Сдавайся, я твой

– И?.. – пропищал тонкий голосок, и тогда Алёна разом вспомнила, где находится – и с кем. Ухватилась покрепче за руку сына – совсем как накануне, как утопающий цепляется за протянутый канат, и зашагала к выходу со двора, оставив Фреймана наедине со своим самодовольством и никому не нужными извинениями.

Зеленоградск был таким маленьким, что им с Никитой не нужно было даже на автобус садиться, чтобы попасть из дома в детский сад или на противоположный конец города. Однако этим утром, когда они опаздывали, знакомые короткие улочки казались Алёне бесконечными. С каждым шагом она ощущала, как тает её уверенность в том, что жизнь наконец‑то наладилась теперь, спустя два года после всего. Одно только появление этого негодяя – и рухнул ненадёжно отстроенный мирок, в котором не было места прошлому, Григорию и всему, с ним связанному.

Она отвела сына в садик, выслушала ворчание старенькой воспитательницы, недовольной опозданием Никиты на завтрак, и поспешила на работу, надеясь хотя бы там отвлечься ненадолго от тяжёлых размышлений о том, как выяснить, что задумал Фрейман, для чего он их преследует. Может быть, отыскать в записной книжке телефон Григория и спросить его? Едва ли муж ответит…

Едва войдя в их маленькую захламлённую редакцию, Алёна поняла: что‑то не так. Корреспонденты из отдела новостей – все трое, дизайнер и даже корректор Ирина Викторовна, известная болтушка, сидели как в воду опущенные. Алёна протиснулась мимо них к своему приткнувшемуся в уголке столу, сняла через плечо сумку, устроилась за компьютером и, не решаясь нарушить молчания, принялась доставать из пакета приготовленные с вечера распечатки для следующего выпуска. Потом взяла ручку и приготовилась внести кое‑какие правки, но не выдержала и трёх минут – подняла голову, ещё раз оглядела сослуживцев и неуверенно спросила:

– У нас что‑то случилось?

Ирина Викторовна то ли вздохнула, то ли всхлипнула, а Игорь, один из корреспондентов, тускло объяснил:

– Главред сейчас на летучку поехал… Звонили из администрации – нас закрывают. Бесплатная городская газета никому не нужна.

– То есть как это – не нужна бесплатная? А платная, выходит, им нужна? Так может быть, нас просто…

– Нет, деточка, – скорбно покачала головой Ирина Викторовна. – Формат нам менять никто не будет. У «верхушки» уже есть на примете один журнальчик, который они хотя под себя подгрести. А нас – побоку.

– И… когда? – безнадёжно спросила Алёна. Неделя начиналась просто отлично. Понедельник – день тяжёлый, это всем известно, но не настолько же! Сперва встреча с Фрейманом, потом известие о грядущем сокращении. А это значит – снова поиски работы, придётся ещё пару вечеров в неделю посвятить «халтуре», а она и так едва находит время на общение с Никиткой…

– Дали неделю на сборы.

– А… – хотела ещё что‑то спросить Алёна, но охнула от неожиданности: разметав в стороны бумаги, ей на стол тяжело вспрыгнула Дюша – прикормленная редакцией лобастая серая кошка.

– Да, кстати, – вспомнил дизайнер Павлик, – Дюшку велели обратно на улицу выгнать. Говорят, тут после нас адвокатская контора будет, им шерсть на полу не нужна…

День тянулся медленно. К обеду, когда Алёна и остальные уже на стенку лезли, не зная, чем заняться и имеет ли смысл готовить материалы в выпуску, который станет последним, вернулся из администрации главный редактор Борис Карлович – высокий лысеющий мужчина в круглых очках – и сообщил, что последнего выпуска не будет вовсе, а на срочную самоэвакуацию редакции дают вовсе не неделю, а трое суток.

– Господа, – печально провозгласил он, – не вижу смысла вас задерживать. Собирайте вещи – и, как говорится… Н‑да. С вами приятно было работать, коллектив у нас был славный, так что… Н‑да. В общем, не поминайте лихом… вот… Как бы это сказать… До свидания всем! Удачи вам на новом жизненном пути.

