Алина не спускала с него глаз.
– Что? – спросил он негромко.
Тембр его голоса при этом изменился, в нем появились интимные нотки.
– Расскажи мне о своих желаниях.
– Ты собираешься их осуществить?
– Для начала понять, способна ли я на это.
– Не надо. – Он покачал головой. – Когда мы пробуем поймать такие вещи, мы их упускаем.
– Что же делать? – спросила Алина серьезно и вместе с тем заинтересованно, как будто речь шла об условиях проведения научного эксперимента.
– Ну… просто делать.
– Все что угодно?
Подойдя вплотную, Константин легким касанием очертил контур ее щеки.
– Все что захочется.
Она моргнула и попятилась. Но тут же снова застыла. Странное чувство – стоящий рядом мужчина как будто удерживал ее взглядом. Ни у кого еще она не видела таких страстных, таких выразительных глаз.
– А если я сама не знаю, чего мне хочется?
– Это сложнее. – Уголки его губ чуть дрогнули, выдавая улыбку, которую он тщательно скрывал. – Но можно начать с того, чего хотелось раньше, но так и не удалось осуществить… а даже если удалось, почему бы не сделать это еще раз… и постепенно продвигаться в направлении нынешних желаний, не вполне осознанных.
– С тобой? – спросила Алина, глядя на него в упор.
Константин пожал плечами.
– Почему нет? Если я тот самый, ты это поймешь. Если нет, поймешь тем более. В конце концов, что мы оба теряем?
– Так ты не считаешь, что секс к чему-то обязывает?
– Сам по себе секс? Конечно, нет. К чему может обязывать физиологический акт? Другое дело, что иногда он становится чем-то большим, нежели просто физиологический акт.
Окинув его испытующим взглядом, Алина подошла к окну и задернула шторы. Слегка вздохнула, не торопясь оборачиваться. Что он делает сейчас? Стоит и смотрит на нее? Конечно. Смотрит и будет смотреть. Следить за малейшими изменениями выражения ее лица по мере убывания одежд, за жестами, за голосом, за дыханием. Внезапная дрожь – о чем она может говорить? О страхе? О смущении? Этот первый акт любви – или как он сказал, «физиологический акт», – нет ничего ужаснее. Все равно что сдавать экзамен, не будучи готовой. Да это и невозможно – подготовиться. Невозможно при всем желании. Новый мужчина, незнакомое тело, неизвестная повадка. Притягательный, но все равно чужой – чужой, чужой! – запах его кожи.
Константин уже стоял рядом. С замиранием сердца Алина ждала его слов или действий, но ничего не происходило. Она обернулась. Встретила пристальный взгляд серых глаз.
– В чем дело? – спросил он вполголоса. – Почему ты так напряжена?
– Я жду. – Она беспомощно развела руками. Попыталась улыбнуться и поняла, что сейчас расплачется. – Жду и боюсь. Глупость, правда?
– Ждешь, боишься… – повторил он, слегка хмуря брови. – И это все?
Алина замерла, уставившись на воротничок его рубашки. Обычный в тонкую полоску воротничок, верхняя пуговица расстегнута, на загорелой коже поблескивает золотая цепочка. Интересно что там – крест? Стараясь убедить себя в том, что делает это только из любопытства, она протянула руку и расстегнула еще одну пуговицу. Потом еще одну. Константин стоял неподвижно. Грудь его ритмично вздымалась от дыхания под тонкой тканью рубашки, и это вдруг расстрогало Алину до слез. Качнувшись вперед, она припала к нему – он по-прежнему не шевелился, как будто его коснулась волшебной палочкой фея, – провела пальцами вдоль брючного ремня, зацепилась, подергала. Константин легонько кивнул.
– Я хочу раздеть тебя, – прошептала она, с удивлением обнаруживая, что это правда. И добавила: – Ни разу в жизни я не раздевала мужчину.
– Я тоже, – серьезно откликнулся Константин.
– Что?
– Ни разу в жизни я не раздевал мужчину.
Несколько секунд она молчала, потом со смехом ударила его кулаком по плечу.
– Ах ты!..
На цепочке действительно обнаружился крест – полированный, гладкий, ничем не напоминающий православное распятие. Алина провела по нему кончиком пальца. По коже рядом с крестом. Опять по кресту. Ей нравилось юношески стройное тело стоящего рядом мужчины. Разглядывая рельеф мускулов на его руках и плечах, она вдруг подумала о том, что он старше нее на двенадцать лет. Двенадцать лет…
– Моя очередь спрашивать, – шепотом сказал Константин.
