Квартал Тортилья-Флэт
Пабло еще не перевел духа, когда Пилон уже протянул руку к бутылке. Он обратил на своего друга Хесуса Марию взгляд, полный нежности и восхищения.
– Ты нашел в лесу клад? – спросил он. – Какой-нибудь богач помер и назначил тебя своим наследником, дружочек мой?
Хесус Мария был само человеколюбие, и в его сердце никогда не иссякала доброта. Он откашлялся и сплюнул.
– Дайте мне вина, – сказал он. – У меня пересохло в глотке. Я вам сейчас все расскажу.
Он пил неторопливо и мечтательно, как пьет человек, который уже столько выпил, что может больше не спешить и даже позволить себе расплескать чуточку вина, нисколько об этом не жалея.
– Две ночи тому назад, – сказал он, – я ночевал на берегу. На берегу недалеко от Сисайда. За ночь волны вынесли на берег лодку. Такую хорошую лодочку, и с веслами. Я сел в нее и погреб в Монтерей. За нее можно было бы выручить долларов двадцать, но покупателей не находилось, и я получил всего семь.
– У тебя еще остались деньги? – взволнованно перебил его Пилон.
– Я же рассказываю вам, как все было, – с достоинством ответил Хесус Мария. – Я купил два галлона вина и отнес их сюда в лес, а потом пошел погулять с Арабеллой Гросс. Я купил ей в Монтерее шелковые подштанники. Они ей понравились – они такие мягкие и розовые. И еще я купил для Арабеллы пинту виски, а потом мы встретили солдат, и она ушла с ними.
– Прикарманив деньги хорошего человека! – в ужасе вскричал Пилон.
– Нет, – задумчиво сказал Хесус Мария. – Ей все равно пора было уходить. А потом я пришел сюда и лег спать.
– Значит, у тебя больше не осталось денег?
– Не знаю, – сказал Хесус Мария. – Сейчас погляжу. – Он порылся в кармане и вытащил три смятые долларовые бумажки и десятицентовую монету. – Сегодня вечером, – сказал он, – я куплю Арабелле Гросс одну из штучек, которые носят как пояс, только выше.
– Маленькие шелковые кармашки на веревочке?
– Да, – ответил Хесус Мария. – Только они не такие уж маленькие, как ты думаешь.
Он откашлялся.
Пилон сразу исполнился нежной заботливости.
– Это все ночной воздух, – сказал он. – Спать под открытым небом вредно. Вот что, Пабло, мы отведем его к нам домой и вылечим его простуду. Грудная болезнь зашла уже далеко, но мы ее вылечим.
– О чем вы говорите? – спросил Хесус Мария. – Я здоров.
– Это тебе так кажется, – ответит Пилон. – Так казалось и Рудольфе Келлингу. А ты сам был на его похоронах месяц назад. Так казалось и Анхелине Васкес. А она померла на прошлой неделе.
Хесус Мария испугался.
– В чем же тут дело, как по-твоему?
– В том, что человек, когда спит, дышит ночным воздухом, – важно объяснил Пилон. – Твои легкие его не выдержат.
Пабло обмотал бутыль большим сорняком, так хорошо ее укрыв, что любой прохожий проникся бы жгучим желанием узнать, какую тайну скрывает этот сорняк.
Пилон шел рядом с Хесусом Марией и порой нежно брал его под руку, чтобы он не забыл о своей болезни. Они отвели его в свой дом, уложили в постель и, хотя день был жарким, укрыли старым ватным одеялом. Пабло произнес трогательную речь о муках несчастных страдальцев, терзаемых туберкулезом. А затем медовым голосом заговорил Пилон. Он с благоговейным восторгом описывал, какое это счастье – жить в маленьком домике. Когда приходит ночь, когда иссякают дружеская беседа и вино, а за окном смертоносные туманы льнут к земле, как призраки чудовищных пиявок, тогда живущему в таком домике не нужно выходить на улицу и устраиваться на ночлег во вредной сырости оврага. Нет, он ложится в удобную, мягкую, теплую постель и спит, как малое дитя.
