Фея с благими намерениями
– На Московском? – переспросила Надежда.
– Ну да, Московский проспект, дом сто девять, недалеко от Московских ворот. Она вошла туда, через час вышла и поехала к себе домой. Мы потом сверили, по всему выходит, что Кондратьев живет в этом доме, но только никто из соседей его не видел, и сколько мы возле дома ни караулили – результат нулевой…
– Ну, это удивительно! – недоверчиво проговорила Надежда. – Он же не человек-невидимка! Должен же он иногда выходить из дома!
– Ты что, думаешь, я работать не умею? – фыркнула Лиля. – Устроила слежку по всем правилам науки! Три дня плотного наблюдения – и ничего! Правда, узнала по адресу номер телефона, звонила туда, наверное, пятьдесят раз – либо никто не берет трубку, либо поднимает эта самая Куропаткина, и на все вопросы отвечает уклончиво. Я, мол, передам, что вы звонили, и уточню насчет интервью, и потом с вами свяжусь. Завтра или на днях. Резину тянет, в общем.
– Понимаю, – кивнула Надежда.
– Ага, так она меня несколько дней все завтраками кормила, а начальница мне говорит: как хочешь, а чтобы было у меня интервью с Кондратьевым и фотографии. Ну, интервью можно как-нибудь состряпать, а фотографии откуда взять?
Лиля выразительно посмотрела на Надежду, как будто ждала от нее ответа. Надежда только пожала плечами.
– Вот то-то! Тогда Владик, фотограф наш, решил попробовать нестандартный подход. Квартира Кондратьева находится на самом верхнем, девятом, этаже, так вот Владик у знакомого альпиниста взял снаряжение, спустился с крыши и попробовал сделать несколько снимков через окно.
– Ну и как? – с интересом осведомилась Надежда.
– Да никак! Полчаса фотографировал, и почти никакого результата. Видно, этот Кондратьев даже к окнам не подходит.
– Так, может, его просто не было дома? Ну, уехал человек на море, позагорать, а вы только зря его караулили…
– Вот и нет! – возразила Лиля. – Я же сказала – почти никакого результата! На одной фотографии через окно можно разглядеть мужские руки. То есть в принципе он в квартире был, только на улицу не выходил и даже к окнам почти не приближался.
– Тяжелый случай, – согласилась Надежда Николаевна, – ну ладно, пойду я.
Она поняла, что ничего больше у Лили не выяснит. Но в последний момент как будто иголкой кольнули ее в темечко.
– Слушай, – она задержалась в дверях, – а как я могу эти фотки посмотреть, ну, квартиры Кондратьева…
Она приготовилась уже к подозрительным взглядам и вопросам и сделала самое безмятежное лицо, но Лиля Путова была занята юбкой. Не отрываясь от зеркала, она рассеянно сказала:
– Да это же проще простого. Владик все неиспользованные фотки на свой сайт выкладывает, надеется, что кто-нибудь заинтересуется. Записывай адрес!
– Я запомню! – обрадовалась Надежда.
Дома все было в порядке – кот оставил на время все хулиганства и вплотную занимался своей внешностью. И преуспел в этом – запах растворителя заметно ослабел и шерсть на боку стала чистая и блестящая.
Надежда похвалила кота за трудолюбие и прилежание и дала вчерашнюю котлету.
Муж пришел пораньше и даже поинтересовался, как прошла ее экскурсия в музей современного искусства. Надежда рассказала ему о встрече с Игорем и дальше, посмеиваясь, описала экспонаты. Особенно мужа впечатлила комната, набитая мусором, – то есть композиция художника Собакина «Когда б вы знали, из какого сора…».
– Надя, ты меня не разыгрываешь? – Муж заглянул ей в глаза.
– Вот те крест, не вру!
– Круто! – по-детски восхитился муж. – И наш Гарик там как рыба в воде…
Далее разговор перешел на художников, и муж так и не спросил, за каким, собственно, чертом, Надежда таскалась в этот музей.
Утром позвонила близкая подруга Алка Тимофеева и слезно умоляла Надежду приехать и погулять с собакой. Она уезжает на два дня с учениками на экскурсию, муж в командировке в Лондоне, дети тоже в разъездах. Старший сын Сашка позавчера улетел на студенческую олимпиаду в Токио, а младший Пашка ушел в осенний поход.
