Большая волна любви
– Эх, жаль фотоаппарат не взял с собой. – Тони покачал головой. – Я же не думал, что мы поедем на острова.
Поезд плавно тронулся, отъехал от вокзала и двинулся по эстакаде, стремительно набирая скорость. Сидя у окна, Михаил рассматривал город, оплетенный магистралями, точно паутиной.
– А телефон тебе на что? – бросил он. – На него фотки получаются не хуже, чем на твою камеру.
– Согласен, только когда снимаешь на айфон, чувствуешь себя каким-то блогером-любителем, а когда берешь в руки камеру, ощущаешь себя профессиональным фотографом.
Тони поднялся, снял куртку и кинул ее на сиденье перед собой. Желающих съездить на острова Мацусима в этот день оказалось не так много, в поезде было полно свободных мест.
– Вроде температура в вагоне двадцать два градуса, а такое ощущение, будто все тридцать. – Тони плюхнулся на свое место.
Михаил последовал его примеру, избавился от верхней одежды, предварительно выложив на стол из кармана блокнот и карандаш. Кто-то читал в поездах, кто-то смотрел фильмы, кто-то сидел в соцсетях, а он всегда рисовал. К тому же эскиз остался незаконченным. И как только Михаил оказался в вагоне, все мысли занял набросок.
– Это из-за солнца. – Он кивнул в окно и наполовину прикрыл шторку, чтобы не резало глаза. – Светит как прожектор.
– Слушай, а давай селфи сделаем, – предложил Тони. – У нас с тобой нет ни одной совместной фотки.
Михаил только открыл рот, собираясь отказаться, как фотограф навел на них «Айфон», перевернул бейсболку козырьком назад, изобразил пальцами знак виктории и сделал несколько снимков.
– Русский, я раз в жизни попросил тебя сфоткаться, ты мог хотя бы улыбнуться, – с укором сказал он, рассматривая снимки. – Сидишь как филин.
– Американец, ты же знаешь, я терпеть не могу фотографироваться, – ответил Михаил.
– Знаю, – хмыкнул Тони. – Это было наше первое совместное селфи и, судя по тому, какой ты любитель сниматься, чувствую, что последнее.
Тогда парни даже не могли подумать, насколько пророческими окажутся его слова. Точно так же они не могли предположить, что не попадут на вечеринку. А кофе, оставшийся на столе в общежитии, американец так и не допьет.
– Да ладно, – улыбнулся Михаил и шутя толкнул товарища плечом в плечо. – Обещаю, мы еще непременно сфотографируемся вместе. Когда у меня будет настроение.
– Да ну тебя. – Тони махнул рукой и уткнулся в телефон. – Я так и напишу в социальных сетях, что мой друг, русский Коза ностра, не в духе.
– Пиши что хочешь, – усмехнулся Михаил и раскрыл блокнот на незаконченном рисунке.
Он снял колпачок с карандаша, благодаря которому грифель оставался острым, и мысленно поблагодарил производителей за это ноу-хау.
Еще на перроне Михаил заметил среди японцев молодую пару европейской внешности. Теперь они ехали в соседнем ряду, но чуть впереди. Пока Михаил рисовал, до него то и дело доносился веселый смех девушки и низкий хрипловатый голос парня. Между собой они общались на английском языке, и из их непринужденного разговора Михаил понял, что они недавно познакомились. Они рассказывали друг другу, кто где живет и работает в Сендае. Оказалось, и он, и она преподавали английский язык. Парень обучал детей в школе, а девушка – в детском саду.
«И здесь лингвисты».
Потирая небритый подбородок, Михаил в задумчивости рассматривал законченный эскиз. Ему казалось, чего-то не хватает.
Он, как и многие творческие люди, всегда самокритично относился к своему детищу и очень часто оставался недоволен результатом, а известная фраза «Главное, чтобы автору нравилось» была явно не про него. Он то и дело вспоминал друга их семьи – известного художника. Тот знал об увлечении Михаила, но никогда не видел его рисунков. А однажды приехал к ним в гости и попросил Михаила показать свои шедевры.
«Лев Григорьевич, да там нечего смотреть, – смутился тот и стал всячески отпираться. – Я не знаю, понравятся они вам или нет».
Михаил почему-то стеснялся своих работ, хотя в душе и понимал: это неправильно. Разве можно стесняться того, что сделано своими руками?
