Нет, желания раздеть его и посмотреть рисунок целиком у меня не возникло. И никогда не появится – такой мужчина не имеет шансов мне понравиться. Он старше, и даже на это можно было бы закрыть глаза, важнее другое: с таким, как он, я никогда не буду знать наверняка – ему нравлюсь я сама или деньги моего отца. Считать-то он точно умеет. А мы плавали – знаем. Еще в старших классах обожглась, когда мой тогдашний молодой человек начал почти агрессивно настаивать на свадьбе после того, как оказался у меня в гостях. Вся романтика куда-то испарилась от вида его горящих глаз на обстановку и модель моего компьютера. Затем папа пристроил меня на престижный финансовый факультет, где полно богатых отпрысков. От них уже можно было ждать честного отношения, но как раз парни из состоятельных семей относились ко мне ровно, не шептали с придыханием в ухо о вечной любви и не уточняли осторожно, сможет ли мой отец помочь им устроиться в жизни. Скорее как-то наоборот: они тянули меня в клубы и на вечеринки, подчеркивая, что серьезные отношения им не нужны. Так, легкий дружеский перепихон без взаимных претензий, если захочу. А не захочу – не беда, согласных девочек они всегда найдут. Такие намеки слушать не было противно, ведь они были кристально честны и понятны. Наследникам бизнес-империй и сыновьям крупных политиков просто нет нужды притворяться и кого-то из себя строить, чтобы охмурить очередную красотку. И хоть я ни с кем в универе близко не сдружилась, но общаться на посторонние темы с ними мне было легко, потому что я не чувствовала камней за пазухой.
Вопреки однозначной установке, в четверг, за час до появления репетитора, на меня накатывает какое-то волнение. Я переодеваюсь в узкие джинсы и легкую нарядную тунику, долго верчусь перед зеркалом. Наверное, пристальный взгляд Алексея Владимировича на мои ключицы произвел такой эффект. Я ему, кажется, понравилась, не просто же так он пожирал меня глазами – и это ощущение заставляет хотеть понравиться ему еще сильнее. Без продолжения, без будущего, без планов, а просто так. Потому что я – юная девушка, которой хочется чувствовать чье-то внимание, ощущать себя особенной. У него, скорее всего, жена есть или подружка, уж слишком хорош, невзирая на идиотские очки. Но я ведь и не собираюсь его уводить – просто в груди жужжит какой-то вредностью.
За пять минут до его появления бегу переодеваться снова – в широкую бесформенную футболку и домашние штаны. Сама не понимаю, что на меня нашло. Весна просто, кровь гудит, всякая чушь в голову лезет. Косметику смыть не успеваю, потому ругаю себя за минуту слабости.
– Сегодня не опоздал? – Улыбается уверенно, почти хищно. Точно замечает мои накрашенные ресницы – поэтому и улыбается именно так. Не представляю, зачем репетитору по математике нужна такая улыбка – она лишняя, она вредит всей его репутации. – Как результаты, Ася? Сдала контрольную?
– Сдала. Проходите, – бурчу я, как будто он сделал что-то плохое.
Сегодня мы одни – и это почему-то немного смущает. Повар по четвергам уходит раньше обычного, а клининг является чуть позже. Небольшой промежуток времени, каких-то полчаса без персонала за стенкой, а все равно не по себе.
– Продолжаем тему? – Он больше не таращит на меня зеленые глаза, а полностью сосредоточен.
Через час провожаю его и понимаю, что все себе придумала. Это не я ему понравилась в первую встречу – это он понравился мне. Зацепил чем-то, уголком этой своей татуировки дернул за какой-то рецептор, вот фантазия и разыгралась. Алексей Владимирович в меру равнодушен, он как-то даже не особенно вовлечен в наши занятия. Просто объясняет и проверяет задание в ожидании, когда я отдам ему его деньги и отпущу на волю. Нет, это не обидно. Так даже лучше. А весна когда-нибудь закончится, мне перестанут мерещиться чужие симпатии.
Глава 2
Владимир
Через пару недель сидим с Жориком в кафешке. Стол высокий, приходится упирать ноги в ступеньку, чтобы не болтались в воздухе. Окно рядом с нами от пола до потолка затемнено – с улицы нас практически не видно, если только прохожий не подойдет к стеклу вплотную.
– Ты уже четыре раза был в квартире, неужели никаких подвижек? – интересуется друг.
– Не гони лошадей, – прошу я. – Кабинет сразу через гостиную. Скорее всего заперт, замочная скважина точно есть. Плюс поиск документов. Мне потребуется минут десять, чтобы с запасом. Работников нет только полчаса в четверг. Не напомнишь, зачем мы на уроки по вторникам согласились?
Жорик поджимает нижнюю губу, обозначая безразличие:
– Чтобы Ася к тебе привыкла, расслабилась. Начала считать тебя предметом мебели. И не напряглась, когда ты уйдешь в туалет на целых десять минут. Напоминаю, у нее в июне сессия. Сдаст экзамен – и больше ты ей не понадобишься.
