Маршрут Оккама

Пролог

День был довольно жарок, и путешественницы истомились в огромных, тяжеловесных, не ко всякой дороге, тем более – российской, приспособленных дормезах. Ближе к полудню они потребовали остановки.

Выскочив, расправив юбки, смеясь, они пошли вперед, срывая с обочин цветы, пачкая пальцы в млечном соке одуванчиков, заплетая послушные стебли ромашек, высматривая – не мелькнет ли где василек, а иные не брезговали и клевером, приседая на корточки, чтобы выпутать его из более высоких трав.

Шли пятые сутки пути. Неудобства уже начали сказываться – две ночи пришлось спать не раздеваясь. Но праздничный мир и молодость принадлежали сейчас этим юным женщинам всецело. Даже крестный ход, появившийся из-за поворота, не навел их на душеспасительные мысли – а лишь помешал несколько общему веселью.

Однако не все были радостны – мало веселого находила в путешествии высокая синеглазая брюнетка, стройная, с гордой осанкой, вполне соответствующей неодобрительному определению – словно аршин проглотила. Возможно, она держала шею так прямо, стараясь сделать незаметнее пухлый подбородок. Брюнетку окружали почтенные дамы, не давая ей ни скорого шага ступить, ни нагнуться, и она позволяла себя оберегать, всякий раз удерживая на устах резкое слово и лишь вздыхая.

Увидев крестный ход, брюнетка первой перекрестилась на несомый впереди образ и на торчащие вверх хоругви, а затем вздохнула. Поневоле первой перекрестишься, коли тебя сопровождают нарочно приставленные, чтобы следить люди, даже повивальная бабушка, которой велено ехать в одной с тобой карете, – и та держит ушки на макушке.

– Матушка Катерина Лексевна, не пойти ли следом? – спросила женщина постарше прочих, хотя и не старых лет, статная, дородная и румяная. – Кареты мы нагоним!

Брюнетка, не задумываясь, кивнула.

– Где мой кошелек, Прасковья Никитишна? – спросила она. – Буду подавать милостыню. И пожертвую на храм.

– Тут он, матушка…

Крестный ход был нетороплив – да и мудрено спешить сытому пожилому батюшке в новой рясе, нарядным молодицам, взявшимся нести вдвоем один большой образ, мужикам, которые едва не поссорились вчера за право взять самую тяжелую хоругвь, и идущим следом старикам со старухами, убогим на костылях, беременным бабам за руку с детишками. Путешественницы, считаясь с тем, что синеглазая брюнетка беспрекословно замедлила шаг и шла, наклонив гордую голову, поступили так же – в этом случае ее поведение было равносильно приказу.

Не все убогие спасали душу, участвуя в ходе, – иные остались на паперти сельского храма, чтобы встретить образа. Это были совсем уж дряхлые бабушки, прозрачные от старости деды, иной – без руки или без ноги, может статься, и ветеран давней шведской войны. Но среди них сидел на коленках еще не старый мужик с перевязанным глазом, в дырявом рубище, на котором поблескивало несколько мундирных пуговиц, и одной рукой вроде бы крестился, а другой придерживал небольшой мешок, при этом еще озирался, как будто охранял незримое сокровище.

Брюнетка, не глядя, протянула руку, и ей вложили в ладонь бисерный кошелечек. Оделяя поочередно нищих, она подошла и к мужику с мешком.

– Ну, этому-то подавать и незачем, – негромко, но язвительно сказала дородная женщина. – Сидят дармоеды, бормочут, а на них пахать можно. Гляньте-ка, до чего толст – ему и трудиться незачем, с подачек живет…

Это относилось не к Катерине Лексевне, а к прочим ее спутницам, в том числе молодым и веселым, что, присмирев, подошли и встали рядышком.

Нищий глянул на нее единственным глазом, поднял руку и стал совершать движения, которых сперва никто не понял: сложенными щепоткой перстами тыкал себя попеременно то в правое, то в левое плечо.

– И перекреститься-то не может! – догадалась дородная женщина. – Гнать бы его такого с паперти!

– Я уйду, – грозно молвил мужик. – Я уйду, как в небесах дыры отверзнутся. Видали, как по небу дыры плывут? Я в дыру уйду.

– Спаси и сохрани! – молодые красавицы закрестились. Мужик, говоря это, воистину был страшен.