Тут Хесус Мария уснул. Пилону и Пабло пришлось разбудить его и дать ему выпить. Затем Пилон принялся трогательно описывать утро, когда человек лежит в своем теплом гнездышке, дожидаясь, чтобы солнце начало припекать как следует. Ему не приходится дрожать на рассвете и хлопать руками, чтобы как-то их согреть.
Наконец Пилон и Пабло мертвой хваткой вцепились в Хесуса Марию, как два эрдельтерьера, которые, безмолвно выследив дичь, вцепляются в нее с двух сторон. Они сдали свой дом Хесусу Марии за пятнадцать долларов в месяц. Он с радостью согласился. Все трое пожали друг другу руки. Бутыль была извлечена из сорняка. Пилон основательно к ней приложился, так как знал, что самое трудное еще впереди. И вот пока Хесус Мария пил, он небрежно и вкрадчиво произнес:
– И мы возьмем с тебя всего три доллара задатка.
Хесус Мария поставил бутыль и в ужасе уставился на него.
– Нет, – возмущенно воскликнул он. – Я обещал Арабелле Гросс купить ей такую штучку. А за дом я заплачу, когда придет срок.
Пилон понял, что взял неверный тон.
– Когда ты лежал на берегу вблизи Сисайда, Бог пригнал к тебе эту лодочку. Что ж, по-твоему, милосердный Бог сделал это, чтобы ты мог покупать шелковые подштанники для девки с консервного завода? Нет! Бог послал тебе лодку, чтобы ты не умер от ночевок на холодной земле. Или, по-твоему, Бога заботит грудь Арабеллы Гросс? А кроме того, мы возьмем задаток только два доллара, – продолжал он. – За один доллар ты можешь купить такую штучку, что хоть корове будет впору.
Но Хесус Мария все еще не сдавался.
– Вот что, – сказал Пилон, – если мы не уплатим Дэнни два доллара, нас всех выгонят на улицу, а виноват будешь ты. Мы будем спать в канавах, и грех падет на твою душу.
Хесус Мария Коркоран не вынес стольких ударов со стольких сторон. Он протянул Пилону две смятые бумажки.
И тогда настороженность и недоверие покинули комнату, а их место заняли покой, тишина и теплейшая дружба. Пилон облегченно вздохнул. Пабло отнес одеяло к себе на кровать, и завязалась беседа.
– Нам надо отнести эти деньги Дэнни.
Первая жажда была утолена, и теперь они попивали вино из банок.
– Почему Дэнни так нужны два доллара? – спросил Хесус Мария.
И Пилон излил ему свою душу. Его руки запорхали, как две ночные бабочки, и только запястья и плечи мешали им вылететь за дверь.
– Наш друг Дэнни ухаживает за миссис Моралес. Нет, не сочти его дураком. У миссис Моралес есть в банке двести долларов. Денни хочет купить коробку конфет для миссис Моралес.
– Конфеты есть вредно, – заметил Пабло. – От них болят зубы.
– Это уж Дэнни решать, – сказал Хесус Мария. – Если он хочет, чтобы у миссис Моралес болели зубы, это его дело. А нам-то что до зубов миссис Моралес.
Лицо Пилона омрачилось тревогой.
– Однако, – строго перебил он, – если наш друг Дэнни подарит миссис Моралес много конфет, он их тоже будет есть. И значит, болеть будут зубы нашего друга.
Пабло огорченно покачал головой:
– Куда это годится, если друзья Дэнни, которым он верит, доведут его до зубной боли?
– Так что же нам делать? – спросил Хесус Мария, хотя и он сам, и остальные двое прекрасно знали, что именно они сделают. Каждый вежливо предоставлял соседу произнести неизбежные слова. Молчание затягивалось. Пилон и Пабло чувствовали, что предложение не должно исходить от них, поскольку в некоторых отношениях их можно было счесть заинтересованными сторонами. Хесус Мария молчал потому, что был гостем, но когда молчание его хозяев подсказало ему, чего от него ждут, он мужественно сделал первый шаг.