Ей стало не по себе.
– Каким был человек, которого ты полюбила первым?
Неожиданно для себя она засмеялась.
– О господи! А я-то думала… Ну, ладно. Я училась в девятом классе, а этот мальчик в десятом. Знаешь, действительно странно. – Она ненадолго задумалась. – Он был не очень похож на других – на тех, кто нравился мне после. Похож телосложением, но не похож… мастью, что ли. Меня всегда привлекали высокие и худощавые, вот как ты, и обязательно брюнеты, в крайнем случае шатены, а он был блондин. Единственный блондин в истории моих увлечений.
– Первый и единственный.
– Да. Брюнеты, безусловно, ярче и интереснее. Темные брови, темные ресницы – все это очень эффектно. Но тот блондин был тоже хорош. Когда он шел по школьному коридору в компании одноклассников, невозможно было не залюбоваться. Собственно, виделись мы только в школе. Я знала, где он живет, но не встречала его во дворе. Быть может, он предпочитал гулять в Останкинском парке или на ВДНХ. Начитавшись Цвейга и Дюма, я на полном серьезе вообразила, что настоящая любовь непременно должна быть несчастной, и принялась честно страдать. Прошел мимо и даже не посмотрел! А вчера вообще пренебрежительно усмехнулся! И все в таком духе. Моя подруга была в восторге, любовная драма разворачивалась прямо у нее на глазах. Однако для постоянного притока эмоций требовались события, все равно какие. И я написала своему избраннику письмо. Думаю, ты представляешь. Выждала несколько дней и позвонила ему по телефону. Подруга была со мной, вернее, обе мы находились у нее дома. Разговор получился в высшей степени дурацким. Парень хмыкал, мычал, запинался и, несмотря на всю свою вежливость, не мог скрыть досады. Ну, еще бы! Представь: вместо нормального человеческого знакомства тебе предлагают какой-то вывихнутый вариант «Письма незнакомки». И что со всем этим делать? Он понятия не имел, кто я такая и откуда взялась.
– Что же он сделал в итоге? – с интересом спросил Константин.
– Записал номер моего телефона. Обещал позвонить, – Алина улыбнулась, – и не позвонил.
– Ты расстроилась?
– Не особенно. То есть это я сейчас понимаю, что почти не расстроилась, тогда же мне полагалось терзаться, убиваться и проливать горькие слезы. Что я и делала со свойственной мне добросовестностью.
Лежа рядом, почти раздетые на велюровом покрывале кофейного цвета, они молча смотрели друг другу в глаза.
– Это не любовь, Алина.
– Знаешь, я не уверена, что в моей жизни было чувство… или состояние… или отношение… которое ты назвал бы любовью. Мне кажется, у тебя довольно своеобразное понимание вопроса.
Он не ответил. Неторопливо снял с нее оставшуюся одежду, коснулся губами сомкнутых век, словно успокаивая, внушая безмолвно «все будет хорошо».
И да – все было хорошо. Даже слишком хорошо для первого раза.
4
Он поймал на себе взгляд сидящей на другом конце стола Ольги – взгляд, в котором читалось напряженное любопытство, – улыбнулся и повернул к ней стоящую рядом бутылку, предлагая обратить внимание на этикетку. Ольга вопросительно вскинула бровь. Константин энергично кивнул в знак одобрения. Повернулся к производителю.
– Стоимость?
– Двенадцать евро за бутылку.
Переглянувшись с Игорем, Константин скорбно вздохнул.
Он догадывался, что Алина сейчас думает только о том, кто и что про них думает, но сам в глубине души был абсолютно уверен, что никто про них не думает вообще. Никто, кроме Ольги. Но с этим надо было просто смириться, как с неизбежным злом.
При посадке в машину они случайно оказались рядом на заднем сиденье «форда», а Ольгу и Ростислава – вот уж повезло так повезло! – Георгиос и Леонидас увлекли за собой в «BMW». Водитель включил радио. Греческую музыку не спутаешь ни с какой другой. Вечерами сидеть на террасе, пить Метаксу, слушать эти песни, глядя на виноградник, покрывающий южные склоны Вермиона, – и так всю жизнь, до конца дней своих, да…
Едва вереница из трех авто выехала на большую дорогу, рука Алины скользнула Константину под рубашку, и он почувствовал, как острые ноготки вонзились в кожу чуть выше поясницы. Губы сами собой растянулись в улыбке. В многозначительной улыбке заговорщика, преисполненного сознанием дерзости существующего заговора.