– Да знаю я, знаю, – болезненно морщусь. – Но не торопи. У меня одна попытка.
В кабинет Куприянова я в любом случае попаду, но лучше попасть успешно, чем просто попасть. Время еще есть, а спешить нельзя. Жорик не зря обрабатывал секретаршу – однажды она обмолвилась, что шеф по понедельникам работает дома. И последняя прокурорская проверка ни к чему не привела. А это означает, что самые важные документы он хранит где-то в квартире – не рискует, гад хитровыверенный. И нам очень, очень нужны эти документы, чтобы наконец его прижать. Гнида отозвал наше разрешение на застройку, получив крупную взятку от другой компании. И все наши проекты, все наши, сука, инвестиции просто полетели в трубу. Всего две правильные бумажки – и там можно решать, куда с ними идти: в прокуратуру или прямо к Куприянову. Увидев их, он выпишет любое разрешение, хоть центр Москвы позволит перестраивать вместе с Красной Площадью. Я был виноват – и чувствовал эту вину каждым нервом. Виноват в том, что недооценил крысиную натуру чиновника, который за десятки лет привык жировать, а не просто подписывать. Виноват, что не перекупил Куприянова вовремя. Виноват, что долго не мог поверить, что меня вместе со всей моей компанией вот так запросто отымели, выдав разрешение задним числом другому застройщику. Поначалу тешил себя иллюзией праведного гнева: мол, я только справедливости хочу – засадить прогнившего чинушу. Но потом поостыл и понял – на его место придут два точно таких же, и вся разница будет лишь в том, что взятки придется платить обоим. А на самом деле я хочу простого человеческого счастья – получить бабло, которое уже успел посчитать своим. Прибыль за целый жилой комплекс – далеко не три копейки. И я свои деньги получу, даже если придется брать Асю в заложницы и угрозой ее жизни получить нужную бумажку от ее отца.
– Вон она идет! – Жорик оживляется. – Насмотреться не могу, ноги от ушей. Как Куприянов мог породить такое чудо? Почему я взял на себя старуху, а тебе досталась такая красотка?
Я тоже смотрю на противоположную сторону улицы. Ася идет в заведение с позорно малюсенькой вывеской «Творческий коллектив «Меркурий»», какой-то любительский кружок, она туда трижды в неделю является. Взгляд приклеивается к короткой весенней курточке, скользит вниз на обтянутую джинсами попку. Вспоминаю, что Жорик ждет ответа, но я даже вопрос не понял, потому отвечаю на тот, который его обычно интересует:
– На рожу ничего такая, глаза у нее красивые, но все-таки не в моем вкусе, – мечтательно вздыхаю. – Я сиськи люблю. И круглые задницы. Как у Ирки.
Жорик хохочет:
– Ты такой романтик, Владимир Алексеич, слов нет! А я секретаршу Куприянова даже в постели Марией Львовной называю. Знаешь, это даже возбуждает.
– Ну так и не ври, что недоволен, – замечаю я. – Ты на нее насел потому, что тебе хотелось насесть именно на нее. А уж информация стала приятным дополнением. Не ври мне – я слишком хорошо тебя знаю. Может, мне выйти к Асе? Типа случайно ее увидел и решил поздороваться.
– Не перегибай, – останавливает друг. – Она не должна видеть в тебе ничего подозрительного – а случайная встреча на другом конце Москвы ни фига не самое предсказуемое явление. И ты сейчас без очков.
Я вспоминаю:
– Да, точно. Эта круглая оправа делает меня похожей на круглого идиота. Или на учителя математики. Ну, в моем представлении.
Ася заходит в здание, она такая хрупкая, что даже железную дверь с трудом открывает. Больше на улице нас ничего не интересует, потому мы возвращаемся к кофе и разговорам. Случайно выдаю то, что впервые пришло на ум:
– Жорик, а я – тоже гнида, да? Ну раз и Асю заодно обманываю. Она не дура, и нормальный репетитор ее получше бы натаскал, а я в педагогике шарю примерно так же, как в сортах тонального крема.
Друг разубеждает:
– Нет, ты благородный рыцарь, как твой тезка, Дубровский. Тоже притворяешься гувернером, чтобы поиметь отца семейства. Гордись, ты живая классика!
Молчу, поскольку не имеет значения, верит он сам в это или нет. Я так или иначе к Куприянову подберусь, мерзость уже забылась в своей безнаказанности – кто-то должен ему показать, что в своем кресле с такими моральными качествами он сильно засиделся. Новая эра наступила, Михаил Евгеньевич, новое поколение на подходе. Нельзя наложить лапу на наше бабло и остаться в шоколаде.
Жорик вдруг хмурится и подается в мою сторону, внимательно высматривая в моих глазах что-то важное.
– Володя, – произносит с нажимом, – только не вздумай втрескаться в эту блондиночку. Мы отымеем ее отца в любом случае, но тогда тебя будут мучить остатки совести.