«Ты знаешь, когда я пишу свои картины, меньше всего думаю о том, понравятся они моему зрителю или нет. Скажу больше: я плевать хотел на их мнение. Главное, что это нравится мне, а значит, я делаю это от души».
Тогда, после просмотра рисунков, Лев Григорьевич не стал рассыпаться в комплиментах, он лишь удовлетворенно покачал головой, поджав губы, и сказал: «Продолжай в том же духе. У тебя неплохо получается».
Хорошо, что тот разговор состоялся без участия родителей. Если бы они услышали слова друга, съели бы его живьем. Старики спали и видели, чтобы сын бросил свое увлечение, которое, как выражался отец, никуда его не приведет и только отнимет время.
– Круто нарисовал. – Тони заглянул в блокнот.
– Ты так считаешь? – бросив на него взгляд, спросил Михаил.
– Конечно. – Тот пожал плечами. – Юми клево получилась. У меня сразу перед глазами всплыл тот момент, когда я первый раз увидел ее в бильярдном клубе.
Поезд внезапно так резко дернулся, что засвистел металл. Состав начал экстренно тормозить. От неожиданности Михаил уронил карандаш на пол. Представив, что грифель может сломаться, он чуть не взвыл от досады. Нож-то канцелярский он с собой не взял. Мобильный телефон Тони, лежавший рядом на сиденье, улетел под впереди стоящее кресло.
– Черт! – выругался Михаил. – Неужели какой-то идиот сорвал стоп-кран?
Толчок оказался такой силы, что только благодаря столу парни удержались на своих местах, а вот упаковки из-под бутербродов и бутылки с недопитым соком грохнулись на пол. Хорошо, что крышки были закрыты. Тони встал со своего места, собираясь поднять мобильник, но тут же рухнул назад. Пассажиры тоже попытались подобрать сумки, которые попадали с верхних полок в проход. Михаил наклонился, придерживаясь одной рукой за стол, и с трудом отыскал карандаш.
– Блин, я так и знал! – разочарованно воскликнул он и с тоской посмотрел на тупой конец грифеля. – Чем же я теперь буду рисовать?
Михаил закрыл его колпачком, который по счастливой случайности остался на столе только потому, что докатился до края и уперся в бортик, и сунул карандаш во внутренний карман куртки.
– Русский, не расстраивайся, – успокоил его друг. – Ты же не на необитаемый остров едешь.
Фотоаппарат одного из лингвистов, сидевших в соседнем ряду, тоже оказался на полу. От удара крышка, закрывающая объектив, слетела и, пританцовывая, покатилась под кресло. Парень, как и Тони, предпринял попытку встать с места, но был вынужден оставить эту затею.
Вскоре состав полностью остановился. В вагон забежал проводник в синей униформе и белых перчатках. С неуверенной улыбкой, будто это он виновник случившегося, он бормотал под нос извинения и помогал пассажирам поднимать вещи.
– Сэр, что-то случилось? – поинтересовался Михаил, обращаясь к нему на английском.
– No, no, – Он замотал головой. – Не переживайте, все хорошо. Это вынужденная остановка. Пять минут, и поезд снова поедет.
– Ничего себе остановочка, – пробормотал Тони. Стоя на коленях, он доставал из-под сиденья телефон. – Я чуть сам здесь не оказался.
В этот момент механический голос сначала на японском, а затем на английском языке подтвердил слова проводника и принес извинения за причиненные неудобства.
Глава 2
Три месяца назад
– Итак, господа студенты, мы уяснили, что слова, которые звучат одинаково, называются омофонами. Как вы поняли, иногда они имеют еще и схожее значение, – словно с далекой планеты донесся голос преподавателя японского языка, госпожи Кисимото Кей. Михаил оторвал взгляд от блокнота, посмотрел на нее и в который раз поймал себя на мысли: «Если бы не знал, что ей сорок лет, подумал бы, что перед аудиторией стоит молодая девчонка». – В вашем русском языке тоже есть подобные слова, – продолжила она, – например «лук» как овощ и «лук» для стрельбы. «Эффект» и «аффект», «компания» и «кампания». В разговорной речи омофоны не вызовут у вас трудностей, но при чтении и написании текста создадут проблемы, если вы не будете знать, как они пишутся. Для того чтобы вам было понятнее, приведу несколько примеров. – Она подошла к доске и взяла фломастер. – Давайте разберем слово «ака». – Она изобразила иероглиф и, обернувшись, обвела взглядом аудиторию. – Что он означает?
