Книга После финала - читать онлайн бесплатно, автор Клэр Макинтош. Cтраница 6
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
После финала
После финала
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

После финала

Глотнув из бокала, она добавляет:

– Сплошная головная боль!

У Лейлы вибрирует телефон. Она проверяет экран на случай, если это с работы, но видит, что сообщение от Джима, который уточняет время их встречи.

– О, у тебя свидание? – интересуется Руби.

Лейла кладет телефон экраном вниз.

– Так, пустяки.

– Да ладно тебе, не будь такой.

Руби хватает телефон, и Лейла мгновенно взрывается – сказывается напряжение тяжелого рабочего дня:

– Черт бы тебя побрал, Руби!

За столом на долю секунды повисает тишина, после чего шум разговоров возобновляется.

– Извини меня, Руби, – говорит Лейла, дотрагиваясь до руки подруги.

– Трудный день?

Лейла кивает. Она хочет поговорить об этом с Руби, но ее муж кладет вилку и наклоняется над столом:

– Вы слышали о переэкзаменовке по биологии? Наши аттестаты уже ничего не стоят.

Разговоры прерываются общим вздохом негодования.

Лейла обменивается взглядом солидарности с Дэнни – журналистом и единственным в компании, кто не имеет отношения к преподаванию.

– Хотел бы я, чтобы мой французский аттестат ничего не стоил, – произносит кто-то. – Тогда у меня был бы шанс поменять это дерьмо.

Все дружно смеются, а Лейла, откинувшись на спинку скамейки, вспоминает о Дилане. Покидая сегодня отделение, она задержалась у палаты № 1. Дверь была открыта, и она увидела, как Кили Джекобс из отделения общей педиатрии нежно покачивает на руках Дарси, жадно сосущую из бутылочки. Лейла уже собиралась уходить, когда монитор Дарси вдруг суматошно запищал. Кили ловко вытащила бутылочку и, дождавшись, когда дыхание у девочки стабилизировалось, снова поднесла ее к губам Дарси. Поймав взгляд Лейлы, она улыбнулась.

– Глаза у этой крошки больше, чем желудок.

Дилан спал на средней кроватке, окруженный клубком из трубок и проводов. Из его ноздри тянулась тонкая питательная трубка, а на обеих ручках торчали канюли, позволяющие быстро добраться до вен. Рядом с ним сидели Пипа и Макс. Их стулья были тесно сдвинуты, и Пипа прижалась к мужу, а он крепко обнимал ее за плечи. Они даже не подняли головы. Они не видели ни Лейлы, ни ее слез, которые она не успела смахнуть.

– Что произошло?

Лейла смущенно поднимает глаза. Уже принесли десерт.

– Что-то случилось на работе? – спрашивает Руби, всматриваясь в ее лицо.

Лейла молча качает головой, не решаясь говорить.

– Кто-то умер?

Лейла делает глоток, чтобы прочистить горло.

– Нет, никто не умер.

Еще не умер.

Глава 9

Пипа

Макс везет нас домой. Я сижу, зажав руки между коленями, и завидую его отстраненности – сосредоточенность на дороге не дает ему отвлекаться и думать о Дилане.

Машина Макса используется реже, чем моя. По большей части она простаивает на парковке в аэропорту, и поэтому в ней меньше следов от пикников и прогулок в непогоду. Однако, опустившись на колени и пошарив под сиденьями, я, скорее всего, обнаружу там изюм, хлебную палочку или пакет от слоеных пирожных. Рядом со мной, в кармане двери, диск с детскими песенками, а позади меня автомобильное кресло Дилана, терпеливо ожидающее своего хозяина.

Как может мой сын быть на волосок от смерти, когда вокруг меня столько свидетельств его жизни? Когда я чувствую его в своем сердце, как когда-то носила его в своем животе?

Я поворачиваюсь и прижимаюсь щекой к подголовнику, наблюдая, как городские кварталы сменяются живыми изгородями. Я проделала этот путь двести сорок два раза. Сколько еще раз я сделаю это? Сколько еще раз я здесь проеду, прежде чем мы покинем больничную палату, не поцеловав нашего мальчика на ночь и не сказав, как обычно, «до завтра»?

Я думала о смерти с того самого дня, когда Дилану поставили диагноз «опухоль головного мозга». При каждом посещении врача, при каждой консультации со специалистом, после каждого курса химиотерапии. И позже, когда у него началась пневмония и его перевели в палату интенсивной терапии, где он остался на несколько недель. Я вся сжималась в ожидании полуночного звонка: «Мне очень жаль, мы сделали все, что смогли… но он только что ушел от нас». Представляла себе реанимационную бригаду, дефибриллятор, быстрые шаги и мчащуюся по коридору каталку. «Готовься к худшему, надейся на лучшее, – сказала мне как-то Шерил. – Иначе не выдержишь». Думая о страшном звонке из больницы, я уговаривала себя, что надо быть реалистом, но это была игра в прятки с дьяволом. Беспомощная и безнадежная. «Если чего-то ждешь, то этого не случится».

