История Тома Джонса, найденыша. Том 2 (книги 9-18)

Глава VIII

Страшный переполох в гостинице и приезд неожиданного друга миссис Фитцпатрик

Софья тоже, по просьбе кузины, рассказала… не то, что следует дальше, а то, что случилось прежде; поэтому читатель, надеюсь, извинит меня, если я не стану повторять происшествий, ему уже известных.

Не могу, впрочем, удержаться от одного замечания по поводу ее рассказа, а именно: от начала и до конца она ни разу не упомянула о Джонсе, как если бы такого человека вовсе не было на свете. Я не буду пытаться объяснить или оправдать это. Действительно, если умолчание Софьи можно назвать нечестным, то такая нечестность тем более непростительна при сравнении с подкупающей откровенностью и очевидной искренностью ее спутницы. Но ничего не поделаешь.

Едва только Софья окончила свой рассказ, как в комнату, где сидели обе дамы, донесся шум, по своей оглушительности напоминающий лай собачьей своры, только что выпущенной из псарни, а по пронзительности – мяуканье котов во время кошачьей свадьбы, или завывание сов, или еще больше (ибо какое животное может подражать человеческому голосу?) – звуки, которые в очаровательных домиках Биллингсгейтского рынка[66] вылетают из уст, а иногда и из ноздрей прекрасных речных нимф, в старину называвшихся наядами, а теперь на низком языке переименованных в торговок устрицами; ибо когда вместо античных возлияний молока, меда и масла благодаря усердию набожных поклонниц в изобилии прольется с самого утра крепкая жидкость, полученная от перегонки можжевеловых ягод или, может быть, солода, то стоит только дерзновенному языку со святотатственной вольностью профанировать, то есть недооценить нежную и жирную мильтоновскую устрицу, свежего плотного палтуса, живую, только что из воды, камбалу, креветку величиной с омара, прекрасную треску, еще несколько часов назад полную жизни, или другое из разнообразных сокровищ, вверенных этим нимфам богами вод, занятыми ловлей в морях и реках, – как гневные наяды тотчас возвышают божественные голоса, и несчастный святотатец поражается глухотой за свое нечестие.

Вот такой именно шум раздался теперь в одной из комнат нижнего этажа; скоро гром, долго грохотавший в отдалении, начал приближаться все больше и больше и, наконец, взобравшись по лестнице наверх, ворвался в комнату, где сидели наши дамы. Словом, оставляя всякие метафорические и образные выражения, миссис Гонора, яростно набушевав внизу и продолжая все время неистовствовать по пути наверх, влетела в неописуемом бешенстве к госпоже своей, крича:

– Можете себе представить, ваша милость: этот бесстыжий подлец, хозяин, имел наглость сказать мне в глаза, – да что сказать – уверять! – что ваша милость та паршивая, вонючая шлюха (Дженни Камерон, кажется, зовут ее), что бегает по Англии за Претендентом! Мало того. Этот мерзавец, этот лжец не постеснялся уверить меня, что ваша милость сами ему в этом признались! Тут уж я не выдержала и изукрасила мошенника – оставила на его бесстыжей роже следы моих ногтей. «Госпожа моя, поганец ты этакий, – говорю ему, – госпожа моя не лакомство для претендентов. Во всем Сомерсетшире не сыскать другой такой благовоспитанной, родовитой и богатой леди. Неужто ты, чурбан, никогда не слыхал о богатейшем сквайре Вестерне? Она единственная дочь его, она… наследница всех его несметных богатств». И этот прохвост смеет называть госпожу мою пакостной шотландской шлюхой… Ей-ей, жаль, что я ему голову не размозжила пуншевой чашей!

Во всей этой истории Софью больше всего огорчила сама Гонора, открывшая в сердцах, кто она такая. Впрочем, так как ошибка хозяина удовлетворительно объясняла некоторые его фразы, превратно истолкованные Софьей ранее, то она на этот счет несколько успокоилась, и на губах ее невольно появилась улыбка. Это еще пуще разожгло гнев Гоноры.

