Первый шаг к мечте

– Здравствуйте, – закричал он издалека, не подходя еще вплотную к Нине. – Водитель сказал, что вы решили пройтись пешком. Вот не дождался, вышел вас встречать.

– Замерзнете, – тоже прокричала в ответ Нина. – Я уже иду.

– Я морозостойкий. – Мужчина уже подошел на достаточное расстояние для того, чтобы не кричать, а говорить нормально, протянул Нине крепкую ладонь с длинными, ровными, очень изящными пальцами. Из-под ослепительно белого манжета с бриллиантовой запонкой показалось широкое в кости запястье, поросшее твердыми черными волосами. – Здравствуйте еще раз. Меня зовут Рафик Аббасов.

– Добрый день, Рафик Валидович, – вежливо сказала Нина, воссоздавая дистанцию, которую он только что вольно или невольно нарушил. Нет, она не любила панибратство и с незнакомыми людьми сходилась небыстро. – Меня зовут Нина Григорьевна Альметьева, я тот самый представитель адвокатской конторы «Павлов и партнеры», с которым у Георгия Егоровича Липатова был заключен договор.

– Добро пожаловать в Знаменское, Нина Григорьевна. – Он сделал едва заметную паузу, произнося ее имя, подчеркивая, что понял и принял ее желание держаться в строгих официальных рамках. – Пройдемте в дом. Люба покажет вам вашу комнату, вы сможете разложить вещи и принять душ. Обед в два часа, и за обедом вы сможете познакомиться с теми членами семьи, которые уже приехали в усадьбу. Остальных мы ждем к ужину. Если вы голодны или хотите кофе, то скажите Любе, она все приготовит.

– Чаю я бы выпила, – призналась Нина, – во всем остальном потерплю до обеда.

Они уже поднялись по широким ступеням лестницы, зашли в просторную прихожую. Аббасов помог Нине снять шубку и повесил ее в шкаф за раздвижными дверцами. Пригласил Нину пройти дальше, в круглый просторный холл, посредине которого располагалась лестница на верхние этажи. Навстречу им уже спешила круглолицая полная женщина средних лет в белом кружевном переднике поверх строгого черного платья и в белоснежном кружевном чепце на голове. Видимо, та самая Люба, экономка. Выглядела она грустной, и глаза у нее были заплаканными.

– Здравствуйте, – гостеприимно сказала она. – Меня Любой зовут. Пойдемте, я вам дом покажу, чтобы вы ориентировались, где тут что. А потом в своей комнате отдохнете и придете ко мне в кухню, я там к чаю все накрыла и блинчиков с вареньем напекла, чтобы вы позавтракали с дороги. Рафик, вы возвращайтесь к своим делам, я займусь нашей гостьей. – Нина отметила, что Аббасова она называет на «вы», но без отчества.

– Хорошо, я буду в кабинете, – кивнул тот. – Нина Григорьевна, я думаю, что о делах мы с вами переговорим, когда вы осмотритесь и со всеми познакомитесь. Время еще есть. Похороны завтра в десять утра. Кладбище тут недалеко, в пяти километрах. Автобус заказан. Поминки здесь, в доме. Думаю, что это вся информация, которая вам сейчас необходима. До встречи.

Нина шла за Любой по дому и с интересом оглядывалась по сторонам. Изнутри дом тоже был комфортным и функциональным. Все здесь было продумано до мелочей – нескользкие ступени, удобные, ровно под руку перила, широкие коридоры, поручни у ванн и унитазов, чтобы было удобно пожилому человеку, выключатели, прыгающие в ладонь при входе в комнаты, легко моющийся и не собирающий пыли ламинат, легкие, совершенно не помпезные шторы, не скрадывающие пространство комнат, освещение, которое можно было настроить в зависимости от настроения или потребности в нем. Да уж, кто-кто, а дизайнер помещений у Липатова работал классный, Нина даже позавидовала.