Алёна решила пораньше забрать Никитку из садика. Раз уж в ближайшее время не придётся друг от друга устать, лучше провести вместе остаток дня и сводить сына к морю – пусть прогуляется. Перед уходом она выбросила в корзину для мусора все документы, которые так старательно готовила дома, а подумав немного, присоединила к ним и старые туфли. Всё равно их удобство значительно уступает чувству стыда, которое ощущаешь, показываясь в них на людях. Надо избавляться, пока настроение соответствующее…

В детском саду Алёну поджидал очередной сюрприз. Понедельник определённо не скупился на испытания, сваливающиеся на её голову. Группа Никитки под приглядом воспитательницы и парочки мамаш, забежавших проведать детей, возилась во дворе садика, плотно оккупировав песочницу и металлическую горку. И только один малыш не принимал участия в общих играх, предпочитая играм в песке качели. Это был сам Никита, а рука, качающая его, принадлежала Фрейману, очередное появление которого оказалось для Алёны последней каплей в череде неприятностей этого дня. Сжав зубы и проговаривая в уме десятки обвинительных выражений, она широкими шагами направилась к качелям, забыв поздороваться с приглядывающими за детворой женщинами и не замечая, что перекинутая через плечо сумка на длинном ремне больно колотит по ногам.

– Послушайте, вы! – сердито крикнула Алёна, пытаясь одной рукой остановить качели, но силы, конечно же, были несоизмеримы. Всё кончилось тем, что обитый металлической пластинкой угол сиденья больно въехал ей в колено. Алёна отпрянула от качелей, схватилась за ногу и вспомнила про себя все те слова, которые папа запрещал произносить вслух, ещё когда она была маленькой девочкой. Колено пульсировало горячей болью, и она едва не заплакала, когда проворно соскочивший с качелей Никитка бросился утешать мамочку и ненароком задел пострадавшую ногу.

– Мама, мамуля, тебе очень больно? Ма, это я ударил? Мамочка, извини! Мам, ну не плачь! – бормотал сын, дёргая согнувшуюся пополам Алёну за рукав длинной вязаной кофты.

Боль понемногу отступала, и Алёна смогла распрямиться. Потрепав сына по темноволосой головке, она села на злополучные качели и, шумно выдохнув, строго сказала:

– Никита. Ты. Не должен. Подходить. К этому. Человеку. Никогда.

Никитка, всё ещё испуганный тем, что натворил, прижался в её ногам и уткнулся головой в живот. Фрейман, наблюдавший эту сцену с непонятным выражением лица, придал голосу не меньшую твёрдость, чем Алёна:

– Послушайте, я даю вам честное слово, что не буду похищать вашего сына и вас саму, не буду также вас грабить, убивать… насиловать… – задумчиво обронил он после паузы таким тоном, словно как раз в невозможности последнего вдруг очень засомневался. Алёна свирепо глянула на него, но сочла за лучшее ограничиться негодующим молчанием. – Просто давайте поговорим, хорошо? Вы ведь даже не пытаетесь меня выслушать.

Кучкующиеся у песочницы мамаши с интересом поглядывали в их сторону, а та, что была помоложе других, украдкой достала из сумочки маленькое зеркальце и принялась поправлять причёску, очевидно, с расчётом на внимание Фреймана. Алёна впервые подумала, что лицо у него очень симпатичное, несмотря на упрямое мальчишеское выражение и глупые попытки придать себе солидности, отложив подальше бритву. И – странное дело – после таких мыслей бояться Фреймана было как‑то несерьёзно. И хотя Алёна опасалась того, кто может за ним стоять, но нашла в себе силы заговорить без дрожи в голосе.

– Я бы рада, но… мне некогда, – ответила она. – Правда, некогда. Я только что с работы, где мне сообщили, что наша редакция ликвидируется. Сегодня вечером я должна «подхалтурить», а потом ещё и заняться поисками новой работы. И ещё мне очень хочется хотя бы чуть‑чуть поиграть с сыном перед сном. А сейчас нам с ним нужно бежать на рынок, потому что дома кушать нечего. Вот так. Дмитрий… я готова вас выслушать. Но не в ближайшее время.

Фрейман слушал её объяснения с интересом, пару раз даже согласно кивнул головой. Когда Алёна договорила и, не без труда подняв на руки Никитку, встала с качелей, он засмеялся:

– Вы маленькая такая, ну куда вам этого богатыря таскать? – и настолько быстро отобрал у неё сына, что Алёна и сказать ничего не успела. – Давайте я отвезу вас в магазин… или на рынок, куда вам нужно… а потом – домой. Заодно и поговорим по дороге.