Случилось.

– Это несправедливо, – тихо произношу я.

Это нечестно – просить нас, обычных людей без медицинских знаний, решать, жить кому-то или умирать. Нечестно, что в нашу безмятежную жизнь, где Дилан был счастлив и здоров, кто-то безжалостно бросил гранату.

В чем мы провинились?

– Нет.

Макс, сжав зубы, вцепляется в руль так, что белеют костяшки его пальцев. Он бросает взгляд в зеркало заднего вида, словно пытаясь увидеть там Дилана, сидящего в автомобильном кресле. Дилана, который без перерыва бормочет что-то едва понятное, смешивая реальные и выдуманные слова. Тычет пальцем в лошадей, тракторы и грузовики, проносящиеся за окном, и, получая массу удовольствия, стучит ногами в спинку моего сиденья. Однажды я даже шлепнула его, чтобы он угомонился, и воспоминание об этом – будто удар в солнечное сплетение. Если бы я только знала… Я вспоминаю, как локоны падали ему на глаза, потому что я не решалась отвести его к парикмахеру. Это означало бы, что он уже вырос, а я все еще считала его младенцем. А потом его волосы выпали всего за несколько дней.

– Когда они отрастут, я отведу тебя к самому лучшему парикмахеру, – сказала я ему тогда. – Ты откинешься в большом кресле, а он будет мыть твои волосы. А потом возьмет свои острые ножницы и осторожно их подстрижет. А когда он станет подравнивать их машинкой, тебе будет немного щекотно.

Я закрываю глаза.

– Что нам делать?

Макс мотает головой, но я не знаю, то ли это его ответ, то ли смятение, то ли просто нежелание говорить об этом. Я затихаю и молча смотрю в окно. Но слезы наполняют мои глаза, они текут по щекам, и рыдания начинают душить меня. Я судорожно втягиваю воздух, но выдохнуть не могу. Голос Макса звучит, будто под водой, а я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь:

– Пипа, успокойся! Успокойся!

Но сам он далеко не спокоен. Положив одну руку мне на колено, другой он удерживает руль, а я все еще не могу дышать, не могу дышать…

– Пипа!

А потом Макс останавливается у дороги, глушит мотор и, не отстегнув ремень безопасности, неловко пытается меня обнять. И в свете фар встречных машин я вижу, как все мои чувства отражаются на его лице.

– Я этого не вынесу, Макс.

– Ты должна держаться. Мы оба должны.

Макс плачет.

Я никогда не видела Макса плачущим. В день нашей свадьбы его глаза блестели от эмоций; когда родился Дилан, ком в горле мешал ему говорить. Но его слез я не видела ни разу.

Мои собственные затворы открылись только с рождением сына и больше уже не закрывались. Трогательные истории, благотворительная реклама, фильмы с Ричардом Куртисом. Встречи, прощания, нежные слова. Макс всегда подшучивал над моей плаксивостью.

– Какая прелесть, – говорил он, когда я пускала слезу над той сценой в «Четырех свадьбах». – Ты у меня просто чудо.

В такие моменты он чувствовал себя моим защитником, настоящим альфа-самцом.

Сейчас он плачет, закрыв глаза, и слезы текут по его щекам, но это неправильно – Макс всегда был сильным. Этого просто не может быть. Я хочу вернуться в прошлое на год назад, когда все еще было в порядке, к тому времени, когда Дилан играл в саду и плавал в море на Гран-Канарии. И пусть доктор, который его осматривал, скажет, что все хорошо: «Все малыши неуклюжи». И пусть я вернусь домой, чувствуя себя полной дурой, а Макс скажет мне: «Ну, я же тебе говорил».

Это не мой Макс. Мой Макс сильный, уверенный, у него все под контролем. У него сухие глаза и ясная голова. Это я вечно хнычу и выхожу из берегов. Этот Макс такой же потерянный и беспомощный, как и я.

– Я не могу… – начинаю я, а Макс снова качает головой.

– Нет. Мы не можем. Мы не сделаем этого.

Это заклинание, похоже, оживляет его, и он, резко потерев руками лицо, выпрямляется и прочищает горло.

– Ни за что, – с решимостью произносит он.

Муж обнимает меня, и я крепко зажмуриваю глаза, чтобы не думать о решении, которое должно быть принято, не видеть этого Макса, такого же потерянного и сломленного, как я. Я просто не могу его видеть таким. Он должен быть сильным, потому что у меня это вряд ли получится.