На первом этаже помимо холла и кухни, к которой примыкали большая кладовая с погребом, прачечная и сушильно-гладильная комната, располагались столовая, каминный зал, гостиная, кинозал, библиотека и хозяйский кабинет, в котором сейчас уединился Аббасов. На втором этаже друг за другом шли десять спален с обязательной ванной комнатой при каждой. Одна спальня – хозяйская – сейчас пустовала.

Все остальные были распределены между уже приехавшими и ожидающимися наследниками. Нина не спрашивала, но Люба все равно рассказала, что налево от комнаты Липатова всегда размещались его невестка Ольга Павловна, дочери Вера Георгиевна и Надежда Георгиевна, а также внучка Тата. Пятую спальню, обычно занимаемую Нателлой, сегодня выделили самой Нине, и за порогом уже стояли ее чемодан и портфель.

Справа находились спальни внуков Виктора с женой Мариной, Николая, Гоши и Артема. Пятая комната обычно пустовала, но сегодня предназначалась какому-то гостю, которого должна была вечером привезти с собой Тата. С учетом, что она была не замужем, Нина посчитала, что речь идет о любовнике, который решил не оставлять Тату наедине с горем в день похорон деда. Правда, было странно, что он собирался поселиться отдельно, но бог его знает, какие тут в доме порядки. Зная старорежимность Липатова, можно было предположить, что для него отсутствие штампа в паспорте могло служить причиной проживания в отдельной комнате.

На третьем этаже располагалась небольшая гостиная, в которой можно было посмотреть телевизор или послушать музыку, не спускаясь на первый этаж, комнаты Любы и помощницы Валентины, спальня Рафика, комната его дочери, в которой она останавливалась, когда приезжала в усадьбу, обсерватория с настоящим телескопом, в который можно было изучать звездное небо, и еще несколько пустых гостевых спален на тот случай, если в усадьбу помимо родственников нагрянут и другие неожиданные гости.

– Да уж, места тут много, – заметила Нина. – Интересно, сколько гостей можно разместить в усадьбе одновременно?

– Много, – улыбнулась Люба. Впрочем, даже улыбка у нее была печальная. – В лесу же еще гостевые финские домики построены. В каждом до семи человек помещаются, а домиков пять, вот и считайте.

По всему выходило, что пенсионер Липатов, живший практически затворником, человеком был основательным. И зачем ему, спрашивается, был нужен такой домина, в который его дети и внуки наезжали нечасто, а вместе собрались и вообще впервые, да и то на его похороны.

В «своей» комнате Нина приняла душ, переоделась, развесила одежду в шкаф, убедилась в отменном качестве матраса и постельного белья на кровати (впрочем, иного она уже и не ожидала) и позвонила Сергею, доложиться, что прибыла на место.

– Я рад. – Голос ее друга, начальника и любимого мужчины звучал непривычно сухо и отстраненно. – Надеюсь, что тебе там понравится и ты не только поработаешь, но и отдохнешь.

– Да я вроде не устала, – пожала плечами Нина. – Сережка, ты чего такой?

– Какой?

– Чужой, – призналась Нина. – Недовольный, усталый, мрачный. Продолжать могу до бесконечности. Что-то случилось?

– Не выдумывай, – раздраженно бросил он. – Все, осваивайся там на местности. Я тебе позже позвоню.

Нина тоскливо подумала, что все-таки правильно поступала, когда отказывалась выходить за Павлова замуж. Любые отношения приедаются и надоедают. Вот и она, похоже, стала в тягость Сергею. Что ж, никогда она не навязывалась мужчинам, никогда не вцеплялась мертвой хваткой, пытаясь удержать. И в этот раз удерживать не будет. Все-таки отсутствие штампа в паспорте избавляет от множества мелких, но досадных проблем. А любовь… Что ж, в любовь она давно уже не верит. Жаль, конечно, если они расстанутся. С Сергеем ей удобно, как и ему с ней, да и любовник он хороший, чуткий и внимательный. Для женщины это важно.