– Право, сударыня, – проговорила она, – я не думала, что ваша милость обратит все это в шутку. Позволять такому бесстыжему грубияну называть вас шлюхой! Ваша милость может сердиться на меня, если угодно, за то, что я взяла вашу сторону, потому что оказанная услуга, как говорится, в нос бьет; но, воля ваша, не могла я потерпеть, чтоб мою барышню шлюхой называли, и никогда не потерплю. Что бы мне ни говорили, а я думаю, ваша милость такая добродетельная, как ни одна дама, ступавшая по английской земле, и я глаза выцарапаю каждому негодяю, позволь он себе, посмей только сказать хоть словечко наперекор. Никто еще не мог сказать ничего дурного ни про одну даму, у которой я служила.

Hinc illae lacrimae[67]. Говоря начистоту, Гонора любила госпожу свою столько, сколько слуги обыкновенно любят господ своих, то есть… Но, кроме того, гордость заставляла ее защищать доброе имя дамы, у которой она служила, потому что она считала, что с добрым именем госпожи тесно связано ее собственное доброе имя. Чем ярче сияла добродетель госпожи, тем выше, думала она, стоит и ее собственная репутация, и наоборот – помрачаясь, одна неизбежно должна была бросать тень на другую.

В связи с этим, читатель, я должен на минуту остановиться, чтоб рассказать тебе одну историйку. Знаменитая Элен Гуин[68], выйдя однажды из дома, где пробыла недолго в гостях, и садясь в карету, увидела большую толпу, окружившую ее лакея, окровавленного, всего в грязи. На вопрос госпожи, почему он в таком неказистом виде, малый отвечал: «Я подрался с одним мерзавцем, сударыня, назвавшим вашу милость шлюхой». – «Вот болван, – возразила миссис Гуин, – этак тебе придется всю жизнь каждый день драться, ведь это всему свету известно, дурак». – «Известно, – пробормотал лакей, захлопывая дверцу. – Мало ли что, все-таки они не смеют называть меня лакеем шлюхи».

Таким образом, гнев миссис Гоноры представляется довольно естественным, даже если бы его нельзя было объяснить иначе: но в действительности у него была и другая причина; чтобы ее понять, пусть читатель вспомнит одно обстоятельство, упомянутое в приведенном выше сравнении. Есть жидкости, которые, поливая наши страсти или пламя, производят действие, прямо противоположное действию воды, то есть скорее разжигают и увеличивают огонь, чем тушат его. К числу таких жидкостей принадлежит и благородный напиток, называемый пуншем. Следовательно, не без основания ученый доктор Чейн[69] говорил, что пить пунш – это все равно что лить жидкое пламя в горло.

А миссис Гонора, к несчастью, налила столько этого жидкого пламени в глотку, что дым от него начал подниматься в черепную коробку и застлал глаза Разуму, там пребывающему, тогда как самое пламя легко проникло из желудка в сердце и зажгло в нем благородное чувство гордости. Таким образом, после всего изложенного мы уже не будем удивляться бешеному гневу служанки, хотя на первый взгляд причина, нужно признать, кажется не соответствующей действию.

Софья с кузиной приложили все старания, чтобы потушить это пламя, с таким шумом бушевавшее по всему дому. В конце концов это им удалось, или, продолжая нашу метафору, огонь, истребив весь горючий материал, доставляемый языком, то есть все известные ему бранные слова, потух сам собой.