– У меня синяк на шее, – еле слышно выдохнула Алина.
Синяк? На шее? Ах, да. Он поцеловал ее вчера в постели, и поцелуй перешел в укус. Поэтому волосы ее сегодня распущены.
– Теперь ты решила сделать мне синяк на спине? – повернув голову, так же тихо произнес он.
Алина злорадно улыбнулась.
– Не синяк, а…
– …кровавую рану?
Притворный ужас в его глазах раззадорил ее, ногти рванули кожу. Но он был готов и не подпрыгнул до потолка, наоборот, расслабился и обмяк на сиденье, как будто собирался вздремнуть. Сидящий рядом с водителем Виктор самозабвенно упражнялся в английском, Янис слушал, глядя на дорогу, и время от времени кивал. Музыкальное сопровождение делало ситуацию еще более комичной.
– Я сейчас закричу, – прошептал Константин с блаженным видом.
– Не смей.
Ясное дело, он не посмел. Но вздохнул с нескрываемым облегчением, когда пришло время выгружаться перед воротами последнего на сегодня винного заводика и двигать вслед за греческими товарищами на дегустацию. Алина чувствовала себя великолепно и не могла, просто не могла стереть с лица ликующую улыбку, несмотря на то, что улыбка эта почти наверняка служила пищей для чужих фантазий. Зато два часа спустя, после обеда, в кафе за порцией мороженого и бокалом белого вина скромненько так смотрела в свою тарелку и лишь изредка роняла слово или два, когда к ней напрямую обращались с вопросом. Константин же, наоборот, сидел развалясь на стуле – в белой рубашке, в темных очках, элегантный до невозможности, – вел неторопливую беседу, курил…
На обратном пути они запланировали вечернюю поездку в Наусу – надо же наконец увидеть этот славный город, где, по свидетельству очевидцев, продаются замечательные сырные пироги, – но уже перед самым отелем Георгиос радостно сообщил, что через час, максимум через полтора, прибудут его друзья из Немеи с образцами своих лучших вин, и он очень надеется, что российские эксперты не откажутся от встречи, ведь люди на личном автомобиле пересекли чуть ли не всю страну.
На лице Ольги отразился неподдельный ужас. Стоящий с ней рядом Виктор явно затосковал. По-быстрому оценив обстановку, Константин повернулся к Георгиосу и не менее радостно заверил, что да, разумеется, российские эксперты будут счастливы встретиться с виноделами из Немеи, но присутствие менеджеров, наверное, не обязательно, девушки устали… можно их отпустить? Георгиос засуетился, сбегал в административный блок, вернулся с ключами устрашающих размеров и, сияя лицом, вручил их Алине. Бассейн еще закрыт, там только что закончился ремонт, но персонально для них решили сделать исключение. Дверь в конце коридора. Приятного отдыха!
– Какой же он все-таки молодец, – уже на лестнице мечтательно протянула Ольга, имея в виду не то Георгиоса, не то Константина, Алина не стала уточнять. – Ну что, переодеваемся и идем купаться?
– Да. Но сначала мыться. – Алина вздохнула. – Я чувствую себя так, будто целый день таскала мешки с цементом.
– Полчаса тебе хватит?
– Вполне.
– Тогда иди мойся, через полчаса я за тобой зайду.
Прямо пионервожатая, честное слово. Алина проводила взглядом розовый сарафанчик Ольги и, тихонько фыркнув, открыла дверь своего номера.
Стоя под струями теплой воды – получить горячую воду в Греции можно только в середине дня, когда жарит солнце, – она ожесточенно намыливается, жмурится, отплевывается, и… вспоминает. Руки Константина на ее плечах, испытующий взгляд в упор.
«Давай, скажи мне».
Жар его ладоней, скользящих по бедрам. Ей страшно, но это не тот страх, от которого цепенеешь всем телом и молишься беззвучно, чтобы происходящее оказалось сном, а тот, от которого замираешь в ожидании нового, совершенно не представляя, чем это новое обернется.
«Мне понравилось, Костя, но я не знаю, куда это нас заведет».
До чего же люди уязвимы в этом плане. Мужчинам важно знать, что они показали класс, женщинам – что они соблазнили, очаровали, пленили… Или нет? Может, он ждал совсем не этих слов? Мужчины. Радикально иное.