Легонько вздохнув, Нина решила пока об этом не думать. В конце концов, впереди у нее десять дней, которые ей предстоит провести здесь, вдалеке от Павлова, а за это время проблема либо рассосется и ее не нужно будет решать вовсе, либо назреет и решится сама собой. А пока ее ждут чай и блинчики. Нина вдруг почувствовала, что зверски проголодалась. Натянув джинсы и легкий свитер, она подкрасила глаза, собрала волосы в длинный свободный хвост и, едва касаясь ступенек, сбежала в кухню, к печальной, но гостеприимно-хлопотливой Любе.

Под лестницей в холле кто-то разговаривал по телефону. Голос звучал нервно, отрывисто. Человек явно приглушал его, чтобы не быть услышанным, потому что до спускающейся вниз Нины долетали лишь отдельные слова, из которых тем не менее складывался общий смысл.

– Я хочу, чтобы это пока осталось между нами, – говорил голос. – Не нужно, чтобы об этом еще кто-то знал. Нет, я сам решу, когда это будет и при каких обстоятельствах. Да не волнуюсь я. Напротив, я совершенно спокоен, черт бы тебя подрал. Нет. Я говорю, нет! Если меня угораздило вляпаться в это дерьмо, я буду разгребать его сам. Мне не нужно, чтобы обо мне судачили на каждом углу. Все, я позвоню, как только что-то узнаю. И молчи, я тебя умоляю.

Нина дошла до последней ступеньки, повернула в сторону кухни и практически уткнулась в спину Николая Воронина. По фотографии, которую она разглядывала сегодня утром, она его тут же узнала, хотя выглядел он гораздо старше указанных в досье тридцати двух лет. Нина невольно отметила измученное лицо, запавшие виски, капельки пота на лбу, хотя в доме вовсе не было жарко.

Услышав Нинины шаги, он поднял голову, и на нее уставились лихорадочно горящие глаза, беспокойно оглядевшие, как ощупавшие ее с ног до головы.

– Вы кто? Что вы тут делаете? Вы подслушивали? – Теперь он чуть ли не кричал.

– Я не подслушивала, я просто шла по лестнице, – спокойно ответила Нина. – Мне нет до ваших тайн никакого дела.

– Каких тайн? – тут же взвился он.

– Да любых, – также спокойно сказала Нина. – Меня зовут Нина Григорьевна, я юрист из адвокатской конторы, которая вела дела вашего деда. Направлена присутствовать при оглашении завещания.

– Господи, да кому оно нужно, это завещание, при нынешних обстоятельствах уж точно не мне, – сказал он с протяжным стоном. – Извините, что я на вас накинулся, просто не ожидал, что здесь еще кто-то есть. Раф в кабинете, Валька ему помогает, Витька с Мариной наверху, мама прилегла отдохнуть в своей комнате, Люба на кухне. Элемент неожиданности, еще раз извините.

– Ничего страшного. – Нина обогнула его по дуге и продолжила свой путь. Вольно или невольно, но ей было интересно, о чем он сейчас говорил с таким жаром и такой внутренней мукой.

«Тебе нет дела до дум и тайн обитателей этого дома, – напомнила она себе. – Ты выполнишь свою работу и вернешься домой. К работе, сыну и Сергею. Впрочем, последнее – не аксиома, но это тоже можно пережить. Как бы то ни было, никого из этих людей ты больше никогда в жизни не увидишь».

От этой мысли у нее отчего-то резко поднялось настроение, и в кухню она вошла, чуть ли не напевая. Блинчики с домашним джемом были сейчас единственным, о чем стоило думать.

В Знаменское удалось добраться ближе к вечеру. Решение ехать далось Чарушину нелегко. В нем боролся природный скепсис, утверждающий, что все Татины страхи – всего лишь причуды капризной богатенькой барышни и чутко настроенный внутренний барометр, работающий на отличной интуиции, которая твердила, что в деле с наследством Липатова, возможно, не все чисто.