Алка работала завучем в школе, муж ее был крупным ученым-химиком, кроме двух сыновей у них в квартире проживали овчарка Дик, кошка Марфа, попугай и еще, кажется, рыбки, к которым кошка испытывала нежнейшие чувства.
Надежда к Дику относилась очень трепетно – это она в свое время пристроила его к Алке, когда Дик потерял хозяина (см. роман Н. Александровой «Убийство напрокат»), поэтому согласилась без колебаний, тем более что нужно было выгулять собаку только один раз, – а завтра вернется Пашка из похода.
Ей обрадовался не только Дик, но и все звери, даже рыбки приветливо разевали рты за стеклом аквариума. Они с Диком долго гуляли в лесочке возле Алкиного дома, играли в палочку и в мячик. Потом Надежда должна была погладить кошку тридцать три раза, от макушки до хвоста, потом покормить всех, и наконец вырвалась из квартиры с трудом – звери скучали и не хотели ее отпускать.
У выхода из метро стояла женщина и раздавала бесплатную газету. Надежда хотела ускользнуть, но тетя ловко сунула свернутую газету за обшлаг ее пальто. Надежда не любила бесплатные газеты, если на то пошло, она вообще не любила газеты – ничего хорошего из них не узнаешь, кроме того, бесплатные газеты всегда делаются из самой тонкой бумаги и пачкаются типографской краской. Кот Бейсик, напротив, газеты очень любил, он набрасывался на них, как коршун на беззащитную голубку, и рвал на мелкие кусочки. Кусочки эти он умудрялся разбрасывать по всей квартире, что, разумеется, Надежде очень не нравилось.
Поэтому Надежда брезгливо вытащила газету из-за обшлага и шагнула к ближайшей урне, но тут ей бросилась в глаза фамилия Кондратьев, напечатанная крупным шрифтом. Первая мысль была выбросить газету и идти домой и сделать то, что советуют делать, когда кажется, то есть перекреститься. Тем не менее Надежда развернула газету и принялась читать тут же, не отходя от урны.
«Загадка смерти Алексея Кондратьева может быть решена!» – гласил заголовок. И дальше, более мелким шрифтом: «Как нам стало известно из компетентного источника, знаменитый автор детективов Алексей Кондратьев, который скончался на прошлой неделе, оставил новый, не изданный раньше роман. Роман автобиографичен, в нем писатель раскрыл все карты. Читателей ждет полное объяснение, почему писатель вынужден был скрываться все эти годы. Кто угрожал Кондратьеву разоблачением? Кого боялся известный писатель? Отчего никто никогда не видел его лица?
Все эти загадки раскрываются в новом романе, который выпустит в ближайшем будущем издательство «Норд-Вест».
Под заметкой стояла подпись Л. Путова.
– Так я и думала… – пробормотала Надежда, складывая газету квадратиком. – Вот как получаются дешевые сенсации. Издательство не собирается печатать новый роман Кондратьева, потому что его не существует в природе. Так что загадка смерти Кондратьева никак не может быть решена, привирает тут госпожа Лилипутова. А может, и нет никакой загадки? Ну, умер человек своей смертью, с кем не бывает… А все остальное накрутили журналисты.
Тут Надежда осознала, что стоит возле мусорной урны и разговаривает сама с собой, и на нее уже начали оглядываться прохожие. Она выбросила газету и поскорее отправилась домой, моля бога, чтобы не видел ее никто из соседей.
Спала она плохо, ей снился писатель Кондратьев в виде мумии, которая восстает из саркофага вся в несвежих бинтах. Мумия протягивала руки к Надежде и говорила что-то утробным голосом, как говорят мумии в фильмах ужасов. Было совсем не страшно.
Однако Надежда проснулась от духоты. Она открыла форточку и сходила на кухню попить водички. Еще поглядела на ночную улицу. Шел дождь, и реклама соседнего магазина многократно отражалась в лужах.
Надежда полюбовалась немного на яркие огни и совершенно разгулялась. Сон не шел, хотя дождик убаюкивающе стучал по подоконнику. Муж повернулся на другой бок и сладко всхрапнул.
Под мерный стук дождевых капель Надежда честно поговорила сама с собой и решила, что она никак не может бросить это странное дело. И пускай ей говорят, что и дела-то никакого нету, так, пустяки. Ну, привели на похороны ту молодую женщину под конвоем, так, может, ее муж ревнует, вот и приставил охранников… Или покойный писатель от журналистов прятался – тут как раз Надежда очень его понимает. Эта Лиля Путова – такая врушка… Но, так или иначе, Надежда в этом деле разберется.