Едва мы переступаем порог дома, как Макс открывает ноутбук. Он садится за кухонный стол, не снимая куртки и все еще сжимая ключи от машины. Я проделываю свой привычный ритуал возвращения домой: закрываю входную дверь, надеваю тапочки и включаю свет. Прочитав записку от мамы – «соус чили очень острый!», – перемещаю пластиковый контейнер из холодильника в морозильную камеру.

Дом кажется мне особенно пустым, хотя он выглядит так же, как утром и как в любой другой день, когда я возвращаюсь сюда без сына. Сегодня я чувствую, будто мы уже потеряли его.

Я бесцельно топчусь на кухне, придумывая себе занятие, затем беру из раковины тряпку и тщательно ее выжимаю.

– Что ты делаешь?

– Хочу вымыть кухню.

– Зачем?

Брызнув на стол антисептик, я начинаю тереть его круговыми движениями, которые странным образом меня успокаивают.

– Пипа.

На одной из хромированных ручек я замечаю пятно, вероятно, от кетчупа, и я будто слышу голос Фионы: «Там полно сахара, и дома я их ей не даю…» Я думаю о том ужасном пабе с Алисой, Фионой и Фиби, с их громогласными мужьями и идеально здоровыми детьми.

…Я отчаянно скребу пятно. «Черт бы тебя побрал, Фиона, с твоими ханжескими рассуждениями о сахаре». Если Дилан вернется домой, когда Дилан вернется домой, я буду давать ему кетчуп хоть каждый день, если он захочет. Я буду кормить его шоколадом, конфетами и чипсами, и пусть он ест, сколько влезет. Да что там, я и луну ему достану, если попросит.

Я перехожу к дверцам шкафа, которые мы точно не мыли со времени моей беременности. «Вить гнездо» – кажется, это так называется? Я была на сороковой неделе беременности и могла родить в любой день, когда решила, что до появления ребенка мне нужно вымыть весь дом и покрасить плинтусы в холле. Тогда же в последний раз я проверяла и шкаф с провизией, и сейчас там полно продуктов с истекшим сроком годности.

Я бросаю тряпку и сажусь на пол, доставая банки и пакеты с мукой, которые, плюхаясь на пол, выпускают белые облачка и недовольно вздыхают, возмущенные тем, что их потревожили.

– Пипа!

Дилан задержался на две недели, и я была размером с кита. Мои лодыжки распухли, а ребенок опустился так низко, что на осмотры к врачу я ходила вперевалку, как утка. Макса со мной не было.

– Это слишком… – он помедлил, подбирая подходящее слово, – неприглядно.

Я вытаращила глаза.

– Не глупи. А когда он родится? Это будет тоже неприглядно?

Выражение лица Макса предполагало, что это не исключено.

Когда это наконец произошло, Макс не нашел в родах ничего неприятного. И я тоже. Я знаю, что мы генетически запрограммированы забывать ужасные моменты из прошлого и помнить только хорошее, вроде дивного чувства держать на руках ребенка, в прямом смысле созданного тобой. Клянусь, только это я и запомнила. И сияющие глаза Макса.

– Сын, – сказал он. – У нас с тобой сын.

– Пипа! – Громкий окрик прерывает мои воспоминания.

Я изумленно оглядываю груду консервных банок и пакетов с рисом и макаронами.

– Их нужно выбросить, – говорю я.

– Ничего подобного.

– Нужно! Посмотри на этого тунца – он изготовлен… – Я ищу дату изготовления, но не могу ее прочитать. Впрочем, это неважно. – Сто лет назад! А эта фасоль…

– Прекрати.

– Нет, я хочу…

– Пипа, прекрати немедленно!

– Значит, ты можешь уткнуться в свой ноутбук, чтобы заниматься там бог знает чем, но я не могу убирать в кухне, когда она грязная.

– Я пытаюсь найти лечение для нашего сына!

Макс проревел эти слова, и если бы я не сидела на полу, они могли бы сбить меня с ног. Но я лишь застываю с банкой фасоли в руке. Что я делаю?

– Должно же быть что-то еще. Может, они упустили какой-нибудь способ лечения. Или еще не знают о нем.

– Но они же врачи, Макс.

Он смотрит на меня.

– И это делает их лучше нас?

– Нет, но…

Я встаю и смотрю на продукты, которые зачем-то вытащила.

– Они же специалисты.

– Они не могут быть специалистами во всем, правда? По каждому виду рака, по каждой группе крови, по каждой нервной системе?

Он продолжает говорить, скользя глазами по экрану и не переставая стучать по клавишам.

– Ты помнишь, что сказал терапевт, когда мы впервые показали ему Дилана?

«Вы лучше знаете своего сына».

– Что-то с ним не так, – сказала я тогда, ожидая, нет, отчаянно надеясь, что доктор с благосклонной улыбкой отошлет нас домой, про себя посмеиваясь над чрезмерно тревожными родителями.