Полина очень хотела поехать и, несмотря на то что Чарушин терпеть не мог «одалживаться», он все-таки позволил себя уговорить. «Если с этой Татой что-нибудь случится, ты же потом век себе не простишь», – сказал он сам себе и дал Полине команду собираться самой и собирать Егора.

– Только учти, что я еду работать, а не отдыхать, и если ты будешь жить в отдельном коттедже, то я, скорее всего, и на ночь буду вынужден оставаться в доме. Правда, если решу, что это необходимо и в усадьбе действительно что-то происходит, – предупредил он жену. – Если все будет тихо, мирно и скучно, то я переселюсь к тебе, проживем там дня два-три, до оглашения завещания, оценим реакцию на него Татиной родни и уедем домой. Я в приживалах ходить не привык.

– Да ради бога, – безмятежно сказала Полина. – Никита, ты же знаешь, что я не буду тебе мешать. Я буду ночевать в коттедже, гулять с Егором по зимнему лесу, а ты заниматься своим расследованием. Тата – не выдумщица, если ее что-то беспокоит, значит, для этого есть серьезные основания.

В Знаменское ехали на двух машинах. В первой за рулем сидел Татин троюродный брат Артем, а вместе с ним ехали его мать, Надежда Георгиевна, мать Таты, Ольга Павловна, и ее младший сын, Татин брат Гоша. Вторую машину вел Чарушин, рядом с ним сидела Тата, а на заднем сиденье баюкала сына Полина. И если первая машина сразу проследовала к конечному пункту назначения, то вторая сначала остановилась у готового к приему гостей коттеджу, где высадили Полину с Егором. Тата подождала, пока Чарушин поможет своей семье расположиться с комфортом и разобрать вещи, и только после этого повела его по тропинке, ведущей от коттеджа к большому дому. Тропинка виляла среди деревьев и была довольно живописна, Чарушин не мог этого не отметить.

– Красиво здесь, – сказал он Тате, сосредоточенно идущей впереди него. Ее красный пуховичок мелькал среди покрытых белоснежным инеем деревьев, как яркий мячик, ловко подбрасываемый чьей-то невидимой рукой. Туда-сюда.

– Очень. – Она остановилась и повернулась к Чарушину, доверчиво заглянула в его глаза: – Когда дед сюда переехал, мне двенадцать лет было. Мы тогда еще в Видяеве жили, поэтому я сюда приезжала только на каникулы. Зимой и летом. Так вот бывать здесь зимой мне нравилось гораздо больше. Я любила гулять по лесу и представлять себя героиней какой-то сказки. Я населяла этот лес злыми лешими и добрыми волшебницами, которые всегда выводили меня, заплутавшую, на правильную дорогу. А потом я выросла, мы переехали в этот город жить, я много времени проводила с дедом, и он всегда выводил меня на правильный путь, если мне казалось, что я немного запуталась. Он очень меня любил, правда.

– Я верю. – Теперь они шли рядом. Дом уже виднелся впереди, большой, красивый, словно сошедший с картин прошлого века. – И вы всегда могли посоветоваться с вашим дедом по любому вопросу? Я слышал, что Липатов был довольно жестким человеком и, как бы это помягче выразиться, в достаточной степени ретроградом.

– Ну… – Тата помолчала, словно запнувшись на готовой вырваться у нее неправде. – По большому счету, у нас не было запретных тем. Я советовалась с ним при выборе вуза, по работе, по ремонту в квартире, по взаимоотношениям с мамой. В свое время дед очень помог мне пережить папину смерть. С ним рядом было не так мучительно горевать, как рядом с мамой. Но вы правы. Запретные темы между нами, конечно, тоже были. К примеру, я никогда не обсуждала с ним проблемы Гошки, чтобы не выдавать чужие секреты и не навлекать на его голову дедов гнев. К внукам он действительно всегда относился сурово. Не так, как ко мне.