Не вышло ничего вызнать в музее «Арт Нуво» – значит, нужно ехать к Кондратьеву. В квартиру не попасть, так хоть на дом посмотреть, вокруг побродить, авось и придет в голову какая-нибудь умная мысль.
Приняв такое решение, Надежда заснула с почти чистой совестью.
Надежда Николаевна доехала на метро до Московских ворот, вышла на площадь и без проблем нашла дом, в котором проживал покойный писатель Кондратьев. Дом этот был так называемый «сталинский», недавно отремонтированный – короче говоря, очень приличный дом, заветная мечта риелтора.
Надежда с независимым видом прошлась вдоль дома в одну сторону, потом в другую. Дверь подъезда, как и следовало ожидать, была заперта и оснащена домофоном. Надежда Николаевна задрала голову, как будто поинтересовалась, не собирается ли дождь. Небо, как обычно в нашем городе, было плотно затянуто тяжелыми ноздреватыми облаками, но это не очень интересовало Надежду. Она внимательно разглядывала окна на последнем, девятом, этаже.
Судя по всему, это были окна двух квартир. Причем четыре левых окна производили вполне жилое и обитаемое впечатление: занавески на них были раздернуты и время от времени покачивались то ли от сквозняка, то ли от чьих-то прикосновений. На двух окнах стояли горшки с комнатными цветами (с такого расстояния определить, что это за цветы, Надежда не смогла), возле одного из окон мелькнул женский силуэт.
Те же четыре окна, что справа, производили, напротив, впечатление совершенно нежилое. Трудно сказать, в чем именно это выражалось – то ли в том, что на двух окнах занавески были задернуты, а это в нашем городе в октябре месяце о чем-нибудь говорит, у нас и без того осенним днем темнее, чем в июне ночью. То ли в том, что на двух других окнах занавески хотя и были задернуты не до конца, но были неподвижны, как паруса в мертвый штиль, и за ними не было видно ничего, кроме темноты.
В общем, как бы то ни было, Надежда уверилась, что именно эти четыре окна – это окна квартиры покойного Кондратьева. Она представила, как ловкий фотограф на веревке спустился с крыши и с риском для жизни фотографировал эти окна, надеясь заснять сцены из жизни таинственного писателя…
Тем временем дверь подъезда широко распахнулась. Из дверей вышел рабочий с тяжелой коробкой, остановился и, поставив коробку так, чтобы она заблокировала дверь, вернулся в подъезд. Видимо, у кого-то из жильцов полным ходом шел ремонт.
Минуту назад Надежда Николаевна не собиралась делать ничего предосудительного. Она собиралась еще немного покрутиться возле этого дома и отправиться домой, к повседневным домашним делам, к коту… хотя этот хулиган не слишком заслуживал хорошего отношения. Но теперь, увидев призывно открытую дверь подъезда, она не удержалась. Ноги сами понесли ее к этой двери, и Надежда не заметила, как оказалась внутри подъезда, возле лифтов.
«Что я делаю? – удивленно спросила она сама себя, точнее, ее сдержанная и законопослушная половина спросила у другой половины, склонной к авантюрам и сомнительным, безответственным поступкам. – Зачем я сюда вошла? Все равно квартира заперта и опечатана, и я не узнаю ничего нового…»
«А я только поднимусь на девятый этаж, – ответила она сама себе, точнее, ее безответственная половина ответила сдержанной и законопослушной, – только поднимусь и посмотрю…»
На площадке было два лифта. Один, грузовой, заняли рабочие со своими мешками и коробками, второй был свободен, и Надежда поднялась на девятый этаж.
Как она и полагала, на этом этаже было две квартиры. По ее расчетам, квартира Кондратьева находилась справа от лифта. Впрочем, это предположение тут же получило вполне надежное подтверждение: дверь этой квартиры была опечатана. Правда, бумажка с синей печатью едва держалась на двери, прилепленная одним уголком, но это не меняло ситуацию: квартира находилась на контроле у полиции по причине скоропостижной смерти ее владельца.
Больше здесь делать было нечего, и Надежда хотела уже вернуться, она даже шагнула к лифту, как вдруг услышала, что кабина поднимается, и из нее доносятся голоса.