Но если наверху спокойствие восстановилось, то внизу положение было другое: хозяйка, близко приняв к сердцу ущерб, нанесенный красоте ее супруга живыми скребками миссис Гоноры, вопияла о мщении и о правосудии. Что же до бедняги хозяина, больше всего потерпевшего в схватке, то он был совершенно спокоен. Может быть, потерянная им кровь охладила его пыл, ибо неприятель не только вонзил ногти ему в щеки, но еще и прикоснулся кулаком к его ноздрям, которые от этого заплакали горючими кровавыми слезами; сюда следует прибавить еще размышления по поводу допущенной им ошибки. Но умиротворению его чувств больше всего содействовало, пожалуй, то, каким образом он открыл свой промах, – ибо, что касается поведения миссис Гоноры, то оно только подтвердило его мнение; разуверила же его одна важная особа, прибывшая с большой помпой и сообщившая ему, что одна из остановившихся у него дам – женщина светская и его близкая знакомая.

По приказанию этой особы хозяин поднялся наверх и сообщил нашим прекрасным путешественницам, что один важный господин желает удостоить их своим посещением. Услышав это, Софья побледнела и задрожала, хотя читатель найдет, что для отца ее, несмотря на неуклюжую речь хозяина, поручение было слишком учтивым; но страх постоянно грешит тем же, чем и мировые судьи: он строит поспешное заключение на основании самых ничтожных данных, не разобрав как следует показаний обеих сторон.

Поэтому скорее для удовлетворения любопытства читателя, чем для того чтобы рассеять его опасения, сообщим ему, что поздно вечером в гостиницу, по пути в Лондон, прибыл один ирландский пэр. При звуках только что описанного нами урагана джентльмен этот вскочил из-за стола, не кончив ужина, увидел камеристку миссис Фитцпатрик и после краткого допроса узнал, что наверху находится госпожа ее, с которой он был очень коротко знаком. Получив это известие, он в ту же минуту обратился к хозяину, успокоил его и послал наверх с приветствием, поучтивее того, которое тот в действительности передал.

Читатель, может быть, удивится, почему поручение это не было возложено на самое камеристку; но мы с прискорбием должны сказать, что она тогда неспособна была исполнить ни это, ни вообще какое бы то ни было поручение. Ром (так хозяину угодно было называть жидкость, полученную от перегонки солода) низким образом воспользовался усталостью, одолевавшей бедную женщину, и произвел самый сокрушительный натиск на ее благородные способности в то время, когда они бессильны были оказать ему сопротивление.

Мы не станем описывать эту трагическую сцену во всех подробностях; но историку подобает быть добросовестным, и потому мы сочли долгом вкратце намекнуть, как было дело, иначе с у довольствием обошли бы все это молчанием. Действительно, многие историки, лишенные этой добросовестности или аккуратности, чтобы не сказать хуже, часто предоставляют читателю самому разыскивать во мраке эти мелочи, что подчас очень его путает и сбивает с толку.

Софья вскоре оправилась от своего неосновательного страха, когда к ним вошел благородный пэр, который был не только коротким знакомым миссис Фитцпатрик, но и самым преданным ее другом. Сказать правду, его-то помощи последняя и была обязана тем, что ей удалось удрать от мужа, ибо сей благородный джентльмен отличался доблестями, украшавшими знаменитых рыцарей, о которых мы читаем в героических эпопеях, и освободил не одну томившуюся в заточении красавицу. Дикое насилие, так часто учиняемое мужьями и отцами над юными и миловидными представительницами другого пола, встречало в лице его еще более заклятого врага, чем грубая власть волшебников в лице странствующих рыцарей; по правде сказать, у меня часто даже возникало подозрение: не были ли эти пресловутые волшебники, которыми изобилуют все рыцарские романы, попросту мужьями того времени, а очарованный замок, в котором, говорят, томились красавицы, – самим замужеством?

Этот благородный рыцарь был соседом Фитцпатрика по имению и не так давно познакомился с его женой. Прослышав, что она заточена, он деятельно принялся за ее освобождение, которого вскоре и добился, – не при помощи штурма замка, по примеру древних героев, а через подкуп его правителя, согласно с нынешним военным искусством, которое ловкость предпочитает храбрости и находит золото более верным оружием, чем свинец или сталь.