– И все-таки что-то личное вы от него скрывали? – мягко спросил Чарушин и удивился, увидев, как побледнела вдруг Тата.

– Какое это сейчас имеет значение? Пойдемте быстрее, нас уже ждут. Люба не любит, когда опаздывают к ужину. Неудобно заставлять такое количество людей нас ждать.

– А Люба давно работает у вашего деда? – спросил Чарушин, чтобы сменить явно неприятную ей тему разговора.

– Нет, меньше года. Предыдущая экономка внезапно уволилась, и дед где-то нашел Любу.

– Где-то? Как мог восьмидесятичетырехлетний человек, который практически не выходит из дома, найти себе новую домработницу? – спросил Чарушин. Ответ на этот вопрос казался ему важным. – Ваш дед едва ли был легкомысленным человеком, а Люба – это человек, постоянно живущий в доме. Она не могла быть взята просто с улицы или с сайта работы по найму.

– Я не знаю. – Тата остановилась и удивленно посмотрела на Чарушина. – Правда, не знаю. Дед никогда не грузил меня, нас такими вопросами и своими проблемами. Я просто знаю, что Инесса Карловна, бывшая домработница, которая проработала у него много лет, еще с Череповца, вдруг уволилась и появилась Люба.

– И вас это не удивило?

– Нет. Инесса Карловна уже немолода, ей лет семьдесят пять, если не больше. Понятно, что ей не под силу уже было заниматься работой по дому. Дед назначил ей достойную пенсию, и она переехала то ли к сыну, то ли к внучке. А откуда взялась Люба, я не задумывалась. Может быть, Инесса Карловна ее посоветовала, может быть, Рафик нашел, может быть, Валентина постаралась. Хотя нет, Валя тогда у деда еще не работала.

– Валя – это помощник, личный секретарь и медсестра в одном лице? – уточнил Чарушин. – И она, получается, тоже работает в Знаменском недавно?

– Да, она появилась с полгода назад, может, чуть больше. Кажется, летом. Думаю, что тоже с подачи Рафика. Больше некому. Всё, мы пришли.

Чарушин быстро поднялся в отведенную ему комнату, разобрал рюкзак, вымыл руки и спустился вниз, в столовую, указанную Татой. Ужин уже начался, и заставлять людей ждать было действительно некрасиво. Он зашел в большую комнату, увидел огромный овальный стол и сборище незнакомых людей, среди которых ему предстояло пожить какое-то время. С дальнего конца стола махала ему рукой Тата. Слава богу, хоть одно знакомое лицо. Хотя нет, вон Артем, который вылезал из машины у чарушинского дома, чтобы поздороваться. Парень ему понравился, лицо хорошее, открытое, незамороченное. Сейчас такое нечасто встретишь.

– Вы, наверное, Никита. – К Чарушину шел пожилой мужчина с кучерявыми волосами, крупным носом и полными губами. Внешность у него была неславянская, и Чарушин понял, что это и есть Рафик Аббасов, приемный сын Липатова. – Проходите, садитесь. Тата предупредила нас, что она пригласила гостя.

– Таточка у нас всегда делает то, что хочет, – ехидно произнесла довольно красивая женщина, оценивающе осмотревшая Чарушина с ног до головы. – Подумаешь, похороны любимого деда… Подумаешь, что будут только свои… Если уж нашей Таточке втемяшилось в голову позвать постороннего, то она так и поступит. И ей плевать, как это выглядит со стороны. Вы у нас кто? Новый хахаль? Охотник за потенциальным Таткиным богатством?