После отдыха на Канарах мы не переставали суетиться вокруг Дилана. «Разве нормально так много спать? Близнецы Элисон так часто не падают. Тебе не кажется, что он слишком бледный?»

– Он какой-то не такой, – сказала я доктору. – Но, может быть, нам это только кажется.

– Вы лучше знаете своего сына, – ответил доктор, выписывая направление на обследование, и в мрачном выражении его лица отразилось наше будущее, хотя тогда я этого не поняла.

– Мы лучше знаем нашего сына, – говорит сейчас Макс. – В больнице сотни пациентов, и за доктором Халили закреплено не менее тридцати. Каждому из них она уделяет всего по несколько минут – от силы десять-двенадцать в день. Двенадцать минут. – Он мимолетно встречается с моим взглядом. – Разве может она знать о ребенке больше, чем родители, которые проводят у его кровати по двенадцать часов в день? Родители, которые провели почти три года, держа его за руку?

У меня кружится голова. Я пытаюсь вспомнить, когда я ела в последний раз.

– Мы должны как следует изучить этот вопрос. – Макс поднимает на меня глаза, чтобы убедиться, что я его слушаю. – При правильном лечении Дилан может прожить еще около пяти лет. Он может полностью выздороветь – о таких случаях все время пишут.

С тех пор как мы вернулись домой и Макс погрузился в поиск обнадеживающей информации, он почувствовал прилив энергии, которой так не хватает мне.

– Подумай сама: разве могут врачи найти оптимальное лечение для каждого? Учесть все особенности организма? У них просто нет такой возможности.

Теперь я вижу Макса, которого знаю. Макса в режиме поиска решения проблем. Он анализирует, ищет варианты, ничего не принимает на веру. Макс смотрит на часы:

– У нас сейчас восемь вечера… значит, в Чикаго – два, а в Вашингтоне – три.

Он встает и берется за телефон.

– Ты хотя бы куртку сними.

Он сбрасывает куртку, и она соскальзывает со спинки стула.

– Я сейчас включу отопление.

Пару месяцев назад мы остановили таймер, который включал отопление, согревающее дом с четырех до десяти вечера. Какой смысл был включать его, когда мы возвращались поздно вечером и сразу же валились в постель?

Я иду в гостиную и включаю газовый камин, ожидая, что Макс останется за кухонным столом. Но он проходит за мной и, тяжело опустившись на диван, кладет на колени ноутбук, бросая телефон рядом с собой. Я сажусь рядом. В углу комнаты стоят корзинки, в которые аккуратно сложены игрушки Дилана. В тот день, когда его положили в больницу, я прибралась в доме. Игрушки и газеты, казалось, были везде. Я усадила сына у телевизора и пронеслась по дому, наводя порядок перед отъездом, ни на секунду не задумываясь о том, что Дилан может не вернуться. Сейчас мне жаль, что я не оставила все так, как было, и пусть его игрушки валялись бы повсюду, словно он только на минуту отвлекся от игры.

– Я позвоню маме.

Макс не реагирует. Похоже, он вообще не слышит меня. Я набираю номер из детства, представляя, как мама, глядя на отца, удивленно спрашивает: «Кто это может быть?» – потому что после девяти им никто не звонит. Потом она отложит вязание и поднимет трубку.

– Это я.

Я слышу, как на том конце провода ахают.

– Что случилось?

Моя семья практически не пользуется телефоном. Мы звоним, только когда что-то случается.

Я открываю рот, но слова душат меня, и я издаю лишь тонкий звук, который заставляет Макса оторваться от экрана.

– Дилан… – выдавливаю я, сгибаясь пополам в бессловесном вопле, и Макс забирает у меня телефон.

– Карен? Нет, он жив… – Он замолкает, и я не знаю – то ли его перебивает мама, то ли он собирается с силами. – Но, боюсь, у нас плохие новости.

Из своего воображаемого кокона я смутно слышу его голос, сообщающий маме о том, что доктор Халили сказала нам утром. Макс столь же спокоен и бесстрастен, как была сегодня она. Как ему удается совладать со своими эмоциями? Разве он не чувствует эту ужасную боль в груди? Разве он не испытывает ту же боль, что и я сейчас? Боль, которая не дает дышать. Разве это не убивает его так, как убивает меня?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Hen party – традиционный свадебный девичник в Великобритании, на который девушки наряжаются так, чтобы в наряде у каждой присутствовал элемент розового цвета. (Прим. ред.)

2

Иранский суп. (Прим. ред.)

3

Специи, пряности. (Прим. ред.)

4

Фут – мера длины, соответствующая 0,3048 метра. Таким образом, рост приблизительно равен 1 м 83 см. (Прим. ред.)

Вы ознакомились с фрагментом книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста.

Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:

Полная версия книги