Капуцины

– Ну что, бродяги? Рассказывайте, – предложил Даган.

– Мы не совсем понимаем, что ты хочешь от нас услышать, князь, – возразил один из капуцинов.

– А я вообще не понимаю, что я хочу от вас услышать. Илуш, наверное, понимает – ведь это он возвел вас в святые. Допустим, поведайте мне о ваших подвигах и добродетелях. Например, расскажите, как вы вчера пожертвовали собой, защищая Хаддада?

– Князь находит, что это удачный повод для шуток?

– А ты хочешь поучить меня правилам хорошего тона?!

– Не мое дело давать нравственную оценку кому-нибудь, – капюшон отрицательно качнулся, – но никто не запретит мне чтить собственный этический кодекс.

– Вот и чти, – мрачно обронил Даган, который и сам понял, что сказал бестактность и попытался за грубостью скрыть досаду на самого себя. – А мне не нужно нотации читать. Лучше объясни, почему вы, такие хорошие и благородные – если верить Илушу – не остановили меня вчера?

– Разве мы могли это сделать? Разве что-то указывало, что ты собираешься убить капитана? Мы не умеем читать мысли и не могли предвидеть, что ты ударишь его.

– Да вы вообще не шелохнулись, когда это произошло, – Даган презрительно усмехнулся. – Жалкие создания!

– Мы должны были наброситься на тебя после того, как ты сразил Хаддада? – уточнил капуцин, и в голосе его послышалась насмешка. Даган прикусил губу. Перевес в словесной дуэли был не на его стороне. – Но зачем, князь? Капитану это едва бы помогло; скорее навредило. Мы не успели вовремя отреагировать на твою агрессию, а после любые действия потеряли смысл.

– А как же ваше пресловутое благородство?

– О каком благородстве ты говоришь?

– Я говорю о том, что вы приносите себя в жертву, спасая чью-то шкуру.

– То, о чем ты говоришь – всего лишь наша работа. Да, мы готовы отдать свою жизнь вместо тех, кто достоин жить дальше. Но если насилие уже свершилось, то какой смысл в такой жертве? Так что ни о каком благородстве речь вести не стоит.

– Это ваша работа? – Даган, не удержавшись, фыркнул.

– Точно так. И нам за нее хорошо платят. Уважением, гостеприимством, безвозмездной помощью. Например, при перелете с планеты на планету.

– А вы в благодарность подыхаете, за кого придется?

– Точно так.

– Бред!

– Торговцы гибнут в стычках с пиратами, пираты гибнут в стычках с военными патрулями, военные гибнут в стычках друг с другом. Любая профессия так или иначе может быть опасна.

Даган шумно выдохнул, чувствуя, что никогда не сможет переговорить спрятанного под балахоном оппонента. Вместе с тем он с немалым удивлением понял, что забыл то огромное множество вопросов, которое прежде будоражило его при одном упоминании о капуцинах. В пылу спора они попросту вылетели из головы, потому что князь, во что бы то ни стало стремясь одолеть противника, погряз в мелких деталях единственного вопроса из множества, забыв обо всех остальных.

Мысленно обругав себя, Даган вернулся к самому началу.

– Ладно, оставим. Скажи мне, бродяга, зачем Хаддад приходил к вам?

– Он пришел извиниться за тебя, князь.

– Извиниться?!

– Да. Сказал, что ты, по молодости лет, еще не знаешь всех традиций и обычаев космолетчиков, поэтому и принял нас так дурно.

– Ну, это уже ни в какие ворота не лезет! – Даган резко поднялся. – Хаддад в самом деле слишком много на себя брал. Кто он такой, чтобы приносить извинения за своего князя?! Когда я сочту нужным – сам извинюсь. Пошли, Илуш! Нам здесь больше нечего делать.

Советник в течение всего разговора просидел на своем стуле, то краснея, то бледнея – он все время боялся, что юный князь опять сорвется по какому-нибудь незначительному поводу, и с тревогой ожидал этого, готовый, по своему обыкновению выступить миротворцем. Но, поскольку вспышки гнева не последовало, он так ни слова и не произнес. И, когда князь собрался уходить, Илуш поднялся не без облегчения и почтительно поклонился капуцинам.

