Опер с особым чутьем

Горин поднялся, ноги дрожали. Еще недавно чистое белье было втоптано в грязь, за столбик зацепились роскошные женские панталоны, их трепал ветер. «Мумия», закутанная в пододеяльник, лежала неподвижно. Веревка обвивала то место, где предположительно находилась шея. Странно, теперь неизвестный действительно напоминал привидение… С треском распахнулась оконная рама соседнего барака.

– Что же вы творите, ироды?! – пронзительно вскричала женщина. – Как вам не стыдно! Я буду звонить в милицию! Ольга Самуиловна, вы спите? – Женщина застучала шваброй в окно соседней квартиры. – У вас еще работает телефон?! Немедленно звоните в милицию! Вы только посмотрите, что они натворили!

Павел без сил опустился на землю, приходя в себя. Хлопнула дверь подъезда, выскочила взбешенная соседка со шваброй наперевес. Полы ее халата развевались, немытые волосы торчали клочками. Дама была изрядно в теле, но это не влияло на ее подвижность. Она устремилась в атаку. Подбежала, встала как вкопанная, с ужасом уставилась на «мумию».

– Что-то не так, девушка? – Павел со скрипом повернул голову. – Ольга Самуиловна уже позвонила в милицию? Пусть снова звонит и сообщает об убийстве. Не стойте, гражданка, действуйте.

– О боже, меня сейчас вырвет, – прошептала женщина и стала пятиться. Потом развернулась, побежала в дом. Двор просыпался, голосили женщины. Матерился хриплым басом старый алкаш, которому не дали поспать. Из ниоткуда возникла бродячая собака, она выбрала безопасную дистанцию и стала пронзительно лаять, стимулируя острую головную боль…

Милиция прибыла через полчаса – явно не рекорд. Небо посветлело, город просыпался. Во дворе 14-го дома по улице Кленовой ничего особо не происходило. Мирные граждане старались не выходить во двор – пробегали по дорожкам, прижимаясь к баракам, и исчезали. Павел сидел на том же месте, но уже на деревянном ящике, караулил тело. За истекшие полчаса он извлек из пятки осколок, обмотал ногу обрывком простыни. Наступать на пятку пока не хотелось. Другой обрывок пошел на окровавленную ладонь. Он слизал кровь с раны, туго замотал. Организм «всеядный», до заражения не дойдет. Во двор лихо влетела раздолбанная «эмка», дала полукруг и встала. Первым выскочил невысокий широкоплечий парень в клетчатой куртке – молодой, но какой-то морщинистый и с торчащими ушами. Визитной карточкой отдела он явно не являлся. Парень выхватил из кобуры под мышкой пистолет, наставил на Горина. Фамилия у него, если память не отшибло, была Саврасов, а имени Горин не знал.

– Леонтий, осмотрись! – прозвучал окрик.

Оперативник кивнул и побежал по двору, озираясь на странную личность, оседлавшую ящик от помидоров. Из машины появлялись знакомые лица. Долго в этом городе оперативники не спали. Куренной сверлил Павла колючим взглядом. Он тоже вынул пистолет – на всякий случай, стал зачем-то осматривать окна второго этажа, остановился на распахнутом. Местный контингент проявлял благоразумие – на дачу свидетельских показаний очередь не выстраивалась. Подошла, поигрывая пистолетом, Кира Латышева:

– О, наш пострел в своем репертуаре. Прислушайся, Вадим: звучит торжественная элегия… И почему я нисколько не удивлена?

– Я тоже про него подумал, – кивнул Куренной. – Какой еще псих может проживать на улице Кленовой? Смотри, он кажется, пострадал. Занимаемся любимым делом, Павел Андреевич? Другого места, конечно, не нашли? – Куренной покосился на реющие по ветру панталоны.

Кира проследила за его взглядом, подавила улыбку.

– И снова не ты убил? – спросила она. – Ты же никого не убиваешь, а только по волшебству оказываешься на месте преступления, так?

– На этот раз я, – вздохнул Павел. – Убить меня хотел, забрался в квартиру, махал ножом. Погнался за ним, ну и…

– Перестарался, – понятливо кивнул Куренной, – бывает.

Кира подошла поближе, нагнулась.

– Фу, ну ты и воняешь, Горин… Вадим Михайлович, он же с вчера нажрался как поросенок…

– Горе у него, – объяснил Куренной. – Зато сейчас вроде трезвый.

– Кто это, Горин? – Кира кивнула на закутанное в простыню тело.

