Девяносто третий

Яков Александрович слыл народным губернатором, и это определение в целом соотносилось с его имиджем. Роста он был среднего, внешности неброской, изяществом манер не отличался. Во власть пришел без выборов, по указу президента. Зато именем народа клялся постоянно, даже позволяя себе ругать отдельных молодых министров правительства России. Если верить местным социологам, народу такой стиль руководства нравился. Впрочем, если верить им же, в последнее время губернаторский рейтинг застопорился. Клятвы клятвами, но обещанного улучшения жизни не происходило…

Алексей постучал и прислушался. За дверью кабинета раздался какой-то звук, будто тонко и противно вскрикнула неведомая птица. Алексей постучал еще раз и нажал на ручку. Дверь подалась.

– Войдите! – раздался раздраженный голос.

– Здравствуйте! – вежливо произнес Алексей, переступая порог.

Маргарита Викторовна, чудом застигнутая на рабочем месте, что-то буркнула в ответ.

– Газета «Народная трибуна». За постановлениями, – как всегда, лаконично отрекомендовался Алексей.

Преданная спутница губернатора сморщила ту половину лица, которая была ближе к нему.

– Постановления в приемной, – объявила она в своей особенной манере, точно хотела сказать: «Закрыто на учет», и недовольно передернула плечами.

Снова послышался звук, напоминавший голос вредной птицы.

Алексей изобразил полупоклон и, уже пятясь обратно, спросил:

– Не подскажете, пресс-конференция не планируется?

– Обо всём объявим заранее, не волнуйтесь, – четко и подчеркнуто членораздельно ответила хозяйка важного кабинета, как будто перед ней был ребенок или безнадежно больной.

Выполнив свою миссию, она развернулась в крутящемся кресле, тут же оказавшись к Алексею плечом и всем, что ниже плеча. Кресло под ней буквально взвизгнуло, и он наконец-то сообразил, что за звук раздавался из-за двери, а также после его появления внутри.

Информационная политика по-прежнему была в надежных руках. В приемной, перебрав стопку бумаг, Алексей обнаружил лишь пару документов, предназначенных его изданию. И те касались абсолютных пустяков. «Трибуна» была не в чести у Маргариты Викторовны, несмотря на тираж и популярность. Такой порядок вещей сложился до появления начинающего журналиста в редакции еженедельника. Почему, он доподлинно не знал, мог только догадываться.

Преференции от губернатора перепадали в основном «Привратнику», печатному органу городского Совета. Тот, едва родившись на свет, выступил в авангарде борцов за демократию. Народный губернатор помогал ему любыми доступными способами, еще когда сам был директором завода «Шарикоподшипник». Другим приоритетом главы исполнительной власти стало телевидение. Приняв бразды правления от предшественника, Яков Александрович тотчас облюбовал большую студию государственного канала, откуда методично воспитывал вверенный ему народ…

Мстительно ухмыльнувшись, Алексей прихватил с собой пару копий с надписями от руки «ТВ» и «Привратник». Речь в этих постановлениях тоже шла о чем-то не шибко значимом: кажется, о подготовке к фольклорному празднику и формировании межведомственной комиссии с непроизносимым названием. Но поступить так, а не иначе было для него делом принципа.

Дальше по коридору его встретили радушнее. Приемная и аппарат полномочного представителя президента занимали совсем мало места по сравнению с администрацией. Это не мешало разнообразной оппозиции, которая только водилась в городе, желать их обитателям всего наихудшего. Фигура полпреда сама по себе являлась раздражителем. До краха КПСС он преподавал в университете теоретическую физику и воплощал в себе полную противоположность народному губернатору.

Виктор Евсеевич роста был высокого, осанку имел спортивную, голос зычный, а манеры современные и раскованные. С населением он не заигрывал, напрасных обещаний старался избегать. Казалось, собственный рейтинг его ничуть не волновал, поскольку даже с народным губернатором он время от времени яростно дискутировал. Полпред полагал, что Яков Александрович увлекается популизмом. За такое мнение народный губернатор глядел на него волком.

Помощник полпреда Михаил Евгеньевич Зимин отправлял из приемной факс. При виде журналиста он слегка сконфузился.

– Прости, что одними обещаниями кормлю.

– Ничего, обещанного три года ждут, – пошутил Алексей.

Михаил Евгеньевич рассмеялся.

– На днях исправлюсь.