На русском она говорила с забавным японским акцентом тонким голоском, что делало ее еще больше похожей на девчонку.
– Красный, – прозвучало с разных сторон.
– Совершенно верно. – Кей кивнула и нарисовала немного видоизмененный символ этого слова. – А этот кандзи означает глубокий красный цвет, такой, как малиновый или гранатовый. А вот этот, – на доске появился еще один иероглиф, – описывает красно-оранжевые оттенки, – сказала она и изобразила следующий. – А этот используется для описания ярко-красного цвета, алого или огненно-красного. Всем понятно? – Госпожа Кисимото снова обвела глазами студентов.
– Да, – дружно закивали они.
– Раз все понятно, тогда вам осталось выучить, какой из них как пишется, и будет вам счастье, – улыбнулась она, чуть склонив голову. – Перейдем к следующему примеру. – Она опять отвернулась к доске и принялась рисовать следующие иероглифы.
«Бред какой-то», – подумал Михаил.
Он проклинал тот день, когда согласился с отцом и поступил в университет на факультет иностранных языков. Хотя сложно назвать это согласием: родитель просто поставил его перед выбором, и сыну ничего не оставалось делать, как принять один из вариантов. После девятого класса Михаил решил окончить школу экстерном, обосновав это тем, что у него не было желания еще два года протирать штаны за школьной партой. На самом деле ему не терпелось быстрей избавиться от ненавистного ярлыка «школота» и окунуться во взрослую жизнь.
Отец сначала принял его желание в штыки.
– Положено учиться одиннадцать лет, вот и учись, – отрезал он.
Мать же, наоборот, услышав категоричный отказ мужа, в привычной манере, активно жестикулируя руками, возмутилась:
– Mamma Miá, Алекс, ну чего ты упираешься? Ну не хочет ребенок больше учиться в школе, что в этом плохого? В таком возрасте это нормально – хотеть скорее стать взрослым.
Почувствовав ее поддержку, Михаил уперся и настоял на своем. В конечном итоге вдвоем с матерью им удалось уговорить отца. Позже он понял, что надо было прислушаться к совету отца и продолжить учебу в школе. Но тогда Михаилу казалось, что он принимает верное решение. «Лучше бы еще школотой походил, чем год мучиться на факультете японоведения», – не раз думал он.
– Хорошо, – кивнул отец, – я даю свое согласие на экстернат, но при одном условии: после его окончания ты поступаешь на японистику. Если это для тебя неприемлемо, тогда оставайся в обычной школе.
– Па, я хотел поступать в художественный институт, – возразил Михаил.
– Выкинь эту мысль из головы! – отчеканил Алексей Михайлович. – Майкл, чтобы стать художником, не надо тратить годы жизни на обучение. Нужно просто иметь талант. Если он у тебя есть, ты непременно станешь Рембрандтом и без специального образования, ну а если нет, хоть заучись, но художника из тебя не получится. Ты прекрасно знаешь моего друга – Льва Григорьевича, так вот, чтобы добиться признания, он потратил пятнадцать лет – и все эти годы перебивался случайными заработками. Его семья жила впроголодь, пока он ждал своего звездного часа. А когда дождался, остался один как перст. Жена не выдержала нищей жизни, собрала вещи и сбежала от него вместе с дочерью, и теперь разрешает им видеться исключительно по большим праздникам. Ты себе такой участи хочешь? – Насупившись, отец вперил в него пристальный взгляд.
– Прости, папа, но ты мыслишь как «совок», – возмутился Михаил. – В современном мире можно быть художником и не писать картины. Я могу выучиться на дизайнера, оформителя, иллюстратора, мультипликатора – да на кого угодно. – Он всплеснул руками. – Сейчас это востребованные специальности.
И тут произошло самое страшное – мать встала на сторону отца. Она считала выбор сына легкомысленным, а всех художников причисляла к людям не от мира сего.
– Микели, сынок, я не против, чтобы ты окончил школу экстерном, но я не хочу, чтобы ты связывал свою жизнь с рисованием, – поморщившись, заявила она. – Мы с твоим отцом лингвисты, и я считаю, что ты должен продолжить эту традицию.
– Но почему японский? – в отчаянии воскликнул Михаил. – Это же язык инопланетян.