– Галлон вина – вот прекрасный подарок для дамы, – произнес он задумчиво.
Пилон и Пабло были поражены его находчивостью.
– Мы скажем Дэнни, что для его зубов будет полезнее, если он купит вина.
– А вдруг Дэнни нас не послушает? Когда даешь Дэнни деньги, никогда не знаешь, что он на них купит. Вдруг он все-таки купит конфет, и тогда все наши хлопоты и волнения пропадут зря?
Они превратили Хесуса Марию в своего суфлера, в спасителя положения.
– Может, если мы сами купим вино и отдадим его Дэнни, это будет безопаснее? – предложил он.
– Вот именно! – вскричал Пилон. – Ты хорошо придумал.
Хесус Мария лишь скромно улыбнулся, услышав, что ему приписывают честь этой выдумки. Он прекрасно понимал, что идея носилась в воздухе и рано или поздно кто-нибудь ее обязательно высказал бы.
Пабло разлил остатки вина по банкам, и они выпили его, отдыхая после таких усилий. Они гордились тем, что спасительная мысль была развита столь логично и послужила столь человеколюбивой цели.
– Мне что-то есть хочется, – сказал Пабло.
Пилон встал, подошел к двери и поглядел на солнце.
– Полдень уже миновал, – сказал он. – Мы с Пабло пойдем к Торрелли за вином, а ты, Хесус Мария, иди в Монтерей и раздобудь еды. Может, миссис Бруно на пристани даст тебе рыбы. Может, ты где-нибудь достанешь хлеба.
– Я лучше пойду с вами, – сказал Хесус Мария, ибо он подозревал, что в головах его друзей столь же логично и столь же неизбежно уже зреет новая мысль.
– Нет, Хесус Мария, – сказали они твердо. – Сейчас два часа или около того. Через час будет три. Мы тогда встретимся с тобой здесь и перекусим. И может, запьем еду стаканчиком вина.
Хесус Мария с неохотой побрел в Монтерей, а Пилон и Пабло весело зашагали вниз по склону холма к заведению Торрелли.
Глава V
О том, как святой Франциск изменил ход событий и с отеческой мягкостью наказал Пилона, Пабло и Хесуса Марию
Вечер приближался так же незаметно, как приближается старость к счастливому человеку. К солнечному сиянию добавилось немножко больше золота. Залив стал чуть синей, и по нему побежали морщинки от берегового ветра. Одинокие удильщики, которые верят в то, что рыба клюет только во время прилива, покинули свои скалы, и их места заняли те, кто убежден, что рыба клюет только во время отлива.
В три часа ветер переменился и легонько подул с моря, принося с собой бодрящие запахи всевозможных водорослей. Чинильщики сетей на пустырях Монтерея отложили свои иглы и свернули сигареты. Жирные дамы с глазами скучающими и мудрыми, как глаза свиней, ехали по улицам города в пыхтящих автомобилях к отелю «Дель Монте», где их ждали чай и джин с содовой. На улице Альварадо Гуго Мачадо, портной, повесил на дверь своей мастерской записку: «Буду через пять минут» – и ушел домой, чтобы больше в этот день не возвращаться. Сосны покачивались медлительно и томно. Куры в сотнях курятников безмятежными голосами жаловались на свою тяжкую судьбу.
Пилон и Пабло сидели под кустом кастильской розы во дворе Торрелли и, не замечая времени, тихонько потягивали вино, а вечерние тени вокруг росли так же незаметно, как растут волосы.
– И очень хорошо, что мы не отнесли Дэнни двух галлонов вина, – сказал Пилон. – Он из тех, кто не знает меры, когда пьет.
Пабло согласился.