– Уже и не знаю, что думать, – укоризненно продолжал Алексей. – Мы под вашу статью место держим, самое лучшее.

– Неужто на первой полосе?

– Нет, на развороте.

– А на первую губернатора поставите?

– Учитывая нашу взаимную любовь, скорее, на последнюю. В раздел «Курьезы».

Помощник полпреда снова засмеялся, потеребил кончик носа.

– Имей в виду, твоему шефу моя статья может не понравиться.

– Почему?

– Он же патриот.

– А вы нет?

– Видишь ли, – Михаил Евгеньевич сделал паузу, подбирая слова, – мы по-разному понимаем патриотизм. У Станислава идеал России – в далеком прошлом. Самодержавие, православие, народность и тому подобное.

– Не настолько он дремучий человек.

– Пусть не настолько, но к этому неизбежно придет. А вот я в нашей героической истории почти не вижу светлых пятен. Чем гордиться? Вечной отсталостью? Грязью? Крепостным правом? Настоящей свободы здесь никогда не знали. Поэтому и коммунизм так легко утвердился.

– Теперь вы меня простите, – возразил Алексей. – Я всё-таки на историка учился. Как это свободы не знали? А Новгород и Псков? А казачество? А Сибирь, где крепостного права вообще не было? И что значит «коммунизм легко утвердился»? Добровольческая армия не в счет, как и всё Белое движение?

– У казачества, знаешь ли, свои понятия о свободе. Да и белые не очень с народом церемонились.

– По сравнению с красными? Скажите еще, в колхозы всех загнали бы.

– Такого не скажу. В советской деревне я после вуза поработал. Времена были уже другие, ни войны, ни революции, но впечатление осталось тяжкое.

– Только не обижайтесь, но, мне кажется, вы от идеальной схемы пляшете. Не вы лично, скорее демократы в целом, – поправился Алексей. – Но ситуация далеко не идеальная, наоборот, запущенная.

– «Будьте реалистами, требуйте невозможного!»6. Помнишь, чей девиз?

– Шестидесятников во Франции?

– Верно. Так вот, если не будем стремиться к идеалу, вообще ни черта не сдвинем. Сожрут нас, и косточки не хрустнут.

– Ой, не знаю…

– А я знаю, – помощник полпреда уже не улыбался. – Ко мне столько информации отовсюду стекается, что тебе и не снилось. Стоит нам оступиться по-крупному, о реформах в стране еще на семьдесят лет забудут.

– Сгущаете.

– Нет. Просто не имею права рассказывать.

– Но в мемуарах напишете?

– В мемуарах обязательно, – взгляд у Михаила Евгеньевича потеплел. – Извини, бежать надо. Заходи еще, даже просто поболтать.

– Намекните хотя бы, откуда угроза исходит, – беззлобно поддел Алексей.

– Настоящий журналист, хватка есть, – одобрил его настырность загадочный помощник полпреда. – Я только намекну, ладно? Присмотрись внимательнее к Мясоедову.

– К директору «Авиастроя»?

– Да. Всё, спешу.

От желтоватого дома и до остановки Алексей старательно размышлял о последних словах своего собеседника. Юрий Константинович Мясоедов был человеком известным. Под его началом находилось крупнейшее предприятие союзного, а сейчас российского значения – объединение «Авиастрой» имени Куйбышева. Какое отношение Куйбышев имел к авиации, никто не знал, но директор в девяносто первом году наотрез отказался сменить название. Объединение числилось по гражданской линии, во все времена работая на оборону. Из его громадных ангаров выезжали военно-транспортные самолеты повышенной грузоподъемности. Перестройка и конверсия крепко ударили по «Авиастрою», но пока не смогли опрокинуть его. Директор железной рукой удерживал штурвал. Сокращений на предприятии практически не было. При этом зарплаты рабочих, в сравнении с периодом развитого социализма, хватало лишь на трехразовое питание: в понедельник, среду и пятницу.