– А что то за дыры – знаете? – он повысил голос. – То – персты! Сверху в небо персты упираются!

Он растопырил грязные пальцы и, вытянув руку ладонью вниз, показал, как это происходит.

– Так что за персты-то? – спросил он еще раз.

– Божьи, дяденька? – смело попыталась угадать одна из подружек.

– Божьи! – подтвердил нищий. – Видели – дыры плывут? То – пять дыр, то четыре, а то и три бывает, а то и две, а то и одна? Перстов-то мы не видим, а нам по дурости нашей мерещится, будто пятна. А через эти дыры Господь – что? А? Что Господь посылает?

– Да будет тебе его слушать, Катерина Лексевна! – все более пугаясь, воскликнула дородная женщина. – Он невесть что несет! Пойдем, помолимся – да и прочь отсюда!

– Нельзя тебе, матушка, теперь дураков слушать! – подсобила и повивальная бабушка. – Госпожа Владиславова дело говорит!

Третья из сопровождавших печальную брюнетку женщин, невысокая, со злым лицом, отвернулась, всем видом показывая: жду, пока это дурачество окончится.

– Через те дыры он нам время посылает! – провозгласил нищий. – И оно незримыми перстами в землю упирается и ее насквозь пронизывает! Дивны дела твои, Господи!

– Погодите, сие весьма любопытно, – произнесла брюнетка, несколько оживившись. – Не канонически, но любопытно.

Она достала из кошелька монету – большой медный пятак, протянула ее нищему, но тот, вопреки ожиданию, не соблаговолил повернуть свою грязную лапу хотя бы ладонью вверх.

– Не умножай количества сущностей сверх необходимого, – поучительно сказал он Катерине Лексевне. – Оттого большой вред бывает.

Она в недоумении повернулась к спутницам.

Те поняли, что брюнетка хочет спросить: откуда бы одноглазому безумцу знать такие философские тонкости?

– Из семинаристов, поди, – прошептала дородная женщина. – Ученья не вынес, разумом повредился, теперь вот дармоедом заделался. Да пойдем, матушка! Что ты, право?

Великая княгиня Катерина Лексевна уронила монету на колени дармоеду и пошла дальше, оделяя менее грамотных нищих.

Одноглазый философ, не обращая внимания на деньги, забормотал. Казалось бы, ему вовсе не было дела до пятака с вензелем императрицы Елизаветы Петровны, однако позднее, когда и крестный ход окончился, и нищие стали разбредаться, чей-то не в меру шустрый внучек попытался стянуть подаяние и получил по пальцам.

Прибрав пятак в мешок, мужик довольно ловко поднялся с колен и, не перекрестившись на церковный крест, как полагалось бы, зашагал прочь.

– На мельницу подался, – сказала одна убогая бабушка другой. – Не напрасно его мельник привечает, ох, не напрасно…

Она оказалась права.

Мельник, что держал водяную мельницу, жил на отшибе, если бы по прямой – то недалеко, но дорога делала петлю и потом вела лесом. Вот в лесу убогий философ и начал понемногу преображаться – снял с глаза повязку, с головы стянул несуразную шапчонку, то ли тулью от треуголки, то ли бренные останки дамской шляпы, а у самой запруды спустился к воде и вымыл лицо с руками. Теперь стало видно, что он – лет тридцати с небольшим, плотно острижен, и стригся совсем недавно. Походка также была не та, что приличествует убогому – а упругая и чуть вразвалочку, как ходят сильные, крепконогие и привычные к дальним вылазкам мужики.

Этот человек умел ходить по лесу – услышав сорочий стрекот, замер, и все его крепкое, приземистое тело, даже не совершая заметных глазу движений, преобразилось. Он был готов даже не отразить нападение – а сам первым отправить напавшего на тот свет. Но лесная сторожиха не умела сказать – человек ли движется едва заметной тропой, зверь ли, а, может, просто охота ей пришла поприветствовать другую сороку. Выждав несколько, убогий философ пошагал дальше и, обогнув запруду, оказался у хозяйственных строений при мельнице.

По летнему времени он в хоромах не нуждался, и место на сеновале его вполне устраивало. Повозившись там несколько, он вышел, уже без мешка, не в драном мундире, который был обновлен первым своим хозяином чуть ли не в Полтавской баталии, а в обычной холщевой рубахе, и отыскал старого мельника за сараем, где тот налаживал на козлах длинную доску, чтобы перепилить ее.