Смотрю на него, как на сумасшедшего, и произношу твердо:
– Ни одна Ася, Алена, Ирина, Наташа и – боже упаси – Мария Львовна не остановит меня от того, чтобы выебать Куприянова. Еще не родились те сиськи, из-за которых я передумаю на его счет. – Не выдерживаю серьезности и начинаю смеяться: – Сука, это прозвучало очень по-гейски, но ты меня понял.
Друг тоже улыбается, но почему-то все еще с подозрением косится на меня:
– Просто она такая хорошенькая. Я бы вряд ли устоял. Хорошо, что диплом физмата у тебя есть, а слабости ко всем представительницам слабого пола нет.
– Как у тебя? – я поднимаю бровь.
– Как у меня, – смиренно признает общеизвестный бабник.
Такой грешок за ним водится. Он мне уже половину офиса перетрахал. Если до его появления все девки тайно вздыхали по мне, то в последние три года они открыто рыдают по нему. Не будь этот смазливый черт таким отличным юристом, я б его лично придушил. Не знаю, что женщины в нем находят – Жорик невысокий, худосочный, какой-то суетливый, но зубы заговаривает аки дьявол. В школе одноклассницы его считали смешным лохматым недоросликом, но за годы он немного нарастил мяса и опыта – и стал буквально непобедим на своей территории.
– Ну ты смотри, – грозит он, все еще не отпустив последнюю тему. – Держи себя в штанах.
Я делаю глоток горького кофе и снова рассеянно смотрю в сторону улицы. Не говорю ему о том, что иногда мучаюсь раздражением по отношению к дочери Куприянова. Особенно когда эта маленькая чертовка грызет гребаную ручку, сама того не замечая. Этими своими розовыми ненакрашенными губами. Клянусь, однажды я даже увидел мелькнувший кончик ее языка. У меня в такие моменты сначала напряжение нарастает, а потом замирает где-то в горле. Я неизменно сжимаю зубы до хруста, закидываю ногу на ногу, чтобы скрыть каменный стояк, и считаю минуты, когда ебучий час закончится, и я смогу свалить от нее подальше. Извечные эти ее футболки и острые тонкие ключицы бесят до мельтешков перед глазами. Ася все еще такая же дурацкая, как в первый день, но с каждым разом напряжение нарастает все быстрее. И заставляет желать попасть уже не в кабинет Куприянова… Вообще ни разу не в него.
Я знаю цену этим эмоциям. Бывает, ничего не поделаешь, их надо просто игнорировать, пока не отпустит. Я взрослый здоровый мужик, а она – недоступная мне девчонка с огромными глазищами и длинными ногами. Не грызла бы свою ручку – я бы вообще ее не заметил. Но Ирке стал звонить чаще. И трахаться вдохновеннее. Не подумала бы моя драгоценная любовница после подобных забегов, что у нас с ней начались серьезные отношения.
И еще в зал хожу чаще, чем раньше. Боксом с детства увлекаюсь, но сейчас это так, хобби, ничего серьезного. Лучшей отдушины я так и не нашел, хотя тренер вчера приглядывался ко мне с непонятным подозрением, но ничего вслух не сказал.
Ася
Я уже привыкла к репетитору, а на третьей неделе занятий уж точно не думаю напрягаться от его присутствия. Его лицо до сих пор кажется неподходящим для такой работы. Нет, оно-то как раз вполне «обезображено» интеллектом, но квадратный подбородок почему-то сводит эффект к минимуму и не позволяет представить его восемнадцатилетним мальчишкой, безвылазно корпящим над учебниками. Слишком брутальный, чтобы его не отвлекали от математики симпатичные одногруппницы, слишком пронзительным взглядом умеет смотреть… Но я уже давно не пялюсь на него и легкий диссонанс воспринимаю как должное. Кроме сегодняшнего дня.
Он вдруг подается ко мне, когда я почти додумываюсь до решения задания, с силой давит мне на руку, отводя ее от лица. На этом не успокаивается – хватает упавшую на стол ручку и будто случайно ломает ее пополам. До меня лишь теперь доходит, что я снова грызла колпачок – это что-то нервное, детская привычка, которая возвращается всегда, когда я о чем-то глубоко задумываюсь. Но его движение меня потрясает абсолютной наглостью.
– Вы что себе позволяете? – спрашиваю, наблюдая, как изгрызенный колпачок улетает на пол.
– Бесит, – отвечает он мне спокойно, как будто так и должен себя вести адекватный репетитор.
Знаю, что очень многих раздражает такая привычка, но до сих пор за руки меня никто не хватал. И не смотрел так, будто он здесь – царь зверей, а я – шагающая не в ногу овца, которая посмела его царское величие побеспокоить самоуправством. Кое-как подавляю всплеск эмоций, прощая на первый раз, и снова погружаюсь в учебник. Но перед записью следующей цифры тянусь за карандашом. И через несколько секунд получаю то же самое – почти удар по запястью, после чего карандаш с тихим стуком падает на столешницу. Кажется, я снова задумалась и впилась в него зубами. Но это уже слишком!