Даган кланяться не стал – просто вышел вон, храня на лице самое презрительное выражение из всех возможных. Когда Илуш догнал его в коридоре, князь обернулся и негодующе спросил:

– Ты слышал?! Этот наглец посмел просить за меня прощения у каких-то оборванцев! Все-таки не зря я его наказал! Ох, не зря!

– А мне все-таки думается, что зря, – Илуш слегка пожал плечами. – Хаддад ни в чем не провинился перед тобой. Он сделал то, что должен был сделать. Я ведь тебе говорил, что любой, кто связан с космосом, почитает капуцинов.

Даган, которому в голову пришла неожиданная идея, резко остановился и уставился Илушу в глаза.

– Сильно почитает?

– Очень.

– И наша команда тоже?

– Конечно.

– Тогда я точно не буду сворачивать экспедицию. Иди и передай всем этим бунтовщикам и смутьянам, что я беру капуцинов в заложники. Если кто-нибудь еще раз попробует пойти против моей воли, я начну убивать бродяг.

– Князь!.. – Илуш недоверчиво вытаращился на своего спутника.

– Это не шутка, советник! Я сейчас же дам указания Бахалу. А ты иди, расскажи им, что капуцины у меня в руках. Если уж эти бродяги – талисманы, то пусть талисманы помогут мне против бунтующего быдла!

То ли угроза учинить расправу над капуцинами возымела действие, то ли постоянное навязчивое присутствие охранников в любом уголке корабля сыграло свою роль, только следующие пять дней прошли в абсолютном спокойствии. Большую часть времени Бахал лично нес дежурство у каюты князя. Не то, чтобы он не доверял своим людям – просто считал, что лишний раз попасться на глаза владетелю в такой напряженной ситуации не помешает.

Да только, вот беда, напряжение с каждым днем спадало, и Бахал почувствовал, что в атмосфере относительного покоя его усердие может пропасть в туне, а чего доброго, и навредить. Взбалмошному и непостоянному князю однажды могла надоесть огромная фигура, непрестанно слоняющаяся перед дверью его каюты. Так и до опалы недалеко.

Бахал, конечно, преувеличивал. Даган прекрасно отдавал себе отчет, что спокойствие на «Шторме» кажущееся и может быть в любой момент нарушено. К тому же о возможности бунта его предупреждал Илуш. Поэтому, как бы сильно охранник не намозолил глаза князю, а избавлять себя от его общества Даган не собирался.

Но Бахал провел при княжеском дворе больше десятка лет. Он видел стремительные взлеты и еще более стремительные падения. Он наблюдал их со стороны и вовсе не горел желанием поучаствовать в этих качелях лично. Неплохо изучивший искусство интриги, он решил посильнее привязать к себе князя. Сделать это казалось тем более просто, что возмущение в умах людей было только притушено, но не погасло окончательно. Нужна была самая малость – какая-нибудь бестактность, которая снова возбудит недовольство команды. Не насилие, не явный террор – ни в коем случае! После такого очень сложно будет оправдаться перед князем. Чего доброго, он догадается об истинных намерениях телохранителя и отправит вслед за Хаддадом поплавать в открытом космосе. А бестактность – это не злонамеренность, это лишь оплошность. Совершив ее, Бахал всегда сможет оправдаться тем, что он солдат, а не придворный, а в солдатской среде грубость – норма, а этикет – исключение. Стоит ли винить солдата, который без злого умысла, но исключительно по привычке, нанес кому-то оскорбление?

Так рассуждал Бахал, и ему самому эти рассуждения нравились. Изъяна он в них не видел, а потому решил как можно скорее привести свой план в исполнение.