– Держи, дядя Михей, – сказал философ, протягивая денежки вместе с пятаком. – Видишь, не даром хлеб ем.

– Погонят тебя, верзилу здорового, однажды от той паперти в шею, – пообещал мельник. – На-ка, потрудись.

До самого заката они возились по хозяйству. Потом разошлись – мельник спал на мельнице, философ – на сеновале.

Прежде, чем улечься, он выкопал из сена мешок и вытащил оттуда прямоугольный, замотанный в тряпье, сверток. Внутри был ящичек, черный, с тусклым блеском, а толщиной всего в вершок. Философ нажал пальцами незримую пуговку, крышка ящика сама отскочила. Затем от нее пошел голубоватый свет. Что-то над головой, надо полагать, на самой крыше тихо крякнуло – и тут же философ опустил крышку.

Словно бы убедившись, что с ящиком все в порядке и ущерба он не понес, философ опять обмотал его тряпьем, сунул в мешок, закопал в сено, сам улегся рядом и, повздыхав, погоревав о чем-то несбыточном, потосковав о далеком, понемногу заснул.

Но и во сне он помнил о том, что в изголовье, меж сложенных полотнищ старого холщевого полотенца, чуть сбоку от головы, лежит черный пистолет странной величины, а для знатока удивительный еще и тем, что вместо одного положенного этому оружию заряда имеет их целых восемь…

Глава первая

Все очень просто!

Рассказчик – Александр Савельевич Юст, из тех журналистов старой школы, кто смолоду был молод, но вовремя не созрел и опомнился только к шестидесяти двум годам.

Он среднего роста, одевается с тем презрением к элегантности, которым гордились еще шестидесятники; стрижется, кажется, сам, и поэтому не знает, что в его сильно поседевших волосах сзади уже завелась лысина. Он – живой памятник тем временаем, когда как-то неловко было обращать внимание на внешность и кошелек молодого человека, и если девушке данный конкретный юноша нравился, она честно признавала, что у него красивые глаза. Вот как раз глаза у него все еще ярки и красивы.

Полагая, что вся жизнь впереди, он после развода валял дурака достаточно долго – пока не поглупели женщины и не перестали видеть в нем подходящего партнера для всяких проказ. Тогда он обиделся и решил вести замкнутый образ жизни. Женщин можно понять – с годами Юст обзавелся холостяцкими причудами, в частности – стал ездить на велосипеде куда надо и куда не надо. Он отказывается подстригать брови, почему его все чаще сравнивают с болонкой, он не хочет выбросить на помойку старую сумку, даже не из современного кожзаменителя, а из какого-то доисторического дерматина, и сам чинит ее навощенной ниткой и цыганской иглой, он помнит старые цены в кафе и ресторанах и тщетно ищет их в изменившемся мире… и так далее…

Память у него действует своеобразно: он из тех беспокойных репортеров, которые забирались леший знает куда и диктовали материалы по телефону, поэтому он наловчился запоминать всякие интересные подробности. Затем к памяти (по вине женщин, что ли?) добавился определенный цинизм, затем пришло желание зарабатывать деньги. К счастью, он нашел такую возможность и не брюзжит, как многие его ровесники, а сам делом занимается и еще кое-кому помогает.

Слово – Александру Савельевичу Юсту.

– Я все понимаю! – возмущенно вопил мой юный друг, воспитанник, тяжкий крест и шило в заднице, Витька Костомаров. – Дядька, я все понимаю! Но эта ксерокопия тут оказалась не случайно! Ты смотри – она не просто подколота! Она пришита!

Есть такие аппаратики, чтобы деловые бумажки железной скобкой сшивать. Как раз таким аппаратиком кто-то соединил две вещи, несовместные в той же мере, как гений и злодейство: финансовую смету некого проекта под названием «Янус», получившего неслыханной величина грант где-то в дебрях Америки, причем смета была на английском языке, и ксерокопии четырех книжных страниц, выполненные на помирающем без порошка ксероксе. Разобрать там можно было немного, и не с моими, а разве что с Витькиными глазами.