Не дожидаясь её одобрения или, что вероятнее, потока возражений, Фрейман с Никитой на руках проследовал к выходу с детской площадки, подмигнув на ходу молодой маме, которая к тому моменту завершила свой марафет и теперь ласково улыбалась, кокетливо хлопая ресницами. Интересно, подумала Алёна, а если предположить на секунду, что у нас семья, то это нормально – чужому мужу глазки строить?.. Но уже через несколько наполненных негодованием мгновений она сообразила, что молодая мама, конечно, много раз видела её в детском саду – и безо всякого намёка на мужа – так что вполне могла принять Фреймана за… за кого? Скажем, за приятеля Алёны. А в адрес неокольцованного мужика не похлопать ресничками – грех, особенно если мужик этот – высокий и приятный с виду русоволосый мужчина, которому нет ещё и тридцати. Лакомый кусочек, нечего сказать…

«Лакомый кусочек», не подозревая о мыслях Алёны, как раз устраивал Никиту на заднем сиденье своей блестящей красной машины – очень красивой и аккуратной иномарки, такой только любоваться, даже ездить жалко. Пока Никита выспрашивал у Фреймана, «Тойота» ли это, а если да, то какая именно, Алёна проигнорировала гостеприимно открытую переднюю дверь и тоже юркнула на заднее сиденье, поближе к сыну.

Несмотря на все обещания Фреймана, неизвестно было, куда он их собирается везти, так что ещё до того, как машина плавно тронулась с места, Алёна успела десять раз пожалеть о том, что в неё села.

Глава четвёртая,

полная размышлений о жизни

– Ну так вот, – откашлявшись, начал Фрейман. – О чём я, собственно, хотел с вами поговорить.

Алёна никак не могла взять в толк, как всё произошло, точнее, как она это допустила: в дороге они так и не нашли времени для разговора, так что он очень ненавязчиво напросился на чай и теперь сидел в её крохотной кухоньке, привалившись спиной к холодильнику и одобрительно поглядывая на тарелку с горячим супом, который сердобольная Алёна не могла не предложить гостю, уж коли взялась кормить Никитку. О чём она думала, приглашая Фреймана домой? Неужели поверила его бреду про то, что убивать и грабить их он не будет? Липкий страх опять понемногу овладевал ею, и, чтобы скрыть дрожь в ногах, Алёна присела на табурет напротив Фреймана.

– О чём?

– Алёна, – сказал он так проникновенно, словно собирался по меньшей мере сделать ей предложение руки, сердца и прочих внутренних органов. – Попробуйте меня выслушать. Я хочу сказать, что поступил с вами подло – тогда, два года назад, отобрав у вас паспорт.

Он сделал паузу – неужели был настолько наивен, чтобы ожидать от Алёны сочувствия и утешений вроде такого: нет‑нет, Дима, вы‑то не виноваты, это всё мой мерзавец муж задумал, с него и спрос?.. Но она молчала, и Фрейман продолжил:

– На самом деле, я не жду сейчас того, что вы меня вот так сразу простите, – он снова умолк. – Бред, да что я говорю! Жду, конечно. Но я не дурак, чтобы не понять, что вы этого не сделаете.

Алёна никак не отреагировала на его откровенность, просто сидела и с любопытством слушала. Ей нравилось смущение Фреймана, то, как старательно он подбирает слова и с каким аппетитом ест приготовленный ею суп. Алёна никогда не обладала выдающимися кулинарными способностями, но Никитка на её стряпню не жаловался (вот же хороший мальчик, воспитанный), а гостю сырный суп с шампиньонами явно пришёлся по душе, и это было очень приятно. Ел с аппетитом, зажав в одной руке горбушку свежей буханки. Ей вдруг подумалось, что Фрейман должен был быть очень домашним мальчиком, обожающим свою мать и приготовленные ею обеды и ужины. Почему‑то этот странный человек постоянно казался Алёне младше своих лет. Она то и дело напоминала себе, что ему как минимум двадцать пять. Неужели он настолько младше её? Даже не верится. И когда только она успела повзрослеть… да что там – постареть!.. Да нет, ему наверняка больше, просто он так молодо выглядит. Но младше её, это точно. Уму непостижимо, как бежит время. Странно, все кругом не устают это повторять, а чтобы самой поверить, нужно встретить по‑настоящему молодого парня и…

– Вы меня совсем не слушаете, да?

– Да, – машинально согласилась Алёна и даже кивнула рассеянно, но уже через мгновение спохватилась и принялась отнекиваться: – Простите, эээ… Дмитрий…

– Зовите меня Митей, – проникновенно предложил Фрейман. – Как мама называла.