Повод долго искать не пришлось. После того, как Даган выразил желание, чтобы члены экспедиции пореже покидали каюты, те как-то сильно вдруг полюбили совместные трапезы. Все остальное время они, выполняя волю князя, пребывали у себя, а вот на обед сходились в общую столовую, где, взамен разрушенного пистолетным выстрелом, был установлен новый стол. С одной стороны, это было вполне естественно, и во время еды они могли обсуждать любые темы, с другой – столовая напоминала им о недавнем бунте и наполняла сердца гордостью и сознанием того, что, объединившись, они могут многое. Не беда, что первый опыт прошел неудачно. В конце концов, они с самого начала хотели избежать насилия. А если протест примет активный характер, то еще неизвестно, чья возьмет. И пусть охрана вооружена, а мятежники безоружны (на время экспедиции все личное оружие, во избежание эксцессов, сдавалось в общую судовую оружейную), но численный перевес был не на стороне подчиненных Бахала. Что до оружия, то в тесном пространстве жилого отсека оружием мог стать любой твердый тяжелый предмет.

Даган не запрещал эти совместные трапезы, потому что не видел в них опасности. Если кому-то нравится тешить себя воспоминаниями и иллюзиями, считал он, пусть тешит. Главное – чтобы их мечты не переросли в реальность. А в общем, это даже полезно – выпустив пар в разговорах, недовольные будут меньше склонны к действию.

Четыре дня продержалось согласие между князем и командой. На пятый день, стараниями Бахала, оно было нарушено.

Предусмотрительно дождавшись, когда обед подойдет к концу (чтобы недавние смутьяны успели выговориться, излить друг другу горести и тоску, а значит, возбудить в душе недовольство), он вошел в столовую в сопровождении четырех гвардейцев и с упреком вопросил:

– Что ж вы, быдло – совсем своего князя ни во что не ставите?

В столовой воцарилась гнетущая тишина. И в этой тишине почти физически ощущалось, как наэлектрилизовывается атмосфера, как возмущение захватывает присутствующих. Когда быдлом их величал князь, это было еще в какой-то мере приемлемо, хоть и обидно. Но услышать подобное от Бахала, который, собственно, и сам являлся быдлом, оказалось куда обиднее. Тем не менее, проявив чудеса выдержки и хладнокровия, обедающие попытались не реагировать на провокацию. Только старпом, с недавнего времени исполнявший обязанности капитана, а, следовательно, главный из присутствовавших, уточнил:

– Что ты имеешь в виду, быдло?

Бахал стал пунцовым от гнева, но решил не размениваться на мелочи – перед ним стояла задача куда более серьезная, чем простой обмен оскорблениями.

– Владетель предупреждал вас, чтобы вы не собирались толпой? Или слова владетеля для вас – пустой звук?

– Вообще-то, здесь не толпа, а коллектив, – возразил старпом, – который собрался, чтобы пообедать. Ты что-то имеешь против обеда, Бахал?

– Имею! – заявил тот. – Если этот обед противоречит воле князя!

Это прозвучало настолько по-дурацки, что люди за столом стали обмениваться красноречивыми взглядами. Словно говорили друг другу – из желания выслужиться бедняга телохранитель совсем разума лишился.

Но Бахал не лишился разума. В душе он ликовал – ведь именно такой реакции и добивался. Теперь даже сами мятежники не смогут сказать, что он действовал по злому умыслу, а не руководствовался излишним рвением.

– Прошу прощения, – едко попросил старпом. – Может, объяснишь нам, как обед может противоречить воле князя? Или, во славу владетеля нам нужно уморить себя голодом?

– Вы прежде жрали в своих каютах, – грубо отозвался Бахал. – И ни один из вас с голоду не издох. Так что я настоятельно рекомендую вам возобновить эту практику.

И снова грубость не возымела действия. Слишком уж настороженно, к досаде Бахала, вели себя протестанты после казни Хаддада. И тогда он прибег к последнему, решительному и решающему, средству. Повернулся к гвардейцам и небрежно приказал:

– Разгоните это стадо по их стойлам.

Охранников было четверо против почти четырех десятков обедающих. И они не торопились выполнять приказ, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Что ни говори, а когда впереди маячит перспектива схватиться одному с десятком противников, боевой задор куда-то улетучивается. И даже оружие уже не кажется надежным подспорьем.

Приказ, конечно, был неразумным. Но он тоже являлся частью плана. Поэтому Бахал повысил голос и грозно насупился:

– Ну?! Или вы оглохли?