– Дэнни на вид здоров, – сказал он, – но ведь каждый день только и слышишь, как такие люди умирают. Возьми хоть Рудольфе Келлинга. Возьми хоть Анхелину Васкес.
Педантизм его собеседника мягко дал о себе знать.
– Рудольфе свалился в каменоломню за Пасифик-Гроув, – с легким упреком поправил Пилон приятеля. – Анхелина съела испорченные рыбные консервы. Но, – закончил он ласково, – я понимаю, что ты хотел сказать. Очень многие умирают от злоупотребления вином.
Весь Монтерей постепенно и бессознательно начинал готовиться к ночи. Миссис Гутьерес крошила красный перец для соуса. Руперт Хоган, виноторговец, разбавил джин водой и припрятал его, чтобы продавать после полуночи. И подсыпал перца в вечернее виски. В дансинге «Эль Пасео» Бомба Розендейл открыла коробку соленого печенья и разложила его по большим блюдам, словно грубые коричневые кружева. В аптеке «Палас» убрали маркизы. Кучка мужчин, которые простояли весь день перед почтовой конторой, здороваясь с друзьями, отправилась на станцию встречать экспресс «Дель Монте» из Сан-Франциско. Пресыщенные чайки поднимались с пляжа у рыбоконсервных заводов и улетали на рифы. Стаи пеликанов, тяжело взмахивая крыльями, тянулись туда, где они ночуют. Итальянские рыбаки на сейнерах складывали свои невода. Маленькая мисс Альма Альварес, которой давно уже исполнилось девяносто лет, отнесла ежедневный букет розовой герани Пресвятой Деве над папертью церкви Сан-Карлос. В соседней методистской деревушке Пасифик-Гроув члены Женского Христианского Союза Трезвости, собравшиеся на чаепитие и беседу, слушали миниатюрную даму, которая с большим жаром живописала порок и проституцию, процветающие в Монтерее. Она рекомендовала, чтобы специальная комиссия посетила тамошние притоны и на месте ознакомилась с ужасающим положением вещей. Они уже много раз все это обсуждали, и им необходимы свежие факты.
Солнце склонилось к западу и обрело оранжевый румянец. Под кустом кастильской розы во дворе Торрелли Пабло и Пилон допили первый галлон вина. Торрелли вышел из дому и прошел через двор, не заметив своих недавних клиентов. Они подождали, пока он не скрылся из виду на улице, ведущей в Монтерей; тогда Пабло и Пилон вошли в дом и, рассчитано пустив в ход свое искусство, добились того, что миссис Торрелли угостила их ужином. Они хлопали ее по заду, называли ее «уточкой», позволили себе несколько любезных вольностей по отношению к ее особе и в конце концов удалились, оставив ее весьма польщенной и слегка растрепанной.
К этому времени Монтерей окутали сумерки и уже зажглись фонари. Мягко светились окна. Монтерейский театр принялся выписывать огненными буквами «Дети ада, Дети ада». Маленькая, но фанатическая кучка тех, кто верит, что рыба клюет только вечером, в свою очередь, расположилась на остывших скалах. По улицам пополз легкий туман, завиваясь у печных труб, и в воздухе разлился приятный запах горящих сосновых дров.
Пабло и Пилон вернулись к своему розовому кусту и сели на землю, но им уже не было так уютно, как прежде.
– Тут холодно, – заметил Пилон и отхлебнул из бутылки, чтобы согреться.
– Пойдем лучше домой, там тепло, – сказал Пабло.
– Но у нас нет дров.
– Ладно, – сказал Пабло, – неси вино, встретимся на углу. (И он действительно пришел туда через полчаса.)
Пилон терпеливо ждал, зная, что есть положения, когда даже помощь друга бесполезна. И, ожидая, Пилон бдительно вглядывался в тот конец улицы, где исчез Торрелли, так как Торрелли был человеком буйным и любые объяснения, даже самые логичные, даже необыкновенно красноречивые, не произвели бы на него ни малейшего впечатления. Кроме того, Пилон знал, что Торрелли придерживается по-итальянски нетерпимых и чисто донкихотских взглядов на супружеские отношения. Но Пилон беспокоился напрасно. Торрелли, пылая яростью, не ворвался в свой дом. Через некоторое время явился Пабло, и Пилон с восхищением и одобрением заметил, что он несет охапку сосновых дров из поленницы Торрелли.
