В лунном свете едва можно было различить гусарские кивера и горские папахи, но звон скрещиваемых сабель и шашек разносился далеко в горах.
В пылу битвы горцы брали множеством, прижимая гусарский разъезд к скале.
Вдруг послышалось громкое дружное гиканье, и в ущелье галопом ворвалась кавалькада казачьей полусотни с шашками наголо.
Увидев превосходящие силы, горцы начали отступать.
* * *
Чубастый казак в лихо заломленной папахе, проскакав рядом с Тихомиром и одобрительно кивнув ему на распростертое пронизанное пикой тело, громко скомандовал:
– Гуртом!!! Пли!!!
Тихомир посмотрел на погоны казака: на них, через синий просвет, серебром блеснули две пятиконечные звездочки на серебристом поле:
– Хорунжий.
Казаки, выстроившись в ряд, дали ружейный залп вдогонку горцам.
* * *
Кони, как подкошенные, на полном скаку падали на передние ноги, заваливались набок, вставали на дыбы, сбрасывая и придавливая собой всадников, некоторые поднимались и тянули за собой в стременах уже мертвых людей, давя копытами еще живых…
* * *
Тихомир крикнул товарищу:
– Давай, Андрей, понеслись «Гуси-лебеди»! Ура-а-а!
И они плечом к плечу поскакали в погоню, высоко перепрыгивая через образовавшееся месиво плоти и крови.
* * *
Один из горцев, перевернувшись в седле, навскидку выстрелил.
* * *
Тихомир инстинктивно пригнулся к холке коня и не сразу увидел, как упал Андрей. Когда увидел – развернулся, спрыгнул с коня и, тяжело дыша, подбежал к товарищу, лежащему навзничь. Перевернув его, Тихомир увидел, как кровь из раны на шее толчками бьет на гусарский доломан. Слезы навернулись на глаза Тихомира и потекли ручьем, оставляя светлые бороздочки.
Тихомир смахнул их, смешивая с кровавой грязью, и взвыл, проклиная войну:
– Андрей, держись! И зачем только России этот Кавказ, тут только одни скалы!!! Будьте прокляты, англосаксы!!!
Эхо вторило ему…
Андрей, слабо улыбаясь, ответил:
– Здесь Первые…
И через вдох, из последних сил добавил:
– Если выживу, то назову сына твоим именем.
* * *
Начинало восходить червленое солнце.
* * *
Из развалин старой крепости на вершине горы двое абхазских мальчишек наблюдали за бойней. Когда гусары и казаки погнали остатки горцев вниз, к подножью, и все затихло, они ловко начали спускаться в ущелье. В тишине не было слышно легких шагов их ног, одетых в мягкие чувяки из козлиной кожи, только две длинные тени скользили по склону горы.
* * *
Осторожно спустившись в ущелье, они прислушались.
Тишина…
Кругом были окровавленные мертвые тела. Мальчишки в испуге остановились.
Один из них, который, видно, посмелее, сказал другому:
– Теймураз, пошли.
Теймураз боялся, но ему не хотелось выглядеть трусом, да и азарт взял свое.
Мальчишки с опаской шли мимо трупов, пока не увидели лежащее с обломком пики в груди окровавленное тело. Облаченное с ног до головы в черную кожаную одежду, да еще и с раскинутым черным плащом, оно казалось большим черным кругом, только белый нашейный платок выделялся ярким пятном.
Тот, который посмелее, – Джамал – прошептал:
– Такую одежду не носят ни русские, ни иноземцы, которые частые гости в ауле.
Теймураз не слушал друга. Он стоял как окаменевший и во все свои голубые глаза смотрел на красивую саблю с запекшейся на клинке кровью в руке черного воина.
Тут стали слышны улюлюканья возвращавшихся всадников.
Джамал в испуге прошептал:
– Побежали.
Теймураз опустился на колени и попытался разжать мертвецкую хватку, чтобы забрать себе саблю – не удалось:
– Джамал, помоги.
Джамал бросился вырывать саблю, но железные пальцы было не разжать.
Джамал достал из-за пояса кинжал, протянул его Теймуразу и кивком головы указал на саблю:
– Руби.