– По‑моему, это лишнее, – буркнула Алёна, удивлённая упоминанием о его матери и тем, как неожиданно точно её представление о Фреймане совпало с реальностью. – Нам с вами не детей крестить.

– Как угодно, – не обиделся он. – О чём вы так задумались? Что‑то случилось?

– Новых неприятностей на горизонте замечено не было, – отрапортовала Алёна, взглянув на часы. Ничего себе – уже половина десятого! А Никитка, судя по доносящимся из комнаты звукам телевизора, и не думал ложиться спать. Опять его с утра не добудишься, ну что за ребёнок – наказание… – Никита! – прикрикнула она, повернувшись к двери. – Выключай телевизор и разбирай постель! Поздно уже, спать пора!

– Намёк понят, – засмеялся Фрейман, поднимаясь с табуретки. – Я засиделся. Слушайте, Алёна, суп ваш – просто объедение! Можно я ещё как‑нибудь на обед к вам напрошусь, а?

Проводив его до дверей, Алёна помогла Никите расстелить постель и посидела немного рядом с сыном, рассказывая выдуманную на ходу сказку про храброго мышонка по имени Хвостик. Сын обожал слушать её импровизации, и иногда Алёна шутила про себя, что могла бы неплохо подзаработать, став детской писательницей – благо, воображением её жизнь не обделила.

Наконец Никита заснул, свернувшись клубочком под тёплым одеялом. Алёна наклонилась, невесомо поцеловала сына в лоб и решила тоже лечь пораньше, чтобы не проклинать наутро весь мир, с трудом отрывая себя от уютной постели и цедя противный горький кофе: и кто только пьёт эту гадость по доброй воле? То ли дело ароматный свежезаваренный чай… правда, он не так сильно бодрит, вот и приходится вливать в себя растворимую арабику. Алёна тихонько прошла на кухню и налила себе в высокий стакан заранее подогретого молока: вот оно, лучшее снотворное, вкусное и полезное, знакомое с детства. Отпивая первый глоток, она зажмурила глаза и словно наяву увидела маленькую кухню, застеленный пёстрой клеёнкой стол и маму – её большую и уютную фигуру возле плиты, на которой грелось в кастрюльке молоко для маленькой Алёнки. Детство, которое сейчас кажется даже не далёким, а скорее – невероятным. Больше двадцати лет прошло, и нет уже той доверчивой Алёнки, тихой и домашней девчушки – а может быть, она просто затаилась где‑то внутри?.. И боится выглянуть, боится оказаться одна против всего негостеприимного, сурового мира, в котором мужья обижают своих жён и крадут детей, чтобы выручить большие деньги на подлых сделках… Бедная маленькая Алёнка, неужели она так никогда и не отважится высунуть нос из убежища? Ей ведь казалось когда‑то, что Григорий – это пресловутая каменная стена, за которой можно чувствовать себя защищённой и… оберегаемой? Ведь в самом начале он так о ней заботился, с такой нежностью предупреждал любые желания – и куда всё ушло? Когда на место влюблённого мужчины пришёл расчётливый делец, которому деньги заменили всё на свете, всё самое важное, самое дорогое… С тех пор Алёна чувствовала себя жестоко обманутой. Она осталась одна после гибели родителей в нелепой аварии и так надеялась, что Григорий позаботится о ней вместо них. Но Григорий продержался недолго, и с тех пор, как Алёна купила два билета на самолёт до Калининграда, она уже больше ни на чью защиту не рассчитывала: не видела смысла. Раз уж так вышло, то на этот раз она никому не посмеет довериться, на этот раз она обязана вырастить Никиту, воспитать его не таким, как все эти низкие люди из окружения Григория, не таким, как сам её муж…

Алёна допила молоко и вымыла стакан. Она любила порядок и никогда не оставляла немытую посуду наутро. Никитка иногда сердился, когда Алёна заставляла его собирать перед сном все разбросанные игрушки и расставлять по полкам книги, но каждый раз соглашался утром, что просыпаться в чистой комнате гораздо приятнее. Конечно, его помощь в уборке зачастую оканчивалась тем, что Алёне потом приходилось переставлять вещи по своим местам, но ведь Никита маленький ещё, смешно требовать от него идеального порядка.