Так как, однако, миссис Фитцпатрик сочла это обстоятельство недостаточно существенным, чтобы упоминать о нем приятельнице, то и мы тогда не сообщили о нем читателю, – мы предпочли оставить его на некоторое время в убеждении, будто она нашла или отчеканила, или другими какими-нибудь необыкновенными, даже, может быть, сверхъестественными средствами раздобыла деньги, при помощи которых подкупила тюремщика, – только бы не прерывать рассказ намеком на обстоятельство, казавшееся ей самой слишком ничтожным и не стоящим упоминания.

После краткого обмена приветствиями пэр не мог скрыть удивления, что встретил миссис Фитцпатрик в этом месте, между тем как был уверен, что она отправилась в Бат. Миссис Фитцпатрик ответила очень непринужденно, что от принятого намерения ее отклонило прибытие особы, имя которой нет надобности называть.

– Словом, – сказала она, – я была настигнута мужем (к чему скрывать теперь то, что уже прекрасно известно всему свету). Мне посчастливилось самым удивительным образом ускользнуть от него, и сейчас я еду в Лондон вместе с этой молодой дамой, моей близкой родственницей, которая вырвалась от такого же сурового тирана, как и мой муж.

Его светлость, вообразив, что и этот тиран – тоже муж, произнес речь, в которой принес усердные поздравления обеим дамам и жестоко разбранил представителей сильного пола, высказав даже несколько косвенных замечаний по поводу самого института брака и несправедливых прав, предоставляемых мужчинам над более разумной и более достойной частью человеческого рода. Слово свое он кончил предложением покровительства и кареты шестерней, каковое было немедленно принято миссис Фитцпатрик, а после ее уговоров также и Софьей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

…редактор «Зрителя»… – На самом деле их было два: Стиль и Аддисон. (Примеч. перев.)

2

Роу Николас (1674–1718) – английский драматург, один из первых редакторов-издателей сочинений Шекспира. (Примеч. перев.)

3

…по словам Горация… – Гораций, «Послания» (1,19,12). (Примеч. перев.)

4

Мы ж, и умелый и неуч, стихи сочиняем повсюду. (Перевод А. Фета.) Scribimus… – Гораций, «Послания» (II, 1, 115). (Примеч. перев.)

5

…говорили в другом месте. – Во вступительных главах к книгам I и VII и других частях романа. (Примеч. перев.)

6

Зуда (лат.).

7

Миллер Филипп (1691–1771) – английский ботаник, директор Аптекарского сада в Лондоне; составил словари растений, переведенные на другие европейские языки. (Примеч. перев.)

8

Сиббер Сюзанна (1714–1766) – актриса театра Друрилейн. (Примеч. перев.)

9

Клайв Катерина (1711–1785) – актриса того же театра. О ней сохранились восторженные отзывы Гаррика, Генделя и других видных людей того времени; исполняла ряд ведущих ролей в пьесах Филдинга. (Примеч. перев.)

10

Здесь особенно уместно назвать именно этого великого актера и этих двух справедливо прославленных актрис, потому что все трое образовали себя изучением одной только природы, а не подражанием своим предшественникам. Этим и объясняется, что они превзошли всех их, – качество, которого никогда не достигнет раболепное стадо подражателей.

11

Наоборот (лат.).

12

Орфей и Эвридика. – По греческой мифологии, музыкант Орфей, лишившись жены своей Эвридики, спустился за ней в царство усопших. Очарованные его пением властители подземного царства согласились отпустить Эвридику с условием, чтобы Орфей шел впереди и не оглядывался. Это условие не было соблюдено Орфеем, и он навсегда лишился жены. Филдинг использовал этот сюжет в своем фарсе «Эвридика» (1737). (Примеч. перев.)