Слов она разобрать не могла, но сами эти голоса звучали строго и официально, по самому их тембру Надежда поняла, что в кабине лифта находятся государственные служащие.
Хотя до сих пор Надежда Николаевна не совершила ничего противозаконного, ей совсем не хотелось, чтобы ее застали перед квартирой Кондратьева и начали задавать всяческие вопросы – мол, что вы здесь делаете, и как вы здесь оказались, и не вы ли случайно оторвали налепленную на дверь печать…
Наверх ходу не было.
Надежда метнулась к лестнице и сделала уже несколько шагов вниз, но в это время ниже этажом открылась дверь, и на площадку, как горячий суп из кастрюли, выплеснулся оглушительный собачий лай – видимо, соседи снизу вывели собаку на прогулку.
В совершенной панике Надежда метнулась назад.
Кабина лифта уже остановилась на девятом этаже, еще доля секунды – ее дверцы откроются…
Надежда попятилась, прислонилась спиной к двери кондратьевской квартиры…
И вдруг эта дверь поддалась и открылась, и Надежда Николаевна оказалась в прихожей.
Надежда ахнула и машинально захлопнула за собой входную дверь. Замки лязгнули, на этот раз дверь была заперта. Надежда перевела дыхание и снова привалилась спиной к двери, на этот раз изнутри. На какое-то время ей показалось, что она в безопасности…
Но в следующую секунду иллюзия безопасности рассеялась, как утренний туман.
Снаружи к двери приблизились шаги, и женский голос, с оттенком некоторого недовольства, проговорил:
– Но, Василий Артурович, вы же знаете, какой закон: полгода нужно ждать на тот случай, если объявятся наследники…
– Законы, Любовь Макаровна, я знаю не хуже вас, – отвечал мужской голос, в котором, несомненно, звучали нотки начальственной брезгливости. – Полгода ждать придется, хотя мы с вами знаем, что никаких наследников нет и никогда не было. Но мы можем хотя бы осмотреть квартиру, чтобы убедиться… А кстати, Любовь Макаровна, почему печать сорвана? Вы что, ее уже кому-то показывали?
– Да что вы, Василий Артурович, как можно! – В женском голосе появилась доля хорошо контролируемой истерики. – Вы меня знаете, я никогда…
– Допустим, я вас знаю, но печать… ладно, открывайте!
– Сейчас… – За дверью забренчали ключами.
– Что вы там возитесь! – недовольно ворчал мужчина.
Надежда Николаевна пришла в ужас.
Если бы ее застали на лестничной площадке, перед дверью квартиры, – она еще вполне могла отговориться, придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение. Да пусть даже не очень правдоподобное, бог бы с ним. Но теперь, когда она находится в чужой квартире, к тому же опечатанной… теперь дело не обойдется минутой позора, ее запросто могут задержать до выяснения обстоятельств, а то и арестовать… как это называется – кража со взломом? И даже если дело обойдется без суда, уж до мужа это точно дойдет!
Эти мысли промелькнули в голове Надежды Николаевны в долю секунды. В следующее мгновение она уже неслась прочь от двери, стараясь не производить шума. Самое удивительное, что это ей почти удалось – женщина средних лет и не самой субтильной комплекции, она пронеслась по квартире Кондратьева на цыпочках, почти не касаясь пола.
Промчавшись по коридору, она влетела в первую попавшуюся комнату. Это была спальня – широкая кровать с резной деревянной спинкой, низкий комод, платяной шкаф…
Много лет назад, когда Надежда была еще не замужней домохозяйкой с инженерным складом ума и авантюрными наклонностями, а хрупкой девочкой с двумя косичками, она, как и все, любила играть в прятки. Должно быть, с тех далеких времен у нее остались какие-то инстинкты, и первым ее побуждением было – спрятаться в шкафу.
На одну секунду она застыла в растерянности, представляя, как глупо это будет выглядеть, – но тут хлопнула входная дверь, и голоса донеслись уже из коридора.
Отбросив всяческие сомнения, Надежда открыла шкаф, юркнула в него и тихонько закрыла за собой дверь.
Шкаф был большой и просторный, так что в нем было вполне достаточно места для Надежды Николаевны с ее несколькими (не будем уточнять) лишними килограммами.
В шкафу пахло пылью и еще чем-то довольно приятным. Принюхавшись, Надежда Николаевна узнала запах лаванды. Она и сама раскладывала по шкафам пакетики с лавандой – и от моли помогает, и пахнет хорошо.
