Кто по ветру льет?
Кто, скрипя на воротах,
Птиц скликает криворотых,
Но не видит их полет?
антистрофа II
Громный голос из мрака
Разогнул волны праха
Мусорной зимы
И расчистилась плаха,
Но – полны греха и страха —
Ничего не слышим мы.
1990
Стихи внутри эпиграфа
Сколько ворот ты ни крути,
Вод не развернется свиток;
Сколько духу ни есть в груди,
Вечно будет длиться выдох;
Порошащийся запах кривожилой коры
И тягучее, потное листенье
Так преполнили древ лоскутные шары,
Что они безвоздушны поистине.
Но ведь город веселый. Он навек в небесах,
В заболокнутой просинью пропасти: —
И залив на своих зеркалах-парусах…
И река на сверкающей лопасти…
И летучие слюни всех гранитных арахн
Узким блеском в поднебесье зыбятся…
Ну а древа замкнулись в бездыханных шарах:
Нипочем не взлетят – лишь рассыпятся.
…На коленях – кореньях цепных – человек,
Выдыхая пузырички копоти,
Отгибается книзу? или падает вверх? —
Я не знаю, прости меня, Господи…
Сколько ни было бы огня,
Все равно ведь мрака много;
Сколько ни было бы меня,
Все равно ведь больше Бога.
1990
Испытатель русских рек
Сколь ни пил я из русских рек,
Но воды я ни разу не пил —
Скользкий воздух земных прорех,
Тонкопресный прогарный пепел,
Кроволитье железных жил,
Жил, которым и вскрыться негде,
И двоящийся звездный жир,
Что по невской распущен нефти.
Равнодушно я брал рукой
Закоснелое семя Волги,
А в московской коре глухой
Волны ветошки были волглы.
Я свое узнавал лицо
В амальгамной бегучей персти,
Знал реки окружной кольцо
Как заросшее мглой отверстье.
Океан ведь не Самбатьон,
Ну а я – не днепровска птица,
Не молением, так битьем
Он понудится расступиться.
Это скоро (хотя не спех),
Ведь взошел я по всем теченьям,
Русских рек я коснулся всех
За единственным исключеньем.
Да, лишь только одной из них
Мне покуда нельзя касаться,
Потому что чужой двойник
Может в зеркале оказаться,
Потому что когда-нибудь,
На истеке последней дневки,
Мне придется еще хлебнуть
Черной водки из черной Невки.
1990
Хор на слух и зренье
строфа
Лязг дождя и шуршанье снега,