13

Фалестрида — царица амазонок, будто бы предложившая помощь Александру Македонскому в его борьбе против персов (греч. миф.). (Примеч. перев.)

14

Веллона — римская богиня войны. (Примеч. перев.)

15

Затем он предложил совершить возлияние… – У древних греков и римлян ритуал возлияния составлял обыкновенно часть жертвоприношения. У римлян он заключался в том, что жрец, а затем и остальные участники обряда отпивали по очереди вино из чаши, а остатки его выливали между рогов жертвенного животного. Возлияния богам совершались также во время пиршеств. (Примеч. перев.)

16

…полюбила в общепринятом теперь значении этого слова… – См. кн. VI, гл. 1. (Примеч. перев.)

17

Пасифая — мифическая царица Крита, воспылавшая любовью к быку и родившая Минотавра – полубыка-получеловека. (Примеч. перев.)

18

Жало и пламя любви (лат.).

19

Узел, достойный развязывания (лат.). …dignus vindice nodus… – подразумевается: путем божественного вмешательства (Гораций, «Искусство поэзии», 191). (Примеч. перев.)

20

Истина рождает ненависть (лат.).

21

Но увы! теперь я не то, чем был (лат.).

22

Мы друзья (лат.).

23

Слова эти, которые сержант, к несчастью, принял за оскорбление, – термин, употребляемый в логике и означающий, что вывод не следует из посылок.

24

…некоторых редакторов его сочинений. – Известно, что тексты произведений Шекспира дошли до нас в неудовлетворительном состоянии. Научные комментированные издания его сочинений начинают появляться лишь с 1709 года. До 1749 года (время выхода в свет «Тома Джонса») было опубликовано пять таких собраний сочинений. (Примеч. перев.)

25

Дидона — легендарная финикиянка, дочь царя Тира; согласно легенде, оставшись вдовой, переселилась в Африку, основала там город Карфаген и стала его царицей. Вергилий в «Энеиде» рассказывает, что сын троянского царя Приама, Эней, был заброшен бурей к берегам Африки и встретил здесь радушный прием у Дидоны; выслушав повесть о его злоключениях, она воспылала к нему любовью и, когда он покинул ее, лишила себя жизни. (Примеч. перев.)

26

Далее. Мы всячески убеждаем тебя… или такой дьявольской порочности… – Абзац этот является довольно прозрачной полемикой с Ричардсоном, который в своих романах резко делил характеры на добродетельные и порочные. (Примеч. перев.)

27

Чьи пороки не заглажены ни единой добродетелью (лат.). Nulla virtute… – Ювенал, «Сатиры» (IV, 1). (Примеч. перев.)

28

От которых недостаточно убереглась природа человеческая (лат.). …quas humana… – Гораций, «Искусство поэзии». (Примеч. перев.)

29

Бэн Афра (1640–1689) – английская писательница, проведшая молодость в Южной Америке, в Суринаме (Гвиана); по возвращении оттуда писала пьесы для театра, стихи и романы. В наиболее известном из ее романов, «Оруноко», рассказывается история любви африканского князя Оруноко, работавшего невольником на плантациях и возглавившего восстание негритянских невольников. Этой книгой Афра Бэн впервые привлекла внимание европейских читателей к тяжелому положению негров-рабов в Америке. (Примеч. перев.)

30

Известная портниха на Странде, прославившаяся изготовлением дамских нарядов. Миссис Хасси — портниха, действительно жившая в Лондоне и пользовавшаяся большой известностью. Существует рассказ, что Филдинг обещал вывести ее в «Томе Джонсе», но позабыл об этом и лишь в последнюю минуту, когда книга была уже в наборе, внес ее имя в текст. (Примеч. перев.)

31

Плутовства (франц.).

32

Авигея — библейский персонаж (Первая книга Царств, XXV), одна из жен-рабынь Давида; имя ее (Эбигейл) стало в Англии нарицательным для горничной, камеристки. (Примеч. перев.)