Однако, кроме запаха пыли и лаванды, было еще что-то трудноуловимое…
Прямо перед лицом Надежды висел мужской костюм. Приличный костюм, итальянский. Она его немножко подвинула, чтобы удобнее расположиться, уткнулась лицом в рубашку…
И вдруг услышала вздох.
Она замерла, мгновенно с ног до головы покрывшись испариной, и прислушалась.
Вроде бы все было тихо.
«Ну да, конечно, послышалось, – подумала она. – Кто здесь может вздыхать?»
Надежда Николаевна осторожно отодвинула рубашку, невольно опустила глаза…
И увидела брюки. И еще ботинки.
Допустим, брюки вполне могут висеть в платяном шкафу. Но вот ботинкам здесь совсем не место. Их обычно держат отдельно от одежды, хотя бы в другом отделении шкафа.
Но самое главное – брюки и ботинки были не сами по себе.
Они были надеты на мужские ноги.
– Мама… – прошептала Надежда, чувствуя, как по ее спине ползут тысячи ледяных мурашек, – мама, я сейчас умру…
Однако мама Надежды никак не могла прийти ей на помощь: она в это время занималась своими собственными делами и к авантюрным наклонностям своей давно уже взрослой дочери относилась крайне неодобрительно.
Так что Надежде приходилось надеяться только на себя.
И в первую очередь – признать очевидный, хотя и невероятный факт: в шкафу она была не одна.
– Кто здесь? – прошептала она дрожащими от страха губами.
– Тс-с-с! – прошипел ей в ответ таинственный незнакомец.
Действительно, сейчас был не самый подходящий момент для разговоров. Дверь спальни открылась, и раздался начальственный мужской голос:
– Хорошая квартира. Потолки высокие, ремонт недавно сделан… так что, Любовь Макаровна, попрошу без самодеятельности. Без этого, как его… волюнтаризма.
– Но, Василий Артурович, дорогой, вы же знаете мои семейные обстоятельства…
– Знаю и учту их. Но в пределах разумного. Вы же понимаете, Любовь Макаровна, у меня тоже имеется начальство, и я должен учитывать их интересы. Самое главное, Любовь Макаровна, чтобы Селезенкин не наложил лапу на эту квартиру. Так что вы уж смотрите, чтобы с ним никаких контактов! А вот здесь стеночку нужно будет немного подкрасить, позаботьтесь!
– Непременно, Василий Артурович!
Дверь комнаты снова негромко хлопнула, голоса доносились теперь из коридора, затем захлопнулась входная дверь, и в квартире наступила тишина.
Надежда Николаевна, которая до этого боялась даже дышать, перевела дыхание, вытерла со лба испарину и наконец вспомнила о своем соседе по шкафу.
Ей было очень страшно, но вместе с тем ее мучило любопытство. Кроме того, неизвестное зло страшнее известного – и она отодвинула в сторону вешалку с рубашками, затем твидовый пиджак – и увидела старомодное, но довольно элегантное пальто. Пальто показалось Надежде смутно знакомым, она уже хотела отодвинуть его тоже… но тут увидела над ним блестящие в темноте глаза.
Над этими глазами были удивленно поднятые брови, и, вглядевшись внимательнее, Надежда Николаевна узнала пожилого элегантного мужчину, которого видела на похоронах Кондратьева.
– Это вы? – прошептала она.
– Да, я… – ответил мужчина очевидное.
Еще секунду назад Надежда в ужасе вслушивалась в дыхание соседа по шкафу, ее сводил с ума сам факт его существования. Но теперь она поняла сразу две вещи: во-первых, этот мужчина, пожилой и несомненно интеллигентный, не представляет для нее опасности. И во-вторых – он ее сам боится.
Эти два факта внушили Надежде Николаевне бодрость и оптимизм. Она строго насупила брови (хотя в шкафу было довольно темно, и вряд ли это произвело на собеседника впечатление) и проговорила, придав голосу металлический призвук:
– Что вы здесь делаете?
– А вы? – вполне резонно ответил мужчина.
– Вопросы здесь задаю я! – произнесла Надежда Николаевна фразу из какого-то фильма. – И вообще, давайте выйдем из шкафа… кажется, они ушли.
– Давайте, – охотно согласился мужчина.
Они выбрались из шкафа.