Мясоедов никуда не баллотировался, интервью прессе не давал. Тем не менее, он слыл неформальным старейшиной директорского корпуса. Кроме того, до Алексея упорно доходили слухи, что Юрий Константинович помогает реанимированной компартии7. Проверить их было крайне трудно: доступ на режимный объект перекрывала вооруженная охрана, а люди из-за забора, беря пример со своего капитана индустрии, предпочитали помалкивать…

Твердо решив заняться этой темой, Алексей переключился на текущие дела и стал смотреть в сторону проспекта, откуда ожидался троллейбус. Внезапно его внимание привлекла новая, как с конвейера, вишневая «девятка», которая прижалась к бордюру за остановкой. Из авто выпрыгнула еще одна его знакомая – Мила Дмитриева, однокурсница и подружка Марины из «Вечорки». Ей галантно помогал, придержав дверцу и подав руку, подтянутый мужчина в легкой ветровке, джинсах и кроссовках Adidas, на вид примерно лет сорока, без усов, бороды и других особых отличий.

Мила тоже увидела Алексея и на секунду смутилась. Но тут же, взяв себя в руки, поздоровалась первой.

– Кого я вижу! Ты откуда?

«Девятка» плавно тронулась с места и укатила, пользуясь зеленым сигналом светофора.

– От твоего непосредственного начальника иду, – сказал Алексей.

– От Михаила Евгеньевича?

– Ага.

Официально оформленная на полставки в некоем товариществе с ограниченной ответственностью, Мила фактически трудилась в аппарате полпреда. Писала пресс-релизы, помогала Михаилу Евгеньевичу готовить какие-то обзоры и справки. Она со вкусом подбирала свой гардероб и умело пользовалась косметикой, привлекая внимание мужчин эффектной внешностью. Весной Мила вышла замуж за однокурсника Гошу, который вместо журналистики выбрал более денежную рекламную стезю. Гоша, начиная с четвертого курса, сотрудничал с газетой бесплатных объявлений, там же и обосновался после выпуска. В дела супруги он совершенно не вникал, ведя здоровый образ жизни и посещая атлетический клуб.

– Кто это тебя катает? – спросил Алексей игриво.

– Не катает, подвез по пути. Дядя Коля, – сообщила она, беззаботно улыбаясь.

– Какой…

Алексей начал и замолчал. Он вспомнил, как во время общего бурного застолья Марина поведала ему о давнишнем друге Милы. Дядя Коля был офицером КГБ в отставке (подполковником или полковником, она не знала точно), воевал где-то в Африке или Азии за мировую систему социализма, даже ордена получал, а теперь занимал пост вице-президента по вопросам безопасности концерна «Интегратор».

Что связывало его с девушкой, Марина тогда не сказала. Только спустя несколько минут, видя, как Алексей искоса поглядывает на хохочущую Милу, шепотом отпустила в адрес лучшей подруги: «Змея». Такая специфика сугубо женских отношений его крепко впечатлила. Сейчас, постаравшись, Алексей даже воскресил в памяти фамилию дяди Коли: Полухин.

– Жаров его по-прежнему ценит? – блеснул он осведомленностью.

Мила всё улыбалась, но в ее глазах промелькнул некий особый интерес.

Президент «Интегратора» Жаров был не только самым богатым «новым русским» в городе, но и превзошел всех эксцентричностью. Его концерн вырос из обычного ларька. Торговый дом, банк, такси, два ресторана, модельное агентство, другие юридические лица – вряд ли кто-то еще, кроме самого Жарова, знал истинные пределы его состояния. Он любил потрясти земляков: спонсировал первый региональный конкурс красоты, подарил краеведческому музею портрет Грибоедова, написанный неизвестным художником, обещал взять шефство над местным футбольным клубом и через год вывести его в высшую лигу.

Кутежи бизнесмена, по рассказам участников, превосходили сказочные пиры Валтасара. Шампанское лилось рекой, красную и черную искру подавали половниками. Как-то раз Жаров и его друзья, капитально приняв на грудь, выкатили из гаража боевую машину пехоты, купленную ими у военных как металлический лом, и катались на ней по набережной. БМП, разумеется, была без вооружения, но фурор произвела изрядный.

При всём этом Владислав Тимофеевич не относился к выходцам из партийной или советской номенклатуры, а из комсомольского возраста выбыл ещё в середине застоя. До появления первых кооперативов он вел жизнь заурядного инженера с окладом в сто десять рублей.

– Конечно, с ним, – сказала Мила.

– Весело им там, наверное, – предположил Алексей.

Всё время, пока они общались, за ними внимательно следили двое мужчин. Они сидели в салоне бежевой «лады», припаркованной метрах в тридцати поодаль, возле магазина «Часы».

Один из них достал фотоаппарат с телеобъективом и аккуратно сделал несколько снимков.

Примечания