– Дани, это ты? – Шауль узнаёт меня, как всегда, сразу. – Рад тебя слышать, давно ты не звонил. Как жена? Как сын?
– Беда у меня, брат. Сын пропал. Вернее, его похитили.
– Ты обратился в полицию? Хоть ты уже и на пенсии, но они же тебя помнят и наверняка всё вверх дном перевернут.
– В том-то и дело, что от полиции пока мало пользы. Нет у них никакой информации о похитителях…
Слово за словом выкладываю ему всё, что произошло: о письме в почтовом ящике, о встрече с гостем из будущего, о его убийстве каким-то неизвестным байкером. Шауль слушает молча, не перебивает, лишь время от времени участливо вздыхает.
– Вот такая у меня беда, – заканчиваю свой печальный рассказ, – что бы ты посоветовал?
– Почему ты у меня спрашиваешь? Я не полицейский.
– В том-то и дело, что совершенно не знаю, к кому обратиться. Все концы обрублены, и я сейчас как рыба, вытянутая из воды.
– Если человек, убитый на твоих глазах, в самом деле гость из будущего, и он сказал, что твой сын станет великим учёным, значит, тебе нечего волноваться… Хотя… мне кажется, что тут есть одна проблема.
– Какая?
– В будущем всё, может быть, и сложится так, как он тебе изложил, но только при одном условии: если в прошлом, то есть в сегодняшнем дне, ничего не изменится. До него же никто не навещал нас из будущего и не пытался вмешаться в ход времени? Вероятней всего, нет. Или мы об этом ничего не знаем. Он же сам тебе об этом и рассказывал. Но теперь этого посланца из будущего застрелили. Значит, прошлое для них уже в чём-то изменилось, не так ли?..
– Ты хочешь сказать, что и будущее, возможно, теперь станет каким-то иным?! – раньше эта мысль мне в голову совершенно не приходила, и у меня сразу бегут мурашки по коже, а руки начинают мелко подрагивать.
– Я до конца ни в чём не уверен, потому что не знаю деталей, – бормочет Шауль, – но не исключена вероятность…
– Слушай, – моментально взрываюсь я, – мне нужно срочно попасть в это дурацкое будущее, чтобы убедиться в том, что с моим сыном всё в порядке. В этом у меня уверенности теперь нет… Кровь из носа как нужно попасть! И ты мне должен в этом помочь!
– Как я это сделаю?
– Ты же понимаешь, о чём я… Мы с тобой уже совершали путешествия в прошлое. Да, они не всегда заканчивалось успешно, и виной всему были обстоятельства, но мы-то были ни при чём. Знаю, брат, что ты против любых перемещений, но войди в моё положение – выручай! Мне нужно перенестись буквально лет на десять вперёд и на каких-нибудь полчаса максимум. Я только увижу сына, посмотрю, что ему ничто не угрожает, и мигом назад. Иначе я просто с ума сойду…
Говорю ещё долго и бессвязно, умоляю Шауля, даже обещаю ему деньги, хотя он никогда в жизни их у меня не возьмёт, угрожаю какими-то несуществующими карами, а он молчит и лишь тяжело дышит в трубку.
Когда, наконец, выбиваюсь из сил и уже не знаю, что прибавить, он тихо отвечает:
– Я бы очень хотел тебе помочь, Дани, но не могу. Просто не могу. Методика, разработанная профессором Гольдбергом, работает только на прошлое. В будущее перемещать наше сознание она не может. Ты же это прекрасно знаешь.
– Но почему?! Неужели это не одно и то же?.. Да, я слышал, что такое невозможно, но никто мне не объяснил, почему!
– Могу объяснить, но ты до этого и сам мог бы дойти… Ты меня слушаешь?
– Слушаю.
Несколько секунд в трубке стоит тишина, потом Шауль начинает рассказывать:
– Всё, что происходило, каким-то образом уже зафиксировано в подсознании человека. Это явление до конца не исследовано, но религиозные авторитеты и мыслители косвенным путём доказали, что такое существует. А мы – и ты в том числе! – смогли подтвердить это своими скромными опытами. То есть, уже и учёные подбираются к доказательству этого… Предполагают, что будущее тоже где-то записано, но в каких-то иных сферах, куда нам доступ пока закрыт. Был бы жив профессор Гольдберг, может, он и попытался бы решить эту задачу, но его, увы, нет… Ты меня понимаешь? Вероятно, когда-то появятся технологии перемещения не только в прошлое. Твой сын, может быть, уже стоит на пороге этого открытия. Однако говорить об этом пока рано. Так что прости меня, Даниэль. Очень сочувствую тебе и хочу помочь, но не могу. Если понадобится что-то другое, что в моих силах, то во всём можешь рассчитывать на меня, а здесь я только развожу руками…
Дальше разговаривать с ним не хочу и бросаю трубку. Он и в самом деле, наверное, ничего не может сделать, поэтому как на него обижаться? Что я к нему пристал? Но…
обидно, до слёз обидно. Горечь какая-то в душе от того, что остаюсь один на один со своей бедой. И даже Шауль с его светлой головой и золотыми руками уходит в сторону…
Однако телефон оживает снова. Это Штрудель.