Отвертеться было невозможно. И гвардейцы, взяв дубинки наизготовку, начали осторожно наступать.

Это было уже слишком. Оскорбление, нанесенное не словом, но намерением, почти делом. Бахал ясно давал понять, что и в самом деле видит в собравшихся лишь стадо, неспособное противиться двум парам загонщиков. Терпение команды иссякло. Гремя стульями, все повскакивали с мест, тут же хватая эти самые стулья за ножки и спинки. Особого выбора не было, а стулья в такой ситуации – не самый плохой способ отбиться от вооруженных дубинками людей.

Охранники тоже прекрасно понимали это, и снова стали топтаться на месте. Чем вызвали новую вспышку негодования у начальника.

– Что застыли, комету вам в гланды?! – заорал Бахал. – Доставайте пистолеты, стреляйте на поражение! Это бунт!

Этот приказ поверг в ступор охранников, зато подстегнул противоположную сторону. Пистолет – не дубинка. Пистолет легко сгладит численное неравенство. Если не поторопиться. И, пока гвардейцы колебались (будучи людьми хоть и дисциплинированными, но благоразумными, они вполне понимали, что Бахал фактически раскалывает экспедицию на два лагеря, между которыми никакой мир будет уже невозможен), команда прибегла к самому простому способу атаки – начала бомбардировать противника стульями. Старпом и его команда не хуже охранников знали, что это означает начало войны, но иного выбора не видели. Они помнили, с какой решимостью действовали княжеские гвардейцы всего несколько дней назад, и не находили причин, способных помешать этим же охранникам пустить в ход пистолеты нынче. А потому нанесли превентивный удар стульями. Весьма успешный.

Подвергшиеся интенсивной атаке, гвардейцы враз позабыли о пистолетах, стараясь лишь поудачнее прикрыться от многочисленных снарядов. А пока они занимались этим, самые прыткие из бунтовщиков оказались рядом и завязали потасовку. О применении оружия можно было забыть окончательно.

Бахал, с удовлетворением убедившийся, что его план в точности претворяется в жизнь, поспешно выскользнул в коридор, едва началась рукопашная. Сорвав с пояса диск коммуникатора, он включил громкую связь и, стараясь, чтобы голос звучал как можно тревожнее, приказал:

– Внимание, охрана! В столовой бунт! Немедленно подавить! Работать только дубинками, пистолеты не применять! Повторяю: пистолеты не применять, работать дубинками!

И, весьма довольный собой, он поспешил к князю. Интрига удалась. Приказав гвардейцам в столовой использовать пистолеты, Бахал спровоцировал бунт. Но он совсем не собирался превращать «Шторм» в руины, что непременно случилось бы, воспользуйся пистолетами вся охрана.

До каюты князя идти было недалеко – метров пятьдесят, каких-то пару поворотов, но и это расстояние охраннику пройти не пришлось. Уже за первым углом он буквально налетел на Дагана. Тот, как и все на «Шторме», слышал сообщение и, преисполненный юношеской верой в собственную неуязвимость и сознания владетельного величия, торопился к месту событий. Не забыв нацепить на пояс инкрустированный золотом лучевой пистолет – скорее ритуальный, нежели боевой, хотя при случае из него и пострелять можно было.

Нос к носу столкнувшись с охранником, Даган схватил его за грудки:

– Что там, великий космос, происходит?! Из-за чего на этот раз всполошились?

– Они собрались всей командой в столовой, владетель, – Бахал, решивший не тратить время на излишнее запутывание ситуации, тут же принял покаянный вид. – Я велел их разогнать. Кажется, им это очень не понравилось.

– Идиот! – зарычал Даган. – Для чего тебе это понадобилось? Чем они помешали?!

– Но ты же сам говорил, владетель, чтобы они толпой не собирались, – Бахал потупился.

Князь заскрипел зубами. Первым его побуждением было немедленно бросить телохранителя в карцер – до конца экспедиции. Но потом он решил, что вина Бахала и впрямь не столь уж велика – перестарался, бывает. Невеликого ума человек, об этом все знали. Кроме того, сам князь действительно имел неосторожность высказать вслух пожелание, чтобы недовольные старались держаться поодиночке. Да и кто будет заниматься арестом этого дурака, когда вся охрана занята подавлением бунта? И, постаравшись взять себя в руки, Даган проворчал:

– Заставь дурака богу молиться – он лоб расшибет! Что там сейчас происходит?