Пабло ни словом не обмолвился о своем приключении, пока они не добрались до дома. А тогда он сказал, как недавно Дэнни:
– Бойкая женщина эта уточка.
Пилон в темноте кивнул и сказал философски;
– Редко можно найти на одном рынке все, в чем нуждается человек, – вино, еду, любовь и дрова. Не надо забывать Торрелли, Пабло, друг мой. С таким человеком стоит водить знакомство. Давай подарим ему что-нибудь.
Пилон подбрасывал поленья в печку, пока пламя в ней не заревело. Тогда оба друга придвинули стулья поближе и поднесли банки из-под варенья к самой дверце, чтобы согреть вино. В этот вечер комнату освещал священный огонек, так как Пабло купил свечу, чтобы поставить ее святому Франциску. Но что-то отвлекло его от осуществления этого благочестивого намерения. И теперь тоненькая восковая свечка горела ясным пламенем в устричной раковине, отбрасывала тени Пабло и Пилона на стену и заставляла их танцевать.
– Куда это запропастился Хесус Мария? – заметил Пилон.
– Он обещал вернуться давным-давно, – ответил Пабло. – Просто не знаешь, можно ли доверять такому человеку или нет.
– А вдруг его что-нибудь задержало, Пабло? Из-за рыжей бороды и доброго сердца у Хесуса Марии вечно случаются неприятности с дамами.
– У него мозги, как у кузнечика, – сказал Пабло. – Только и знает, что петь, играть да прыгать. Несерьезный он человек.
Ждать им пришлось недолго. Не успели они во второй раз наполнить банки из-под варенья, как в комнату, шатаясь, ввалился Хесус Мария. Он уцепился за оба косяка, чтобы не упасть. Рубаха его была разорвана, лицо залито кровью. Танцующее пламя свечи озаряло зловещий синяк под глазом.
Пабло и Пилон бросились к нему.
– Наш друг! Он ранен. Он упал с обрыва. Его переехал поезд!
В их тоне не было и тени насмешки, но Хесус Мария счел эти слова самой язвительной насмешкой. Он свирепо сверкнул на Пилона и Пабло тем глазом, который был еще на это способен.
– Обе твои матери – яловые коровы, – сказал он.
Они отступили, ужаснувшись вульгарности этого ругательства.
– Наш друг бредит.
– Ему проломили череп.
– Налей ему вина, Пабло.
Хесус Мария угрюмо уселся у печки, поглаживая свою банку из-под варенья, а его друзья терпеливо ждали рассказа о трагическом происшествии. Но Хесус Мария, казалось, не собирался ничего им говорить. Пилон несколько раз откашливался, Пабло глядел на Хесуса Марию взглядом, готовым немедленно выразить живейшее сочувствие, но Хесус Мария только хмурился и свирепо поглядывал то на печку, то на вино, то на святую свечу, и в конце концов его невежливая сдержанность толкнула Пилона на столь же большую невежливость. Потом он сам не понимал, как мог настолько забыться.
– Опять эти солдаты? – спросил он.
– Да, – проворчал Хесус Мария. – На этот раз они явились слишком рано.
– Наверное, их было не меньше двадцати, раз они тебя так отделали, – заметил Пабло, чтобы подбодрить друга. – Кто же не знает, что в драке ты – лев?
И действительно, после его слов Хесус Мария чуть-чуть повеселел.
– Их было четверо, – сказал он. – И Арабелла Гросс им тоже помогала. Она стукнула меня камнем по голове.
Пилона охватило добродетельное негодование.