Расчесывая волосы перед зеркалом, она подумала, что уж теперь-то Ольга наверняка заметит синяк. Превосходный смачный лиловый синяк, образовавшийся на месте укуса. Ладно, заметит так заметит. Раньше или позже, она или не она… в такой маленькой компании все происходит у всех на виду.
Ольга заметила. Но не стала делать большие глаза. Удовлетворенно кивнула – с таким видом, словно все события развивались по заранее известному сценарию, – и спросила, ни минуты не сомневаясь в своем праве знать:
– И как он?
Алина тоже не стала делать большие глаза. Как проницательно заметил Константин, проще один раз шокировать всех любознательных и после этого уже не заботиться о конспирации, чем постоянно думать о том, не дал ли ты пять минут назад повод для подозрений. Она не сразу осознала эту здравую мудрость публичного человека, но теперь, неспеша переплыв бассейн и ухватившись мокрой рукой за бортик, повернулась к Ольге и ответила с безмятежной улыбкой:
– Вполне.
Это произвело впечатление. На усыпанном крошечными веснушками личике Ольги появилось выражение искренней благодарности, которое почти сразу сменилось выражением еще более искренней зависти. Она не ожидала, что Алина начнет откровенничать, а на более глубинном уровне, возможно, надеялась, что ей особо нечего сказать. След поцелуя на шее – это ведь свидетельство поцелуя и только.
– О! Поздравляю.
Паря в чистой прохладной воде, Алина смотрела на Ольгу и пыталась понять, чему она завидует: тому, что у нее, Алины, появился сексуальный партнер, или тому, что именно этот партнер. Вроде она никогда не претендовала на Константина. Если и засматривалась, то не особо. Как на случайного попутчика, незнакомца в вагоне метро. Значит, важен сам факт? Факт востребованности большей, чем ее собственная.
– С чем? Это же просто секс.
– Ну, – отозвалась после паузы Ольга, уже слегка напряженно, – значит, с просто сексом.
Повысить, что ли, ей самооценку.
– Виктор положил на тебя глаз или мне показалось?
– Виктор? – Ольга стыдливо потупилась, и Алина мысленно похвалила себя за удачный маневр. – Да его не поймешь. Вчера заплатил за меня в кондитерской. Сказал, что получит удовольствие, если я разрешу. Когда мы стояли на смотровой площадке, набросил мне на плечи свою куртку. И на этом все. Представляешь? Я думала, по возвращении в отель он напросится ко мне в номер под каким-нибудь предлогом… – Она дернула мокрым плечиком. – Но он даже не попытался.
– Может, подумал, что рано еще.
– Костя же не подумал, что рано.
– Мужчины очень разные, – стараясь говорить как можно более рассудительно и серьезно, заметила Алина. – Некоторые так боятся отказа, что не предпринимают никаких активных действий до тех пор, пока не начнешь в открытую их поощрять.
– Это да…
Ольга призадумалась. Воспользовавшись паузой, Алина оттолкнулась от бортика и поплыла к середине бассейна. Интересно, как отреагирует Виктор, в случае если Ольга начнет его поощрять. Бедняга. Всего лишь заплатил в кондитерской, всего лишь набросил куртку… С другой стороны, почему бы после этого не предложить ей секс? Всего лишь. Зато у Ольги появится еще одно увлекательное занятие. Помимо наблюдения за личной жизнью коллег.
Вдоволь наплававшись, они собрали вещички и мирно, как две закадычные подруги, побрели по выложенной розовой плиткой дорожке к корпусу.
– Ты спать? – добродушно спросила Ольга.
– Да вот думаю, – Алина зевнула, – надо бы спуститься посмотреть, как дела у наших мужчин.
– Ты права. К тому же интересно, что там за вино из Немеи.
– Может ли быть что доброе из Немеи… – пробормотала Алина, но Ольга не отреагировала, вероятно, не провела никаких исторических параллелей.
Двадцать минут спустя обе уже сидят на маленьком кожаном диване в холле отеля на первом этаже, вблизи от длинного стола, за которым работают дегустаторы и восседают виноделы из Немеи во главе с неутомимым Георгиосом. Виноделы оказались супружеской парой, разменявшей пятый десяток, и молодым человеком лет двадцати пяти, судя по всему, их сыном. Сын после автопробега выглядит бледновато, зато супруги держатся молодцом. Глава семьи громогласно расхваливает продукт – только Немея!.. только сорт айоргитико!.. – его жена энергично кивает, Никос переводит, нещадно кромсая монолог южанина, Георгиос улыбается, как самодовольная кинозвезда.