– Не знаю, владетель. Когда начался мятеж, я поспешил к тебе, чтобы быть рядом.

– А-а, порази тебя комета! Хоть что-то конкретное можешь сообщить?

– Могу. В столовой собралась вся команда – кроме медиков. Со мной было четыре человека. Думаю, что их уже смяли, но я приказал всем своим людям стянуться к столовой.

– Это я слышал! Давай быстро туда!

– Владетель, это опасно, – осторожно заметил Бахал. – Если им удалось разоружить тех, кто пришел со мной в столовую, то может начаться перестрелка. Я не возьмусь предсказать исход. Их слишком много.

– Ты хочешь сказать, что они могут захватить «Шторм»?!

– Я не могу гарантировать, что этого не произойдет, – подстраховался Бахал. И тут же слегка покрылся потом, сообразив, что и в самом деле не может этого гарантировать. Интрига, казалось, так хорошо просчитанная им, вышла из-под контроля. Он все-таки не смог увидеть всех возможных вариантов ее развития.

– С такими друзьями врагов не надо, – заметил Даган. – Пошли, посмотрим, что там делается.

Бахал открыл было рот, чтобы еще раз напомнить о возможной опасности, но сделать этого не успел – князь, обогнув его, скрылся за изгибом коридора, где и застыл. Дальше идти не было смысла – вход в столовую отсюда просматривался прекрасно, и у этого входа уже вовсю кипели страсти.

Четверо гвардейцев, пришедшие в столовую вместе с Бахалом, как и предсказал их начальник, были смяты и разоружены, бунтующая толпа, с оружием почувствовавшая себя намного увереннее, вырвалась наружу и сцепилась с подоспевшими охранниками. Теперь в коридоре образовалась натуральная куча мала. Единственным положительным моментом в которой было лишь то, что ни один из участников этой свалки не смел выстрелить, боясь попасть в своих.

Не стал стрелять и князь. Больше того, решив, что ему в этой потасовке делать нечего, он резко развернулся и зашагал прочь. Бросив, однако, через плечо: «Ступай за мной!», что оставляло Бахалу некоторую надежду – немилость владетеля будет недолгой.

Тем не менее, поспешая за князем, он не мог отважиться на вопрос – куда они направляются? И его любопытство оставалось неудовлетворенным до тех самых пор, пока тот не остановился у дверей каюты Ч. Там Даган угрюмо просверлил охранника взглядом:

– Объяви по коммуникатору, что, если бунт не прекратится, эти бродяги будут немедленно уничтожены.

– Какое верное решение, владетель! – Бахал почтительно округлил глаза. В самом деле, в складывающейся ситуации, когда по его вине, возможно, будет захвачено судно, более удачного выхода невозможно было придумать. Телохранитель, во всяком случае, лучшего не видел. Если бунтовщики победят – ему придет конец, как и князю. Вне зависимости от того, будут ли капуцины живы. Если же мятеж прекратится, то, скорее всего, владетель забудет о том, что все произошло из-за якобы неосторожных действий охранника. – Я думаю…

– Меня не интересует, что ты думаешь! – прорычал Даган. – Ты уже додумался до бунта в столовой! Поэтому просто делай, что я говорю. Они не захотят рисковать своими ненаглядными оборванцами. А если рискнут – пусть пеняют на себя. Я предупреждал, что бродяги – мои заложники, и в случае мятежа я не стану их щадить. Все, выполняй!

Бахал был слишком хорошо вымуштрован, чтобы сказать хоть слово в этой ситуации – даже если это слово будет в поддержку хозяина. Поэтому, оставив при себе все эмоции и – если таковые были – сомнения, он поспешил выполнить приказание. А Даган, проводив его тяжелым взглядом, толкнул дверь и вошел в каюту.