– Не стану напоминать тебе, – сказал он строго, – что твои друзья просили тебя не связываться с этой девкой-консервницей. (Он не был вполне уверен, предостерегал ли он Хесуса Марию, но ему помнилось, что предостерегал.)
– От этих дешевых белых девчонок добра не жди, – вмешался Пабло. – А ты отдал ей эту штучку, которую носят как пояс?
Хесус Мария порылся у себя в кармане и вытащил оттуда розовый вискозный бюстгальтер.
– Не успел, – сказал он. – Я как раз хотел это сделать, а кроме того, мы еще не добрались до леса.
Пилон понюхал воздух и покачал головой, но не без оттенка грустной снисходительности:
– Ты пил виски.
Хесус Мария кивнул.
– Чье это было виски?
– Этих солдат, – ответил Хесус Мария. – Они спрятали его под мостиком. Арабелла об этом знала и сказала мне. Но солдаты увидели у нас бутылку.
Контуры случившегося постепенно прояснялись. Пилон предпочитал именно такой способ повествования. Выложить все сразу – значит безнадежно испортить рассказ. Его прелесть слагается из недосказанного, когда слушатель должен восполнять пробелы, исходя из собственного опыта. Пилон взял розовый лифчик с колен Хесуса Марии, провел по нему пальцами, и глаза его стали задумчивыми. Но через мгновение в них вспыхнула радость.
– Знаю! – воскликнул он. – Мы отдадим эту штучку Дэнни для подарка миссис Моралес.
Все, кроме Хесуса Марии, горячо приветствовали этот план, и он почувствовал, что остался в жалком меньшинстве. Пабло тактично наполнил банку Хесуса Марии, хорошо понимая, каково это – потерпеть поражение.
Но прошло немного времени, и все трое начали улыбаться. Пилон рассказал очень смешную историю, случившуюся с его отцом. К обществу вернулось хорошее настроение. Они запели. Хесус Мария отбил чечетку, чтобы доказать, что его рана – пустяк. Вина в бутыли становилось все меньше и меньше, однако оно еще не иссякло, когда троих друзей сморил сон. Пабло и Пилон, пошатываясь, добрели до своих постелей, а Хесус Мария удобно устроился на полу возле печки.
Дрова в печке догорели. Дом наполнился басовой мелодией сна. В большой комнате все застыло в неподвижности. Только святая свеча с удивительной быстротой то вскидывала, то опускала острый язычок пламени.
Позже эта свеча заставила Пилона, и Пабло, и Хесуса Марию задуматься над кое-какими этическими вопросами. Простая восковая палочка с бечевкой внутри ее. Подобный предмет, скажете вы, подвластен определенным физическим законам, и только им. Вы думаете, что его поведение обусловливается конкретными факторами, именуемыми теплотой и горением. Вы зажигаете фитиль, воск плавится и подымается по фитилю; свеча горит какое-то количество часов, затем гаснет – и все. Эпизод закончен. Вскоре свеча уже забыта, и следовательно, никогда не существовала.
Но разве вы забыли, что свеча была святой? Что в минуту угрызений совести, а может быть, чисто молитвенного экстаза Пабло обещал ее святому Франциску? И вот этот фактор помещает восковую палочку вне пределов юрисдикции физических законов.
Свеча прицелилась острием пламени в небеса, словно художник, который сжигает себя, чтобы обрести бессмертие. Свеча становилась все короче и короче. Она искривилась. Ветер поднялся на улице и пробрался сквозь щели в стенах. Шелковый календарь, украшенный личиком прелестной девушки, выглядывающей из лепестков розы «Американская красавица», плавно качнулся на стене. Он задел огненное острие. Пламя лизнуло шелк и взбежало к потолку. Вспыхнул отставший кусок обоев и, пылая, упал на пачку старых газет.
С неба на происходившее сурово и неумолимо глядели святые и мученики. Свечка была обещана. Она принадлежала святому Франциску. Вместо нее святой Франциск получит в эту ночь свечу побольше.