Павел пожал плечами. Женщина удивилась:

– Тебе не интересно, кого ты убиваешь? Хотя молодец, ничего не трогал, так и дальше делай.

– Мы посмотрим, не возражаешь? – Куренной нагнулся, размотал веревку и вопросительно уставился на Горина.

– Да пожалуйста…

Подошел озадаченный Леонтий Саврасов, встал в стороне. Куренной, соорудив сложную гримасу, стащил с мертвеца пододеяльник. Это был малорослый худощавый мужчина лет тридцати пяти – не красавец, плешивый, какой-то плюгавый, с носом, напоминающим отросток на картофелине. Физиономия его исказилась, имела причудливый коричнево-землистый цвет, мутные глаза едва не вылезли из орбит. «Коричневый карлик», – почему-то подумал Горин. Личность погибшего была смутно знакомой. Не сказать что сталкивались с нею, но где-то мелькала. То ли на улице, то ли в очереди за водкой…

– М-да, тот еще натюрморт, – констатировала Кира. – И зачем ты это сделал, Горин? Что у нас по поводу «не убий»? Мог бы придушить, и мы бы сейчас наслаждались беседой с этим гражданином. Тебе смешно, а у нас весь морг переполнен.

Павел пожал плечами. Вопрос был интересный.

– Знаешь его?

– Он ходил вчера за мной хвостом. Но точно не уверен.

– Знакомая личность, Вадим? – спросила Кира.

Куренной всмотрелся.

– Так сразу и не скажешь. Было что-то в работе… Распухший весь, поди пойми… Наколка на запястье, точно наш клиент… Рассказывай, Горин, во что опять вляпался. Только не расписывай, как напивался в одиночку.

Рассказ отнял всего минуту. Действительно, чего тут рассказывать?

– Вадим Михайлович, не узнаете, что ли? – удивился Леонтий Саврасов. – Это же Глиста – яркий представитель блатного мира нашего города. У него и фамилия такая же… как его… Глистов Иннокентий Александрович. Хотели Кешей наречь в качестве погоняла, да больно уж Глиста напрашивалась. Он такой и есть по жизни – сущая глиста, вернее, был…

– Точно, – хлопнула себя по лбу Кира.

И Куренной крякнул от досады: старею, мол…

– Тридцать четыре года, родом из Пскова, – продолжал Леонтий. – Детдомовский, с юных лет ступил на нелегкую воровскую стезю. Дважды отбывал наказание за хищение личных вещей граждан. Перед войной мог загудеть по полной программе – за грабеж с убийством, но что-то не сел, дело развалилось. Содержался в следственной тюрьме за драку, вдруг война, побег… На немцев не работал, отсиделся во Владимире, а когда фронт ушел, быстро сюда переместился – на историческую родину, так сказать. Ушлый, кстати, тип. Когда схлестнулись банды Лазаря и Вальтера, только он, считай, и выжил, ушел на дно, потом приклеился к блатным, у которых блат-хата в подвалах кремля… Последние полгода о нем ни слуху ни духу – оттого и не узнали вы его, Вадим Михайлович. Возможно, выполнял втихушку чьи-то указания…

– Даже догадываюсь чьи, – буркнул Павел.

– И почему он меня так тяготит? – всплеснула руками Кира. – Признайся, Вадим, тебя тоже? Может, проведем наконец воспитательно-разъяснительную работу? Годков на пятнадцать, без права переписки?

– Можно. Ты вроде обещал уехать, Горин? – напомнил Куренной. – А уговор дороже денег, нет?

– Дороже, – согласился Павел. – Похороню Екатерину – и уеду. Или ты хоронить будешь?

– Ладно, вечный арестант, собирайся, – вздохнула Кира. – Завсегдатай ты наш. Но ничего, скоро окончательно закроем. Сейчас подъедут криминалисты, а ты топай в дом, одевайся, Леонтий покараулит тебя. Не в таком же виде тебя везти.

– Не могу, – признался Павел, – разве что пожарных с лестницей вызовете.

– Ну что еще? – разозлилась Кира.

Пришлось объяснять. И про ключ от квартиры, спрятанный непонятно где, и про то, что из дома уходил нестандартно – да, собственно, и не один. Куренной издал желудком подозрительный звук и поспешил отвернуться.