С такими мыслями Алёна вернулась в комнату, где при мягком свете маленького ночника под оранжевым абажуром спал Никита. От всего этого веяло таким теплом, такой нежностью, что у неё защемило сердце. Ах, если бы её мальчик никогда не взрослел! Ну или хотя бы не так скоро. Так здорово делить с ним эту комнату, ложиться спать в двух метрах от его кровати, чтобы утром, проснувшись, видеть его сонное личико и убеждаться, что всё в порядке, что Никита здесь, его никто не похищает… а если такое и случается, то только в тяжёлых, беспокойных снах Алёны, которые, к счастью, с каждым месяцем посещали её всё реже и реже. Она поцеловала Никиту в лоб, поправила его одеяло и расстелила свою постель. Тело налилось приятной усталостью, и не было ничего лучше, чем нырнуть под толстое одеяло. За окном тосковал прохладный сентябрь, барабаня дождевыми каплями по стёклам, а в квартире было тепло и тихо, и Алёна почти сразу же уснула.

Ей приснился Фрейман, которому так понравился её суп, что он и во сне не уставал это повторять.

Глава пятая,

требующая активных действий

Найти новую работу оказалось гораздо труднее, чем Алёна предполагала вначале. Слишком маленьким городком был Зеленоградск, к которому они с Никитой так привязались за последние месяцы. Можно было, конечно, устроиться продавщицей в один из продуктовых магазинов, которые в изобилии открывались на первых этажах многочисленных новостроек, но это означало – целый день без Никитки при небольших деньгах, которых так или иначе не хватит для того, чтобы нанять для него няню. Других вакансий почти не было. Алёна заглянула было в редакцию журнала, из‑за которого администрация закрыла их газету, и даже в адвокатскую контору, которая должна была вскоре занять их помещение – нет, в новых сотрудниках нигде не нуждались, даже в симпатичном молодом секретаре со знанием компьютера на уровне опытного пользователя.

Забирая из редакции оставшиеся вещи – в основном безделушки со стола и кое‑какие документы, которые жаль было выбросить, Алёна разговорилась с дизайнером Павлом, который тоже заглянул напоследок в родную контору. Он уже нашёл себе подработку, и это было неудивительно, потому что в своём деле Павлик действительно был хорош. Его нанял крупный калининградский туроператор, заказав разработку корпоративного веб‑сайта. По доброте душевной Павел пообещал Алёне замолвить и о ней словечко перед новым начальством, но она не была уверена, что они с Никитой осилят переезд в Кёниг, даже если ей и впрямь предложат должность. Квартира здесь оплачена ещё на три месяца, Никитка привык к ребятам в детском саду, и вообще – всё это так сложно: снова паковать вещи, следить за их перевозкой, обживаться на новом месте… И всё же Алёна тепло поблагодарила бывшего сослуживца за помощь.

И тут случилось то, чего она никак не ожидала: Павлик оторвался от упаковки своих дисков, распечаток и книг по компьютерной графике, и, смущаясь, предложил:

– Алён, слушай, а может, встретимся на неделе? Сходим куда‑нибудь, выпьем… Я давно хотел предложить, да как‑то всё не решался. Знаю, что у тебя сын… и вообще…

Что «и вообще», Павел пояснять не стал – стоял, искоса поглядывая на Алёну в ожидании ответа. Она неуверенно пожала плечами.

– Почему бы и нет…

– Отлично, – обрадовался он. – Тогда я позвоню?

– Конечно.

– Только вот один вопрос… Алён, а что у тебя с тем парнем?

– Каким парнем? – опешила Алёна, нахмурившись. – С чего ты взял?

– Ну, Ирина Викторовна тут рассказывала. Она тебя видела, когда ты сына из садика забирала. Говорит, с вами парень был молодой на дорогущем джипе, мажор какой‑то…

Алёна расхохоталась. Вот так Ирина Викторовна! Правду говорят: язык до Киева достанет. Джип какой‑то выдумала, да ведь машина Фреймана ничуточки на него не похожа – хорошенький такой аккуратный автомобильчик, никакой не внедорожник. Вот же сплетница… Ещё и самого Митю мажором окрестила… Митю? Алёна так рассердилась на себя, что даже смеяться перестала. Никакой он ей не Митя, без панибратства! Фрейман – и точка, не собирается же она, в конце концов, заводить с ним близкое знакомство! Она вспомнила вчерашний ужин и смутилась. Как это так получается, что Фрейман из заклятого врага превратился в… Собственно, в кого? Она ведь не забыла о том, какие неприятности он ей принёс, не забыла его противной ухмылки там, в аэропорту… И что с этим делать?