Умей мы измерять глубину сна, можно было бы утверждать, что Пабло, чье кощунственное деяние послужило причиной пожара, спал еще более крепко, чем оба его друга. Но раз мы этого не умеем, остается только сказать, что спал он очень, очень крепко.
Языки пламени побежали по стенам, нашли дыры в крыше и просочились сквозь них в ночь. Дом наполнился ревом огня. Хесус Мария заворочался и, не просыпаясь, начал стягивать с себя куртку. Но тут ему на лицо упала горящая дранка. Он с воплем вскочил и потрясенно уставился на огонь, бушевавший вокруг.
– Пилон! – завопил он. – Пабло!
Он бросился в соседнюю комнату, вытащил своих друзей из постелей и вытолкал их за дверь. Пилон все еще сжимал в кулаке розовый бюстгальтер.
Они стояли перед горящим домом и смотрели в занавешенную огнем дверь. Им был виден стол, а на нем – бутыль, в которой еще оставалось добрых два дюйма вина.
Пилон почувствовал, что в Хесусе Марии поднимается волна яростного героизма.
– Не делай этого! – крикнул он. – Пусть оно гибнет в огне, в наказание нам за то, что мы его оставили там.
До них донесся вой сирен и рев монтерейских пожарных машин, на второй передаче взбирающихся по холму. Большие красные фургоны все приближались, и лучи их прожекторов уже заметались среди сосен.
Пилон поспешно повернулся к Хесусу Марии:
– Беги и скажи Дэнни, что его дом горит. Беги быстрее, Хесус Мария.
– А почему ты сам не бежишь?
– Слушай, – сказал Пилон, – Дэнни не знает, что его дом снимаешь ты. А на Пабло и меня он может рассердиться.
Хесус Мария признал логичность этого довода и опрометью кинулся к дому Дэнни. В доме было темно.
– Дэнни! – крикнул Хесус Мария. – Дэнни! Твой дом горит!
Ответа не было.
– Дэнни! – крикнул он снова.
В соседнем доме, в доме миссис Моралес, открылось окно, и Дэнни сказал раздраженно:
– Какого черта тебе тут надо?
– Твой другой дом горит! Тот, в котором живут Пабло и Пилон.
Дэнни немного помолчал, а потом спросил:
– Пожарные там?
– Да! – крикнул Хесус Мария.
К этому времени зарево разлилось по всему небу. До них донесся треск горящих бревен.
– Ну, – сказал Дэнни, – если пожарные ничего не могут поделать, так чего Пилон хочет от меня?
Хесус Мария услышал, как окно захлопнулось, и, повернувшись, побежал назад. Он понимал, что явился не вовремя, но ведь заранее не угадаешь. Если бы Дэнни пропустил пожар, он мог бы рассердиться. Во всяком случае, Хесус Мария был рад, что предупредил его. Теперь вся ответственность ложилась на миссис Моралес.
Домик был маленький, тяга хорошая, а стены сухие. Пожалуй, с тех пор как выгорел старый китайский квартал, в Монтерее не случалось такого быстрого и исчерпывающего пожара. Пожарные бросили взгляд на пылающие стены и принялись поливать траву, деревья и соседние дома. Не прошло и часа, как от дома ничего не осталось. И только тогда шланги были повернуты на кучу золы, чтобы загасить угли и раскаленный пепел.
Пилон, и Пабло, и Хесус Мария стояли плечом к плечу и смотрели. Половина жителей Монтерея и все обитатели Тортилья-Флэт, за исключением Дэнни и миссис Моралес, толпились вокруг, с большим удовольствием созерцая пожар. Наконец, когда все было кончено и над черной кучей поднялось облако пара, Пилон молча повернулся и зашагал прочь.
– Куда ты идешь? – окликнул его Пабло.
– Я иду, – сказал Пилон, – в лес, чтобы выспаться. Советую и вам сделать то же. Нам лучше пока не попадаться на глаза Дэнни.