Я сам виноват – мне вообще не надо было брать ее в руки. Но я страдаю старческим любопытством. Я ее взял, отнес подальше от носа, потом приблизил, вгляделся в туманную картинку (старая фотография, на которой было что-то вроде кривобокой картофелины, но картофелина оказалась, черт бы ее побрал, знакомой!) и приказал:

– Кадет, достаньте вон с той полки вон ту книгу, нет, правее, в синем переплете.

С Витькиным ростом верхняя полка – не проблема, а вот мне кажется, что за последние два года она каким-то образом забралась повыше и оказалась под самым потолком. В моей квартире это нормально – у меня книги по ночам слезают с полок и вступают в интимные контакты. Где они растят свое потомство, я еще не выследил, но их количество растет с катастрофической скоростью, и про половину я могу твердо сказать: сам их не покупал, и как оказались дома – понятия не имею!

Витька подал книгу, я перелистал ее и воскликнул:

– Ну, точно! «Ловондатр»!

– А что это за хренотень? – Витька сравнил ксерокопии со страницами и с бешеным «Вау-у-у-у!!!» уставился на меня, как на ожившую мумию. Это случается всякий раз, когда я делаю то, что ему пока недоступно. Вот и тогда – я-таки правильно вспомнил про фотографию, и это были те самые страницы.

– Кадет, вас читать учили?

Он шлепнулся в кресло и, сдвинув брови, стал осваивать текст, а я снова взял стопку бумажек по проекту «Янус» и начал их изучать уже более строго – с учетом появления в этой стопочке «Ловондатра».

Бумажки можно было условно разделить на две части. Первая – на английском языке, подтверждение того, что наш отечественный Кулибин сподобился получить грант аж самого фонда Джереми Красти, и какие-то банковские документы. Проект проходил под названием «Янус», и это все, что о нем сообщалось в распечатках. Вторая часть была перепиской между несколькими нашими государственными инстанциями на эту тему.

Фонд был основан еще при царе Горохе и патронировал исследования в нетривиальных областях науки и техники. Россия его всерьез не принимала и он Россию всерьез не принимал, но несколько лет назал, когда безумный миллионер-террорист Усама бен Ладен нечаянно заставил крупные державы подружиться, посланцы Красти появились и у нас, как они заявили – в поисках неведомых гениев. Наше правительство подписало какие-то документы об участии в деятельности фонда, дня три пресса хвалила президента за мудрое решение, а потом про фонд как-то забыли. И вот он вынырнул.

Бешеные деньги, которые выделил фонд Красти на проект, сперва всех обрадовали: отечественных Кулибиных мы признаем только тогда, когда Запад уже собрал все пенки с изобретений, а еще – когда они благополучно померли. Но тут оказалось иначе – мужик еще при жизни получил средства на реализацию своей идеи, более того – на территории родного государства, а государство, видимо, не знало, куда его, болезного, с этим грантом приткнуть. Фамилия нашего экспериментатора была Дусик…

– Дядька!!! – заорало дитя. – Это же машина времени!!!

– «Ловондатр»? – спокойно переспросил я. – Да, «Ловондатр» – это одна из первых российских попыток ускорить или замедлить время. Путешествовать на этой попытке никто и не пытался.

– Да нет, проект «Янус»!!!

– Не орите, кадет. О том, что такое проект «Янус», мы судить не можем. Тут куча всяких рассуждений вокруг проекта и ни слова о его сути.

– Идиотом нужно быть, чтобы дать грант такому, такому…

Дитя заткнулось, не в силах подобрать определение. Я знал, что оно хотело сказать «шарлатанство», но подсказывать не стал – пусть само помучается. Сам я был тогда старше Витьки примерно втрое и навидался всяких безумных проектов. Поэтому я знал, что можно раздобыть деньги даже на вечный двигатель, если правильно взяться за дело.

– Слушайте внимательно, кадет.

Я откопал смету. И стал зачитывать фрагменты вслух, переводя прямо с листа. Получилось примерно так:

– …строительство павильонов для проектного института – шесть миллионов долларов, проектные работы первого этапа – шестьсот тысяч долларов, проектные работы второго этапа – пятьсот тысяч долларов, строительство операционного зала – семь миллионов долларов, размещение заказов на оборудование первой очереди…

Когда Витька замахал на меня руками, я перелистнул три страницы и объявил «итого»: триста восемьдесят миллионов двести сорок пять тысяч долларов.