– Потому что знатоков европейских языков у нас в семье хватает, – с усмешкой ответил отец. – Кто-то же должен знать восточный. Сын, не нужно относиться к японоведению с таким скептицизмом. Я абсолютно убежден: если ты окончишь этот факультет, тебя ждет большое будущее.
Михаил понял, что двоих стариков, таких же упертых, как он сам, не переубедить, но и в школе надоело учиться. Он был вынужден принять условие отца, о чем потом миллион раз пожалел.
Для того чтобы поступить на факультет иностранных языков, Михаилу пришлось изрядно попотеть. Нужно было сдать ЕГЭ на максимальные баллы, необходимые для зачисления в университет…
Госпожа Кисимото продолжала рассказывать о разнице в написании иероглифов, обозначающих «горячий» по физическим ощущениям и «горячий» как «полный страсти и энтузиазма».
«До чего же странный язык, – подумал Михаил. – Всего одна лишняя закорючка в написании – и уже совсем другой смысл слова».
Он снова потупил взгляд в блокнот и продолжил рисовать преподавательницу, что было гораздо приятней, чем выводить непонятные каракули. Для японки она была довольно светлокожей. На ее узком лице сияли миндалевидные глаза, а длинная каштановая коса спускалась до поясницы. Несмотря на свой возраст, выглядела Кей весьма моложаво. А черный брючный костюм только подчеркивал ее тонкую изящную фигуру. Михаил углубился в свое занятие и не заметил, как учительница перешла к следующему примеру, выводя на доске соответствующие иероглифы и объясняя разницу между ними.
– Всем понятно, чем отличается написание иероглифа atai, который обозначает слова «заслуживать», математические термины «величина и значение», и atai, который обозначает «цена» или «стоимость»? – госпожа Кисимото обратилась к студентам.
– Да, – разнеслось по аудитории.
Из всех девятнадцати студентов группы ответили все, кроме Михаила. Он был настолько увлечен рисунком, что не заметил, как госпожа Кисимото направилась между столами в его сторону.
– Господин Рассказов, вам понятно? – спросила она, остановилась рядом с ним и посмотрела сверху на его художества.
Михаил понял, что обращаются к нему, когда одногруппник Вовка Тменов толкнул его локтем. Художник поднял голову и недоуменно уставился на госпожу Кисимото, словно увидел ее впервые в жизни. Он резко перевернул блокнот и стал лихорадочно вспоминать, о чем она его спросила, но, увы, в тот момент сознание его было в другой реальности.
– Да, – машинально выпалил Михаил и закивал, как китайский болванчик.
– Вы так увлеченно записывали за мной, – улыбнувшись, съязвила госпожа Кисимото. – Дайте-ка мне взглянуть на ваши записи. – Она протянула изящную руку с длинными тонкими пальцами и аккуратным маникюром.
Михаил в замешательстве перевел взгляд с нее на товарища, будто искал у него поддержки. Тот засмеялся в кулак, сделав вид, что закашлялся.
– Господин Рассказов, прошу вас, не заставляйте меня стоять с протянутой рукой, – все так же мило улыбаясь, сказала она.
Ему ничего не оставалось делать, как выполнить ее просьбу. Он вздохнул, видимо, настолько громко, что все взгляды одногруппников устремились на него, и нерешительно протянул блокнот. То время, пока госпожа Кисимото рассматривала рисунок, Михаилу показалось вечностью. Ее лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, будто она натянула на себя маску. Михаил мысленно приготовился к самому худшему и уже представил себя на ковре в кабинете декана, где был частым гостем. Но каково же было его удивление, когда госпожа Кисимото закрыла блокнот и, протянув его обратно, сказала:
– У вас неплохо получилось, но все же, прошу вас, будьте повнимательнее на моих лекциях.
Михаил потерял дар речи. Разве что открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Госпожа Кисимото вернулась к доске, стерла с нее все и, прежде чем начать снова писать, посмотрела на часы.
– У нас с вами осталось пять минут, – сообщила она. – Итак, давайте подведем итоги тому, что мы сегодня с вами узнали.
