Баркли протянул руку:
– Рад знакомству, сэр.
– Взаимно! – ответив на рукопожатие, вымолвил Войта на английском.
– Если я хоть немного разбираюсь в людях, то вы раньше наверняка служили в полиции, курите сигареты и иногда балуетесь алкоголем. Я прав? – прищурив по-охотничьи правый глаз, осведомился банкир.
– Абсолютно! И виски – один из любимых напитков.
– Прекрасно! Главное, нам с вами в нём не захлебнуться, когда поплывём через Атлантику, – сострил американец и вновь повернулся к выходу.
– Но сигнатуру взять всё равно надо, – напомнил Клим Пантелеевич.
– Ах да, простите, совсем забыл.
Не прошло и минуты, как Мистер Баркли, пряча бумажник в карман, вышел от доктора.
Уже на улице, протянув Войте полулист почтовой бумаги, он попросил:
– Не прочтёте ли, что мне начёркал этот высокомерный молодой медикус?
– Так-так, – замялся сыщик. – Тут названия лекарств на латыни. Думаю, в аптеке разберутся… Ага. Вот и на чешском: «Микстуры и порошки надобно принимать трижды в день, пять дней подряд, а также выпивать на ночь пол-литра молока. Курение и алкоголь во время приёма лекарств сугубо противопоказаны. Жирное, жареное, сладкое и солёное исключить на ближайшие два месяца. Ежедневные прогулки на свежем воздухе не менее часа.
– Позволите? – американец протянул руку.
Войта кивнул и вернул рецепт.
Баркли сложил полулист вдвое, потом вчетверо и старательно разорвав, бросил под ноги. Серые кусочки бумаги, подхваченные осенним ветром точно сухие листья берёзы понеслись и потерялись где-то в конце аллеи.
Миллионер посмотрел на Войту жалостливыми глазами бассет-хаунда и, выуживая из кармана пиджака золотую зажигалку, спросил:
– Сигаретки не найдётся?
Вацлав замялся и взглянул на Ардашева. Возникло неловкое молчание. Клим Пантелеевич махнул рукой.
Войта протянул пачку турецких «Murad».
– Вот и правильно, – улыбнулся американец. – Мой помощник Эдгар Сноу вегетарианец, абсолютный трезвенник и никогда не пробовал табака. Но он ест очень много соли. Любое блюдо или овощ ему кажется недосоленным. Знакомый доктор рассказывал, что избыток соли в организме может привести к мигрени, удару, грудной жабе, болезни почек, потере сна и желудочным коликам. Я же – наоборот: курю, пью, и ем много жирного. Мне угрожают те же самые болезни, что и ему, несмотря на то что я почти ничего не солю. Отсюда вопрос: на кой ляд Эдгар себя мучает? Вот поэтому, когда мы вместе обедаем в ресторане, я всегда прячу от него солонку. – Сделав пару глубоких затяжек, он добавил: – Господа, нам просто необходимо промочить горло хорошим виски. Приглашаю вас в ресторан. Какой здесь лучший?
– «Беранёк» на Виноградах не плох. Там подают отменную рульку, – оживился Войта и проглотил слюну.
– Отлично! Заодно обсудим все детали нашего совместного предприятия по поиску Морлока. А вот и такси, – банкир подал знак водителю, – вперёд!
Глава 6
Угроза
В кабинете следственной тюрьмы на Лубянке следователь читал показания обвиняемого Мяличкина и курил. Заключенный сидел напротив, но папиросу ему следователь не предложил. Наконец, представитель большевистского государства поднял голову и сказал:
– А вы, оказывается, большой хитрец. Ловко обошли вопрос своей вербовки Ардашевым. Но это дело поправимое. Я помогу вам. Прошу отвечать на мои вопросы. Итак, где, когда и при каких Ардашев предложил вам работать на белоэмигрантскую разведку?
– Послушайте, Наум Моисеевич, я уже говорил вам, что никакой вербовки не было. Я предан советской власти…
– Попрошу без амикошонства, – с нескрываемой злостью прервал арестанта Райцесс. – Для вас я гражданин следователь.
– Но вы же сами прошлый раз сказали, чтобы я обращался к вам по имени отчеству.
– Да, говорил. Но лишь потому, что поверил в вашу искренность и порядочность. А вы, батенька, меня надули. Развели тут мантифолию на уксусе.
Следователь вынул из портфеля уже заполненный бланк протокола допроса и протянул Мяличкину.
– Что это? – проронил сиделец.
– Ваши показания. Я как чувствовал, что вы начнёте вола вертеть. Пришлось потрудиться и самолично набросать допрос. Подписывайте: с моих слов записано верно, мною прочитано. Замечаний и дополнений не имею. Дата сегодняшняя и подпись, рядом – разборчиво – фамилия, имя и отчество.
– Позвольте, я прочту.
– Да уж, потрудитесь, голуба моя.
Подследственный углубился в чтение. Он то возвращался назад к первой странице, то вновь переходил к следующим. Вернув протокол следователю, он спросил:
– Получается, я заранее, имея умысел на нанесение вреда советскому государству, поступил на службу в Региструпр?
– Так и есть.
– И мой приказ ликвидатору об устранении горничной «Петербургской гостиницы» в Таллине был продиктован лишь желанием отвести от меня, как агента мирового капитализма, подозрение?
– А разве нет? Какой смысл был убивать её, имитируя самоповешение? Ради чего вы рисковали жизнью своего коллеги, отдавая ему столь бездумный приказ?
– Вы не разбираетесь в нашем ремесле. И я не подпишу этот бред.
– И не надо, – кивнул следователь и вполне миролюбиво выговорил: – Сегодня ночью вашу жену поместят в камеру к уголовникам. Я распоряжусь, чтобы вас держали у двери. Вы всё услышите и даже посмотрите в глазок. А потом туда же приведут дочь. Она ведь уже почти совсем взрослая.
Мяличкин впился глазами в следователя. Лицо арестанта покрылось смертельной бледностью, глаза засверкали от ярости. Он уже представил, как через секунду-другую его пальцы вопьются в жирную шею Райцесса, и он будет его душить, и душить с удовольствием, наблюдая, как тот сначала захрипит, а потом у него со рта хлопьями пойдёт белая пена и наконец жирный боров начнёт постепенно синеть. Когда станет ясно, что перед ним уже труп, он отбросит покойника на стул, и безжизненная голова ударится о стену. После этого он выкурит одну за другой две папиросы, а затем позовёт выводного конвоира. Наверное, его будут долго бить, но он уже не будет чувствовать боли, потому что его смерть, возможно, спасёт жену и дочь от позорных мучений. И, скорее всего, у следствия пропадёт к ним интерес, потому уже не будет обвиняемого Мяличкина. Вместо него останется сине-чёрный от побоев труп.
– Что вы на меня так смотрите? – пугливо поднял бровь следователь.
Арестант закрыл лицо руками. Его пальцы побелели.
– Хорошо, – прохрипел он. – Я согласен.
– Так подписывайте же! И закончим на этом.
– Прежде пообещайте, что отпустите супругу и дочь.
– Завтра же они будут на свободе. Даю слово чести.
– Как я это узнаю?