Витька был возмущен беспредельно.

– Дядька, это же чушь полнейшая! Неужели у нас в думе все до такой степени рехнулись?

– Погоди, не верещи. Так вот, изучается смета в думе не для того, чтобы строить машину времени, а чтобы понять, как можно прокрутить большие деньги. Давай начнем сначала. Некто Дусик мечтает провести какой-то загадочный крупномасштабный эксперимент с электромагниными волнами. Флаг ему в руки! Он стал ко всем с ним приставать, и у нас в государстве его из всех инстанций поперли.

– Правильно сделали!

– Очевидно, все-таки ошиблись… – проворчал я. – Проект «Янус» имеет научный подзаголовок – что-нибудь о мерлинизации менсонизма электромагнитных излучений…

Дитя посмотрело со всей возможной свирепостью – Мерлин Менсон не так давно был его кумиром.

– Джереми Красти, конечно, чокнутый, с него станется и озеленение Антарктиды спонсировать, – безмятежно продолжал я. – Но очень уж солидные деньги. По-моему, он сперва показал проект каким-нибудь экспертам, а они нашли в Дусиковой мазне рациональное зерно…

– Да-а?… – дитя посмотрело на меня с недоверием и сунулось носом в книгу. – «Электромагнитный излучатель сходящихся волн, в данном случае – сфера, каждая точка которой излучает волны во все стороны, в первую очередь – внутрь сферы…» Дядька, ты в этом что-нибудь понимаешь?…

– Ни хрена. Знаю только, что существует какая-то связь между временем и электромагнитными волнами. Когда строили «Ловондатр», как раз и сделали такой шар, в котором было несколько слоев электромагнитных рабочих поверхностей…

– А говоришь – ни хрена!

– Но этот шар был диаметром около метра, и опыты проводились с белыми мышками. А сдвиг был какой-то полусекундный. Для людей и для сепьезных результатов потребуется шарик диаметром в десятки метров. Тренируйте память, кадет. Я помню все и не понимаю ничего.

– Ага-а-а… Вот почему такой большой операционный зал… А что значит «Ловондатр»?

– Переверните страничку назад, кадет.

И Витька, то бормоча, то вопя, освоил историю о том, как энтузиасты полуподпольно мастерили на закрытом предприятии свою установку, как не вовремя объявился начальнтк цеха, страстный охотник, и как недоделанную метровую картофелину с крышкой ему выдали за ловушку для диких пушных животных – в частности, для ондатр…

– Ну, ладно… – не желая спорить с наукой, проворчало дитя. – А чего они у себя в Америке эту штуку не хотят строить?

– Кадет, вы нашли у кого спрашивать… – я развел руками. – Ну, скажем, они не хотели преждевременной огласки. Это – раз. Два – допустим, у этого Красти принцип: воплощать изобретение в жизнь на родине изобретателя. Это может быть и своего рода благотворительностью – город или район, где начнется строительство, сразу получает кучу рабочих мест. Фактически – инвестирование. А наших хлебом не корми – только скажи им волшебное слово «инвестирование»…

– А потом?…

– Откуда я знаю! Наверно, светлое будущее. Машина времени после обкатки заменяет сельское хозяйство. Две тысячи лет назад в экологически чистых морях плавала безупречная рыба! Если пустить туда простенькую и ненавязчивую китобойную флотилию…

– Какая флотилия?! Дядька, ты что несешь?

Дитя настолько ошалело, что позабыло о субординации.

– Не вопите, кадет. Похоже, кто-то из наших думцев вспомнил школьную физику и догадался, что может означать мерлинизация менсонизма электромагнитных излучений. Или подсказали – разница невелика. Город заинтересован в том, чтобы приютить проект «Янус». Потому что эти деньги позволяют устроить советский бизнес. Вы, кадет, газеты читаете?

Как раз на днях отгремело дельце о разворованных кредитах, которое рспутывала армия юристов года четыре, не меньше, а в результате суд обнаружил, что виновных нет. Дело уперлось в несколько второстепенных фамилий, не более того.

– Деньги, которые сумасшедший Красти выделил на проект «Янус», можно сперва неоднократно прокрутить. Вдумайтесь, кадет. Вспомните, где вы живете!

Витька задумчиво поглядел на листки.