Подмигнув Алине, Константин, крайний справа, наливает в свой бокал красного из ближайшей бутылки и, привстав со стула, подает ей.
– Попробуй знаменитое айоргитико.
– Хм… – Она принимает бокал из его рук. – Действительно стоит попробовать?
– Почему нет? Здесь наливают бесплатно, дорогая.
Видно, что он устал, но глаза не утратили обычного блеска, и неизменная ироничная улыбка все так же растягивает уголки губ.
Из слов Никоса следует, что представленное вино есть вино богатое, полнотелое, с мягкими, укрощенными танинами, которое идеально сочетается с пиццей, пастой, гамбургером или ребрышками. Но из бокала следует совсем другое. Никакого богатства Алина, увы, не ощущает. Хваленое айоргитико, по ее мнению, – банальная кислятина. Ну, с гамбургером, может, и сочетается, никак иначе гамбургер не переварить.
Стараясь, чтобы эти крамольные мысли не отражались на лице, она возвращает Константину бокал и в ответ на его вопросительный взгляд чуть слышно вздыхает. Коротким кивком головы он подтверждает, что понял. Или что согласен? Ладно, не при греках же это обсуждать…
– Еще глоточек?
– Нет-нет! – испуганно шепчет Алина. – Сколько можно пить?
– Перед сном прогуляемся.
– Это уж обязательно!
Глядя на точеный профиль Константина, на свесившуюся до бровей прядь черных волос, на тонкое запястье и длинные пальцы, сжимающие ножку бокала, она чувствует внезапное головокружение и затем – непреодолимое, отчаянное желание прижать этого худого, долговязого мужчину к себе. Крепко, крепко… до боли. Вцепиться и не отпускать.
Опасное желание. Человек, которого держишь, всегда вырывается. При условии, что это взрослый, здоровый человек. И чем крепче ты держишь, тем решительнее он вырывается. Хотя, быть может, удовольствие определенного сорта ей удалось бы получить. Где она заточила бы своего рыцаря? В очень высокой башне или, наоборот, в очень глубоком подземелье? Оставила бы ему возможность перемещаться по камере или посадила бы на цепь? Но самое интересное, как вел бы себя он, что делал.
Позже, гуляя с ним вместе по парку Наусы, куда по окончании длинного рабочего дня отвез их Янис, она рассказала ему о своей фантазии. Янис и Ростислав отправились пить кофе и есть пироги в знакомую им забегаловку на центральной улице, так что можно было говорить без опаски на любые темы. Игорь, Виктор и Ольга остались в отеле.
– А потом я решила не думать. И просто смотреть кино. Ну… в своем воображении. Тебе интересно?
– Да.
Уже совсем стемнело. На площади горели фонари, освещая памятник неизвестно кому, лавочки, на которых расположился местный молодняк с пивом, и край смотровой площадки, откуда полагалось любоваться на раскинувшийся внизу городок. Тропинки, разбегающиеся от площади в разные стороны и петляющие среди деревьев, тонули во мраке, и Константин включил фонарик, встроенный в смартфон, чтобы видеть хотя бы куда ставишь ногу. Тем более что тропинки были дикие, камень и сухая земля.
– Ты сидишь в башне. В комнате, расположенной на верхнем ярусе башни. За высокими стрельчатыми окнами которой проплывают кудрявые облака.
– Стоп, стоп! Что значит я сижу? Ты лишила меня свободы передвижения?
– Нет, но я заперла тебя на замок. Ты сидишь взаперти.
Он сердито фыркнул, но приготовился слушать дальше.
– На окнах нет решеток, так что при желании можно подойти, распахнуть створки, подышать свежим воздухом и посмотреть вниз, на море и на город, построенный на берегу.
– И я это делаю?
– Конечно. – Смутившись, Алина быстро взглянула на него в темноте. – Разве ты не стал бы делать это, оказавшись в положении пленника?
Некоторое время Константин молчал. Было слышно, как под ногами у него хрустят мелкие камешки. Потом опять тихонько фыркнул.
– Ты выдала мне постельное белье? Если да, то я уже порвал его на лоскуты, сплел веревку и спустился по стене вниз.