33

Не всегда склоняемое слово бывает в именительном падеже (лат.).

34

Почему же нет? (лат.)

35

(Человека) узнаешь по его товарищам (лат.).

36

Не всякому все доступно (лат.). Non omnia… – Вергилий, «Эклоги» (VIII, 63). (Примеч. перев.)

37

…за здоровье короля Георга… – то есть занимавшего тогда английский престол Георга II. Симпатии тори Партриджа на стороне вторгшегося в Англию Молодого Претендента Карда-Эдуарда, внука Иакова II Стюарта. (Примеч. перев.)

38

Ужасные войны (лат.).

39

Бедлам (искаженное Вифлеем) – больница для умалишенных в Лондоне. Первоначально помещалась в монастыре ордена Вифлеемской звезды, имущество которого было конфисковано Генрихом VIII в 1547 году и передано лондонскому городскому управлению; позднее несколько раз меняла место. Слово «бедлам» стало в Англии и за ее пределами нарицательным для обозначения сумасшедшего дома. (Примеч. перев.)

40

«Точь-в-точь таков»… – Шекспир, «Генрих IV» (часть 2-я, действие I, сцена 1), слова графа Нортумберлендского. (Примеч. перев.)

41

Гилас — прекрасный юноша, любимец Геракла, ваявшего его с собой в поход аргонавтов за золотым руном. Во время стоянки в Мизии (Малая Азия) Гилас, посланный за водой, был увлечен нимфами источника, в который он погрузил свой кувшин. Его исчезновение настолько опечалило Геракла, что он покинул экспедицию. Эта история вдохновила многих античных поэтов; наиболее красочно изложена она в одной из идиллий Феокрита (греч. миф.). (Примеч. перев.)

42

Салический закон — древний кодекс так называемых салических франков, преимущественно уголовный (возник в VI в. н. э.). 59-я его статья запрещала переход салических земель во владение женщине. В XIV веке статья эта стала истолковываться как запрещение женщине занимать французский престол. Миссис Вестерн считает, что Салический закон ставит женщин в зависимое положение от мужчин. (Примеч. перев.)

43

Аррия — римская матрона, прославившаяся своим мужеством. Чтобы подать пример мужу своему Петру, приговоренному к смерти за участие в заговоре Скрибониана против императора Клавдия, она вонзила себе в грудь кинжал, а затем передала его мужу со словами: «Петр, мне не больно». (Примеч. перев.)

44

Деревня, в которой Джонс встретил квакера.

45

Вестминстер-холл – древнейший, уцелевший до сих пор зал Вестминстерского дворца – здания, где помещался английский парламент; в нем происходили также заседания Верховного суда. В теперешнем здании Вестминстерского дворца, построенного на месте сгоревшего в 1834 году, этот зал служит вестибюлем. (Примеч. перев.)

46

Кошель стащить… – Шекспир, «Отелло» (действие III, сцена 3). (Примеч. перев.)

47

Аристотель — здесь упомянут как автор «Поэтики»; Гораций — как автор «Искусства поэзии»; Лонгин (греческий филолог и ритор III в.) – как автор трактата «О возвышенном»; Дасье Андре, французский филолог, – как комментатор древних авторов; Боссю (правильнее – ле Боссю) Рене (1631–1680) – как автор популярного в конце XVIII века «Трактата об эпической поэзии» (1675). (Примеч. перев.)

48

В литературном трибунале (лат.).

49

…я смело могу… протестовать против хулы людей… эпитетом «низкий» – вовсе неприличным в устах критика, если только он не сиятельная особа. – Эти слова направлены, по-видимому, против Ричардсона, который в письмах к своим поклонницам (об их содержании Филдинг мог знать от своей сестры Сары, находившейся в переписке с Ричардсоном) осуждал Филдинга как писателя «низкого» и отказывался читать его. (Примеч. перев.)