– Триста восемьдесят миллионов… – произнес он. – Это сколько же в год?…

– Много, – быстро сказал я, пока он не начал всерьез считать. С арифметикой у Витьки плохо, я даже не уверен, что он осилил таблицу умножения дальше «семью восемь» – потому что однажды в моем присутствии семью восемь дало ему сорок восемь.

– Значит, они подпишутся! – злобно сказал Витька. – И начнут воровать!

– Что, за державу обидно?

– Да катись она, эта держава!…

Дитя в ярости было страшнее тайфуна.

– Погоди. Ты внимательно читал общую часть?

– Да ну ее!…

– Нет, ты внимательно читал? Я повторяю – проект предусматривает создание новых рабочих мест. То есть, пока не станет ясно, что деньги разворованы и идея не осуществится никогда, несколько тысяч человек будут работать и получать зарплату. Нельзя же не создать хоть видимость работы!

– А что скажет Красти?! Он же потребует отчета! И откуда возьмутся деньги?!?

Дитя кипело и плевалось, как чайник.

– Хороший вопрос, кадет. Во-первых, это произойдет нескоро. Часть этого безнадежного долга Красти скостит, чтобы получить хотя бы другую часть. А уж ее будем выплачивать мы с тобой – честные налогоплательщики.

Честно говоря, я и сам удивился – как шустро наша городская дума приняла в объятия безумный проект «Янус». Пожалуй, там сидят орлы не глупее меня…

Вы никогда не спрашивали себя: откуда берутся новости?

Некоторые возникают сами собой. Например, землетрясения и катастрофы. О некоторых сообщают пресс-службы соответствующих ведомств. Скажем, визит к нам негуса абиссинского – новость, мало кому нужная, но сообщения рассылаются и по Сетям, и факсом, и чуть ли не голубями.

В принципе, владелец новости обычно сам заботится, чтобы она угодила сперва в агентство новостей, а потом в средства массовой информации. Но бывают и другие пути. Иногда сотрудник агентства полгода сидит в засаде, пока до некого события не останется буквально пять минут. А тогда он, удостоверившись, что ошибки не будет, и дает сверхценную информацию, которая начинается с прекрасного слова «завтра».

Чтобы сесть в засаду, нужно внимательно читать документы. Витька этого еще не умеет, но научится. Когда сотрудник агентства новостей получает распечатку доклада, или прений в городской думе, или я уж не знаю что, он внимательно отслеживает формулировочки типа: «срок сдачи в эксплуатацию – такое-то число», «предполагаемый срок визита – такое-то число», и так далее. Остается только сделать пометку в своем календаре и ждать, пока новость созреет.

Собственно, на проект «Янус» Витька напоролся как раз в поисках грядущих новостей, прочесывая в думе знакомые кабинеты и собирая ксерокопии всяких протоколов. Новостнику, чтобы не приставал, дают это добро со стола не глядя и сразу выпроваживают за дверь. И Витьку злило вовсе не то, что налогоплательщикам на шею повесят очередную авантюру. Он просто пытался у меня выяснить: годится вся эта ахинея для агентства новостей, или ее можно сразу кидать в мусорник?

Похоже, Витьке нечаянно вместе с постановлением о переносе трех трамвайных остановок дали материалы какого-то секретного обсуждения. В таком случае умнее всего – их уничтожить.

Я сказал, что еще ничего не решено, проект в стадии рассмотрения, и если Витька преждевременно вылезет с новостью – не пришлось бы ему расхлебывать эту инициативу… Тем более – не исключено, что владелец бумажек ищет их сейчас, матерясь, по всей думе. И очень болезненно отреагирует на такую рекламу.

Судя по тому, что ни одна занюханная газетенка ни словом о сути проекта не обмолвилась, с проектом работали люди умные и осторожные. Тот, кто догадался, – помалкивал. Даже мерлинизация менсонизма – и та нигде не засветилась.

Витька только второй год работал в агентстве новостей. А я в нем уже лет десять как не работал. У меня свое маленькое дельце, которое неплохо кормит. И великовозрастное дитя, не видя во мне конкурента, все время прибегало за консультациями. То есть, какое он мне дитя? Он мне – нашему плетню двоюродный забор. Он – сын мужа моей троюродной сестры от первого брака.

А я ему – дядька Юст. Ничего не поделаешь – впрягся, так вези.