При свете Надежда еще раз оглядела мужчину.
Несомненно, это он подходил к ней на похоронах. Правда, он выглядел не так элегантно, как тогда, – во-первых, прячась в шкафу, он помял свое пальто, галстук сбил на сторону, а самое главное, у него за правым ухом оказался носок. Черный, вполне приличный носок. Целый и даже, кажется, новый.
– Это вы? – удивленно спросил мужчина, разглядев Надежду. – Я вас видел на похоронах. Что вы там делали?
– Повторяю, – строго проговорила Надежда, – вопросы здесь задаю я!
– На каком основании?
– Вот на каком! – Надежда показала мужчине читательский билет. Когда-то давно она ходила в районную библиотеку. Билет был давно просрочен. Мужчина начал было к нему приглядываться, но Надежда спрятала билет и проговорила:
– Отвечайте на вопрос!
В глубине души она изумилась своей наглости. Но мужчина был явно не в своей тарелке.
– Я еще там понял, что вы не просто так пришли на похороны… – забормотал он, – неужели вы…
– Посмотрите на себя в зеркало! – перебила его Надежда.
Мужчина взглянул на свое отражение в дверце шкафа, увидел носок, сбитый на сторону галстук… и залился краской.
Надежда дала ему минуту, чтобы привести себя в порядок, и повторила свой вопрос:
– Итак, что вы здесь делаете? И для начала – кто вы такой?
– Я… Сперанский… Валентин Олегович Сперанский…
При этом он скромно потупился, как будто назвал очень известное имя, которого Надежда не могла не знать.
Имя действительно показалось Надежде Николаевне смутно знакомым. Она наморщила лоб, безуспешно пытаясь вспомнить, где она его слышала, но собеседник по-своему понял ее пристальный взгляд. Он засуетился, сунул руку в карман пальто и достал оттуда красную книжечку писательского удостоверения.
– Вот мой документ… – проговорил он, но не успел договорить: вместе с удостоверением из кармана выпала фотография. Эта фотография спланировала, как бумажный самолетик, и упала на пол возле левой ноги Надежды.
Сперанский побледнел, на лице его отразился самый настоящий ужас. Само его лицо, прежде породистое и вальяжное, утратило форму и оплыло, как сальная свеча. Он шагнул вперед, наклонился, потянулся за фотографией, но Надежда Николаевна опередила его, схватила снимок и спрятала за спину.
– Отдайте! Отдайте мне ее! – воскликнул Сперанский, протянув руки в умоляющем жесте.
– Ага! – догадалась Надежда. – Значит, вы пробрались в квартиру Кондратьева, чтобы найти эту фотографию?
– Ну да! – пробормотал мужчина. – Отдайте мне ее!
Его лицо выражало настоящее страдание.
– Ишь, как вас разбирает! – Надежда Николаевна, помня, что самый безобидный человек может стать опасным, если его загнать в угол, на всякий случай отступила, чтобы между ней и Сперанским оказался комод, и взглянула на снимок.
Это была фотография титульного листа рукописи. Сверху стояла фамилия автора – Николай Стерлигов, ниже крупными буквами – название: «Белая волчица. Рассказ охотника».
Еще на листе можно было разглядеть расплывшийся штамп издательства и вписанную от руки дату – двенадцатое мая тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.
И тут Надежда Николаевна вспомнила, откуда ей знакома фамилия собеседника.
Лет двадцать назад в одном из толстых московских журналов была опубликована повесть с таким названием – «Белая волчица». Повесть была написана очень ярко и живо, сюжет такой, что не оторваться, все ее читали, номер журнала с ней передавали друг другу. Потом она вышла отдельной книгой, еще через два года книгу экранизировали. Так вот, фамилия автора была Сперанский.
Надежда снова взглянула на фотографию… там была напечатана совсем другая фамилия – Стерлигов.
Истина забрезжила перед ней, но Надежда Николаевна еще не до конца ее осознала.
– Отдайте! – повторил Сперанский, чуть не плача. – Ну что вам стоит? Я вам заплачу… – И он снова полез в карман.
– Не нужны мне ваши деньги! – фыркнула Надежда Николаевна. – И вообще, не смейте предлагать взятку лицу при исполнении, совсем голову потеряли? И не лезьте в карман, не ровен час, еще что-нибудь выроните! Ладно, так и быть, отдам вам фотографию, если вы мне все честно расскажете!