Госпожа Кисимото что-то говорила, но Михаил опять не слышал ее. Теперь он думал, почему она не стала закатывать скандал, как это делают другие, когда застают его за рисованием? И хоть Михаил никак не ожидал такой реакции, все же он не был удивлен, поскольку госпожа Кисимото отличалась от остальных преподавателей. За год обучения, встречаясь с ней каждый день на лекциях, Михаил никогда не слышал раздражения в ее голосе, и уж тем более она не позволяла себе срываться на кого-то из студентов. Кей всегда была уравновешенна и спокойна, как истесанная волнами скала. Михаил не раз задавался вопросом, что могло вывести ее из себя?
– Господа японисты, на сегодня все. – Ее голос вернул Михаила в реальность. – Убедительно прошу вас выучить все новые иероглифы, а я с вами прощаюсь до завтра.
Это была последняя пара. В аудитории тотчас поднялся галдеж. Студенты на радостях повскакивали со своих мест, отправили гаджеты в рюкзаки и поспешили на выход. Вовка был единственным в группе, а может и во всем университете, кто ходил на все лекции с одной тетрадью, и на это у него был железобетонный аргумент: «Я никогда ничего не забываю, потому что все записи всегда при мне». Одногруппники называли его исключительно Вовкой либо Вованом, и он никогда не обижался. Он встал из-за стола, сунул талмуд под мышку, авторучку – в наружный карман пиджака и спросил:
– Михалыч, ты сейчас куда?
Услышав свое прозвище, Михаил невольно улыбнулся. Как его только ни называли, но только не по имени. Отец – исключительно на английский манер – Майклом; мать – на итальянский – Микеле; а в университете друзья звали Михалычем. Пошло это от бывшего одногруппника Юры Геращенко. Он, как и Михаил, случайно оказался на факультете японоведения и терпеть не мог будущую специальность. Юра сделал все, чтобы его отчислили еще на первом курсе. Он просто перестал ходить на лекции и появляться на экзаменах. И вот однажды он назвал нашего героя Михалычем, с тех пор парень и ходит в этих Михалычах.
Собирая вещи в рюкзак, Михаил посмотрел на товарища, с иронией вскинув бровь.
– А что, есть предложения? – усмехнулся он и бросил взгляд на госпожу Кисимото. По всей видимости, она не торопилась покидать аудиторию: сидела за столом с идеально ровной спиной и что-то печатала на своем «Макбуке».
– Может, партейку-другую в бильярд? – предложил Вован. – Как вспомню, что в прошлый раз опять проиграл тебе, спать не могу.
Помимо парней и преподавателя, в кабинете еще задержалась староста группы. Как обычно, после занятий Антонина выполняла свои должностные обязанности, отмечая в журнале посещений, кого из студентов не было на лекциях. Она невольно услышала разговор одногруппников, потому как сидела через два стола от них.
– Эй, домой идите иероглифы учить, – обернувшись, улыбнулась Антонина. – В бильярд они собрались играть.
Из-за цвета волос между собой молодые люди называли ее исключительно рыжей бестией.
– А ты завидуешь, что ли? – спросил Михаил.
– Угу. – Она кивнула и, фыркнув, как жеребенок, ехидно добавила: – Прям обзавидовалась вся.
– Ну тогда пойдем с нами. – Михаил подмигнул ей. – Только предупреждаю заранее: мы на бабки играем.
На самом деле Антонина никогда не вредничала, используя свою, пусть и небольшую, но все же власть. С ней запросто можно было договориться, чтобы она не ставила пропуск в журнале, если кто-то из одногруппников решил прогулять занятие, чем Михаил регулярно пользовался.
– Кстати, Рассказов, забыла тебе сказать, – спохватилась Тоня. – Инспектор курса просила передать, чтобы ты зашел к ней после занятий. Так что завидовать особо нечему, – сыронизировала она. – Думаю, после разговора с ней тебе уже будет не до бильярда.
– А чего она хочет? – Михаил тотчас напрягся.
– Вот ей и задашь этот вопрос, – хихикнула Тоня. Она встала, перекинула рыжие локоны на одно плечо, на другое повесила сумку, взяла со стола журнал и, кокетливо взмахнув рукой, бросила: – Пока, мальчики.
– Да, чувствую, придется отложить желание отыграться до лучших времен, – хмыкнул Вован. – От Ксюхи ты быстро не отделаешься, она вынесет тебе весь мозг.
– Интересно, что ей надо? – спросил Михаил.
– Может, вызывает из-за того, что ты много семинаров пропустил? – предположил друг. – Боится, что до сессии не допустят.
– Ладно. – Михаил отмахнулся. – Сейчас все узнаю.
