. Я помню почти все. Тогда, у реки, все казалось мне таким удивительным…

Перед тем, как пойти дальше, мне захотелось испить этой живительной водицы.

Смиренно и покойно, я сложила ладони лотосом.

Опрокинула в реку руки, зачерпнула водичку, а в руках – кусок золота! Чистого!

Да! Я вижу, как пальчик уже к виску поднимается. А может и два. Вы можете крутить двумя пальцами и во все стороны, но только у себя – свой висок.

Джоконда, милая Джоконда! Я глаголю тебе сейчас не то, чтобы единственную истину. А то, что видела я. А это – чистая правда. Это далеко, чем бред. Река эта – Золотая. Многоводная. В ней такая глубина! Вода поднималась из подземных изломов, неся с собой силу земли. Вода холодная-холодная! Ключевая. Вкусная. Вот это и есть сила! Водица та – святая…