– Слушай, Даник, какие странные вещи происходят, – голос у него взволнованный и необычайно растерянный. – Твоего погибшего собеседника мы доставили в лабораторию к медицинским криминалистам, и они готовы были приступить к стандартной протокольной экспертизе, но он неожиданно… исчез.
– Как исчез? Куда? Ожил и скрылся?
– Вряд ли. Его раздели и положили на каталку, а одежду отправили к нашим аналитикам. Так вот, каталка в операционной осталась, простыня, которой он был накрыт, не тронута, а его самого нет! И от одежды сохранился только пластиковый пакет, в который её положили. Всё исчезло, кроме какого-то ключа на цепочке, который обнаружили в кармане его комбинезона. Эксперты сейчас пытаются что-нибудь вытянуть из этого ключа, но сам понимаешь…
– Как такое могло произойти? Выкрали этого покойника, что ли?!
– Что я тебе могу сказать? Скандал у нас теперь нешуточный… Да, и ещё. Следователь из прокуратуры собирается с тобой побеседовать более подробно. Они уже дело открыли и хотят допросить тебя как свидетеля. Когда сможешь к ним подъехать?
5
– Даниэль Штеглер? Здравствуйте. Я много слышал о вас и о тех полицейских операциях, в которых вы когда-то участвовали. Давно хотел познакомиться с вами лично. Жаль, что это происходит при таких, не совсем приятных обстоятельствах…
Мужчина, сидящий передо мной за соседним от Штруделя столом, приветливо разглядывает меня. На следователя прокуратуры он совсем не похож, потому что достаточно молод и вовсе не напоминает стандартного крепыша, который постоянно качается в спортзале и всем своим видом показывает, что перейти от словесных баталий к рукопашным для него – плёвое дело. У парнишки длинные вьющиеся волосы, заплетённые в дреды и связанные в косичку, редкая бородка и очки а-ля Джон Леннон.
– Меня зовут Галь Лозинский, – заметив мой недоумевающий взгляд, сообщает он, – я начал работать следователем совсем недавно, и это моё, пожалуй, первое самостоятельное дело…
Лёхи с нами нет. Видимо, он деликатно удалился, но распорядился допрашивать меня не в одном из многочисленных кабинетов управления, а в собственном, начальственном.
– Пожалуйста, задавайте вопросы, – сухо отвечаю ему, – но честно признаюсь, у меня очень мало информации. Тем более такой, которая была бы интересна следствию.
– Мне интересна любая информация, связанная с нашим делом.
– С нашим?
– Простите, я оговорился. С убийством вашего знакомого и исчезновением сына. Мы уже объединили два этих дела в одно. Так что оно теперь и наше… Расскажите, пожалуйста, всю предысторию, вплоть до выстрелов в ресторане «Мексикано».
Вздохнув, начинаю излагать ему на излюбленном прокурорами и следователями казённом языке протоколов историю про то, как обнаружил исчезновение сына, потом нашёл в почтовом ящике письмо от похитителей, про телефонный звонок и нашу утреннюю встречу с незнакомцем в торговом центре. Откровенничать о том, что он представился мне посланцем из будущего, пока остерегаюсь. Иначе беседа с этим Галем затянется надолго, ведь он совершенно не в теме перемещений во времени и, вполне вероятно, послушав меня, сочтёт психом, у которого крыша поехала от фантастических книжек и кино. Это в лучшем случае. В худшем – заинтересуется всерьёз и захочет сам влезть во все детали. А это десятки архивных папок и гигабайты старых компьютерных файлов. К тому же от меня тогда не отвяжется и будет морочить голову день за днём. Достаточно того, что о моей эпопее знает Лёха, от которого тоже пока никакой пользы.
Лозинский слушает внимательно и не перебивает, лишь периодически поглядывает на диктофон, записывающий мой рассказ. Когда дохожу до выстрела из неизвестного оружия, разворотившего висок моему собеседнику в ресторане, то замолкаю. Теперь послушаем, что в ответ на мои откровения выдаст юный прокурор.
Некоторое время он тоже молчит, видимо, переваривает услышанное, хотя ничего нового в моих словах для него, по всей видимости, нет. Наверняка уже изучил собранные материалы. Потом всё-таки интересуется:
– Как вы думаете, с какой целью был похищен ваш сын? Есть же какие-то предположения…
– Ума не приложу. До сих пор никаких конкретных требований никто мне не выдвигал.
– То есть, даже подозрений нет, кто мог стать похитителем?
– Нет.
– Может, у вас есть какие-то соображения о том, кто мог устроить охоту на похитителя вашего сына, когда вы с ним встретились, вероятно, для обсуждения условий возвращения?
– Понятия не имею.