– Переумничал, – констатировала Кира. – Не соскучишься с тобой, Павел Андреевич. Что делать будем, Вадим? В прошлом месяце кошку снимали с дерева – иначе та безумная мадам нас бы просто загрызла. Но тогда ладно, кошка была героическая, оккупацию вместе с хозяйкой пережила. А сейчас что?

– Пусть сам решает, – пожал плечами Куренной. – Не решит – так поедет. А в камере не жарко. Могу фомку одолжить – кажется, завалялась в багажнике…

На этот раз, впрочем, обошлось без камеры – как пункта промежуточной пересадки. Доставили в отдел, посадили на стул и приказали помалкивать. Несколько раз он открывал рот, но упирался в угрюмый взгляд Куренного, и над душой вырастал Саврасов с выразительными кулаками. Оперативники работали, им было не до него. Куренной просматривал какие-то протоколы, недовольно щурился. Докладывал молодой оперативник по фамилии Мамаев, откликавшийся на имя Виталик.

– Рано утром его нашли, Вадим Михайлович. Наши дежурные съездили, протокол составили, опросили кого могли. Батюшка закаленный был, крепкий мужчина, не гнушался физических упражнений. Попадья говорит, что купаться пошел отец Мефодий – прямо с вечера, часиков в восемь, и пошел. С ним бывает, в здоровом теле здоровый дух. Ничего, в общем, странного. Дом у них на берегу Варламовского озера, собственные мостки имеются. Дожидаться мужа не стала, спать легла. Рано они ложатся. И поднимаются до петухов. Ну, проснулась как обычно, а батюшки под боком нет. Обыскала дом, сходила на озеро, побежала к дежурному, крик подняла. Тут и выяснилось, что батюшка несколько дней ходил мрачнее тучи, боялся чего-то, молился пуще обычного…

– А отец Мефодий-то чего? – не понял Куренной.

– Да ничего, выплыл чуть позднее. – Парнишка стушевался.

– Выплыл или всплыл?

– Всплыл, – поправился Мамаев, – пузом кверху, весь синий, на теле синяки, рука сломана. Получается, не сам утоп, помогли. Шефер Борис Львович сразу сказал, как глянул: пытали человека, мучили перед смертью. Хрен его знает почему. Может, дорогу кому-то перешел или нарвался на «особо неверующих», которым до фени, кого убивать… Версия с ограблением не вырисовывается, Вадим Михайлович. Зачем на берегу пытать? Пошли бы в дом, перевернули все сверху донизу. А в доме никого не было, попадья – целая. То, что она сообщница, – даже не смешно. Душа в душу жили. Сейчас убивается, плохо ей, врача вызвали. Нормальный был, кстати, батюшка, с советской властью дружил, на грубость не нарывался. Во время войны в лесах обретался, партизанам грехи замаливал. Не о всех его приключениях в период оккупации известно, но можно выяснить. Поговорим с супругой, когда в себя придет. А по поводу убийства – как обычно, без свидетелей. Да и не купается наш брат по вечерам, он в этом году вообще не купается…

– Как убили? – буркнул Куренной.

– Задушили батюшку, – простодушно сообщил Мамаев. – Синяя борозда на горле. Удавка или что-то вроде этого…

Павел насторожился, перехватил раздраженный взгляд Куренного: дескать, молчи, а то самого придушу. Нахмурилась Кира, задумалась – неплохое занятие для оперативника.

– Не бедствовал батюшка? – на всякий случай спросил Куренной.

– А кто же его знает, товарищ капитан, – развел руками Мамаев. – Он перед органами госбезопасности не отчитывался. Он работал на них. Имел контакты с товарищем Лариным из МГБ, сообщал ему кое-какие сведения о своей пастве… Но это так, домыслы. – Оперативник смутился. – Я вам ничего не говорил. Религия по-прежнему опиум, и эти паразиты – явление временное.

– Хорошо, работайте, – Куренной усмехнулся, – помолясь, так сказать…

За оперативником закрылась дверь. Наступило молчание. Саврасов собрал бумаги со стола и тоже испарился. Приказ помалкивать выполнялся с аккуратностью – и даже это раздражало оперативников!

– Что делать с тобой, Горин? – процедил сквозь зубы капитан. – Откуда ты взялся на нашу голову? Кстати, понимаешь, что совершил преступление? Ничто не мешало оставить Глисту в живых. Уверен, ты знаешь, как придушить человека, чтобы он полчаса не путался под ногами. Но ты убил. Состояние опьянения и помутнение рассудка – не оправдание. То, что он дважды пнул тебя по причинному месту – тоже.