Капуцины спокойно трапезничали, словно все, происходившее на судне, их не касалось. Впрочем, с их точки зрения, так оно и было. При появлении князя они неторопливо, с достоинством поднялись и склонили головы в знак приветствия. При этом Даган не без раздражения заметил, что даже за обедом его гости не снимали капюшонов. Едва ли это было удобно, но, похоже, для капуцинов являлось очень важным соблюдать столь странную традицию.

– Ну что, талисманы? – криво усмехнулся Даган, обведя их недобрым взглядом. – Пришла пора использовать вас по прямому назначению. Вы готовы?

– К этому мы всегда готовы, – прозвучал спокойный ответ. Даган нахмурился. То ли капуцины не поняли скрытого смысла его слов, то ли в самом деле равнодушно относились к ожидавшей их участи?

– Прекрасно. Тогда потрудитесь следовать за мной.

Но прежде, чем они успели покинуть каюту Ч, коммуникатор голосом Бахала грозно проревел ультиматум:

– Внимание, бунтовщики и мятежники! Говорит начальник княжеской охраны. Немедленно прекратите свой бунт и разойдитесь по каютам! В противном случае мы уничтожим капуцинов. Повторяю: капуцины – наши заложники, и будут уничтожены, если вы сейчас же не сложите оружие и не разойдетесь по каютам!

Отдаленный рев ярости, долетевший в чрезвычайную каюту сквозь неплотно прикрытую дверь показал, что угроза была услышана. Оставалось только дождаться реакции, которую она вызовет. На всякий случай князь взялся за рукоять пистолета и обернулся к гостям «Шторма», которых он с такой легкостью перевел в разряд пленников, когда в ослепляющем порыве гнева забыл обо всех законах гостеприимства.

Предосторожность была напрасной. Если капуцины и испытывали какие-то эмоции, то это было надежно спрятано под глубоко надвинутыми капюшонами. Что до фигур, то они выражали полнейшую невозмутимость. Никто не попытался напасть на князя, когда было объявлено о возможной казни, никто даже не пошевелился.

«Как статуи!» – подумал Даган со смешанным чувством восхищения и ужаса. О себе он знал наверняка, что не смог бы так безучастно ждать собственной гибели. И не без сожаления понял, что при всем желании не сможет стать капуцином – духа не хватит. Утешало одно – вряд ли у него когда-нибудь такое желание возникнет.

– Идем! – проговорил князь и направился туда, где, по его предположению, процессию должен был поджидать Бахал.

Он не ошибся, найдя начальника охраны там же, где оставил. И не одного, а в компании двух гвардейцев. Те были в порванной одежде, с расцарапанными лицами. Один даже мог похвастаться рассеченной бровью, и оба тяжело дышали. Было видно, что они только что прибыли – и прибыли прямо с поля битвы. При всем при этом глаза их жарко блестели лихорадкой недавней драки, а лицо Бахала выражало такое явное торжество, что он мог бы обойтись вовсе без доклада. Тем не менее, не желая упустить возможность лишний раз напомнить о своей значимости и, для начала, слегка смягчить гнев повелителя, телохранитель отрапортовал:

– Мы победили, владетель! Они бросают оружие и расходятся по каютам!

– Это так? – Даган посмотрел на гонцов, справедливо предположив, что Бахал не мог быть очевидцем сего знаменательного действа, и желая получить подтверждение из первых уст. На Бахала такое явное небрежение произвело тягостное впечатление, и он прикусил губу.

– Да, владетель, – откликнулся один из гонцов. – После ультиматума кое-кто из них продолжал драться, но их скрутили свои же. Теперь у столовой, наверное, никого уже и не осталось.

– Какие замечательные талисманы мне достались, – Даган с усмешкой взглянул на капуцинов. Потом, насупив брови, перевел взгляд на Бахала: – А ты проследи, чтобы все разошлись по каютам. Потом организуй общее собрание на аварийной палубе. Да смотри, чтобы там опять не начался бунт! Доставляй людей небольшими группами. А с тех, кто уже доставлен, пусть глаз не спускают. Если начнутся беспорядки, ты мне за них лично ответишь! И запомни – в космосе, рядом с капитаном Хаддадом, всегда найдется место и для тебя.