– Марина, прекрати. – Худая, как будто высохшая женщина со злым, надменным лицом отбросила в сторону накрахмаленную салфетку, которую держала в руках. – Не устраивай скандала, помни, что ты в приличном обществе. Хотя ты, Тата, действительно могла бы и удержаться от того, чтобы приглашать своих друзей, – слово «друзей» она выделила так, что оно прозвучало неприлично, – в такой ситуации.

– Ой, бросьте вы, тетя Вера, – протянула Тата весело. – Не нужно учить меня приличиям. Остановитесь на Марине. Она, уж коли ее угораздило стать вашей невесткой, вынуждена это терпеть, а я не буду, вы же знаете.

– Да уж знаю. Это все дед. Позволял тебе все и всегда. Вырастил нахалку.

– Вера, успокойся, – устало попросила еще одна немолодая женщина, в чем-то неуловимо похожая на Тату, ее мать Ольга Павловна. – И оставь уже в покое мою дочь. Давайте уже будем наконец ужинать. Я не очень хорошо себя чувствую с дороги.

– Разрешите все-таки представиться. – Чарушину надоели препирательства дружной семейки, напоминающей скорпионов в банке. – Меня зовут Никита Чарушин, я – юрист. Прибыл сюда по приглашению Татьяны Александровны, чтобы представлять ее интересы в вопросах, связанных с наследством. Здесь же в усадьбе гостит моя семья – жена с ребенком, так что моральный облик как мой, так и Татьяны Александровны не должен вас беспокоить.

– Ребенок? Маленький ребенок? – визгливо спросила толстая до безобразия старуха, которая, не дожидаясь всех остальных, уже жадно ела. Сосискообразные пальцы хватали со стоящих перед ней блюд куски вареного языка и отправляли их в рот вместе с пучками петрушки. Выглядело это отвратительно. – Он будет своим плачем не давать спать по ночам, а днем бегать по коридорам, стуча пятками. Тата, ты совершенно не думаешь о своих близких.

На щеках у Чарушина заходили желваки.

– Моя семья живет в коттедже, в дом заходить не планирует, так что мой сын вам не помешает, – металлическим голосом сказал он. – Обсуждать с вами целесообразность своего визита я не собираюсь, поскольку договор заключен между мной и Татьяной Александровной. Пока ей угодно, я буду тут находиться, вне зависимости от того, нравится вам это или нет. Всем приятного аппетита.

Он подошел к свободному стулу, сел и положил салфетку на колени.

– Браво. – На другом конце стола кто-то захлопал в ладоши. Чарушин поднял голову, чтобы посмотреть, кто именно, и обалдел. Улыбаясь, на него смотрела соседка по купе. Они вместе ехали от Казани до Москвы, и она, кажется, говорила, что едет в командировку.

– Еще одна наша гостья, – вступил в разговор Рафик. – Тоже юрист. Она представляет фирму, услугами которой пользовался Георгий Егорович. Ее зовут Нина Григорьевна. Прошу любить и жаловать.

– Сколько юристов на квадратный метр, – пробурчал представительный мужчина с властным лицом. – Сразу видно, что наследство, которые мы собрались делить, что-то из себя представляет. Иначе юристы не слетались бы сюда, как воронье. Что, уважаемая Нина Григорьевна, вы уже знаете, что там, в завещании?

– Завещание хранится у нотариуса. – Нина пожала плечами и тоже по примеру Чарушина расстелила салфетку на коленях. – Помимо завещания есть и другие юридические тонкости, касающиеся имущества Георгия Егоровича. Но думаю, Виктор Сергеевич, что обсуждать это мы будем не сегодня, а после похорон. По крайней мере, в том распоряжении, которое Липатов оставил на случай своей смерти, говорится именно об этом.

– Дедуля в своем репертуаре. Он руководит даже собственными похоронами, даже после смерти, – хмыкнул худой мужчина с изможденным лицом и запавшими глазами. – Вить, тебя в этом что-то удивляет?