Он накинул рюкзак на плечо, и молодые люди направились на выход из аудитории. Госпожа Кисимото оторвала взгляд от монитора, когда они проходили мимо ее стола.
– Господин Рассказов, не могли бы вы задержаться, – попросила она. – Обещаю, я не отниму много времени.
«Черт, они что, все сговорились?»
– Хорошо. – Михаил кивнул и протянул руку товарищу. – Давай, Вован, до завтра. – И, понизив голос, добавил: – Обложили со всех сторон.
– Удачи. – Товарищ ответил на рукопожатие и, похлопав Михаила по плечу, покинул кабинет.
Госпожа Кисимото совершила еще несколько манипуляций в «Макбуке» и, захлопнув крышку, показала на стул за первым столом.
– Присаживайтесь.
– Спасибо, я постою, – отказался Михаил.
– По-моему, в таких случаях у вас говорят: «В ногах правды нет». Я правильно произнесла, как это у вас называется… – она сделала паузу, вспоминая подходящее слово.
– Фразеологизм, – подсказал Михаил.
– Верно, – смущенно улыбнулась Кей. – Все время забываю, уж больно оно сложное.
– Как и ваши иероглифы, – хмыкнул Михаил. – Но я все равно постою, тем более вы сказали, что не собираетесь задерживать меня надолго. Тогда зачем делать лишние телодвижения?
– Тогда я тоже встану, – сказала она, поднимаясь из-за стола. Быстрым движением она скинула косу с плеча. – Не могу же я сидеть, когда мужчина стоит.
– Ну, хорошо, я присяду, – почувствовав себя неловко, согласился Михаил. Он бросил рюкзак на пол рядом со столом и вальяжно развалился на стуле, закинув ногу на ногу.
Госпожа Кисимото тоже вернулась на свое место и, чуть приподняв подбородок, спросила:
– Господин Рассказов, вам не нравится мой предмет?
Михаил нисколько не удивился ее вопросу. Более того, он знал, что рано или поздно этот разговор состоится. Во время летней сессии он не явился на экзамен по ее предмету. Он попросту забыл о нем. Накануне вечером они с одногруппниками праздновали день рождения Вовки в ночном клубе. Отмечали так шумно и весело, что домой Михаил вернулся только под утро и сразу завалился спать. Его никто не разбудил: родители в то время находились у матери на родине, в Болонье. Да и вряд ли они смогли бы дозвониться: телефон за ночь «умер». А когда на следующий день в обед Михаил проснулся, поставил телефон на зарядку и увидел от Вована кучу пропущенных звонков и эсэмэс, было уже поздно. Экзамен давно закончился. Хотя, если бы Михаил попал на него, то сдал бы без проблем, даже несмотря на то, что особо не готовился. Благодаря своей зрительной памяти он легко запоминал иероглифы, новые слова и все эти грамматические конструкции, стоило только ему хоть раз написать их самому. Экзамен тот он пересдал осенью, а вот с начала нового семестра еще ни разу не был ни на одном семинаре по ее предмету, да и лекции частенько пропускал. Антонина хоть и не отмечала этого в журнале, но он понимал: госпожа Кисимото знала всех студентов не только в лицо, но и по именам. Да и как она могла не знать, когда пары по японскому языку были каждый день?
– Мне не нравится все, что связано с моей будущей специальностью – и ваш предмет в том числе, – признался Михаил. – Понимаете, я случайно оказался на этом факультете. Это не то, чем бы я хотел заниматься в жизни. И теперь я не понимаю, для чего мне японоведение, если я живу в России и никуда не планирую отсюда уезжать?
– Я вас прекрасно понимаю. – Кей кивнула. – Довольно неприятно посвящать свое время тому, что не приносит удовольствия. И тем не менее вы здесь. Жизнь – штука длинная и непредсказуемая. Сегодня кажется, что вам это не нужно, а завтра, возможно, вы будете благодарить судьбу за то, что все сложилось именно так.
– Вы не сказали ничего нового, – с сарказмом ухмыльнулся Михаил. – Я все это уже слышал от пред… – запнулся он и тут же поправился: – От родителей.
– Ну тогда зачем мучить себя? – Она с улыбкой развела руками. – Оставьте учебу и займитесь тем, что вам нравится. Судя по тому, как вы сегодня увлеченно рисовали, вы хотите быть художником, я правильно понимаю?