– Алло? – Павел помахал рукой перед её лицом. – Алён, ты тут ещё?

– Что? А, да… тут… – пробормотала она, припоминая, о чём они говорили. – Он и не мажор никакой, что ты. Просто знакомый. И джипа у него нет.

– Знакомый? Я так понимаю, он не из нашего города? Слушай, Алён, может быть, момент не самый подходящий, но мне бы хотелось узнать…

– Что узнать? – не поняла Алёна, снова принимаясь укладывать вещи в картонную коробку.

– Ну, о том, как ты раньше жила. Где, с кем… Ты ведь не из Кёнига, это видно.

– Паша, – постаралась она сказать как можно мягче, хотя внутри неизвестно откуда поднималась тягучая волна раздражения. И зачем только он лезет не в своё дело? Можно подумать, ему не ужин пообещали – и тот в далёкой перспективе, а что‑то более серьёзное. Они всего лишь работали вместе, даже приятелями не были, так чего он тут выспрашивает? Алёна и сама толком не понимала, почему так сердится. Вполне понятный вопрос, и пусть даже отвечать на него ей не хочется, но имеет Павел право спросить? Имеет. Значит, придётся ему как‑то объяснить…– Ты прав, момент не тот. И вопрос тоже. Я бы не хотела об этом говорить, – твёрдо заявила Алёна.

Павел растерянно кивнул.

– Что ж… Как скажешь… Ты не обижайся, ладно?

– Забудь.

Алёна хотела ещё что‑то добавить, но тут дверь комнаты со скрипом приоткрылась, и в бывшее помещение редакции деловито вбежала Дюшка. Привычно запрыгнув на стол, она принялась с утробным мурлыканьем тереться о руки Алёны. Та погладила кошку по лобастой голове и спросила у Павла:

– А что же с ней делать?

– Не знаю, – замялся тот. – Я бы взял, но… Сама понимаешь, условий никаких. Пусть тут остаётся, может, прикормит кто во дворах…

Алёна вспомнила свою крохотную съёмную квартирку. Навряд ли хозяйка разрешит держать там кошку. Но и бросать её вот так, когда она так к ним ко всем привязалась, тоже было бы неправильно. Просто нечестно.

– Паш, так у тебя вроде мама в городе. Может быть, она возьмёт? Зима же скоро, жалко кошку…

Павлик скривился и отрицательно мотнул головой:

– Да ну, это не вариант. У мамы такая чистота в квартире – ты бы видела! Кошек она не потерпит. Жалко, а что поделаешь – вон их сколько ходит бездомных по улицам.

– Но Дюшка не бездомная! – возразила Алёна. – Мы её прикормили, приласкали – а теперь оставляем.

– Не горячись, она не пропадёт.

– Ну уж нет!

– Вау, – сказал Никитка. – Красивая. Она теперь наша?

Он без опаски подошёл к Алёниной кровати, взял на руки свернувшуюся на подушке Дюшу и прижал к себе. Кошка округлила глаза и пару раз дёрнула хвостом, как будто решая, не пора ли перейти к более активным действиям, но царапаться не стала. Никита осторожно погладил её по широкому лбу.

– Мам, она такая тёплая! Как грелка… Пожалуйста, пусть она навсегда останется.

Алёна улыбнулась, потрепала сына по волосам.

– Останется, если не будет пачкать в квартире. А то нас всех отсюда выгонят, придётся на улице жить.

Никита аккуратно вернул кошку на прежнее место и с ногами забрался на кровать сам. Дюшка опять легла на подушку, но сворачиваться в уютный клубок не спешила – вероятно, на случай, если кому‑то опять захочется её потормошить.

– Мам, а почему Митя сегодня не приехал?

– Какой ещё Митя? – упавшим голосом спросила Алёна, заранее зная ответ. Вот оно, начинается. Сама виновата, что не ограничила проникновение Фреймана в их жизнь, а ведь неизвестно ещё, что он на самом деле замышляет. Может ведь и убить, и ограбить, несмотря на все обещания и на то, что с виду он вполне приличный молодой человек. Нет, глупости. Он и тогда, два года назад выглядел прилично. Негодяй.

– Никита, послушай меня, хорошо? Я действительно не хочу, чтобы ты с ним общался. Пожалуйста, я тебя прошу.

– Но мама! – загрустил он.

– Что – мама?

– Разве он плохой? Он же просто замечательный! – горячо заверил её Никитка. – Он вчера интересно рассказывал, машину показал. Скажи, крутая?