– Нет! Нет! – запротестовала Алина. – Башня очень высокая. Тебе не хватит ткани, чтобы сплести веревку нужной длины. Но вот о чем я не подумала… ты не планируешь выброситься из окна?
– Нет, конечно. С чего бы?
Сжав губы, она подтолкнула его в бок.
– От безысходности.
Он остановился и при свете крошечного фонарика посмотрел на нее с таким неподдельным изумлением, что ей захотелось уже не подтолкнуть, а пнуть его хорошенько. Почти получилось. Константин ловко увернулся и со смехом посветил ей в лицо.
– Ага, ты разозлилась! Теперь тебе понятно ЧТО я делаю? Я злю, я выбешиваю своих тюремщиков, а вовсе не планирую самоубийство. Какая безысходность? Мы отлично проводим время.
Алина заморгала от света и наморщила нос.
– Вот нахал! Мысль о наказании за дерзость тебе, конечно, в голову не приходит.
Роща постепенно редела, в просветах между ветвей мерцали алмазные россыпи звезд, прямо по ходу маячила распахнутая настежь калитка. По обе стороны от нее пышно цвел густой кустарник, распространяя по всей округе аромат Hermessence Rose Ikebana от Hermès. «Внезапно», – пробормотал Константин, когда Алина поделилась с ним впечатлениями от аромата бледно розовых цветов с лиловой сердцевиной. После чего они продолжили обсуждение участи рыцаря, запертого в башне наподобие принцессы.
– Наказание… – За калиткой обнаружилось продолжение все той же центральной улицы, не слишком оживленное по причине отсутствия магазинов. С освещением однако было все в порядке, и Алина, покосившись на рыцаря, увидела глумливую улыбку, играющую на его лице. – Я все думал, когда же мы до этого доберемся. – Он шел с ней рядом, засунув руки в карманы свободных льняных брюк, и его ленивая походка в сочетании с естественной грацией выглядела невообразимо сексуальной. – Какому же наказанию меня подвергнут? А главное, за что? Подумаешь, дерзость! Заключенный старается взбесить тюремщиков, но ведь тюремщики могут и не беситься. Это и не уместно в рабочее время, кстати говоря. Им платят не за то, чтобы они бесились, а за то, чтобы предотвращали попытки к бегству.
– Тюремщики, которым платят за то, чтобы они предотвращали попытки к бегству, может, и не бесятся. Но я-то бешусь! По большому счету я тоже тюремщик.
– Ты бесишься, а меня за это наказывают. Хорошенькое дело!
– Не за это…
– А за что? С какой стати я вообще оказался в башне? В чем моя вина?
– Ни в чем, – злорадно произнесла Алина. – Или так: ты виновен лишь в том, что возбудил во мне слишком большое желание.
– Я взбесил, я возбудил… А у тебя сила воли отсутствует начисто? Что за мода всю ответственность возлагать на провоцирующего? Провоцируемый тоже участвует в процессе, ровно в той степени, в какой себе позволяет.
– Ладно, я согласна не возлагать на провоцирующего всю ответственность, но в таком случае и на провоцируемого возлагать ее всю нельзя. Ты сказал, что он тоже участвует. Тоже. Стало быть, ответственность обе стороны делят… ну, неважно в каких долях. Вот за ту часть, которая твоя, за твой личный вклад в общее дело, я тебя и наказываю.
– А кто наказывает тебя?
– Никто. Наказывает всегда тот, кто сильнее. Того, кто слабее. Если ты сидишь под замком в башне, которая принадлежит мне, это значит, что я сильнее тебя.
– Или что тебе крупно повезло. Или что я решил не противиться заточению, так как в долгосрочной перспективе это сулило либо выгоду, либо удовольствие, либо то и другое одновременно.
Сжав пальцы в кулак, Алина вознамерилась двинуть его по ребрам, но из этого ничего не вышло. Молниеносным движением Константин перехватил ее руку в полете.
– Пусти!
Но он не отпустил, наоборот, развернул ее к себе лицом, шагнул к ней и обнял. Обхватил обеими руками.
– Ничего себе! – Она дернулась раз, дернулась другой… И забилась в его руках, как пойманная птичка. Или рыбка. Или мышка. – Пусти сейчас же!
– В чем дело, моя госпожа? – с притворным удивлением вопрошал Константин. – Вы уже не хотите подвергнуть наказанию дерзкого раба? Вы передумали?