– Нет, Коля, не удивляет. Дед всегда отличался удивительной верностью себе и своим идеалам. Лично мне глубоко наплевать на всех юристов и вообще на все, что здесь происходит. Я – человек небедный и без дедова состояния.

– Но на дележку наследства ты все-таки приехал. – Артем зло смотрел на двоюродного брата. – Витька, Витька, ты бы хоть сам себе не врал. А заодно вспомнил, что это дед пристроил тебя на теплое место, с которого ты и начал свое восхождение по карьерной лестнице. Так что своим нынешним благосостоянием ты в конечном счете все равно обязан деду.

– Как и все здесь сидящие.

– Нет! – Николай резко отшвырнул вилку, звякнул жалобно хрустальный бокал. – Всем, что есть у меня, я обязан своему таланту, больше никому и ничему. Или ты, Тема, полагаешь, что и в газету меня пристроил дед?

– Нет, в газету ты сам пристроился. – Артем спокойно накладывал себе на тарелку салат из круглой миски. Чарушин подумал и потянул к себе такую же, полную обычного классического салата оливье. Он любил его больше других и сейчас удивился, что богатеи Липатовы, оказывается, разделяли его плебейские пристрастия. – Просто, пока ты был начинающим журналистом, ты жил на деньги, которые тебе давал дед. И квартиру в Москве тебе дед купил, чтобы ты не мыкался по углам. Так что уж особо-то хвост не распускай. Мне на начало моего бизнеса тоже дед денег дал. Да, у меня все получилось, и больше я в его помощи не нуждался, но стартовал я благодаря ему, и поэтому я здесь. Кстати, мне все равно, завещал ли он мне что-либо и что именно.

– Не имеет это значения, – горько сказал Николай, из которого, казалось, внезапно выпустили весь воздух. – Ничего сейчас не имеет значения. Все бессмысленно.

Остаток ужина прошел довольно мирно. Любящие родственники больше не накидывались друг на друга, не вступали в споры, а просто ели, что-то тихо обсуждая с сидящими рядом собеседниками. Тата разговаривала с матерью и братом, который, впрочем, больше молчал. Вера Георгиевна завела светскую беседу с юристкой Ниной, обсуждая с ней, Чарушин слышал, вопросы налогообложения на наследство первой очереди. Виктор что-то тихо выговаривал своей жене Марине. Николай ел плохо. Бледный, молчаливый, он, казалось, был погружен в себя и свои невеселые думы.

Надежда Георгиевна была полностью сосредоточена на еде, которую она поглощала в неимоверных количествах, ни с кем не разговаривая. Артем обсуждал что-то с Рафиком, и было видно, что разговор интересен им обоим. Рядом с Чарушиным сидела худенькая женщина с некрасивым и словно навсегда уставшим лицом, видимо, та самая помощница Липатова Валя.

– Вы всех тут хорошо знаете? – спросил у нее Чарушин. В его сыщицком деле важна была любая мелочь, а потому он не преминул воспользоваться возможностью повыпытывать информацию у Валентины.

– Что? – Она вздрогнула и отвела глаза от другого конца стола. Чарушину показалось, что смотрела она то ли на Тату, то ли на Ольгу Павловну. – А, нет, не очень. Я же недавно работаю, а дети и внуки Георгия Егоровича не баловали его своим обществом. То есть я хорошо знакома с Рафиком и Татой. Они бывали в усадьбе постоянно. Ольгу Павловну и Гошеньку видела, конечно. Они тоже тут бывают, хоть и нечасто. Артем как-то приезжал, но я выходной брала в тот день, так что мы с ним не пересеклись. А москвичи впервые с прошлого Нового года приехали. И жирдяйка тоже.

Под жирдяйкой она, видимо, имела в виду Надежду Георгиевну.

– Значит, вам все эти люди так же незнакомы, как и мне, – подытожил Чарушин. – Что ж, новизна ощущений – это тоже неплохо. А что про свою семью говорил сам Липатов? Его-то вы успели узнать.