– Мама дорогая, – прошептала Кира и закрыла глаза.

– Не пинали тебя никогда по причинному месту, Вадим Михайлович, – вздохнул Горин.

Он сам понимал, что перестарался. Зато воздух в городе стал чуток почище.

– Глиста, конечно, не подарок ко дню рождения, и прибыл он к тебе не с дружеским визитом. Нож в твоей халупе нашли, пальчики на нем принадлежат Глисте. Но какой-никакой советский человек, имеет право на признание ошибок и перевоспитание. А ты с ним… так грубо. Понимаешь, что по закону тебя должны судить?

– А по совести?

– А совесть у нас, знаешь ли, пролетарская…

– Так и я о том же, капитан. Такие, как Глиста, не дают спокойно жить, строить справедливое общество. Не должно их быть на земле. И про перевоспитание ты мощно задвинул – сам понимаешь, что исправляет их только могила.

– А почему он, кстати, к тебе пришел? – встрепенулась Кира. – Шибко богатым тебя не назвать, квартирка так себе. Не с теми поссорился?

– Слово дадите – расскажу.

– Послушаем его, Вадим?

Куренной пожал плечами.

– Давай, ради смеха. Только долго не говори, Горин, от тебя такой адский перегар… Вообще не понимаю, как ты можешь в таком состоянии что-то соображать.

– Это только предположение. Гарантировать не могу, поскольку не люблю случайности и совпадения. А здесь их просто навалом. Но тем не менее. До ограбления Госбанка были громкие бандитские акции?

– Не сказать. – Капитан задумался. – Все ровно шло, бытовуха, пьяные драки, квартирные кражи, блатные временами фестивалили. Полгода назад было так называемое офицерское дело, но там всю банду выявили. Костяк расстреляли по приговору суда, мелкие сошки уехали на Колыму.

– Значит, все началось с Госбанка. В город прибыла банда, поздравляю, товарищи милиционеры. Городок у вас, мягко говоря, так себе, но что-то их здесь привлекает. Значит, есть чем поживиться. Военные уходят, МГБ присутствует лишь для красоты – в городе отсутствуют важные государственные объекты. И не их это дело – уголовка. Правоохранительные органы не способны отразить столь мощный удар… без обид, капитан. Бандиты – не титаны мысли, но им и не надо, главное, чтобы следовали инструкциям. Над ними существует мозговой центр. Туда поступают все сведения, обрабатываются, принимаются решения. Не исключаю, что часть этих сведений добывала Екатерина Усольцева… – Павел закашлялся, – но не поручусь. Ее держали на крючке. На каком – предстоит выяснить. Женщина отчаялась, меня уже не ждала – мы просто потерялись в последние месяцы… Предполагаю, что это звенья одной цепи: Госбанк, нападение на патруль, убийство Екатерины Усольцевой – явно вызванное моим появлением в ее доме; плюс утренний инцидент с Глистой. А теперь еще и убийство батюшки… Дождитесь заключения эксперта по орудию убийства. Это будет металлическая струна.

– В большинстве перечисленных случаев мы наблюдаем твою фигуру, – усмехнулась Кира. – За исключением Госбанка и батюшки. Но это непроверенный факт. Алиби есть на вчерашний вечер?

– Найдем, – кивнул Горин. – Кассирша в магазине, алкаш во дворе, да и соседи слышали, как я полночи топал… Но в трех случаях из пяти – да, вы правы, Кира Сергеевна. И это удивляет. Я вроде никто. Это касательно случайностей и совпадений. Незнакомец в доме Екатерины – тот самый мозговой центр. Могу ошибаться. Он видит меня, видит реакцию Кати, понимает, что дело усложняется. Пока я болтаюсь за калиткой, он все узнает про меня и наши с Катей отношения. Умертвляет девушку, после чего скрывается. Связывается с Глистой – видимо, не нашел никого лучше. Меня на всякий случай нужно убрать, вдруг начну копать. Все же бывший мент. И вот тут я даю промашку – Глиста мертв. Ей-богу, увлекся, водка подвела… Но, может, и не так, и Глисту нанял кто-то из сообщников нашего главаря. Данная версия в приоритете, главарь не должен рисковать…

– По твоей логике, еще не вечер? – насупился Куренной. – Он продолжит на тебя охоту?

– Теперь и блатные начнут за тобой бегать, – подмигнула Кира. – Не любят они, когда их дружков убивают. Да еще с таким цинизмом – веревка, простыня…